Читать книгу Игра в кости. История фантастической везучести - М. Ерник - Страница 2

– И сказали они: вот бог твой, Израиль, который вывел тебя из земли Египетской!

Небольшого роста и очень подвижный гражданин широким взмахом руки простёр свою ладонь в направлении сияющей вывески ювелирного магазина. На вывеске красовалось: «Ювелирный салон „Золотой телец“». Его спутник был более сдержан. Он иронично осмотрел изображение на вывеске быка, больше похожего на лягушку с рогами. Тем же взглядом он оценил старую панельную пятиэтажку, в одной из квартир которой и приютился салон. Скептический взмах рукой подвёл итог его наблюдениям:

– Бросьте, граф! Если уж цитировать Ветхий Завет, то следовало бы сказать так: вот бог твой, Россия, который вывел тебя из утопии коммунизма.

Откуда-то сверху к ногам шлёпнулась кучка размокшего снега. Оба невольно сделали шаг назад и подняли глаза. Сверху над «Золотым тельцом», презирая декабрьский снегопад, сохло чьё-то основательно застиранное бельё. Впереди всех гордо реяли повёрнутые лицом к публике необъятные мужские трусы. По достоинству оценив размеры их владельца, спутники двинулись вдоль тротуара навстречу ветру.

– Вы ханжа, господин Борке, – не сдавался малыш, именуемый графом. – Народ устал от тягот строительства развитого социализма. Он хочет чувствовать себя богатым и счастливым…

– Скажите проще, – перебил его господин Борке, – народ хочет золота. Что же, это я понять могу! Но возможно ли чувствовать себя счастливым, если не помнить того, чем закончилась эта каверза Аарона с золотым тельцом? А закончилась она, если мне не изменяет память, кровавой бойней.

– А никто и не помнит, – ехидно улыбнулся граф. – Едва ли даже старшее поколение помнит о тех, кто попал под горячую руку разъярённого Моисея. А уж нынешнее поколение и подавно. У нынешнего поколения, увлечённого погоней за высокими технологиями, Ветхий Завет ассоциируется скорее с ветхим жильём, которое легче сломать, чем отремонтировать.

– Отремонтировать историю? Что же, это забавно, – усмехнулся господин Борке. – Но в одном вы правы, дорогой граф Кордак: высокие технологии – это гонка. Гонка за призраком – таким же, каким некогда был призрак коммунизма. Эта гонка лишает человечество одной важной способности – способности оглядываться назад. В этой гонке история не более чем пережиток прошлого.

Декабрьский сырой ветер хлёстко ударил в рекламные щиты, и ночь взорвалась пургой. Невысокая фигура графа Кордака сгорбилась, стала ещё меньше. Он повернулся к ветру спиной. Видавший виды пуховик, который когда-то был белым, покрылся со спины слоем мокрого снега, приобретая непередаваемо серый цвет. Граф втянул голову в плечи так, что за высоким стоячим воротником видна была только тёмная макушка его вовсе не зимней бейсболки. Суетливым движением, нагибаясь вперёд, граф накинул на бейсболку капюшон. Снег, налипший на капюшон, сполз ему за шиворот, отчего граф энергично задвигал плечами, затопал ногами, словно исполнитель цыганских танцев. Однако ноги его, обутые в модные, но довольно заношенные кроссовки, поползли по каше размокшего снега. Танец прекратился так же внезапно, как и начался.

– Прошу извинить за бестактность, граф, – не поворачивая голову, заметил Борке, – но вам никогда не приходило в голову некое несоответствие вашего графского титула и вашего пристрастия, как бы это сказать, к модной одежде?

– Как некогда справедливо заметил мне один философ, – лукавый прищур Кордака сверкнул из-под капюшона, – некто Эммануил Кант, лучше быть дураком по моде, чем дураком не по моде.

Из-под капюшона вновь послышалось кряхтение, на этот раз означавшее смех.

– Цитировать Канта применительно к современной моде – это кощунство, – заметил его спутник.

