Читать книгу Любовь, вирусы и пути их преодоления - Максим Иванов - Страница 2

– Дело вот в чём, – говорил Уленшпигель, – я должен одного из вас сжечь, из пепла его сделать чудодейственное лекарство и дать всем остальным. Сожжён будет тот, кто не может выйти сам из больницы. Завтра я приеду со смотрителем, стану на улице перед больницей и закричу всем вам: «Кто не болен, забирай пожитки и выходи на улицу!»

(Шарль Теодор Анри де Костер, «Легенда об Уленшпигеле»)

С начала все как-то не придали появлению нового вируса особого значения. Ну возникла какая-то новая болезнь, то ли грипп, то ли еще какой-то вирус с благородной приставкой «корона». Это звучало как-то даже безобиднее, чем многие другие болезни большинство из которых обладает достаточно противными названиями, тиф или скарлатина, например. Да и возникла новая болезнь за тридевять земель – в Китае. В городе, о котором до этого никто из обывателей толком не слыхивал, со смешным названием Ухань. Китай был очень далеко, и все происходящее там казалось из грани фантастики – карантин, закрытие города и аэропорта, комендантский час, полчища паникующих людей, которые не могли улететь или еще как-нибудь выбраться за пределы этого города. Некоторые правда выбирались. Одна несчастная китаянка подробно описала свой побег из Уханя в Инстаграме, упомянув китайскую милицию, которая так сноровисто отлавливала беглецов, смертельно пьяных жителей, которые были уверены, что алкоголь таинственным образом убережет их от заражения, и пронырливого таксиста, который содрал с девушки полугодовую зарплату за ее экстрадицию из оцепленного города.

В Европе и остальном мире все было спокойно. В Брюсселе, где я проживал и работал в то время, все застыло в зимней апатии, которая обычно наступает после новогодних праздников. Здесь она всегда наступала немного раньше, так как Брюссель – город командировочных людей, и все обычно перед праздниками разъезжаются по домам, к семьям и родственникам. Вскоре все эти люди должны были вернуться, начав постепенно реанимироваться от обильных возлияний и вяло готовиться к новому витку кабалы наемного труда.

Нашу семью Уханьская трагедия вообще мало взволновала. Весь предновогодний период, а также на сами праздники, да и время пришедшее за ними мы стойко переживали локальную пандемию неизвестного вируса, который в нашу семью завезли одни любезные друзья. История нашего заражения была достаточно банальна. Мы с женой пригласили на Рождество к нам в гости одну приятную молодую семью с маленькой дочкой. Ну такими мы по крайней мере их считали до приезда. Мы долго и скрупулёзно готовились – жена драила особо запыленные углы в нашей квартире и отчаянно утюжила постельное белье. За день до их приезда я столкнулся с ней, как минимум, четыре раза в узком коридоре, который соединял детскую с гостиной. И все эти разы жена бегала с остервенелым лицом из одной комнаты в другую, волоча в руках охапки простыней и пододеяльников. Я тоже прикладывал посильные усилия, помог купить ей билеты в Париж, чтобы жена с подругой смогли попасть на предновогоднюю выставку творений Да Винчи, которые собрал Лувр. В это время мы планировали с мужем подруги съездить в славный город Антверпен, попить там пива, покурить сигар и походить по местам былой славы Тиля Уленшпигеля, наивно полагая, что дети в предстоящей экскурсии нам совершенно не будут мешать.

Но всему этому не суждено было сбыться. Я это четко понял, когда на следующий день забрал прилетевших друзей из аэропорта и повез к себе домой. Сомнения стали закрадываться в мою душу, пока мы ехали в автобусе. Дочка друзей несколько раз кашлянула таким с противным скрежещущим звуком, какой мог издать только старый токарный станок в нашей школе в тот момент, когда из него вылетала деревянная болванка. Я нервно косился на девочку. А ее мама тревожно перехватывала мой подозрительный взгляд. В итоге мне стало неудобно. Когда мы приехали домой, подруга моей жены обратила внимание на то, что на полке у нас стояла коробочка в витаминами для беременных и я решил сделать признание. Сказал, что неудобно вообще-то говорить за жену, но так как она уехала на елку с дочкой, следует сказать, что она беременна, и достаточно безнадежно, то есть на месяце четвертом.

