Читать книгу Переживание стыда в «зеркале» социальных теорий - М. В. Баженов - Страница 3

Парадоксальность стыда

В одних случаях «жгучий» стыд, невыносимость позора и бесчестья толкают человека на самоубийство, в других же случаях человек стремится испытать стыд, поскольку способен получить ни с чем не сравнимое удовольствие от него (переживание так называемого «сладкого стыда»[128]).

Стыдливость – важное средство предотвращения аморальных деяний (на это указывает, например, М. де Сервантес – в его «Странствиях Персилеса и Сихизмунды» сказано: «Нравственность неотделима от стыдливости, стыдливость же от нравственности, и ежели та и другая начинают осыпаться и обваливаться, то все красивое здание рушится, обесценивается и уже ничего, кроме отвращения, не внушает»), но она же может помешать сотворить добро (мы нередко стыдимся совершать добро из-за того, что не хотим ставить в зависимость от себя того, кому помогаем, или из-за того, не хотим, чтобы окружающие нас люди думали о нас как о лицемерах, фарисеях и т. п.).

Даже у тех, кто сознательно преступил стыд в погоне за наслаждениями, сознательно стремится к эпатированию окружающих или это мнение их абсолютно не волнует, могут быть «рецидивы» стыда[129]. И в то же время нудисты (натуристы) – не будучи аморальными людьми и не стремясь к эпатажу, – обнажаясь в присутствии других людей, не испытывают стыда, обычного для представителей западной культуры.

И, наконец, хотя стыд и служит на благо общества, активно участвуя в процессе социализации индивида, но для социализированного индивида оказывается естественным стремление избегать переживаний этой эмоции, и – замечает Е. П. Ильин – «нормальное желание не поддаваться ей с излишней легкостью становится существенным мотивом для развития целого комплекса интеллектуальных, физических и социальных навыков, помогающих индивиду укрепить чувство собственной адекватности и компетентности»[130].

Таким образом, обыденное сознание – отражая неоднозначность роли стыда в жизни людей – характеризуется амбивалентным отношением к стыду. Поговорку «Жили и прожили, а стыда не нажили» можно понять двояко: либо так, что не испытав стыда, не станешь настоящим человеком, либо в том смысле, что жить нужно, никогда не испытывая стыда. «Живи так, чтобы ни от Бога греха, ни от людей стыда» – в этой поговорке более явственно проводится идея, что жизнь без стыда – это и есть жизнь без отрыва от людей, что отсутствие стыда говорит о правильности жизни человека в обществе. Значит, стыд – это что-то непорядочное[131]. «Не бойся суда, а бойся стыда», «Не смерть страшна – стыд страшен» – народная мудрость советует, что лучше не попадать в ситуацию, когда будет стыдно. А вот быть бесстыдным порой бывает и выгодно: «Бесстыжих глаз и дым неймет», «Стыдливый из-за стола голодный встает», «Отбрось стыд и будешь сыт», «Со стыда голова гинет».

Некоторые специалисты утверждают, что человек может стать адекватным членом общества, не испытывая эти два ужасных чувства – чувства вины и стыда, что как для самого индивида, так и для общества в целом будет лучше, если индивид не будет думать о том, как бы ему не попасть в ситуацию стыжения/стыдимости: Н. Шелепова, например, пишет, что человек, чувствующий стыд и вину, «не думает о том, как получить тот или иной желательный для себя результат, а он концентрируется на том, как не делать то, чего он хочет, как избавиться от своих желаний. И так он уходит от ответственности за свои действия»[132].

Другие специалисты указывают на трудности, которые возникают при «презентации» как здравому смыслу, так и научному сообществу стыда в качестве чего-то, что безусловно полезно для общества – например, как замечает В. С. Соловьев, особенностью полового стыда является то, что «это чувство сильнее всего проявляется до наступления половых отношений: стыд всего явственнее и громче говорит virginibus puerisque[133], так что если бы его голос имел практическое значение, то он не только был бы не полезен, но был бы пагубен и для особи, и для рода…, когда является стыд, еще не может быть речи о злоупотреблениях, а когда является злоупотребление, тогда уже нечего говорить о стыде. Итак, вообще, с утилитарной точки зрения, там, где стыд мог бы быть полезен, его нет, а там, где он есть, он вовсе не нужен»[134].

