Читать книгу Белая Маска. Дежавю - Максим Александрович Глухманюк - Страница 5

Роза Распутина поступила в Центральную Городскую Больницу в крайне тяжелом состоянии. У нее были: серьезное истощение и множественные внутренние кровотечения. Ее поместили в палату интенсивной терапии.

Муж и сын приехали в больницу в течение двух часов. Главный врач не сразу допустил родных к больной, просил подождать. И им пришлось ждать около пяти часов. За это время врачи провели несколько важных обследований, включая компьютерную томографию и развернутый анализ крови. А так же сделали переливание крови, так как пациентка истекала, и ее давление падало. Медленно, но уверенно.

Константин и Иван сидели в зале ожидания. Бледные, напуганные и сбитые с толка. Это помещение само по себе вызывает ужас, не так ли?

Сколько людей здесь уже сидели?

Какие чувства они испытывали?

О чем все они думали?

Зал ожидания Центральной Городской Больницы был небольшим – всего пятнадцать обшарпанных кресел и низкая скамейка, на которою обычно садились, чтобы натянуть на обувь одноразовые бахилы нездорового желто-зеленого цвета. Под белым потолком висел большой плазменный телевизор. Он был выключен.

Отец и сын сидели в зале ожидания пять часов. Они ни разу не отлучились в туалет, ни разу не сходили к буфету, чтобы купить еды или даже воды. Просто сидели и смотрели в пол.

За то время, пока они были здесь, через зал ожидания прошло с полсотни человек.

Кто-то приехал опознать труп родственника. Кто-то – навестить ребенка, которому удаляли камни из почек. Несколько человек прошли через зал ожидания в приемную, чтобы записаться на удаление гланд или на пластику уздечки полового члена. Люди приходили и уходили. Но отец с сыном продолжали сидеть и смотреть в пол.

От Константина пахло краской и сваркой, его руки и лицо были черными, ведь он даже не успел переодеться и умыться. Иван был с рюкзаком, который теперь стоял на грязном полу у него между ног.

Не смотря на то, что в помещении сильно пахло медикаментами, в воздухе все же ощущался сладковатый запашок – запах морга. До хранилища трупов было не больше двадцати метров по узкому блестящему коридору, пол и стены которого были покрашены блестящей зеленой краской.

Вскоре подошел главный врач.

– Распутины.

– Да, это мы, – отозвался Константин, поднимаясь из неудобного скользкого кресла.

Иван тоже встал. И сразу почувствовал вибрацию и покалывание в затекших ногах. Спина и шея тоже затекли, но не так сильно, как ноги.

– Прошу вас, пройдемте со мной в мой кабинет, – сказал главный врач и сделал соответствующий жест рукой.

Затем посмотрел на охранника и кивнул ему:

– Все в порядке, они со мной.

Охранник кивнул в ответ и уставился обратно в свою литературу. Иван бросил быстрый взгляд на человека в камуфляжной форме. Тот жадно изучал журнал огнестрельного охотничьего оружия.

Кабинет главного врача находился в другом крыле больницы, на четвертом этаже. Путь к нему был долгим и извилистым.

Проходя по узкому блестящему коридору возле морга, Иван и Константин видели тележки, на которых в морг завозили свежие трупы. На некоторых тележках лежали холодные тела – видимо, сейчас морг был переполнен. Они были накрыты толстыми белыми простынями так, что торчали только босые ноги. На левых больших пальцах трупов висели красные пластиковые бирки, на которых толстым черным маркером были идентификационные данные покойников.

Иван сразу сделал вывод: тот, кто развешивает и проверяет эти бирки – правша.

Недалеко от морга располагалось большое темное помещение, посреди которого стоял аппарат компьютерной томографии. Рядом с дверью в это помещение висела большая табличка с предупреждением о радиационной опасности. Настолько огромная, что ее увидел бы даже слепой.

Даже мертвый.

Иван заметил, что двери и стены покрыты не зеленоватой краской, а обиты толстым слоем свинца. Широкое окошко, из которого открывался вид на большой белый «бублик», было сделано из очень толстого стекла, через которое все выглядело сине-зеленым и мутным. Из помещения даже сквозь толстые бетонные стены со свинцовым покрытием просачивалось тяжелое гудение мощной аппаратуры и шум огромных вентиляторов.