Борке обернулся и с прищуром посмотрел на падающий с неба снег. Левой рукой он ухватил за середину свою чёрную матовую трость, а правой рукой поглубже надвинул старомодную каракулевую шапку. В сумраке декабрьской ночи, едва освещаемой светом уличных фонарей, полированный серебряный шар набалдашника трости вспыхнул пронзительной белой звездой. Борке поднял воротник, отвернул лацканы и вновь взял трость в правую руку, опустив её острое осиное жало на тротуар. Трость мелодично звякнула, а белая звезда погасла, утопая в замше перчаток.

– А вы, господин Борке, – продолжил граф, – просто неравнодушны к моему титулу. Но если хотите откровенности, я скажу. Для меня этот титул значит не более, чем свист этой вьюги. Я сатир! Я был сатиром и остаюсь им! Козлиную шкуру мне никогда не заменят ни модный пуховик, ни тога императора.

Спутники вновь повернулись лицом к ветру и продолжили свой путь. Борке будто не замечал летящих навстречу крупных хлопьев снега. Он шагал неспешно, размеренным шагом, не сгибая спины. Удивительно, но казалось, что снег облетает его стороной. На его каракулевой с тёмно-синим отливом шапке, на безупречном чёрном пальто и коричневых замшевых перчатках не было видно ни единой снежинки. Его спутник, граф Кордак, напротив, был весь залеплен снегом. Согнувшись в три погибели, он таранил снежную пургу, как будто по тротуару катился большой снежный ком. Время от времени Кордак выглядывал из-под капюшона, посматривая то на дорогу перед собой, то на идущего рядом спутника.

– Но вернёмся к высоким технологиям и ремонту истории, – продолжал Борке. – Так вот, граф, должен признаться вам, что эта гонка человечества со временем не доставляет мне особого удовольствия.

– Хочу заметить, господин Борке, – раздался голос из-под капюшона, – вы критиковали человечество всегда и во всех его начинаниях. Вспомните-ка, как вы отзывались о первых паровых машинах?

– Отвергаю, – невозмутимо ответил Борке. – Я лишь утверждал, что этот филиал ада взорвёт цивилизацию изнутри. Нет, граф, я не собираюсь критиковать человечество. Это занятие насколько бесполезное, настолько неблагодарное. Я сказал, что эта гонка людей со временем не доставляет мне особого удовольствия. А хотите знать почему?

– Хотелось бы узнать, так сказать, в общих чертах, – не без нотки ехидства заметил Кордак.

– А потому, мой дорогой коллега, что научно-технический прогресс породил новый вид человека: человека играющего, или попросту игрока. А игрок, – Борке вздохнул, – я думаю, вы не станете этого отрицать, существо примитивное.

Борке остановился, обернулся вполоборота к Кордаку.

– И сегодня…

Он повелительно стукнул тростью о тротуар. Трость мелодично зазвенела в унисон с завыванием метели.

– И сегодня мне, – повторил он, – демону искушения с многовековым стажем, становится скучно с этими людьми! Я чувствую себя ремесленником или конторским служащим, день ото дня приходящим в одну и ту же контору и день ото дня заполняющим одну и ту же бумагу.

– Могу согласиться лишь в том, – поднял голову граф, – что искушение игрока – занятие примитивное и доставляющее мало удовольствия. Но мне кажется спорным ваше стремление причислить к разряду игроков всё человечество. Как специалист по прекрасному полу, могу утверждать: женщины за последние несколько столетий изменились мало.

– Оставим на время женщин. Они действительно меняются не так быстро. Но сейчас миром правят мужчины. И не просто мужчины, но игроки!

– Спорный тезис.

– Примите его как аксиому, граф. Я сейчас говорю не о тех, кто сутками просиживает за игральными автоматами или карточными столами. Я говорю не о тех, кто не отрывает взглядов от монитора компьютера. Но вы обратите внимание на вещи, казалось бы, далёкие от игры – на экономику или политику. Добропорядочные в прошлом джентльмены, солидные некогда купцы сегодня именуют себя игроками на какой-либо торговой площадке! Что может быть более пошлым?! Или возьмём политиков…

– О-о! Возьмём политиков! – воскликнул Кордак, поднимая голову и забывая о бьющем в лицо снеге.