Таким образом, можно утверждать, что стыд странен, парадоксален. Если он полезен для общества в качестве «инструмента» социального контроля, почему же индивид должен избегать его? Не демонстрирует ли индивид тем самым свое стремление уйти из-под контроля общества? И как общество к этому избеганию индивидом стыда относится? Оказывается – положительно! Ибо с точки зрения общества стыдиться стыдно! И ответ этот – опять-таки из области парадоксального! «Секс может быть стыдным, поражение может быть стыдным – замечает Ф. Скэрдеруд, – но еще более стыдно говорить о собственном стыде. Тот, кто чувствует страх или печаль, скорее всего, вызовет у окружающих сочувствие и заботу. Напротив, тот, кто стыдится, встречает лишь презрение. Это и есть двойная ноша стыда и та причина, по которой люди о нем не говорят»[135].

«К сожалению, – замечает С. В. Герасимов, – стыд почти не изучается психологией, и еще меньше другими науками. Гораздо проще, наверное, изучать какие-нибудь когнитивные перцепции или мультифакторные корреляции. И это кажется удивительным, потому что стыд в нашей жизни встречается постоянно и он, безусловно, важнее вышеуказанных корреляций»[136]. Гергилов также отмечает эту особенность стыда: «В повседневности стыд выглядит, как, впрочем, и в науке, в большинстве случаев, как нечто негативное, вредное, даже патологическое. "Стыд – это нежелательная эмоция". Это отражается, например, в воспитательном идеале, в соответствии с которым дети должны подвергаться процессу социализации, по возможности избегая "мнимого" стыда… Стыд для современного человека – признак слабости, неполноценности и подчиненности; в конечном счете, становится позором, покрывающим его»[137]. В современном обществе стыд, указывает А. Шорн, «становится зоной скрытого, которое находится под надзором и по отношению к которому применяются санкции»[138].

Относительно этических теорий подтверждает эту парадоксальность и А. В. Прокофьев: «На уровне общераспространенных представлений способность переживать стыд считается важнейшим свойством нравственной личности, а бесстыдство, подобно бессовестности или неспособности чувствовать вину за содеянное, рассматривается как ключевой моральный изъян. И вместе с тем в этической теории стыд часто приобретает характер атавистического или деструктивного явления, превращается в одну из самых сомнительных нравственных эмоций»[139].

Именно по причине всех вышеперечисленных особенностей стыд относят к самой неоднозначной эмоции, о чем свидетельствуют не прекращающиеся и в наши дни споры относительно его пользы и вреда. К этой же теме, по моему мнению, относится и вопрос – почему не принято смотреть на человека, переживающего стыд? Так же, наверное, как не принято смотреть на секс посторонним (в смысле со стороны смотреть на это «действо», не участвуя в нем). Или смотреть на смерть (причем, на смерть не только человека, но даже животного). Которые (секс и смерть) как зрелище, т. е. как то, на что можно смотреть со стороны, за чем можно наблюдать – на особого «любителя». Может быть, потому, что все перечисленные здесь явления – вне повседневной жизни, т. е. это явления – «из ряда вон»? А правильная жизнь – это «рядная» жизнь, это когда ты «в ряду» со всеми, а значит, ты считаешься по-ряд-очным человеком. Но такая – «в ряду со всеми» – жизнь – это и есть социальная жизнь! Значит, стыд – как секс и смерть – асоциален, т. е. находится за пределами социальной жизни?!

