Читать книгу Убийства во Флит-хаусе - Люсинда Райли - Страница 3

Школа Святого Стефана Норфолк

Январь 2005 года

По лестнице, ведущей к коридору старшеклассников – скоплению комнатушек размером с обувную коробку, по одной на мальчика, – поднимался человек. Стояла тишина, лишь булькали да потрескивали допотопные батареи; эти немощные чугунные стражи вот уже пятьдесят лет силились обогреть Флит-Хаус и его жильцов.

Самое старое и почтенное из восьми общежитий школы Святого Стефана носило имя директора, для которого строилось сто пятьдесят лет назад. После войны уродливое викторианское здание из красного кирпича, известное среди нынешних обитателей как Дыра, отдали под размещение учеников.

Из всех общежитий Флит-Хаус был последним, которому предстоял долгожданный ремонт. За следующие шесть месяцев полы в коридорах, спальнях и комнатах отдыха освободят от драного черного линолеума, пожелтевшие стены оклеят новыми обоями и освежат бледно-кремовой краской, а древние душевые оборудуют блестящей фурнитурой из нержавеющей стали и выложат белой глянцевой плиткой. Это должно успокоить современных взыскательных родителей, требующих для своих детей гостиничного комфорта вместо жизни в развалюхе.

Перед дверью в комнату номер семь человек замер, прислушался. Сегодня пятница, и восемь живущих на этаже мальчиков наверняка отправились в соседний городок Фолтсхэм – в паб, – но не мешает удостовериться. Ничего не услышав, человек повернул ручку и вошел.

Тихонько прикрыл дверь, зажег свет – и сразу ощутил затхлый подростковый душок: характерную смесь нестираных носков, пота и бушующих гормонов, которая за многие годы пропитала каждый уголок Флит-Хауса.

Запах оживил мучительные воспоминания, человек вздрогнул, едва не споткнулся о груду нижнего белья, небрежно сваленного на полу. Взял с тумбочки две белые таблетки – их клали сюда каждый вечер, – заменил двумя такими же. Выключил свет и покинул комнату.

* * *

При звуке шагов маленькая фигурка на соседней лестнице окаменела. Одетый в пижаму мальчик в панике кинулся к нижнему пролету, нырнул в нишу под ступенями, слился с тенями. Если в десять часов его застанут не в кровати, то накажут, а он сегодня больше не выдержит.

Мальчик неподвижно стоял в темноте, сердце выскакивало из груди. Он крепко зажмурился, словно это могло помочь, и слушал, затаив дыхание. Шаги поднялись по лестнице в нескольких дюймах над головой, миновали его и – о счастье! – удалились. Дрожа от облегчения, мальчик выбрался из укрытия и поспешил к своей спальне. Лег в кровать, проверил по будильнику время – еще целый час до того, как можно будет погрузиться в безопасный, благословенный сон. Накрылся с головой одеялом и наконец дал волю слезам.

* * *

Примерно часом позже в комнату номер семь вошел Чарли Кавендиш и повалился на кровать.

Ему восемнадцать лет, сейчас одиннадцать часов вечера, пятница, а он заперт, словно ребенок, в паршивой кроличьей норе!

Да еще завтра к семи утра надо явиться в часовню, чтоб ее. В этом семестре Чарли пропускал службу дважды и больше не мог себе такого позволить. Его уже таскали в кабинет к Джонсу из-за дурацкого случая с Милларом. Джонс возмущался, грозил отчислить Чарли, если тот не образумится, а Чарли раздражала необходимость быть паинькой. Отец выразился предельно ясно: без высоких оценок в табеле и на экзаменах не видать Чарли денег на годичный перерыв перед поступлением в университет.

То есть жизнь летит ко всем чертям.

Отец годичный перерыв не одобрял. Он презирал гедонизм и уж точно не хотел, чтобы сын нежился на каком-нибудь тайском пляже – весьма вероятно, под кайфом, – да еще за родительские деньги.

Перед началом семестра они страшно поругались – как раз из-за его будущего. Уильям Кавендиш был чрезвычайно успешным лондонским адвокатом, и предполагалось, что сын пойдет по его стопам. В детстве Чарли об этом особо не задумывался.

По мере взросления до него постепенно начало доходить, чего от него ждут, – причем независимо от его собственных желаний.

Чарли же был дельцом и ловкачом, источником адреналина – и другой жизни не мыслил. Он обожал испытывать судьбу. Мысль о костюмной жизни в удушающей иерархической атмосфере юридической палаты Иннер-Темпла вызывала тошноту.

Вдобавок отцовская идея «преуспевания» сильно устарела. Теперь все по-другому, можно заниматься чем хочешь. Весь этот бред про респектабельность – пережиток старшего поколения.

Чарли хотел быть диджеем и наблюдать за тем, как красивые полуобнаженные женщины извиваются перед ним в танце. Где-нибудь на Ибице. Да-а. Вот это дело! И вообще… диджеи зарабатывают кучу денег.

Хотя с деньгами особых трудностей не предвиделось. Если только холостой пятидесятисемилетний дядя не решит внезапно обзавестись потомством, то Чарли унаследует семейное поместье с огромными сельхозугодьями.

На этот счет у Чарли тоже были планы. Достаточно продать несколько акров застройщикам, и он сколотит огромное состояние!

Нет, проблема не в будущих капиталах; проблема в том, что жмот-отец имел над Чарли финансовую власть в настоящем.

Чарли молод. Он хочет развлекаться.

* * *

Пока все эти мысли крутились в голове, Чарли Кавендиш рассеянно потянулся за двумя таблетками, которые ежедневно принимал на ночь с пятилетнего возраста, и взял стакан воды, оставленный для него сестрой-хозяйкой.

Положил таблетки в рот, запил водой, поставил стакан на тумбочку.

Целую минуту ничего не происходило, и Чарли продолжил вздыхать о несправедливости судьбы. Затем ощутил в теле едва уловимую дрожь.

– Что за черт?!

Дрожь усиливалась, Чарли уже не мог с ней совладать. Горло вдруг сдавило, он запаниковал. Растерянный и задыхающийся, он сумел проковылять несколько шагов до двери. Схватился за ручку, дернул, но, охваченный нарастающим ужасом, не смог ее повернуть и упал. Сознание спуталось, рука взлетела к горлу, на губах выступила пена. Жизненно важные органы, лишенные кислорода и отравляемые смертельным токсином, один за другим начали отказывать. Кишечник расслабился, и мало-помалу юноша, бывший когда-то Чарли Кавендишем, просто перестал существовать.