– Нет, не будем брать политиков, – остудил его пыл Борке. – Иначе за оставшиеся двадцать дней до Нового года мы с этой темой не управимся.

Он вновь повелительно стукнул тростью о тротуар и шагнул вперёд.

– Что отличает этих людей? Азарт, амбиции и слепая, ничем не обоснованная вера в собственную удачу, вытекающая, впрочем, из тех же амбиций. Общим знаменателем всего этого является невежество. Следствием невежества – отрицание исторического знания. История их учит тому, что она ничему не учит. Одна историческая личность уже утверждала этот тезис делом. А зачем ему что-либо знать, если он считал себя фатально удачливым. Азарт – вот что движет миром сегодня! Азарт игрока, единственной мыслью которого является только успех. Утрачен даже смысл самой игры. К чёрту правила! К чёрту мастерство! Главное – успех! Даже если это плод слепой удачи.

Борке остановился, повернулся к Кордаку и опёрся на трость двумя руками.

– Так вот, я спрашиваю, граф, не оттого ли наше с вами ремесло искушения человека от года к году становится всё более прозаичным?

– Был бы человек, – ехидно усмехнулся граф Кордак. – А устроить из процедуры его искушения поэму – это наша с вами забота. Мне помнится, в конце тринадцатого века была у меня одна дама…

– Прошу тишины, граф!

Перебивая Кордака на полуслове, Борке поднял указательный палец левой руки. Острым взглядом он стал всматриваться в мутную мглу декабрьской ночи. Словно подчиняясь его воле, пурга внезапно прекратилась, и в ночном воздухе повисла тишина.

– Скажите, граф, – проговорил Борке вполголоса. – Вы видели когда-нибудь куда-то спешащего бомжа?

– Это что, логический парадокс?

– Не парадокс, граф, и даже не оптический обман зрения. Это вот тот человек.

Борке поднял трость и повернул её осиное жало в направлении тёмного угла одной из пятиэтажек.

– Я помню его, – продолжил Борке почти шёпотом. – Лет двадцать назад он катал детишек на карусели в местном парке. Потом, как водится, карусель сломалась, детишки разбежались, а карусельщик спился.

Кордак с напряжением всматривался в темноту, но разглядеть так ничего и не мог. Он уже повернулся к Борке, чтобы расспросить подробности, но в этот момент где-то впереди слева раздался приглушённый хриплый голос:

– Поспешайте, господин доцент. А то если первым появится Кирюха с дамой сердца, нам опять ничего не достанется.

Только теперь Кордак увидел метрах в двадцати перед собой выворачивающую из-за угла пару. Карусельщик был одет в традиционный для этой категории граждан вечерний костюм. Костюм состоял из засаленной телогрейки цвета хаки, чёрных с остатками синевы спортивных брюк и огромных, списанных, очевидно, за выслугой лет, валенок. На голове карусельщик имел вязаную шапочку, из-под которой выглядывал игривый седой чубчик.

Тот, которого карусельщик называл «господин доцент», имел вид чрезвычайно целеустремлённого человека, но сильно хромал. По этой причине карусельщику приходилось время от времени останавливаться и ожидать отстающую науку. Внешность доцента сильно отличалась от внешности его спутника. На нём был длинный, до самых пят, плотный брезентовый плащ, схваченный на поясе обычным ремешком от брюк столь прочно, что даже порывы декабрьского ветра разбивались в бессилии об его полы. Кроме этого, можно было заметить густую седую бороду, выглядывавшую из-под капюшона. Больше о господине доценте сказать было нечего.

– Прошу прощения, господин Борке, – любопытствовал Кордак. – Кирюха – это что, местное имя?

– Это может быть и имя, и образ жизни, – не сводя глаз с парочки, ответил Борке. – А эта борода мне кажется знакомой.