Подруга жены сразу же сделала просветленно радостное лицо и произнесла что-то патетичное. Скорее всего, она искренне порадовалась, но сделала это как-то слишком насыщенно, на показ. Лично я в этом никакого повода для торжества не усматривал. Потому что в начале надо родить, а потом радоваться. Да и радоваться скорее всего надо тогда, когда уже родил ребенка, вырастил и поставил его на ноги, а он потом стал присылать тебе заслуженный процент со своей зарплаты, чтобы ты мог полноценно наслаждаться началом новой жизни после периода добровольного рабства. В общем на мое циничное мировоззрение восторги подруги не произвели никакого впечатления. Зато то, что произошло после этого, произвело. Потому что после ее хвалебных речей, вышел ее муж, уже по-свойски переодевшийся в немного растянутые тренировочные штаны и тренировочную майку, и сказал, что у ребенка скорее всего очень высокая температура. Меня больше всего поразил не сам факт наличия температуры, а то, как он это сказал, таким совершенно обыденным и спокойным тоном, будто прилететь с сильно заболевшим ребенком в гости к будущей роженице было для него делом совершенно приемлемым.

В моей голове полыхнул сноп несвязных мыслей – в первую очередь, о праведном гневе моей жены, который обрушиться на меня, так как я единственный буду его проводником, а уже потом слабый когнитивный отголосок просигнализировал о том, что гнев ее будет совершенно обоснован, так как вирусы беременной женщине уж совершенно не нужны. Но почему-то основной мысленный вихрь закрутился вокруг растянутых трикотажных штанов товарища, который присел на стул и опер на руку свое немного погрустневшие лицо. Штаны на прямую свидетельствовали, что они приехали на долго. Пять дней ведь это жутко долго, если их дочка, собирается здесь разболеться. Во мне даже на несколько секунд проснулся прогностик, и я четко увидел нас всех жутко уставших с обезвоженными от болезни глазами, по очереди отбирающих друг у друга градусник. Градусник кстати, был у нас только один, да и то электронный. А электронный градусник означает одно – температура, которую он покажет, зависит от места, в которое ты его засунул. Соответственно недоверие к нему возрастает прямо пропорционально попыткам проверить точность его показаний. Только ты измеришь температуру ребенку, так сразу начинаешь сомневаться, и в результате начинаешь засовывать градусник и себе и ребенку в разные места.

Слава Богу, все эти мысли никак не отразились на моем лице, и я интеллигентно предложил воспользоваться нашим неточным градусником, чтобы определить, насколько все-таки температура была высока. Мама девочки вышла из детской только через десять минут, из-за чего я сделал вывод, что она проводила с градусником точно такие же манипуляции, как и мы. Она скорбным голосом сообщила, что у ребенка тридцать девять, и села за стол, приняв совершенно аналогичную позу и выражения лица с мужем. Все-таки человеческая семейная жизнь парадоксальна. Только она вызывает поразительную схожесть фенотипов когда-то совершенно незнакомых особей. При последнем слове я почему-то вспомнил усопшего или еще здраствующего, не помню точно, ведущего старой программы «В мире животных», но тут мне позвонила жена.

– Встретил, – сухим, но приятным тоном спросила она меня. На фоне ее тихого собранного голоса раздавался жуткий гвалт детских криков и психоделического визжания песни из давно забытого мною мультфильма. Из-за того, что я пытался вспомнить его название, я ответил чересчур уж спокойно:

– Встретил, но у них температура.

– У всех, – обреченно спросила жена.

– Нет только у дочки.

– Бля, я так и знала, и что теперь делать, – она задала свой сакраментальный риторический вопрос.

– Приезжайте, ну что делать… От маленького ребенка еще никто массово не заражался. Подумаешь, простуда скорее всего какая-то. Может после перелета как началось, так и пройдет…

– Они ж меня заразят… – жалобно протянула жена.

– Не заразят, все будет хорошо, – заверил ее я. А сам почему-то подумал, что вопрос жены был абсолютно нериторическим. Но должен был же существовать какой-то выход… Как говорил один эпический персонаж на моей первой работе после средней школы – прораб Владлен, любую проблему можно решить. Только, чтобы решить нашу проблему, почему-то представлялся последний фильм Тарантино, в котором главный герой поливал ворвавшихся в нему незваных гостей залпами из огнемета.

