Читать книгу Любовь, вирусы и пути их преодоления - Максим Иванов - Страница 3

Я пересмотрел написанное, и решил немного сократить текст. Наверное, в дневнике стоит избегать лишних описаний и сослагательных наклонений. Особенно размышлений, отдающих вялотекущей рефлексией. Это обычно никому интересно. Идеальный дневник должен быть сухим, фактологическим, без намека на какую-либо оценку происходящего. Он должен целиком состоять из событий и действий главного героя, оставляя возможность судить о них только читателю. Взять например, главных героев «Толстой тетради» Аготы Кристоф. Они тоже вели дневник и писали в нем только абсолютную правду. Они не могли, например, написать что они любят орехи. Потому что слово «любить» – это ненадежное слово, ему не хватает точности и объективности. «Любить орехи» и «любить свою мать» – не одно и то же. Первое выражение обозначает приятный вкус во рту, а второе – чувство… «Толстая тетрадь» с момента прочтения остается для меня лучшим образцом дневника. Написанная простым, угловатым языком от лица двух маленьких братьев, она погружает читателя в такую бездну ужаса и отчаянья, что сердце судорожно замирает, а разум отказывается принять прочитанное. А ведь все это происходило в действительности. В далекой Венгрии сразу после второй мировой войны.

Абсолютную правду могут написать только дети. Только они могут прозрачно, без вразумительных ракурсов ретранслировать окружающую среду. Детям не нужны для этого суждения и оценка. Описание будет так пропитано их эмоциями, что сразу же погрузит вас в реальность. А взрослые любят судить и рассуждать. Именно поэтому взрослые могут написать абсолютную неправду, и в этом их мнимое преимущество перед детьми. Эта книга или дневник (неизвестно, что в итоге получиться) – что-то среднее между абсолютной правдой и абсолютной неправдой…

Прошло где-то двадцать дней. Эпидемия вируса с ласковым названием «корона» перекинулась на Европейский континент. Всемирная организация здравоохранения торжественно обозвала это событие пандемией. Для тех, кто не в курсе, – это та же эпидемия, только принявшая повальный характер и охватившая весь мир. Обычно это случается, когда вирус совершенно новый, и люди не обладают совершенно никаким иммунитетом против него. Мне почему-то сразу вспомнился старый американский фильм «Заражение», в котором неизлечимый вирус стремительно распространялся, заражая людей через любые поверхности. Но потом все закончилось хорошо, фантастически быстро изобрели вакцину, которая остановила распространение вируса. К сожалению, фильм был не про наш случай. Любому человеку, хоть немного опосредованно знакомому с фармацевтикой, должно быть известно, что для разработки работающей вакцины нужно, как минимум два-три года и триста тысяч добровольцев, готовых пожертвовать своей жизнью ради дальнейшего человеческого воспроизводства.

Для большинства моих знакомых было странным, что это вирус, возникший в антисанитарном Китае, резко и совершенно нелогично перебросился в прекрасную Италию, и стал там бушевать почище Муссолини с своими сквадристами1. Было непостижимо, что богатейший север Италии, пропитанный культурным достоянием Возрождения и европейскими инвестициями, опустошала какая-то банальная инфлюэнца. Правда помимо Италии, на витиеватой воздушной траектории вирусного заболевания оказался Иран. Но про него почему-то никто особо не говорил. Иран был закрытой страной. А на закрытые страны открытому международному большинству было обычно все равно. Правда и оттуда доносились интересные новости. В Иране повально амнистировали уголовников. Для чего – оставалось неизвестным. Министр обороны сказал, что это акт в честь Нового года – Новруза, и отправил освобожденных копать траншеи, а может быть подземные ходы в соседний Ирак. При этом он сильно кашлял в микрофон. Странно, что он не заболел. Вместо него от нового вируса умер другой министр обороны – сирийский. Вероятно он больше заслужил.

Количество зараженных в Италии уже насчитывало с десяток тысяч. Также было много умерших. Но паника в окружающих Италию странах еще не начиналась. Никто не знал, что почти через месяц десять тысяч превратятся в сто тридцать пять тысяч, а для скоропостижно скончавшихся двадцати пяти тысяч стариков и старух будут рыть массовые могилы на зеленых склонах Бергамо и других неприспособленных для этого территориях севера. Позже трупы стали возить на зеленых военных грузовиках. Солдаты одетые в форму химической защиты выкидывали дезинфицированные тела в свежевырытые котлованы и старались как можно быстрее сбежать с этого проклятого места. Трупы закапывали другие люди, в таких же костюмах, но уже на бульдозерах.

По мере развития ситуации в Италии, другие государства пребывающие в близости от нее, стали наращивать антивирусный потенциал, который почему-то стал сразу же проявляться в ограничениях и недостатках. Причем в начале недостатки создавали не правительства, а люди. Еще до того, как в Бельгии появился первый зараженный корона-вирусом, я обошел несколько аптек в поисках антибиотика для жены. Параллельно, я, конечно, на общей волне паники интересовался есть ли в аптеке дезинфицирующие гели и защитные маски. Мне везде ответили, что ничего такого нет, так все раскуплено месяц назад, и вообще, национальный резерв истощился и теперь все зависит от поставок из Китая. Меня это новость, как ни странно, успокоила, так как я понял, что население заранее хорошо подготовилось.

