Читать книгу Кровные узы - Максим Долгов - Страница 4

– Нет силы страшнее той, что нависла над нашими землями! Нет воли сильнее человеческой и нет знаний, способных объяснить и указать нам путь! Мы – дети славянских богов, мы – потомки древних обитателей этих земель, покорившиеся иноземному игу и теперь, расплачивающиеся за свою слабость и покорность! Вместе с чужеродным пришло зло до этого не виданное нам, и мы готовы сложить головы, повинуясь их богам! Я говорю вам, наши тела, принадлежат им, наши земли принадлежат им, но им не забрать наши души! Мы не преклонимся этому злу! Это земля наших предков, это наша земля!

Голоса поплыли, отражаясь эхом от стен и сводов, сливаясь в один сплошной поток, который врывался в голову, пробуждая от длительного сна. Все они соглашались с произнесёнными словами, выкрикивая короткие фразы поддержки своему наставнику, десятки людей готовы были полностью подчиниться его воле.

– Мы изгоним зло! – вновь выкрикнул он и голоса, ещё сильнее подхватив его слова, стали повторять их как заклинание.

Затем яркий свет резанул по глазам, пробиваясь к зрачкам даже через веки, а боль заставляла лицо исказиться в гримасе. Захотелось закрыть лицо руками, но они оказались прикованными к чему-то твердому.

– Смотрите! Смотрите на него! – кричал голос, и люди уже не просто приветствовали услышанные слова, теперь они сами несли их, придавая все больше сил этому потоку, который стал практически осязаем, он буквально бил по лицу впиваясь в кожу. Людская ненависть, собранная воедино, превращалась в могучую силу, способную на огромные разрушения.

– Чудовище!

– Сатана! – кричали они и голоса резали слух. Он попытался открыть глаза, испытывая боль, но только стенал от собственного бессилия. А когда тьма, наконец, расступилась, перед ним стоял высокий человек, облаченный в монашеские одежды. Его голова была абсолютно лысой, а глаза блестели яркими огнями одержимости.

– Монстр проснулся, – сказал монах, отойдя в сторону открывая взору людей собравшихся в старом деревянном храме, прикованного человека с изнурённым лицом. Они смотрели на того, кто был для них непонятным существом, чудовищем. Они жаждали его смерти, но при этом никто не решался произнести хоть слово.

– Этот мир уже никогда не будет прежним, – продолжил монах, повернувшись лицом к прихожанам.

– Зло, поселившееся в наших землях, жаждет навсегда остаться здесь, заявляя день ото дня о своих правах, но мы сможем победить его и изгнать из своих домов! Погибая и вновь возрождаясь, мы беремся за оружие, так будет происходить до конца времен! Пока последнее воплощение зла не покинет наши земли!

Корчась от боли, причиняемой светом, Чернов Николай, попытался произнести хоть слово, но лишился чувств ещё до того, как в него вновь полетели проклятия.

Его тело трясло в жутком ознобе, он посмотрел на свои руки с почерневшими пальцами и не поверил своим глазам. Ногти расслоились так сильно, что несколько сошли вовсе. Суставы скрючило, превращая конечности в подобие птичьих лап. Скрепя зубами от ноющей боли, расходящейся по всему телу, он поднялся на колени, оглядываясь по сторонам. Плохо освещенное помещение с одним единственным крохотным окошком, было полностью выстроено из каменных глыб. Потолком служил щит из деревянных досок, а по земляному полу была разбросана солома. Было ощущение, что Чернова бросили в некое подобие темницы, где даже деревянная дверь, обшитая железом, выглядела неприступной.

Он попытался подняться на ноги, но металл, врезавшийся ему в лодыжку, удержал от возможности встать. Чернов задрал штанину, обнаружив, что прикован цепью к металлическому кольцу, вделанному в стену.

– Это тюрьма!? – прошептал он, вновь опустившись на соломенную подстилку прижимая к груди искалеченные руки. Его пальцы, которые ещё не так давно могли держать скальпель, умело орудуя в теле человека, теперь выглядели как обожжённые ветки дерева. Мало того, они совершенно не слушались трясясь, словно листья от порывов ветра.

– Эй! Кто-нибудь! – крикнул он не своим голосом, глядя в сторону двери. Страха уже не было, он остался в поместье Звягинцевых, откуда Чернову удалось вырваться, пожертвовав собственным здоровьем. Здесь, в этой темноте среди затхлого воздуха, жило только отчаянье и чувство безысходности. Прислонившись к стене, он закрыл глаза, ощущая, как голод пробуждается в теле, понимая, что это было не то привычное ощущение, которое можно подавить, съев хоть что-нибудь. Нет, это был другой голод, похожий на жажду, нестерпимое чувство ощутить вкус свежей плоти, желание вкусить то запретное из чего состоит человек и навсегда раствориться в блаженстве удовлетворенности.