Однако, опираясь на мнения разных авторитетных специалистов (теоретиков и практиков)[140], можно утверждать и обратное – стыд есть явление самое что ни на есть социальное. Хотя… Какое-то это странное социальное явление: если попытаться обосновать идею социальности стыда, используя теорию социального действия, то структурные «кирпичики», «строительные блоки», лежащие в фундаменте этой теории (такие ее термины (понятия), как «действие», «взаимодействие», «наличие субъективного смысла действия», «актор» – в нашем случае им является стыдящийся индивид), при попытках описать с их помощью стыд, получаются какими-то не такими – не просто отличающимися от классических по Веберу и Парсонсу (и от понимания этих «кирпичиков» в соответствии с теорией символического интеракционизма – также), а даже с прямо противоположными параметрами. Смотрите сами.

А можно ли говорить о стыде в контексте социального действия и взаимодействия?

С одной стороны, стыд – как переживание – это деятельность, социальное действие. Ф. Е. Василюк пишет, что «термин "переживание" используется нами (в смысле самим Ф. Е. Василюком. – М. Б.) не в привычном для научной психологии смысле, как непосредственная, чаще всего эмоциональная, форма данности субъекту содержаний его сознания, а для обозначения особой внутренней деятельности, внутренней работы…»[141]. А потому можно говорить, продолжает Василюк, о «переживании как о продуктивном процессе, как об особой работе. Хотя заранее можно предположить, что идея производства в разной мере и в разном виде приложима к различным типам переживания, она является для нас онтологически, гносеологически и методологически центральной[142]». «Деятельность» («работа», «продуктивный процесс», «производство») и «социальное действие» – связанные понятия[143], и потому можно уверенно утверждать, что стыд «вписывается» в теорию, исходным понятием которой является «социальное действие».

Боль и страдания от стыда толкают стыдящегося на социальное действие. Подчеркивает этот момент, например, Гергилов – он пишет, «что каждое переживание стыда связано с сильными неприятными чувствами и избегание, соответственно, преодоление стыда там, где он уже возник, является очевидной потребностью каждого человека. В своих сознательных действиях люди стремятся избегать неприятных ситуаций стыда, а в случае их возникновения – поскорее из них выходить. Для этого в распоряжении человека имеется целый ряд практик. Однако избегание и преодоление стыда – это и социальные действия (если переживание стыда происходит не в одиночестве). Это связано с тем, что стыд одного человека усложняет социальные ситуации и мешает их спокойному протеканию»[144].

В исследованиях стыда не следует забывать, что стыд не является автоматическим процессом и не возникает сам по себе, что для его возникновения всегда имеет большое значение оценивание поведения индивида другим человеком. Стыд – это всегда социальный опыт, значит, для правильного понимания стыда важно учитывать сложные социальные взаимодействия между людьми. «По мнению Хелен Льюис, переживание стыда возможно лишь на фоне эмоциональной связи с другим человеком, причем с таким, чье мнение и чьи чувства имеют особую ценность (Lewis, 1971[145])… Как правило, переживание стыда возникает в ответ на высказывания и поступки окружающих людей[146]». И тем самым мы выходим на второе важнейшее понятие теории социального действия – на «социальное взаимодействие»[147], а значит, «модель стыда» как социального явления обязательно будет включать в свою структуру не только самих людей, переживающих стыд, но и взаимодействие между стыдящимся и его окружением.

Это были доводы в защиту социальности стыда, а теперь – в защиту противоположного тезиса.

Как может термин «социальное действие» характеризовать стыдящегося, если стыдящийся не действует в то время, когда он переживает стыд?! Острый приступ стыда вызывает в человеке паралич воли и желание скрыться от людей («провалиться сквозь землю», «сгореть от стыда»), чтобы они вольно или невольно не стали свидетелями его слабости. Стыд порой бывает настолько сильным, что надолго «выбивает из колеи» индивида, препятствуя его нормальной деятельности. «Чувствование вины и стыда – отмечает Н. Шелепова, – это всегда остановленное действие, это всегда тормоз в отношениях с реальностью, эти чувства уводят нас от принятия решений, ответственности и адекватности»[148].

