Читать книгу Введение в конституционное право с разъяснением сложных вопросов - М. А. Краснов - Страница 7

Этот термин ввел в оборот Карл Маркс (1818–1883) в работе «Гражданская война во Франции», посвященной периоду Парижской коммуны[22] (1871 г.).

«Коммуна, – писал Маркс, – должна была быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законодательствующей и исполняющей законы»[23]. Развивая этот тезис, В.И. Ленин писал: «Продажный и прогнивший парламентаризм буржуазного общества Коммуна заменяет учреждениями, в коих свобода суждения и обсуждения не вырождается в обман, ибо парламентарии должны сами работать, сами исполнять свои законы, сами проверять то, что получается в жизни, сами отвечать непосредственно перед своими избирателями. Представительные учреждения остаются, но парламентаризма, как особой системы, как разделения труда законодательного и исполнительного, как привилегированного положения для депутатов, здесь нет»[24].

Но и с этим, «вторым китом» ленинской концепции также случился конфуз. Да, Советы из органов революционной борьбы превратились в органы власти. Да, формально именно они выражали «полноту власти народа», не случайно это слово даже дало название новому государству – Советское. Но очень быстро оказалось, что новый тип управления служит не «отмиранию государства», на смену которому согласно марксистско-ленинской доктрине должно прийти «полное общественное самоуправление», а, наоборот, отмиранию всяких гражданских навыков самоорганизации и самодеятельности.

Но почему марксизм счел, что государство – это зло и потому от него следует отказаться? Из-за совершенно извращенного его понимания – только как машины для подавления одного класса другим (подобное понимание государства как организованного насилия свойственно не только марксистам, но и анархистам). В.И. Ленин считал центральным местом в вопросе о государстве тезис Ф. Энгельса из его письма к известному немецкому социал-демократу А. Бебелю:

«Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борьбе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство, как таковое, перестает существовать. Мы предложили бы поэтому поставить везде вместо слова государство слово: “община” (Gemeinwesen), прекрасное старое немецкое слово, соответствующее французскому слову “коммуна”»[25].

И когда антагонистических классов больше не будет, считает марксизм, не будет нужна и «машина подавления» вместе с «ее правом», которое в марксизме понимается как «воля господствующего класса, возведенная в закон».

А кто, спросите вы, будет тогда осуществлять хотя бы элементарные публичные функции, которые обычно выполняет государство? Вопрос закономерный, но и на него у Ленина был ответ. Осуществлять «государственные функции» будет сам народ. Это еще одна излюбленная мысль Ленина: «поголовное участие всех в управлении» (под «всеми», разумеется, понимались пролетариат и беднейшее крестьянство, а также сочувствующие идеям революции «представители интеллигенции»). Именно на убежденности в возможности «поголовного участия» Ленин и строил всю конструкцию социалистического управления как переходного этапа к коммунистическому самоуправлению.

Но понятно, что даже «поголовное участие в управлении» нужно было ввести в какие-то организационные формы. И основную форму Ленин увидел в революционных органах, стихийно созданных в период первой русской революции 1905−1907 гг. в некоторых промышленных центрах Центральной России и Урала, – Советах рабочих депутатов. Их-то он и решил противопоставить «буржуазному парламентаризму», т. е. принципу разделения властей.

Неужели Ленин не понимал, что этот принцип является одной из гарантий от деспотии? Возможно, понимал. Но, воспринимая всемирную историю лишь как историю классовой борьбы, он считал, что разделение властей сыграло свою роль в борьбе с абсолютизмом, а вот в социалистическом (переходном к коммунизму) государстве этот принцип «камуфлирует господство буржуазии»:

«Раз в несколько лет решать, какой член господствующего класса будет подавлять, раздавлять народ в парламенте, – вот в чем настоящая суть буржуазного парламентаризма, не только в парламентарно-конституционных монархиях, но и в самых демократических республиках (намек на США. – М. К.). <…> Выход из парламентаризма, конечно, не в уничтожении представительных учреждений и выборности, а в превращении представительных учреждений из говорилен, в “работающие” учреждения»[26].