За дверью послышались шаги. Николай вновь сев на колени, стал ждать того, кто спас его от лютой смерти, не дав замерзнуть, но в то же время, пленивший цепями. Дверь открылась, и вошел высокий мужчина с чисто выбритой головой. Его монашеские простые одежды висели на нем клочьями, они были местами зашиты грубыми нитками. Именно этого человека Чернов видел перед собой в момент своего пробуждения, когда толпа жаждала линчевать его, приняв за чудовище.

Монах закрыл за собой дверь, поставил свечу в центре комнаты, зажег фитиль. Огонёк свечи осветил его лицо, и Николай увидел приятные славянские черты, мужественный подбородок, правильной формы нос и очень сосредоточенные, темные глаза, смотревшие на пленника в молчаливом ожидании.

– Кто вы? – прохрипел Чернов на что монах, слегка улыбнувшись, ответил:

– Я рад, что ты можешь говорить. Когда я нашел тебя, мне казалось, что ничего человеческого в тебе уже не осталось. Ведь не каждому зверю суждено выжить на таком холоде. Похоже, демоны ада хранят тебя как свое лучшее создание.

– О чем вы? – Чернов в отчаянье протянул вперед свои изувеченные руки, словно показывая этим, насколько сильно он стал жертвой обстоятельств. – Я врач. Хирург. Я хотел спасти её. Софию. Николай уронил голову на грудь, опустив руки.

Монах подошел к нему ближе. Опустившись на корточки, он обхватил голову Николая обеими руками, заставляя запрокинуть её, затем большими пальцами задрал мужчине верхнюю губу, обнажив ровные ряды белых зубов, среди которых сильно выделялась пара клыков.

– Ты зверь, – сказал он совершенно спокойно, – Но еще не вкусивший чужой плоти.

Отпустив голову, он вернулся к свече и придвинул ногой пустую миску, которая лежала возле стены. Достав из складок мантии сверток, монах, развернув тряпицу, положив в миску кусок еще слегка тёплой свежей плоти.

– Я это понял сразу же, как только принес тебя сюда. У зверя регенерация происходит за считанные дни, у тебя же кожа хотя и заживает, но медленно, как у обычного человека. К тому же, ты не выл по ночам.

– Я не выл? – переспросил Чернов, глядя на то, что лежало в миске и источало манящий аромат свежей крови.

– Именно так. Голод мучает тебя, но не столь сильно. К тому же ты не призываешь о помощи своих братьев. Значит ты одиночка, который совсем недавно стал зверем. Но вот только как? Я не нашел на твоем теле укусов, лишь только маленькие точки на венах рук не похожие на следы клыков.

– Это аппарат для переливания крови, – прошептал Николай.

– Это что ещё за диковина такая? Для чего она? Ты – алхимик?

– Нет, – Чернов отрицательно покачал головой, – я говорил, что я – врач. Я спасал человека, для этого нужна была кровь. Я отдал свою кровь.

– Всё это колдовство, которое привело тебя к тому, что ты теперь из себя представляешь!

Он ногой придвинул миску ближе к Чернову, словно дразня его её содержимым.

– Твоя звериная сущность скоро пробудится, это всего лишь вопрос времени. Вкусив кровь, ты станешь одним из них, и только тогда у меня будет полное право проткнуть твое сердце. Ешь, не мучай себя, ведь рано или поздно ты не сможешь бороться с самим собой.

Монах поднял свечу с пола, направляясь к двери, но Чернов, прохрипев, спросил:

– Как тебя зовут?

Тот обернулся, освещая свое лицо свечой и, перед тем как покинуть темницу, ответил:

– Здесь меня зовут проповедник Эракул. Но не думаю, что моё имя тебе придётся запомнить. Твоя смерть – это вопрос времени.

Он закрыл за собой дверь, оставив Чернова Николая в одиночестве, стоять на коленях прижимая к груди руки. Он смотрел на миску с остывшей плотью со свернувшимися сгустками крови на поверхности, стиснув зубы с такой силой, что боль отдалась в дёснах.

Легенды гласили, что вампиры – это ночные жители, короли ночи, охотники на заблудших путников. Кровожадные монстры без жалости и упрека стремящиеся утолить собственный голод. Будучи врачом в третьем поколении и большим специалистом в своём деле, получившим лучшее в России образование, Чернов полностью отрицал всякую ересь, про всевозможную нечисть, в которую так сильно верили обычные крестьяне. Рассказы о существах, проявление природной способности которых полностью отрицала современная медицина, казались не более чем сказками. Ведь никто не владел доказательствами существования обитающих в ночи тварей. Мало того, в высших кругах даже говорить о подобном было оскорбительно, поскольку сказки должны рассказываться лишь детям перед сном, а отцы медицины не могут тратить время на народные заблуждения.

Николай помнил, как когда-то в институте они изучали повадки летучей мыши, питающейся кровью домашних животных. Её привезли из Южной Америки и преподаватель, профессор биологических наук с гордостью заявил, что перед ними представлен образец Diaemus youngi – белокрылый вампир. Существо сидело в клетке, озираясь по сторонам своими чёрными глазками, раскрывая периодически маленькую, клыкастую пасть.

В дальнейшем Чернов позабыл о странном существе, решив, что в будущей практике ему вряд ли понадобится знание анатомии летучей мыши, которой не суждено прижиться в местных климатических условиях.