– Ладно, скоро будем, – уныло сказала жена.

Я повесил трубку, и задумался, как приподнять амплитуду общего настроения. В баре, чей облик незаметно для самого себя принял книжный шкаф хранилось две бутылки неплохого односолодового виски, и я предложил товарищу, сравнить, какой из них более приятный. Естественно содержимое бутылок было продегустировано, и мы сделали вывод, что пить можно из обеих, но поочередно, так как один из сортов был немного покрепче.

Ситуация усугубилась, когда на второй день слегла мама девочки. Меня почему-то это не расстроило. Наверное, внутренне я был готов к более жесткому сценарию. Зато это вызвало приступ жуткого негодования у моей жены. Она расстроилась не потому, что сорвалась долгожданная поездка в Париж. А потому, что одно дело, когда у тебя дома болеет маленький ребенок, пусть даже чужой. И совсем другое, когда вместе ним вирусные миазмы распространяет великовозрастный человек.

Подруга жены свалилась от вируса, как правильно подрубленное дерево. Она прочно заняла комнату нашей дочки, которая временно ночевала у нас в спальне. Она почти не вставала и ничего не ела. Иногда муж относил ей что-то поесть, но всегда возвращался с полной тарелкой. Подруга выползала из комнаты глубокой ночью, напоминая привидение. Я обычно в это время сидел в гостиной, погруженной в мрак, и цедил виски из стакана, наслаждаясь временным одиночеством. Я всегда вздрагивал при появлении белой пошатывающейся фигуры, которая трассирующими кривыми отрезками прокладывала свой нелегкий путь к уборной. После таких выходов я обычно задумывался о скорбном, есть ли, например, у наших гостей Европейская карта страхования здоровья, и во сколько для них может обойтись пребывание в Бельгийской больнице.

Наша квартира на все последующие пять дней превратилась в стационар, наполнившись запахами лекарств и чая из ромашки. Было жутко обидно осознавать, что ты способен так быстро возненавидеть любимых и долгожданных гостей. Ведь в них ровным счетом ничего не изменилось. Просто вместо приятных разговоров они стали исторгать из себя протяжный кашель и тучи фагоцитов, угрожающих угробить нашу семью. Хорошо еще, что муж подруги держался молодцом. Может быть потому, что за пару дней мы выпили с ним два литра отличного скотча, не забывая каждый вечер шлифовать выпитое голландским каннабисом и нетленными вестернами Серджио Леоне.

В обстоятельствах возможного заражения пьянство вообще обладало чудотворными свойствами. Алкоголь моментально снимал избыточные потенциалы, которые обычно исторгал из себя встревоженный разум, и лишал смысла вечные экзистенциальные вопросы. Типа, а не заражусь ли я? А если заражусь, что со мной будет? А если умру от этой болезни, что будет с моими детьми? А когда лучше сообщить жене код от моего интернет-банка, сейчас или чуть попозже, когда уже точно буду уверен, что умираю? И так до бесконечности…

Алкоголь напрочь стирал всякую мнительность и тревожность, как по поводу болезней, так и смерти вообще. Словно вместе с ним в организм проникали таинственные наночастицы, которые не только повышали артериальное давление, но заряжали весь организм тотальным смирением и фатализмом. Смерть из коварной старухи с косой превращалась в необходимую данность, без которой жизнь не имела никакого смысла. Эти качества, кстати, постоянно проповедовала православная церковь, а гиперболизировал их однажды мой двоюродный дядя, выдав фразу: «Умер Максим, ну и хуй с ним». Меня кстати именно так и звали. Поэтому поговорка показалась мне тогда немного обидной. Зато сейчас я понимал, что в этом неприхотливом высказывании скрывалась древняя мудрость. Раз уж кто-то умер, то возрадуйся, так как освободилось место для чего-то нового.