Термин «социальное взаимодействие» также не подходит для оценки происходящего со стыдящимся. Возникая, стыд разрушает или сильно затрудняет социальное общение и межличностный контакт. Взаимодействие с людьми прерывается: стыд есть, а взаимодействия нет! Н. Шелепова пишет: «И вместо того, чтобы взаимодействовать с окружением в настоящем моменте "здесь и сейчас", узнавая окружение, понимая границы других людей, узнавая их ценности и желания, человек погружается в размышления и думы о самом себе»[149]. «Стыд и вина могут выступать барьерами общения. Эти барьеры возникают вследствие неловкости за себя или за другого. Более того, нередко стыд или вина перед собеседником приводят к прерыванию отношений с ним» – это дополнение к предыдущему рассуждению из работы Е. В. Белинской[150]. «Основная ценность умеренного стыда состоит в том, что он помогает человеку отслеживать свои отношения с миром. Когда он оступается, теряя его благосклонность, стыд говорит ему, что что-то всерьез не так – его межличностный мост (Kaufman, 1980[151]) между ним и другими требует ремонта»[152] – так пишет уже Р. Т. Поттер-Эфрон.

Стыд перебивает в человеке способность к речи – он или заикается, мямлит, говорит нелепости или вообще молчит, забывая нужные слова, т. е. стыдящийся не может построить взаимодействие с окружающими его людьми, опираясь на свою речь. А еще стыдящийся человек опускает глаза, отводит взгляд от того, с кем общался до этого, или совсем закрывает глаза. Но глаза (зрительный контакт) – это важнейшее средство коммуникации с социальным окружением, самое быстрое и эффективное средство взаимодействия с ним. Значит, связь стыдящегося с другими людьми обрывается, и он не взаимодействует с ними.

Наличие субъективного смысла – необходимый признак социального действия. Но и с ним – всё не так в стыде. Вот что пишет об этом К. Э. Изард: «Как правило, переживание стыда сопровождается острым чувством неудачи, провала, полного фиаско. Это чувство вызывает уже сама неспособность мыслить и самовыражаться в свойственном нам стиле. Человек, переживающий стыд… ощущает беспомощность, неадекватность, неспособность и невозможность осмыслить ситуацию. Возникает ощущение, что человек больше не может ни воспринимать, ни думать, ни действовать»[153].

Независимо от того, «социальное действие» или «социальное взаимодействие» рассматривается в качестве исходной категории социальной теории, в любой из этих теорий предполагается актор как автор действия и/или участник взаимодействия. И теперь попытаемся применить термин «актор» к описанию стыда.

С одной стороны, хорошо, что человек застенчив, стыдлив, способен переживать стыд. Это подтверждает его субъектность. Вот рассуждения психолога М. В. Мелкой о роли стыда в процессе становления индивида как субъекта: «В состоянии нарциссической грандиозности человек переживает инфляцию Я, а в состоянии нарциссического дефицита переживает свое Я как ничто, постыдное отсутствие. Место субъекта, переживающего стыд, – между этими двумя состояниями, так как непосредственно в этих состояниях стыд не переживается. Они являются способами избежать столкновения со стыдом. Как фантазии величия, так и фантазии исчезновения являются вариантами одной и той же фантазии слияния, утраты границ. Парадоксальным образом, стыд является угрозой для этих фантазий, так как свидетельствует о том, что я уже существую как самостоятельная единица. Само появление стыда указывает на существование переживающего субъекта, а значит, невозможность возврата к досубъектному состоянию»[154].