Словно сбрасывая оцепенение, Борке энергично повернулся к Кордаку.

– Вы знаете, граф, эти интеллигенты меня заинтриговали. Не желаете ли прогуляться и посмотреть, что общего может быть у современной русской интеллигенции с Кирюхой и его дамой сердца?

– Кирюха мне, признаюсь, безразличен, – с лукавым прищуром отвечал Кордак, а вот его даму сердца я бы посмотрел.

Не имея времени искать переход, карусельщик повёл доцента через проезжую часть неширокой тихой улочки по самому короткому пути. Их маршрут пролегал мимо припаркованных на обочине автомобилей через раскисший от мокрого снега газон. При этом господин доцент внимательно смотрел себе под ноги, стараясь не наступить на островки растительности. Борке и Кордак не решились следовать их маршруту буквально, а потому несколько отстали. Но настичь пару им не составляло труда. Оставленный на тротуаре грязный след вёл от клумбы во двор, огибал заброшенную детскую площадку с хоккейной коробкой, внутри которой невероятным образом затесался остов сгоревшего запорожца. Здесь парочка отразилась в боковых стёклах шикарного внедорожника, припаркованного на бывшей детской песочнице, и направилась к воротам бывшего детского садика. С недавних пор детский садик был перестроен в жилой четырёхквартирный дом, но жильцов этих квартир никто не знал, а постоянные плотные шторы на окнах не допускали внутрь ни одного чужого взгляда.

– Я догадываюсь, куда они идут, – тихо произнёс Борке.

Кордак посмотрел на него вопросительным взглядом.

– Там, в бывшем детском садике, размещается подпольное казино. Иного интересного места в столь глухом районе столь глубокой ночью представить себе трудно.

Где-то за углом высокого забора, обрамлявшего бывший детский садик, раздался негромкий, но отчётливый хлопок.

– Что это? – прислушался Борке.

Интеллигентная пара заметно занервничала, ускорила шаг до состояния бега и скрылась за углом забора.

– Шампанское, – уверенно заявил Кордак. – Полусладкое, местного разлива. Самое лучшее вино после самогона.

Глаза Кордака сузились в лукавом прищуре.

– Полагаю, господин Борке, у бродячей интеллигенции здесь что-то вроде бюджетного корпоратива.

– Посмотрим, – неопределённо ответил Борке и несколько ускорил шаг.

Когда до угла забора оставалось несколько шагов, оттуда вновь послышался уже более явственный хлопок пробки из-под шампанского и чей-то молодой голос:

– Ну-ка, мужики, налетайте! Чтобы пёрло и не обломилось!

– А бабы что же? – прозвучал с матерной хрипотцой бывший когда-то женским голос.

– Бабы в сторону, – отрезал молодой голос. – Удачу приносят только мужики.

К этому моменту Борке и Кордак уже достигли угла забора и застыли, наблюдая происходящее. Их взору предстала следующая картина. В тени большого рекламного щита, призывающего не платить лишние деньги за телефонные разговоры, суетился небольшой человеческий муравейник. В центре муравейника, высоко подняв бутылку шампанского над головой, стоял рослый молодой человек. На вид ему можно было дать около тридцати лет. Его отличали какого-то особого цвета куртка с меховой оторочкой да, пожалуй, ещё самоуверенное выражение лица – молодого человека, ещё не битого жизнью. Во всём остальном он был настолько типичным, что складывалось ощущение, что где-то он уже встречался.

В центре муравейника, высоко подняв бутылку шампанского над головой, стоял рослый молодой человек.

Молодого человека окружала компания из шести человек удивительно схожей внешности. Объединял их общий стиль одежды, который подчёркивал, что главное в человеке всё же душа, и одинаково несвежий запах изо рта. Один из них, судя по длинным немытым волосам, был женщиной.

– Это, вероятно, и есть дама сердца Кирюхи? – игриво поинтересовался Кордак.