Самым поразительным свойством алкоголя оказывалась децентрация – способности вытеснить страдания из жалкой оболочки своего эго и проникнуться собственной никчемностью перед лицом вселенского замысла. Потому как в общей картине бытия мы были ничем иным, как ничтожными микроволнами в безразмерном космическом пространстве. И если одна такая микроволна исчезала, то на ее месте сразу же возникала новая волна, более яркая и живучая. В общем в те дни наши дружеские отношения помог сохранить именно алкоголь. И я мог с уверенностью заявить, что если бы мой любимый писатель Довлатов все-таки написал книгу о пользе алкоголя, я бы непременно накатал бы к ней обширный комментарий.

Пять вирусных дней длились бесконечно долго, тошнотворно со скрежетом буравя наше сознание, которое изменилось навсегда, ну по крайней мере в отношении когда-то крепкой дружбы между нашими семьями. Это можно было понять по испепеляющему взгляду моей жены, которым она провожала все еще пошатывающуюся подругу с семейством. Они наконец-то нас покидали. Настал этот долгожданный день, и за нашими друзьями приехало такси с улыбающимся во весь рот чернокожим парнем за рулем, чтобы отвезти их аэропорт. Проводив их и вернувшись домой, я попытался пошутить, что мол самолет может и не улететь, но сразу же пожалел об этом. Потому что по взгляду жены понял, что она выгонит меня из дома вместе со сново прибывшими гостями.

А потом заболела дочка, тем же по ходу вирусом, что и наши гости. Неподвижно лежала в своей маленькой кроватке, хрипела бронхами и страшно температурила. Шесть дней мы не могли понизить температуру ниже отметки тридцать девяти. Но потом она наконец-то пошла на поправку. Зато сразу же после нее от гостевого вируса слегла моя беременная жена. И хоть температура была у нее поменьше, болезнь так клокотала у нее в груди, что я даже стал молиться во время приступов ее жуткого кашля. Я уже даже не думал о ее беременности, я думал лишь бы она сама выздоровела. Ей выписали антибиотики, и мы это восприняли трагически. Просто потому что считали, что антибиотики и беременность – вещи несовместимые. Но температура прошла. Правда жена так и не престала кашлять. Когда она заходилась в приступе, от нее отшатывались в магазине, как от прокаженной, и мы частенько покупали продукты вне очереди. Потом кашель прошел, она заметно ожила и стала поправляться. С ожидаемым ребенком тоже было все в порядке.

Конечно, о том, что помогли именно антибиотики, думала только она. Я-то знал, что помогла первая проба «чадры», которую я устроил в тайне от нее. В первый раз я подмешал «чадру» в ее утренний кофе. Я обычно готовил кофе в эспрессо машине. Но «чадра» по своей консистенции напоминала землю, и всю бы ее не пропустило в кружку мелкое сито. Поэтому я заварил кофе по старинке, залив его кипятком и размешав в нем перед этим щепотку «чадры», которая сразу же странным образом поднялась на самый верх Но подробней об этом чуть позже…

Параллельно нашей маленькой семейной неурядице статистика неизвестного китайского заболевания неуклонно росла. Всего за несколько недель вирус перепрыгнул из Уханя в Пекин и другие крупные города, а оттуда незаметно переместился в Корею и соседние азиатские государства. Заболевание наконец-то получило официальное заболевание – COVID-2019 или SARS-CoV-2, обозначив новый вид коронавирусного заболевания. Симптоматика этого заболевания была такой же туманной, как и причины его возникновения. В средствах массовой информации мусолились различные версии происхождения нового вируса. Одна была фантастичней другой. Но простой люд, в том числе и моя жена, были уверены, что болезнь принесли в мир китайцы и часто поругивались на них. Многие говорили, что это кара небесная, и вирусом китайцы заразились от собак или змей, или каких-нибудь диких летучих мышей, которых они днями напролет поедают.

А в Брюсселе стоял январь, очень тихий, почти мертвый в самом своем начале месяц. Бесснежный и серый, как это обычно бывает здесь. Государственные и международные учреждения были закрыты, командировочные люди еще не вернулись из своих родных стран, куда уехали на рождественские каникулы, и не успели заполнить местные кафе и рестораны. На площади Жордан, около которой мы жили, пока можно было наслаждаться относительным малолюдьем. В маленьких барах и кондитерских, с десяток которых было разбросано по периметру площади, посиживали в основном местные бельгийцы, потягивая горькое пиво или уплетая круассан с кофе. Ничто не предвещало каких-то кардинальных изменений упорядоченного быта.