М. Тарасевич замечает: «С позиции гештальт-терапии переживание стыда играет важную роль в созревании личности, так как является одним из первых социальных чувств и служит основой социализации ребенка[155]». Можно сказать, вслед за О. Н. Боголюбовой и Е. В. Киселевой, что «в каком-то смысле все эмоции человека имеют отношение к собственному "я" индивида. И, в то же время, существует особый класс эмоций, имеющих особенно тесные отношения с чувством собственного "я" индивида, с процессами самосознавания. В научной литературе этот класс эмоций получил название "эмоции самосознавания" (selfconscious emotions). Эмоции самосознавания отличаются от базовых эмоций тем, что связь с процессами самосознавания является для них необходимой и обязательной»[156]. Стыд специалисты относят как раз к классу «эмоций самосознавания», ибо он сопровождается острым и болезненным переживанием осознания собственного Я и отдельных черт собственного Я. Вот что об этом пишет К. Э. Изард: «При стыде все сознание человека заполняется им самим. Он осознает только себя или только те черты, которые кажутся ему в данный момент неадекватными, неприличными, как будто что-то, что он глубоко скрывал от посторонних глаз, неожиданно оказалось выставленным на всеобщее обозрение… Томкинс описывает стыд как эмоцию наивысшей рефлексии, когда стирается грань между субъектом и объектом стыда и человек погружается в мучительное самоосознание и самопостижение… Линд (Lynd, 1961[157]) считает, что переживание стыда – это неожиданное или… изумляющее столкновение с различными сторонами вашего "я", осознанными или неосознанными, познанными или непознанными, неожиданно проявившимися во взаимодействии друг с другом.»[158].

Казалось бы, именно стыд дает возможность индивиду стать актором – за счет самосознавания. Опираясь на теорию Т. Парсонса, можно сказать, что стыдящийся получил хорошую возможность с помощью своего переживания стыда лучше узнать свое ситуационное окружение, а конкретнее – такой фактор этого окружения, как собственная личность в качестве определенной социальной системы. И, кажется, что ситуация стыда – это яркое эмоциональное подтверждение существования актора, действующего субъекта, совершающего действия, направленные на других, а значит, в описании ситуации стыда понятия «социальное действие» и «социальное взаимодействие» всё же применимы.

Но, не так всё просто! Ибо, с другой стороны, стыд – это полная потеря самоконтроля, это чувство собственной общей несостоятельности. Вот как стыд характеризует К. Э. Изард: «Человек кажется себе маленьким, беспомощным, скованным, эмоционально расстроенным, глупым, никуда не годным и т. д. Стыд сопровождается временной неспособностью мыслить логично и эффективно, а нередко и ощущением неудачи, поражения…»[159]. Гергилов добавляет темных красок в описание стыдящегося: «Ситуации стыда эмоционально характеризуются спектром от легкого до глубокого замешательства. Пристыженный человек не может ясно мыслить, внятно говорить и разумно поступать; его сознание замутнено… Г. Андерс считает, что досадная внутренняя неопределенность и дезориентированность определяют состояние стыда [Anders, 1980: 94][160]. Подобное говорит и Ч. Мариауцоулз о "потере духовной реальности, спутанности сознания вплоть до чувства паралича и потери самоконтроля" как о характерных реакциях человека в ситуациях стыда [Mariauzouls, 1996: 25][161]»[162]. Таким образом, в стыде человек теряет свою определенность, свою повседневную «маску», поэтому не может опереться во взаимодействии с окружающими его людьми на самого себя – на свои обычные привычки, знания, качества личности, которые помогают ему реализовать себя в качестве социального субъекта.

«Стыдиться означает находиться во власти того, что нельзя принять. Но это неприемлемое – замечает М. Мелкая – самое интимное, что в нас есть (например, наша физиологическая жизнь). "Как если бы наше сознание распалось и разлетелось в разные стороны, но в то же время. неотрывно присутствовало бы при своем распаде, наблюдая за самой интимной частью своего Я, как за чем-то абсолютно внешним. Таким образом, в стыде единственным содержанием субъекта является его десубъективация, он становится свидетелем собственного распада, потери себя как субъекта. Это двойное движение одновременной субъективации и десубъективации и есть стыд"[163]»[164].

