Читать книгу Антропология детства. Прошлое о современности - М. В. Тендрякова - Страница 8

Событием в исследованиях детства стала вышедшая в 1960 г. во Франции книга Ф. Арьеса «Ребёнок и семейная жизнь при Старом порядке». Она дала импульс для появления самостоятельного направления в западноевропейской медиевистике, изучающего эволюцию представлений о детстве и образы детства в различные периоды европейской истории. Идеи Ф. Арьеса оказали влияние на широкий спектр междисциплинарных исследований, таких как историческая демография, историческая социология, история семьи, психология родительства, история сексуальности, антропология возраста, кросс-культурные исследования детства (см. подробнее Кон 2012).

Тема отношений между родителями и детьми отражается в ряде самых различных исследований.

Начиная с 1970-х, в Университете Коннектикута антрополог Рональд Ронер проводит кросс-культурные исследования отношения родителей к детям. Он является автором теории родительского отвержения-принятия (parental acceptance-rejection theory), он же один из основных создателей «шкалы родительского тепла» (the warmth dimension of parenting)[4]. Р. Ронер постоянно подчёркивает, что нет обществ, где родители вовсе бы не заботились о детях. Все дети в той или иной степени получают от родителей толику заботы.

Отношения между родителями и детьми ставятся в центр отдельного направления, родившегося как междисциплинарный синтез истории и психоанализа – психоистории. Возглавил это направление и ввёл сам термин «психоистория» американский психоаналитик Ллойд де Моз (Lloyd de Mause) в 1960-е годы[5].

Это очень оригинальный, непривычный взгляд как на историю в целом, так и на историю детства. Путь де Моза к истории лежит через понимание мотивов людей, которые были участниками и вершителями исторических событий. А для понимания этих мотивов психоанализ вновь отсылает нас к детству: как обращались с детьми в различные исторические эпохи? Л. де Моз описывает все ужасы, которые выпадали на долю детей в разные исторические эпохи: инфантицид (детоубийство), физические истязания и ограничения, суровое воспитание и издержки навязчивой родительской опеки – «детство – это кошмар человечества» (Де Моз 2000).

Л. де Моз предлагает «психогенную теорию истории». В ней отношения между детьми и родителями являют собою важнейший привод европейской истории: «…причина всех исторических изменений —…закономерная смена стилей воспитания» (Де Моз 2000: 176). Взрослые проецируют на детей свои страхи, переживания, комплексы и, основываясь на них, выстраивают свои отношения с детьми. Де Моз выделяет шесть основных стилей воспитания: 1) инфантицидный (античность до IV в. – «над античным детством витает образ Медеи»); 2) бросающий (IV–XIII вв.), когда «единственным способом избежать опасных для ребёнка проекций был фактический отказ от него»; 3) амбивалентный стиль (XIV–XVII вв.), когда ребёнок начинает «вливаться в эмоциональную жизнь родителей»; 4) навязывающий стиль (XVII в.), когда совершается «великий переход», и ребёнок почти перестаёт быть «отдушиной для проекций»; и наконец, 5) социализующий (XIX— середина ХХ в.) и 6) помогающий стили, для которых характерен всё больший переход от манипулирования ребёнком к диалогу с ним и вниманию к его интересам и потребностям.

Шесть стилей воспитания, по де Мозу, являются основой периодизации европейской истории. Родители в общении с детьми снова переживают свои страхи и тревоги, причём более эффективно, чем в своём детстве. Каждое поколение благодаря этому делает шаг вперёд, преодолевая инфантильность. Прогресс – это рост психологической зрелости в результате эволюции детско-родительских отношений. «… Историю можно рассматривать как психотерапию поколений» (Де Моз 2000: 176).

Теория де Моза сводит всю совокупность действующих в истории сил и факторов к психологической детерминации, и, конечно же, она неоднократно подвергалась критике. Но сама по себе постановка вопроса, когда отношение к ребёнку рассматривается в «лупу» психоанализа и берётся за основу понимания исторической мотивации, даже со всеми возникающими аберрациями – в нашем случае «работает» на более пристальное внимание к детям, а также проливает свет на представления о ребёнке и детстве, вытекающие из общих мировоззренческих и религиозных установлений в различных социально-исторических контекстах.

* * *

В течение ХХ в. гуманитарные науки повернулись лицом к детству, признав его важнейшим этапом в жизни человека. Тема детства оказалась в центре историко-этнографических штудий, благодаря чему произошёл переворот в самом понимании развития ребёнка – отказ от биологического детерминизма.

В последние годы интерес к «детской тематике» набирает силу. Child studies, некогда бывшие уделом «чистой» науки, помогают разобраться в сегодняшних проблемах «отцов и детей».

Как апология культурно-исторических исследований детства звучат слова И.С. Кона: «Людям, не знающим ни истории детства, ни современной психологии развития, исторические перемены часто кажутся катастрофическими, а единственным средством преодоления социально-педагогических трудностей представляется возврат к идеализированному, по сути дела – воображаемому прошлому, будь то детоцентризм, отцовская вертикаль власти или жёсткая гендерная сегрегация обучения и воспитания. Так что даже сугубо академическая история детства может иметь важный социально-политический смысл» (Кон 2012).