Читать книгу Куклы Барби (сборник) - Людмила Загоруйко - Страница 4

Изогнутые холмами Пушкинские горы. Воскресенье, звонит церковный колокол. Мы слоняемся без дела. Где-то там, в парке, могила гения, в Михайловском – хранитель дома-музея легендарный Гейченко, в посёлке – безлюдье, тишь. Уже выведен из себя и спрятался в безопасное место зануда-аспирант, растерзан капризами и благополучно отпущен восвояси Дегтярёв. Мы – по койкам, от безделья грустим, ноем, стонем, коллективно депрессуем.

В школе тем временем поселяется новая дичь, командировочные из Пскова. Долговязая смешливая Валька готова к бою и розыгрышу. Жизнь в здании сосредоточена вокруг душевой. Место встречи обозначено. Все пути ведут сюда, как в Рим. Они в майках, обтягивающих арбузные животы, с банными полотенцами через плечо, курят, прислонившись к подоконникам. Валька идёт по коридору с алюминиевой кружкой в далеко вытянутой перед собой руке. Волосы распущены до пояса, на голове – венок из полевых цветов, ситцевая ночная рубашка до косточек, разрез на груди свежеразорван до самого пупка, из него выглядывают Валькины большие, в коричневом ободке, соски. Она босиком, пятки редко мелькают, идёт, сомнамбулически медленным, почти плывущим шагом, парит над казённым в ядовитую зелёную полоску коридором, подходит к баку, открывает медный краник, набирает полную кружку воды и возвращается. Мужики в испуге разбегаются, как тараканы. Коридор безлюден. «Трýсы, – презрительно тянет Валька, прихлёбывая воду из кружки. – Ты им тут грудь навылет, ночнушку для приманки изуродовала, а они»…

Опять наваливается скука. Кого-то вдруг осеняет: сегодня Ивана Купала, будем гадать. Перестарка Люсуню затея радует больше всех. Она выскальзывает из комнаты и возвращается с черпаком, который неизменно стоит около бака с водой. Мы снимаем с себя украшения, складываем в тару-черпак, для убедительности заливаем содержимое водой из Валькиной кружки и накрываем полотенцем. Верховодит знаток всего и вся Юлька. Кидаем жребий – кому первому тянуть. Люсуня протестует. Она хочет замуж больше всех, ей пора, и нет для неё правил, жребия и очереди. Она за чертой. Мы великодушны, уступаем. Девушка запускает руку и вытягивает гроздь бус. «К долгому девичеству, – итожит, не моргнув глазом, Юлька. – Следующий». Мы выстраиваемся в очередь и тянем кольца, серьги, браслеты. У нас всё хорошо. Плохо только у Люсуни. Она взрывается, требует результаты обнулить, гадать сначала. Второй, третий, четвёртый раз – Люсуня неизменно вылавливает бусы, рыдает. Нам Люсуню жалко. В родном Сватово, на Донбассе, её ждут учителя-родители. Соседи сплетничают и удивляются, от какой такой беды девушку занесло на идеологически страшный запад, то ли на бандеровщину, то ли на мадьярщину, одним словом, к гуцулам, где всё неправильно, извращено культурой, совсем не так, как у нормальных людей, потому что нет никакой кормилицы-промышленности. Одноклассницы давно замужем. Живут с широкоплечими, непритязательными в быту шахтёрами, любителями хорошо выпить и закусить. Тут всё понятно. Утром – забой, вечером – домино во дворе, и только в глазах, навечно подведенных угольной пылью, стоит что-то непонятное и тревожное, никогда не уходит. Там, в родном, жарком, песчано-абрикосовом крае, они ежедневно провожают своих мужчин, как на войну, ждут и не знают, вернутся ли они. Люсуня насмотрелась на жизнь шахтёров. Ещё больше – на их гротескные двойники, стахановские памятники, разбросанные по площадям, паркам и скверам Донбасса. Не приведи господь, приснятся. Серые страшилища в касках с кайлом и чем-то ещё наперевес. Застывшие многометровые монстры в пафосных позах эпохи развитого социализма. Мужчины, лишённые признаков пола, и без намёка на какую-либо эротику. Нет, ей по душе военные. У них выправка, форма, погоны. Любой курсант на улице приводил Люсуню в тяжёлое возбуждение, моряк – в состояние глубокого транса, из которого она долго и неохотно выходила.

Люсуня относится к гаданию исключительно серьёзно, ей дурно от недобрых предчувствий. Она требует алкоголя, леденцов, валерьянки, валидола и просто воды. Всего сейчас и сразу. Бегут за домашним лекарем и психологом Дегтярёвым. Он укладывает Люсуню в постель, долго сидит у изголовья, ставит компрессы, исповедует. Она засыпает, крепко держа за руку спасителя.

Над школой опускается светлая летняя псковская ночь, как две капли воды похожая на раннее утро. Люсуне снится вещий сон. Она выходит замуж. Под венец девушка идёт в Валькиной ночной сорочке, разорванной до самого пупа. Фата, приглядывается во сне Люсуня, почему-то пытаясь сама себе под неё заглянуть, удостовериться, скрывает лицо невесты. Веночек на голове тоже Валькин, из пшеничных колосков, клевера и васильков. Люсуня плывёт к алтарю босиком, пятки плотоядно блестят и неприлично шлёпают по плиточному церковному полу. Одной рукой она несёт черпак, другой – придерживает сорочку, чтоб не упала с плеч. Она панически боится расплескать воду и облиться. Её жених окунает руку в черпак, быстро, как в кипяток, достаёт кольцо и надевает Люсуне на палец. Теперь – её черёд. Она осторожно запускает руку в воду, не спешит, мудро ищет в посудине, чтоб опять не оконфузиться, не вытащить непотребное, цепляет кольцо и ловко просовывает в него жениха. Свершилось. На этом месте Люсуня благоразумно хочет проснуться, чтоб не спугнуть пойманное счастье и не испытывать лишний раз судьбы, но не может: спится уж слишком хорошо. Она слышит марш Мендельсона, ждёт как финала поцелуя жениха. Он склоняется над ней, приподнимает вуаль… Люсуня напряжена, ждёт. Но вдруг видит ясно, как не во сне, а наяву, что под фатой не она, а Юлька.

Люсуня проснулась среди ночи в холодном поту, поднялась с кровати, оделась и вышла на улицу. Вернулась она к завтраку, притихшая и чуть осунувшаяся. С этого дня она стала избегать весёлую, шумную Юльку.