Пробка из-под шампанского с шумом устремилась по баллистической траектории куда-то в сторону Южной Америки, а пена из горлышка бутылки потекла вниз. Тотчас под бутылкой возник частокол из дрожащих рук с пластиковыми стаканчиками. Ни одна капля этой пенистой субстанции не должна была упасть на землю. Бутылка широким жестом прошлась по протянутым бокалам. Звенеть хрусталём в этой ситуации было неуместным. Поэтому с наибольшей возможной скоростью стаканы были опустошены, чтобы тотчас вновь оказаться на прежнем месте. Молодой человек был щедр. Он ещё раз разлил шампанское, затем высоко поднял бутылку над головой, провозглашая тост:

– За удачу, которую ещё принесут мне ваши рожи!

– Ну вот, граф, яркий пример того, о чём мы говорили с вами полчаса назад.

Острый взгляд Борке ненадолго задержался на молодом человеке и заскользил по его суетливому окружению.

– Вы полагаете, игрок?

– Несомненно. Не только игрок, но и завсегдатай этого заведения. А это, – не выпуская оголовок из рук, остриём трости Борке описал небольшую дугу в направлении компании, – это его, так сказать, талисманы.

– Пройдём мимо, – предложил Кордак.

– Нет, граф, есть в этом собрании один любопытный момент…

Борке напряжённо всматривался в декабрьскую тьму. Ветер стих окончательно, и с неба крупными хлопьями повалил снег.

– Если, конечно, мне не изменяет зрение, – подытожил он.

Борке взял трость пониже оголовка. Ничем не скрываемый серебряный шар вспыхнул белым сиянием. В то же мгновение внимание всей компании оказалось приковано к этому свету. В сиянии новой звезды постепенно, словно на экране старого кинескопа, проявились две фигуры. Человеческий муравейник замер. Казалось, что даже пена шампанского прекратила своё движение по бутылке. Время застыло.

Первой опомнилась дама сердца:

– А это что за х…

Договорить она не смогла. Громкий и судорожный, как у эпилептика, переходящий в хрип кашель потряс её тело. Внимательный взгляд мог бы отметить, что поперхнулась дама сердца под суровым взглядом Борке. Но все взгляды гипнотически приковывало к себе сияние серебряного шара. Вторым очнулся от белого сияния сам Кирюха, небольшого роста коренастый человек со свежим шрамом на лбу. Он пришёл на помощь даме сердца и так двинул её по спине, что та мгновенно замолчала, изогнулась в три погибели и тяжело дышала, изучая слякоть на тротуаре. Следом обрёл дар речи карусельщик:

– Мы за собой всё уберём, – засуетился он.

Пара долговязых парней у него за спиной восприняла это как команду. Они поспешно подхватили стоящие на тротуаре пустые бутылки и, согнувшись, словно под перекрёстным огнём, скрылись за ближайшим углом. Неподвижными оставались только лишь молодой человек да господин доцент. Молодой человек пристальным взглядом изучал пришельцев. А взгляда господина доцента видно не было. Из-под глубоко надвинутого капюшона по-прежнему выглядывала лишь седая борода.

– Прошу нас простить, что помешали вашей пирушке, – заговорил Борке.

Его слова, словно команда гипнотизёра, сбросили оцепенение с молодого человека. Его напряжённое лицо расплылось в такой же напряжённо-вызывающей улыбке:

– А вы нам не мешаете. Если хотите, я и вам дам глотнуть.

– Сказочное везение, – оценил его предложение Кордак. – А вы, я вижу, отмечаете здесь свой успех?

– Так, мелочь, – небрежно махнул рукой молодой человек. – Небольшой выигрыш.

– Шли бы, господа, своей дорогой, – неожиданно раздался еле слышный голос из-под капюшона, – и не отбивали бы алкоголь насущный у честных бродяг.

– Значит, я не ошибся, – так же вполголоса произнёс Борке. – И борода та же, и голос тот же. Так вот, алкоголь отбивать, господин бродяга, мы у вас не будем, а молодого человека, пожалуй, уведём.