Следовательно, рассуждал Ленин, зачем нужны всякие «буржуазные штучки» вроде разделения властей, коль скоро вся власть окажется в руках трудового народа, а народ не может быть тираном сам для себя.

Ленин разработал довольно детальный план, согласно которому Советы не просто соединяли бы в себе разные функции, но и строились на совершенно иных принципах, нежели органы законодательной и исполнительной ветвей власти в демократиях. Эти принципы нашли отражение уже в первой «пролетарской конституции» – Конституции РСФСР 1918 г. (напомню, что СССР образовался в 1922 г., а первая союзная Конституция была принята в 1924 г.). Вот они:

1. Постоянная ротация депутатов. Другими словами, отсутствие сроков полномочий Советов и совсем короткие сроки полномочий депутатов (например, в местных Советах – 3 месяца).

2. Императивный мандат депутата. Наказы, т. е. поручения избирателей, даваемые депутатам, и свобода отзыва избирателями своих депутатов (Ленин подчеркивал, что отзыв должен быть «непременно легким»).

3. Непрямое избирательное право. Съезды Советов, начиная с губернских и кончая высшим органом – Всероссийским съездом Советов, формировались не непосредственно населением, а нижестоящими органами. Например, Всероссийский съезд Советов составлялся из представителей городских Советов и представителей губернских съездов Советов.

4. Неравное избирательное право. Промышленные рабочие в те годы составляли меньшинство населения (Россия была еще крестьянской страной). Поэтому, дабы обеспечить численное превосходство пролетариата («наиболее сознательной», по мысли большевиков, части трудящихся) в Советах, устанавливались разные нормы представительства от городского и сельского населения при формировании съездов Советов. В состав того же Всероссийского съезда Советов представители городских Советов входили из расчета 1 депутат на 25 тыс. избирателей, а представители губернских съездов Советов – из расчета 1 депутат на 125 тыс. жителей.

5. Невсеобщее избирательное право («ценз пролетарской диктатуры»). Поскольку на повестке дня стояла задача постепенной ликвидации буржуазии как класса, избирательных прав официально лишались не только «лица, признанные в установленном порядке душевнобольными или умалишенными, а равно лица, состоящие под опекой», а также «лица, осужденные за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором», что соответствует обычным ограничениям, но и:

«а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли;

б) лица, живущие на нетрудовой доход, как-то проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т. п.;

в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники;

г) монахи и духовные служители церквей и религиозных культов;

д) служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений, а также члены царствовавшего в России дома» (ст. 65).

6. Сочетание территориального принципа образования избирательных участков с производственным. Речь шла о том, что депутаты в городах избирались непосредственно трудовыми коллективами, т. е. по предприятиям, а не избирателями по месту жительства.

7. Иерархическая система Советов. Советы изначально образовали «вертикаль», основанную на принципе «демократического централизма», который в том или ином виде закреплялся всеми советскими конституциями. В Конституции РСФСР 1918 г. устанавливалось, что все Советы «имеют предметом своей деятельности: проведение в жизнь всех постановлений соответствующих высших органов Советской власти» (ст. 61) и что вышестоящие Советы и даже их исполнительные комитеты имеют «право отмены решений действующих в их районе Советов, с извещением об этом в важнейших случаях Центральной Советской власти» (ст. 62).

8. Иерархия внутри Советов. Несмотря на принцип «работающей корпорации», внутри Советов сразу же были выделены постоянно действующие органы. Например, ст. 31 Конституции 1918 г. гласила: «Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов является высшим законодательным, распорядительным и контролирующим органом Российской Социалистической Федеративной Советской Республики». Кроме того, существовали и исполнительные органы Советов – от исполнительных комитетов до Совета народных комиссаров на общегосударственном уровне.