– Инопланетные технологии, – подумал Иван.

Затем коридор начинал петлять. На полу и стенах его появились трещинки и потертости. Возле стен стояли стойки с капельницами. Рядом с вялым цветком (кажется, это был фикус, но какой-то мутировавший) стояла связка костылей и черных клюшек, которыми обычно пользуются старики, когда выходят на улицу погулять.

Когда коридор кончился, пришлось подниматься по темной широкой лестнице со стертыми бетонными ступенями. По лестнице то и дело сновали люди – врачи, больные и посетители.

И еще по лестнице гулял противный сквозняк.

На лестничной площадке второго этажа стояли люди, у многих из них были перевязаны конечности. У некоторых не было руки, ноги, уха или глаза. Какой-то тощий дед, у которого не было обеих ног, противно смеялся. Смех его был свистящим.

На лестничной площадке третьего этажа стояло много комнатных растений и несколько диванчиков, на которых сидели скелеты. Именно скелеты, а не люди. Обтянутые кожей. Эти существа не могли быть людьми: их конечности и шеи были как спички; глаза глубоко запали; щеки провалились; головы были совершенно лысыми; ключицы выпирали сквозь серые халаты, которые были и не халатами вовсе, а одеждой заключенных концентрационных лагерей двадцатого века. Зрелище это вызывало самое настоящее животное отвращение и ужас даже у Константина, хотя он многое повидал за свою жизнь. У большинства «существ» в вене была игла, трубка от которой шла к стоящей рядом стойке с большим пластиковым мешочком, в котором была мутная жидкость неопределенного цвета. Оттенок кожи несчастных был ненормальным – серо-коричневым.

На лестничной площадке четвертого этажа стояло очень много «тележек для трупов». На них лежали расстегнутые брезентовые мешки. Эти черные мешки с тяжелой металлической молнией ждали покойников. Рядом был грузовой лифт. Едва отец с сыном успели преодолеть последнюю ступеньку и ступить на просторную лестничную площадку, как двери лифта тяжело распахнулись. И несколько человек в белых халатах выкатили из просторной кабины тележку с несчастным стариком, к которому шло две трубки от капельниц. В левую и правую руки.

– Дорогу! Дайте дорогу! – кричала толстая девушка в белом халате. Голос ее был скрипучим и весьма неприятным. Собственно, как и ее лицо.

Константин и Иван не осмеливались задать главному врачу мучивший их вопрос. Они предпочли молчать, чтобы находиться в неведении еще немного, прежде чем им сообщат страшные новости.

Над широким входом, что соединял коридор с лестничной площадкой, висела обшарпанная белая табличка, на которой крупными тонкими буквами было написано: «ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ».

Далее был широкий и очень длинный белый коридор. Весь потолок был усыпан лампами. Они излучали белый свет. Холодный и ослепительный одновременно. Слева и справа располагались двери в палаты интенсивной терапии.

Палаты были рассчитаны на одного больного – они были просто крошечными, как одиночная камера в Богом забытой тюрьме. Почти у всех палат имелось окошко, через которое можно было видеть людей утыканных иглами, трубками и датчиками. Длинный коридор был наполнен пикающими звуками. Что-то пикало громко и быстро. Что-то едва заметно и очень медленно.

– Звуки останавливающихся сердец, – подумал про себя Иван. – Так звучит безысходность…

Где-то на границе восприятия отец и сын слышали шуршание аппаратов искусственной вентиляции легких. Блестящий белый пол был настолько чистым, что жалобно поскрипывал под шагами главного врача. На ногах у того были дорогие белые туфли. Шаги отца и сына не поскрипывали, а лишь шуршали, ведь их грязная дешевая обувь была завернута в бахилы желто-зеленого цвета.

Теперь Иван сообразил, что это был цвет застарелого гноя…

Главный врач все шел и шел, и казалось, что он не собирается останавливаться, словно его кабинет находится бесконечно далеко, на другой стороне Вселенной. Глубоко внутри себя отец и сын были благодарны врачу за то, что тот оттягивает роковой момент, когда им придется услышать трагические новости.