В то же время Кордак, не замечая собеседника Борке, в изящном полупоклоне поздравлял виновника торжества:

– Разрешите поздравить вас, молодой человек, с этим, как вы сказали, небольшим выигрышем.

Кордак воровато оглянулся на окружающих, приблизился на расстояние шёпота и предложил:

– Не желаете на выигранные деньги устроить небольшую оргию?

– Ну что вы, граф, – раздался голос господина Борке. – Господин э-э…

Борке замялся.

– Прошу прощения, – продолжил он, – мы не представились. Меня зовут Борке. Или, если вам угодно, господин Борке. А мой спутник – граф Кордак. А ваше имя…

– Синицкий, – засуетился молодой человек.

Он не знал, куда деть бутылку, и не рискнул протянуть мокрую от шампанского липкую руку.

– Синицкий, – повторил он, – Владимир.

Синицкий немного помедлил. Борке и Кордак вопросительно ждали.

– Игоревич, – наконец догадался молодой человек.

– Очень приятно, – продолжил Борке. – Так вот, граф, насколько я понимаю в людях, Владимир Игоревич – не рядовой прожигатель жизни. Он игрок! И, мне кажется, игрок удачливый. Поэтому ваше предложение оргии сочтём неуместным.

Лукавый взгляд Кордака мог говорить о том, что он может согласиться с неуместностью только лишь предложения оргии, но не с самой оргией. Тем не менее возражать Борке он не стал. Сцена знакомства и титул Кордака произвели впечатление не только на Синицкого, но и на его окружение. Оно стало редеть. Подхватив даму сердца под руку, поспешил удалиться Кирюха. Карусельщик тоже сделал пару шагов в сторону, но уйти совсем, бросив бродячего доцента, он не решался. Господин доцент, напротив, никуда не торопился. Он упрямо стоял, повернувшись к Борке и Кордаку спиной, и молчал.

Новый порыв ветра забрался к Кордаку под капюшон.

– Однако уже слишком поздно, – поёжился он. – Да пурга вот-вот возобновится. Не лучше ли нам быть ближе к нашему авто?

– Вы правы, граф. Глубокая ночь и метель не лучшее время для прогулки по городу. Да ещё с небольшим выигрышем в кармане, – согласился Борке. – А мне почему-то кажется, что Владимир Игоревич сегодня без машины. Я не ошибся?

– Угадали, – произнёс заинтригованный Синицкий.

– Вы не будете возражать, граф, если я предложу Владимиру Игоревичу отвезти его домой? Ну или хотя бы куда-нибудь в центр.

– Именно это я и хотел предложить, – улыбнулся Кордак Синицкому.

– Что вы, господа, – неуверенно возразил Синицкий. – Я сейчас вызову такси…

Скептическая улыбка Борке была обезоруживающей.

– Неразумное решение.

Борке поднял высоко над головой оголовок трости, который тотчас вспыхнул яркой звездой, и сделал им призывный жест. В то же мгновенье из-за ближайшего угла декабрьскую мглу пронзили два луча. Из-за поворота, тихо урча, выполз огромный чёрный лимузин.

– У вас, Владимир Игоревич, как у витязя на распутье, есть три пути, – развил свою мысль Борке. – Можно поехать с нами, вызвать такси или вернуться за игровой стол. Вернувшись за игровой стол, до утра вы потеряете свой выигрыш, но сохраните жизнь. Вызвав такси, можете потерять и то и другое. И только поехав с нами, вы ничего не теряете. Я прав?

– Ну, – неуверенно подтвердил Синицкий.

– А шампанское можете оставить, ну, скажем, этому гражданину в плаще, – усмехнулся Борке. – Пусть оно его утешит.

Оттесняя неповоротливого доцента, автомобиль остановился точно напротив компании. Задняя дверь его, к удивлению Синицкого, распахнулась как бы сама собой. Из салона пахнуло теплом, запахом миндаля и каких-то ещё терпких ароматов. Синицкий в восхищении обвёл машину глазами.

– Это что, «Майбах»? Оригинал? Какого года выпуска?