Он перевернулся на бок, поджав ноги. Цепь натянулась с такой силой, что металл вновь впился в его лодыжку, но мужчина не обратил на это внимания. Теперь всё его сознание было полностью занято этим резким, металлическим запахом, который распространялся по всему помещению, перебивая другие. Все внутренности, буквально выкручивало наизнанку, требуя вкусить эту пищу, наполнить ею свое нутро, утоляя дикую жажду.

Чернов закрыл лицо руками, вновь мысленно отвлекая себя прошлым, вспоминая то время, когда его жизнь протекала среди питерской богемы, где к людям с медицинским образованием обращались исключительно по имени-отчеству, а круг общения увеличивался с каждым новым вылеченным пациентом. Николая Григорьевича знали во многих богатых домах, а об его умении владеть скальпелем, говорили как о настоящем искусстве.

– Вы так умело обращаетесь с ним, что дух захватывает, – женский голос, принадлежавший Ольге Калининой прекрасной двадцатидвухлетней графине, он звучал в воспоминании, отчетливо отдавался в голове, словно девушка находилась где-то совсем рядом.

– Мои навыки врачевания, это наша фамильная гордость, – ответил он, полностью уделив своё внимание молодой особе, отвернувшись от друзей, с которыми когда-то обучался в университете.

Графиня, была очень красива, она смотрела на мужчину своими большими, светлыми глазами, переполненными восхищения. Для нее, человека из дворянского сословия, завести знакомство с одним из лучших хирургов города было более чем предусмотрительной перспективой. Хорош собой, высок, образованный, остроумный и талантливый мужчина, не обременённый семейными отношениями, становился в глазах юной особы практически эталоном, с которым связать свое будущее станет лучшей партией в жизни. Да и сам Николай Чернов видел в графине нескончаемое обаяние, красоту, заставляющую мужчину терять сон, а её звонкий смех, превращался для него в мелодию, которую он слышал даже лёжа на холодном полу в подвале неизвестного ему здания.

«Diaemus youngi – единственное известное науке существо, чей рацион питания состоит из крови других существ».

Чернов вновь посмотрел в сторону миски, сдерживая жуткие спазмы по всему телу. Его мышцы и суставы словно выворачивало наизнанку, а в голове временное помутнение затмевало абсолютно всё, заставляя жажду управлять телом, двигая его словно инстинктивно, неосознанно. Подобно зверю.

Он встал на четвереньки принюхиваясь. Медленно пробираться вперед, все ближе и ближе к спасительной еде, которая была единственным пропитанием, способным спасти от нечеловеческой агонии.

– Вернись ко мне как можно скорей, – голос Ольги всё ещё звенит в его голове, такой прекрасный, наивный, желанный. Он помнит её образ, когда она провожала его в поместье Звягинцевых. Ольга, закутанная в одеяло, сидит в центре кровати освещённой солнечным светом. Она смотрит на Николая в надежде, что он даст ей своё обещание и мужчина, склонившись к возлюбленной, целует её губы, а затем – обнаженные плечи и обещает вернуться.

– Я вернусь, как только выполню свой долг.

«Я вернусь»

Миска уже перед самым его лицом и остается всего лишь несколько сантиметров, ещё немного и он сможет утолить жажду, выжигающую все его внутренности точно огнём. Тогда он сможет обрести исцеляющее спокойствие для своего измученного холодом тела. Ещё немного, ещё чуть-чуть…

– Пообещай мне… – она проводит ладонью по его шее, глядя прямо в глаза.

– Обещаю…

«Обещаю»

Чернов замирает на месте, тяжело дыша. Слюна, сорвавшаяся с губ, падает в миску. Он видит каждую мелочь, каждую деталь, слышит даже то, что не смогут услышать обычные люди, чего сам он раньше не мог слышать. Его чувства обострились, а голод, затмевающий разум, отступает. Секундное прояснение в голове даёт возможность осмыслить происходящее и этого времени хватает, чтобы в следующее мгновение одним ударом, отшвырнуть миску в сторону.

Словно в замедленной съёмке он видит, как та с грохотом разлетается на множество черепков, врезавшись в противоположную стену его тюрьмы. Он видит, как сгустки крови разлетаются в стороны, смешиваясь с пылью и соломой, постепенно покрываются коркой.

Чернов вернулся на свое место, отвернувшись к стене, закрывает глаза. Он пытаясь сжать в кулаки изуродованные пальцы. Ему предстоит самая тяжёлая ночь, но он уже знает, что вступает в ее начало победителем.

– Я вернусь, – шепчет Чернов, возвращаясь в безумие голода и звериной жажды.

Холодный поток воды пробудил его, вырвав из тяжёлого сна, переполненного образами и кошмарными видениями. На несколько мгновений он совершенно забыл, где находится, а нависший над ним силуэт проповедника Эракула, кажется совершенно незнакомым, до тех пор, пока Николай не слышит голос:

– Ты не притронулся к пище, значит твой дух намного сильней, чем я ожидал.