Не буду сейчас говорить о том, что реальная власть в государстве моментально перетекла к партийным органам (об этом чуть ниже). Главное, что доктрина «полугосударства» («отмирающего государства») оказалась губительной для перспектив гражданской самоорганизации людей и вообще для права в России. Отказ от системы разделения властей означал пренебрежение правовыми ограничителями властных институтов: раз власть «народная», кто вправе ограничить «его величество народ»? Но сама по себе это ложная и опасная идея, ибо право (а оно не тождественно совокупности законов и подзаконных актов) должно стоять и над сувереном – народом. Большевики тем самым не только ни на йоту не приблизились к лелеемой ими идее «отмирания государства», но, наоборот, создали условия для отстранения людей от всякого гражданского участия в управлении.

Как же так? Ведь Ленин рассматривал свою систему именно как противоположность системе бюрократической. Он видел гарантии от обюрокрачивания в выборности и сменяемости Советов, в умеренной зарплате чиновников (не выше зарплаты квалифицированного рабочего) и, наконец, в массовом участии трудящихся в управлении. Но в том и дело, что ни одна из этих «гарантий» не стала преградой для набиравшей силы номенклатуры. Да и не могла стать. Все по той же причине: эти благие пожелания совершенно не учитывали психологию обычного человека.

Впрочем, не только в этом дело. Ленин не отказался от платного государственного аппарата вообще, а только «поместил» его в своей доктрине в совершенно иные условия: аппарат должен существовать в структуре довольно аморфных представительных органов, работающих скорее как общественные организации. Такие условия просто не могли не привести к тому, что этот самый аппарат – исполнительные комитеты Советов (исполкомы) со всеми их управлениями, отделами и подотделами – мгновенно понял, «кто в доме хозяин». Примечательно, что уже в 1922 г. известный государствовед-марксист М.А. Рейснер (1868–1928) сетовал, что «Совдепия превращается в “Исполкомию”», и ставил риторический вопрос, «не находятся ли исполкомы перед слишком большим соблазном известного освобождения от докучливого надзора и контроля Советов и подавления последних в пользу расширения своей власти?»[27].

После принятия Конституции СССР 1936 г. организационная модель советской власти отошла от некоторых деталей ленинской доктрины. Были ликвидированы съезды Советов, а выборы во все их звенья, вплоть до Верховного Совета, стали прямыми; установлены сроки их полномочий; введено равное и всеобщее избирательное право (хотя по-прежнему по судебному решению некоторые граждане – так называемые лишенцы – могли быть лишены избирательных прав); ликвидирован производственный принцип при проведении выборов. Та же модель была перенесена и в Конституцию СССР 1977 г. (Только Советы депутатов трудящихся стали именоваться Советами народных депутатов. Практического смысла это не несло, но должно было выразить некое «развитие социализма»: в отличие от ст. 3 Конституции 1936 г., гласившей, что «вся власть в СССР принадлежит трудящимся города и деревни в лице Советов депутатов трудящихся», ст. 2 Конституции 1977 г. закрепляла, что «вся власть в СССР принадлежит народу. Народ осуществляет государственную власть через Советы народных депутатов, составляющие политическую основу СССР».) Однако это никоим образом не влияло и не могло повлиять на суть советской системы.

Во-первых, коммунистический режим к середине 1930-х годов перестал опасаться не только «буржуазного», но и «мелкобуржуазного влияния» в Советах (после тотальной коллективизации собственно крестьян в сталинском СССР почти не осталось). Недаром официальная идеология провозгласила, что социализм в стране «в основном» построен. Во-вторых, всем, в том числе депутатам, давно стало ясно, что «собственно Советы» (т. е. без исполкомов) абсолютно ничего не решают. Об этом бессилии можно судить хотя бы по крайне редкому созыву сессий Советов. Например, устанавливалось, что сессии «высшего органа государственной власти» – Верховного Совета СССР созываются два раза в год, при этом длились они два, редко три дня (!). Чуть чаще созывались сессии местных Советов (в зависимости от уровня от четырех до шести раз в год), но длились, как правило, один день. Наконец, в-третьих, к этому времени сами исполкомы и их отраслевые и функциональные органы окончательно перешли под полный контроль соответствующих партийных комитетов.