Странным оказывается это, казалось бы, несомненно социальное явление – стыд. Применительно к нему все четыре исходных категории социальной теории («социальное действие», «социальное взаимодействие», «наличие субъективного смысла» и «актор») не «работают». Но вот до возникновения стыда они же «работали»! И после него – опять «работают»! «Было так, но стало иначе», «снова появилось, но уже иное» – вот краткое описание ситуации стыжения/стыдимости как процесса. Это описание указывает на стыд как на «разрыв» в процессе социального взаимодействия, на его «границу», а значит, и на отсутствие социального действия (без действия не будет и взаимодействия).

К вопросу о стыде как границе

Гергилов отмечает, что психолог Г. Зайдлер[165] «определяет стыд как "точку разрыва", в основе которой заложен "прыжок", "прерывность", "диссонанс". В возникшей "внутренней точке разрыва" или на "переходной черте" человек обретает опыт дифференциации. Стыд манифестируется именно на этой точке разрыва. Стыд вызывается посредством встречи с другим, причем этот другой может находиться как "вовне", так и быть интериоризованным. Во втором случае субъект раздваивается на Я и самость, свое и чужое, субъект и объект. Как "солдат-пограничник на пропускном пункте", стыд не только регистрирует внедрение чужих, но и, опознавая идущих, отличает своих от чужих (выделено мною. – М. Б.)»[166].

А вот еще одно наблюдение в тему – Е. Куприянова пишет: «У каждого из нас есть свои внутренние стражники. Это наши внутренние ограничители: совесть, вина, стыд… Стыд может служить важным указателем на то, что в отношениях между людьми является допустимым, а что нет. Это как ограничитель.»[167].

М. Мелкая обращает наше внимание на идеи М. Хайдеггера относительно «пограничного бытия» стыда: «Возможно, положение "на стыке" является парадигматическим для всего, относящегося к стыду. Мартин Хайдеггер утверждает, что в стыде "бытие изначально стоит на страже своей сущности"[168], что стыд – это "то настраивающее, которое… определяет отнесенность бытия к человеку"[169]. Приведенная цитата наделяет стыд онтологическим статусом, место которого – на стыке человека и бытия»[170]. «Определение стыда как пограничного феномена (на стыке, в разрыве) указывает – по мнению М. Мелкой, – на прямую связь с границами. В современном психоанализе диагностическая категория "пограничный пациент" включает в себя все виды нарциссических расстройств, для которых характерны трудности с установлением границ в межличностных отношениях и чрезмерная уязвимость к стыду[171]. Таким образом, М. В. Мелкая (и как философствующий субъект, и как психолог), вслед за философом М. Хайдеггером и подобно психологу Г. Зайдлеру, отмечает стыд как пограничное бытие.

Г. П. Орлов пишет: «Всё до социального действия – не социология!»[172] Вот это – истина уже для социолога: «всё до социального действия» – это вне социального, на границе социального. А. И. Кравченко, характеризуя социальное действие в понимании его М. Вебером, рассуждает подобным же образом. Он пишет, что согласно учению Вебера в качестве основного типа социального действия следует рассматривать целерациональное действие. «Возьмем целерациональное действие за эталон – рассуждает Кравченко – и будем сравнивать с ним все другие действия людей… Получим шкалу, построенную на принципе сравнения всякого действия с целерациональным. По мере убывания рациональности поступки становятся все менее понятными, цели – ясными, а средства – определенными. В конце шкалы мы обнаружим иррациональное действие, совершаемое вопреки здравому смыслу и собственным интересам. Назовем его действием с отрицательной целью. Оно выпадает из поля зрения социологии, хотя остается объектом психоанализа. По соседству примостилось аффективное действие, у которого вообще нет цели. Оно совершается при сильном раздражении, вспышке гнева, стрессе или агрессии. Им занимается традиционная психология»[173].