– Должно быть, в одной из этих палат с кучей пикающих приборов лежит и умирает моя жена, – подумал Константин, на глазах его навернулись слезы. – Должно быть, она вся в иголках и датчиках, а в легкие ей засунули пластиковую трубку…

Отец шмыгнул и посмотрел на сына. Глаза того тоже были красными и блестели от навернувшихся слез.

Внезапно, в одной из палат медленный пикающий звук сменился одним сплошным писком.

«Пииииииииииииииии…»

– Ну вот, кто-то умер! А вдруг это Роза? Вдруг… Нет, нельзя об этом думать! Нельзя, прекрати! – мысленно боролся Константин со своими же тяжелыми мыслями.

Одна из дверей в дальнем конце белоснежного коридора с шумом открылась, и оттуда выбежали три человека в белых халатах. Лица их были сокрыты под медицинскими масками. Они бегом пересекли коридор и скрылись в палате, откуда звучал писк.

Вскоре оттуда донеслось:

– Разряд! Ничего… Адреналин ! Еще разряд! Ничего…

Когда главный врач открыл дверь в свой кабинет, голоса уже были достаточно далеко, чтобы отец или сын могли разобрать слова. Но писк прибора мониторинга сердечной деятельности все еще был слышен.

«Пииииииииииииииии…»

Судя по всему, человек скончался.

– Проходите, присаживайтесь, – сказал главный врач, устраиваясь за своим рабочим столом поудобнее. Дорогое кожаное кресло сочно заскрипело под грузной фигурой молодого врача.

Иван сел на низкий диванчик, что стоял напротив стола врача, затем поставил рюкзак себе на колени и крепко его обнял. Он сжимал рюкзак так крепко, словно тот не давал парню сорваться в пропасть. Константин аккуратно закрыл дверь, стараясь не издавать громких звуков.

– Вдруг шум напугает одного из больных, и от этого его истощенное сердце остановится… – думал он. – Вдруг, это будет сердце Розы… Я не допущу этого!

Потом отец сел рядом с сыном. Диван прогнулся под тяжестью сварщика и заскрипел. Иван немного съехал в сторону отца. Совсем капельку.

Повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем висящих на стене часов. Звуки останавливающихся сердец не проникали в кабинет главного врача сквозь толстую белую дверь. За окном виднелись густые кроны деревьев. Совсем близко. Уже темнело, поэтому не было слышно чириканья и щебетания птиц.

За окном отчаянно завывал лишь ветер…

В просторном светлом помещении пахло хвоей и чем-то терпким. Возможно, это был запах кофе.

– Итак, – наконец, сказал главный врач.

Теперь отец и сын заметили на его белом халате бейдж, на котором было написано: «Гл. врач: Смирнов Игорь Анатольевич».

– У меня для вас плохие новости…

– Что с моей женой!? – грубо перебил Константин. Он и сам не понял, как это получилось. Сварщик весь покраснел. Это было заметно даже сквозь грязь и недельную щетину.

Видимо, сказалось слишком долгое ожидание. Крыса-паника вот-вот готова была вырваться из клетки.

– Она умирает, – ответил врач.

– И ничего нельзя сделать? – проглатывая слезы, спросил Иван.

Человек в белом халате лишь медленно помотал головой.

– Что с ней, доктор? Она за всю свою жизнь всего пару раз болела гриппом, и раз десять у нее была легкая простуда. Она же была здоровее всех здоровых… Что… Как… Почему?

Врач прочистил горло и открыл папку, которая лежала на столе прямо перед ним.

– Судя по анализам и результатам компьютерной томографии, у вашей жены очень агрессивная форма рака.

– Рака? – переспросил Константин, а про себя подумал: – Чертов рак! Он забирает всех, кто мне дорог! Будь он проклят!

Иван всхлипывал и шмыгал.

– Да, – ответил врач. – Мы такой рак называем «молниеносным». Как по-вашему, давно ли ее здоровье стало ухудшаться?

Константин хорошенько подумал и ответил:

– Чуть больше недели. Еще две недели назад она была совершенно здоровой и вся сияла. Господи, как же так…. Мне не верится… Совсем ничего нельзя сделать, Игорь Анатольевич?