– Тридцать девятого, – ответил Борке, приглашая Синицкого в салон.

Дверь закрылась так же бесшумно, как и открылась. За тёмным и, как показалось Синицкому, невероятно толстым стеклом разглядеть водителя было невозможно.

– На ней мог ездить Гитлер, – не унимался Синицкий.

– Йодль, – поправил его Борке.

– Кто-кто?

– Один немецкий генерал, – усмехнулся Борке. – Его повесили. Ну да чёрт с ним.

Машина тронулась, и Борке оживился. Он откинулся на спинку дивана и повернул голову в сторону Синицкого:

– Итак, Владимир Игоревич, как я полагаю, вы игрок. Игрок убеждённый, но рассудительный. Именно рассудительность заставляет вас встать из-за стола задолго до закрытия казино. И именно это качество, умение уйти вовремя, по моему разумению, делает вас игроком удачливым.

– Я – человек Фортуны! – гордо подтвердил Синицкий.

– Я так и думал, – усмехнулся Борке.

Из противоположного угла дивана послышалось кряхтение. Это смеялся Кордак:

– Фортуна? Как же. Знавали мы эту даму. Большей шлюхи я на своём веку не встречал.

– Не скажите, граф, – возразил Борке. – Любая шлюха мечтает о большой и чистой любви.

Машина двигалась тихо и ровно, слегка покачиваясь только на поворотах.

– Кстати, позвольте полюбопытствовать, кто вы по профессии, чем вы занимаетесь?

– Ну, я типа экономист. А сейчас – риелтор.

– Типа экономист-риелтор. Звучит внушительно. А какова ваша любимая игра? – продолжил Борке.

– Покер, – гордо ответил Синицкий.

– В карты?

– Я предпочитаю на костях.

– На костях, – с уважением протянул Борке. – Игра стальных нервов, без блефа и реверансов. Понимаю. А эти господа, которых вы поили шампанским?

– Они приносят мне удачу, – по-прежнему с вызовом отвечал Синицкий.

– Все? – почему-то спросил Борке.

Вопрос несколько сбил с толку Синицкого. Он удивлённо повернул голову к Борке.

– Ну я не знаю…

Он что-то ещё хотел сказать, но Борке его оборвал:

– Оставим их. Обычные бродяги. А этого, в плаще, вы давно знаете?

Растерянность Синицкого увеличилась.

– Да я его вовсе не знаю.

– Но посещает он вас регулярно?

– Ну да… регулярно. Да он мне перстень продал, старинный, – оживился он. – Сказал, что приносит счастье.

– Позволите взглянуть?

Синицкий суетливым движением хотел снять перстень с окоченевшей руки, но Борке его остановил.

– Не беспокойтесь. Я отсюда вижу. Действительно старая вещь. Думаю, сегодняшнего вашего выигрыша не хватило бы и на половину его стоимости. Что же он так продешевил?

– А я знаю? – совсем растерялся Синицкий. – Он продал, я купил. Какую цену назвал, такую я и заплатил…

– Ну да, это его дела, – согласился Борке. – Но я вижу там арабскую вязь. Граф, вы у нас знаток языков. Не прочтёте ли?

– С удовольствием. Так, э-э…

Неведомо откуда в руках Кордака возникла большая лупа. Он крепко ухватил Синицкого за палец и повернул его к свету так, что хрустнули суставы. Синицкий вздрогнул, но оцепенение, которое сковало его, возможно впервые в жизни, заставило сидеть смирно.

– Здесь набор слов, – заключил граф. – Так, здесь написано… Ага! «Спасенье разум абсурд смерть». Я думаю, это нужно трактовать так: «Спасенье – разум. Абсурд – смерть».

– Нет, граф, позвольте мне и на этот раз с вами не согласиться. Разум никогда не был спасеньем, а абсурд – смертью. Думаю, знаки препинания следует расставить иначе: «Спасенье от разума – смерть от абсурда».

– Неважно, что там написано, – неожиданно вмешался хозяин перстня. – Главное, что он удачу приносит.