Орлов и Кравченко как социологи-теоретики рассуждают подобным образом потому, что «социальное действие», «социальное взаимодействие», описание их структуры и их основных свойств – собственные основания социологии как теории, т. е. «это исходные термины и предложения теории, которые логически (с помощью правил и законов логики) обусловливают остальные ее термины и предложения»[174]. Исходные предложения какой-либо теории, включающие в себя ее исходные термины, рассматриваются авторами этой теории (и теми, кто эту теорию разделяет) как самоочевидные, не требующие доказательств истины. Эти простейшие исходные начала, или аксиомы, складываются в результате обобщения опыта общественных отношений и анализа предшествующих теорий[175].

Если кто-то и возьмется анализировать эти аксиомы социологии, критиковать их выбор, то это будет уже специалист другой области знания. А. И. Кравченко, согласно вышеприведенной цитате, например, анализ иррациональных и аффективных действий обозначил объектом психоанализа и традиционной психологии. Но следует напомнить, что у любой теории имеются еще и «вспомогательные основания теории. К ним относятся, в частности, и философские основания – категории и принципы философии, используемые для построения, обоснования теории и решения ее проблем»[176]. И почему бы не воспользоваться этим указанием, попытавшись с помощью философских средств обосновать идею стыда как исходного начала социальной реальности?

Присоединиться – в качестве философствующего субъекта – к психоаналитикам и психологам, к которым нас отправляет А. И. Кравченко, и попытаться вместе с ними искать ответы на вопросы о том, что такое – действие без цели и что такое – действие с отрицательной целью.

Аналогия с математикой – в поисках ответа на вопрос «Что там – "на пределе"?»

Поиск ответа на вопросы, «А что там "до"?», «Что там "за"?», «Что – "на пределе"?» – это как раз прерогатива философии. Социальной философии – в том числе. В поисках ответа на указанные вопросы можно рассуждать по аналогии с той наукой, где вопрос о «пределе» был поставлен предельно точно и строго. Речь идет о такой науке, как математика. Если «действие», «взаимодействие», «актор» – это понятия, описывающие уже само социальное, то поиск ответа на вопрос «А где начало социального?» аналогичен рассуждениям по поводу начала натурального числового ряда. Ибо если установлено, что «+1»это первое натуральное число в числовом ряду, то может появиться вопрос «А что до этого числа стоит в этом ряду, т. е. с чего начинается этот ряд?» Для того, кто ведет подсчет (занимается нумерацией[177]) предметов («первый, второй, третий…»), такой вопрос кажется бессмысленным – для него ряд и начинается с «+1»[178]. Правда, для ведущего подсчет может возникнуть ситуация счета отсутствующих объектов. Тогда он будет использовать элементы множества отрицательных чисел («одного не хватает, второго нет, третьего не хватает», т. е. «-1,2,3» и т. п.), которое дополняет множество натуральных чисел до множества целых чисел.

По аналогии с множеством целых чисел в нашем случае можно рассматривать любое социальное действие индивида без учета влияния этого действия (позитивного или негативного) на общество, на других людей. Но счет в случае социального действия, опять же, не идет, начиная с «0». Таким образом, и для социолога – как и для того, кто занят нумерацией объектов – бессмысленно рассуждать по поводу того, что находится «до» социального действия – он рассуждает лишь о должном и недолжном поведении индивида, а значит, о его социальных действиях, т. е. о том, что положительно воспринимается обществом, а что – отрицательно, но не нейтрально, т. е. он исключает в своей теории понятие «социальный ноль».

«Все отрицательные числа, и только они, меньше, чем ноль. На числовой оси отрицательные числа располагаются слева от нуля»[179]. Значит, ноль – не только не положительное, но еще и не отрицательное число. Ноль – между натуральными и отрицательными числами. Вот и стыд как со – стояние существует «между» «до стыда» и «после стыда» (со – стоит с ними), не принадлежа ни тому, ни другому. Поэтому стыд относительно потока социального существования индивида, процесса его взаимодействий с окружающим его людьми и может выступать в качестве точки отсчета или ноля. О. Н. Бушмакина следующим образом характеризует «ноль»: «Как то, что положено "между", он оказывается величиной, разделяющей и имеющей значение этого разделения, то есть величиной значимой и значащей[180]