Врач помотал головой, помолчал и сказал:

– Я думаю, рак начал развиваться около двух месяцев назад. Примерно десять дней назад у вашей жены начались внутренние кровотечения. Если бы она обратилась в онкологическое отделение неделю назад, то ее почти наверняка бы удалось спасти… Химиотерапия хорошо помогает при быстром раке. Но теперь время упущено. Даже если начать химиотерапию в щадящем режиме, она ее просто не переживет. Метастазы у нее уже везде: в мозге, в легких, в печени, даже в костях. Сердце и печень пострадали больше всего. Мы перелили ей два литра крови, но ее давление продолжает снижаться из-за внутренних кровотечений.

– Сколько, доктор? Сколько у нее осталось времени?

Игорь Анатольевич перевернул несколько страниц в открытой папке и очень внимательно пробежал глазами по записям. Иван бросил осторожный взгляд на листы. Записи на желтой больничной бумаге были сделаны размашисто и очень неровно, вряд ли эти каракули мог разобрать тот, кто не был врачом.

– Я думаю, несколько дней. Возможно – неделя. Мы можем давать ей мощные обезболивающие. Все это оплачивается медицинской страховкой, все это будет бесплатно. Больше ничего сделать нельзя. Мне жаль.

Когда врач произнес последнюю фразу, отец и сын буквально кожей почувствовали, что главный врач лжет: ему не было жаль. Последнюю фразу он сказал чисто формально, как робот. Холодным ровным голосом, продолжая с безразличием смотреть на родственников умирающей женщины. На щеках у врача был румянец.

От пристрастия к алкоголю или из-за крепкого здоровья – было тайной.

– Наверняка, он каждый день говорит это свое «мне жаль» десятки раз, – подумал Константин. – Каждый раз, когда в больницу привозят мешок с мясом после автокатастрофы или насмерть замерзшего алкаша, а потом появляются родственники…

Да, так и было. Игорь Анатольевич уже около десяти лет работал врачом. Начинал он, конечно, не с должности главного врача.

На нем лежала ответственность. Большая ответственность. Он каждый день проводил в больнице по двенадцать часов. Иногда ночевал в ней. За годы своей работы он видел тысячи смертей: инфаркты и инсульты; поражения электрическим током; ножевые ранения, после которых внутренности приходилось собирать в тазик; обезглавливания; высохшие от рака; сгоревшие в огне пожара старушки; куча мяса, оставшаяся после столкновения лоб в лоб двух тяжелых грузовиков на скорости сто километров в час.

Этот румяный слегка полноватый человек видел страшные вещи. И он к ним привык.

Привыкнуть можно ко всему.

Даже к самым чудовищным вещам.

Если они происходят рядом с тобой изо дня в день.

Поэтому он был спокоен, а в голосе и глазах у него было холодное безразличие.

– Просто работа, ничего личного, – читалось в ясных карих глазах главного врача.

– Доктор, она приходила в сознание? – спросил Константин.

Игорь Анатольевич вновь заглянул в папку с желтыми листами.

– Нет.

– Можно нам увидеть маму? – прошептал Иван.

– Можно, – сказал врач, а потом взял мобильный телефон и вызвал помощницу.

Через несколько минут в кабинет зашла молодая девушка с длинными светлыми волосами.

– Проводите их к палате Розы Распутиной, – сказал главный врач, убирая папку в стол.

Отец и сын уже встали и собрались уходить, но Константин помедлил, повернулся и спросил:

– Доктор, она еще придет в себя?

Игорь Анатольевич сделал несколько глотков минеральной воды из маленькой бутылочки, что стояла на краю его стола, а затем холодно и ровно ответил:

– Не думаю. Ваша жена потеряла сознание из-за мозговых кровоизлияний. Из-за метастазов в мозгу, – сказал он, помедлил и затем добавил свою коронную фразу: – Мне жаль.

– Тебе не жаль, ублюдок, – подумал Константин, пристально посмотрев в спокойные и бесчувственные глаза главного врача.

– До свидания, – всхлипнул Иван, выходя из кабинета.

Розу поместили в палату интенсивной терапии №13. Она умерла через два дня, не приходя в сознание.