– Разумеется, – поспешил согласиться Борке. – Скажите, Владимир Игоревич, а что же вы, человек, несомненно, удачливый, не желаете сыграть по-крупному? В конце концов, уровень игрока определяет размер ставки.

– Не, в рулетку я не играю, – поспешил махнуть рукой Синицкий.

– Я разве назвал рулетку? – удивлённо поднял брови Борке. – И потом, ну какой там выигрыш?

Синицкий подавленно молчал, явно не представляя себе игру более престижную и более дорогую, чем рулетка. Пауза затянулась.

– Хорошо, – смягчился Борке. – Я вам расскажу одну историю. Знавал я некогда товарища Полудохина Матвея Игнатьевича. Занимал он одну из комнат в квартире, принадлежавшей до двадцать третьего года врачу-гинекологу Беркашову. Проживал он там без малого сорок лет, до шестьдесят четвёртого, на скромную зарплату сначала счетовода, потом младшего бухгалтера. Больших денег не накопил, но всю жизнь играл. Играл с государством в азартные игры. Покупал все виды лотерей, облигации трёхпроцентного займа, ну и тому подобное.

– И кто кого обыграл? – вмешался в разговор ехидный голос Кордака.

– Победила дружба. Полудохин так ничего и не выиграл, но и государство на Полудохине сильно не разбогатело. Скончался Полудохин тихо, держа в руке очередной лотерейный билет, а в мыслях – очередную надежду на выигрыш.

– Ну и к чему это? – недоверчиво спросил Синицкий.

– А к тому, что после его смерти в комнату въехали новые жильцы. Затеяли ремонт, сломали полы и обнаружили полторы сотни золотых десяток, оставленных ещё Беркашовым.

– Обидно, – подытожил Кордак, сверкая лукавым взглядом. – Ведь если Полудохин употребил бы свободную наличность на ремонт квартиры, то умер бы в гораздо более комфортных условиях.

– Вы что, предлагаете мне квартиру ремонтировать?

В голосе Синицкого читалось недоумение.

– Хм-м, – разделил его недоумение Борке, – ну, если только кто-то там заранее оставил клад.

– Не, там клада нет, – уверенно заявил Синицкий.

– Тогда, может быть, поискать его в другом месте? – поинтересовался у Синицкого Кордак.

– А где?

– Вот это вопрос не мальчика, но зрелого игрока, – заключил Борке.

– Это что, нырянием заниматься? На дно морское? Это ж сколько мороки!

– Куда нырянием? Зачем нырянием? Я про ныряние ничего не говорил, – усмехнулся Борке. – В России со времён монголо-татар спрятано столько золота, что померкнут все сокровища морского дна.

– Чё, правда? – искренне поинтересовался Синицкий.

– Отвечаем! – откликнулся за двоих Кордак.

– Например, слышали ли вы о таком городке с названием Черталяки? – спросил Борке.

– Не, – честно признался Синицкий.

– Вот видите, граф! То, зачем Шлиман ездил в Грецию, здесь лежит под ногами. Но что обиднее всего, это золото никому не нужно.

– Да-а, – протянул граф, – если бы Шлиман знал о Черталяках, в Грецию он бы не ездил.

– Ну, в те годы он ещё мог этого не знать. А впрочем… впрочем, мы, кажется, уже приехали. Мы, пожалуй, высадим вас здесь. Здесь вам будет удобно?

Машина остановилась. Щёлкнул замок двери, но Синицкий выходить не торопился. Он сидел, сосредоточенно вглядываясь в глубину толстого стекла.

– Я чё-то не понял, – пробормотал он. – Шлиман, Черталяки – это что, всё правда? Это на самом деле было?

– Если захотите продолжить тему, – Борке полез во внутренний карман пиджака и вытащил тиснённую золотом визитку, – позвоните по этому телефону. Мне передадут. Успехов вам, Владимир Игоревич.

Разговор был закончен. За спиной у Синицкого негромко хлопнула дверца, и автомобиль скрылся в декабрьской метели.