Уже через пару дней первые больные стали появляться в Бельгии, Голландии и Франции, а потом постепенно заражение распространилось на остальные европейские страны. Количество больных увеличивалось в геометрической прогрессии – к концу недели Бельгийские больницы насчитывали уже больше тысячи зараженных. Параллельно с их количеством стала расти и паника среди населения. Новостные порталы и социальные сети стали пестреть совершенно дикими заголовками. Около Северного вокзала кто-то избил южнокорейского туриста, вероятно приняв его за китайца и обвинив во всех тяжких грехах. Полиция разыскивала парня, который ночью ездил по метро и облизывал поручни в поездах. Все считали, что он болен новым вирусом и пытается заразить им как можно больше людей, так как на металле и пластике вирус сохранялся дольше всего. В других странах происходили еще более несуразные события, обнажающие не совсем гуманную сущность моих современников. В какой-то области на Украине автобус, который привез зараженных людей в специальный госпиталь, местные жители обкидали камнями и порывались чуть ли не живьем закопать инфицированных бедолаг.

Я, конечно, всегда принимал ту истину, что в большинстве случаев бытие определяет сознание, и под гнетом страха и опасности любой до каких-то пор приличный человек имеет риск превратиться в тварь дрожащую. Но не настолько же быстро! Кто-то говорил, что homo sapiens – это далеко не способность мыслить, а всего лишь возможность, и для некоторых совсем призрачная. И я поражался тому, как стремительно люди на моих глазах стали эту возможность терять. Ладно, в случае с корейцем и автобусом имела место жестокость вперемешку со слабоумием каких-то невоспитанных и озлобленных людей. Такие обычно первыми в моменты паники моментально деградируют, напоминая испуганных и от этого еще более разъярённых австралопитеков.

Но ведь были и интеллигентные люди, которые стали вести себя совершенно неадекватно. Некоторые мои знакомые стали повсеместно расхаживать в хирургических масках. Одевали их даже тогда, когда гуляли в парке. Хотя врачами было сто раз сказано, что такие маски не защищают от вируса. Для полноценной защиты были нужны, как минимум медицинские противовирусные респираторы FFP2, которые вместе с плотно прилегающими очками и резиновыми перчатками, могли защитить человека при близком контакте с зараженным. Но таких респираторов не хватало даже медикам. Все ругались на министра здравоохранения Бельгии из-за того, что полгода назад по ее приказу было утилизировано шесть миллионов таких масок, так как у них истек срок годности. Министр обижалась, и срочно заказала три миллиона респираторов из Китая. Их прислали довольно быстро. Только вот беда, у них не было сертификатов качества и в лабораторных условиях подтвердилось, что все присланные маски оказались с дефектом. Видно такая карма была у этого министра. Правда она так и не потеряла свой пост.

Интеллигентные люди, например, некоторые из моих коллег в литературном агентстве, стали чрезмерно соблюдать социальную дистанцию. Я вроде старался все время учитывать рекомендованную дистанцию в полтора – два метра. Но некоторые все равно отшатывались, переходили на другую сторону улицы. Одна коллега позавчера даже не открыла мне дверь в свой кабинет. Хорошо она была стеклянной. С помощью жестов и выразительной артикуляции мы смогли не только поговорить, но и понять друг друга, напоминая двух рыб из соседних аквариумов, которые пытаются познакомиться.

Другой мой приятель внезапно помешался на мытье рук. Он многократно дезинфицировал руки при посещении любых мест, и работы в особенности. У них в фойе стояла общая бутыль с дезинфектором и пачка одноразовых салфеток. Знакомый всегда прихватывал парочку салфеток с собой. С их помощью, он неловко косясь на камеры в коридоре, вначале открывал дверь в свой корпус, потом пальцем, обмотанным салфеткой нажимал кнопку в лифте, поднимаясь на нужный ему этаж, а уже потом открывал дверь в кабинет, и брезгливо выкидывал салфетки в мусорник. Потом он шел в туалет и тщательно мыл там руки. Ну а вернувшись в кабинет, он еще раз дезинфицировал руки специальным спиртовым раствором, который носил с собой в портфеле. Я оказался свидетелем этой изматывающей процедуры всего один раз, и зная также, что он не ездит на метро, так как специально ходит на работу пешком, аж четыре километра, причем в перчатках, сделал вывод, что он окончательно сошёл сума. Я не хотел его обижать, но все же заметил, что многие люди лечатся от мизофобии2, и наверняка сейчас у них случаются обострения. Знакомый и не думал обижаться. Он заявил, что уж лучше обострение и руки в кровь, чем вентилятор, подключенный к легким, и долгая смерть в отделении интенсивной терапии.

Чрезмерная людская предосторожность порядком действовала на нервы. Я и сам изменился, стал раздражительным и на какой-то момент от мой врожденный гуманизм дал широкую трещину. Но об этом чуть позже. В тот момент я, как и некоторые другие, воспринимал окружающую обстановку абстрактно, невзирая на то, что со мной под одной крышей жила маленькая дочь и жена на шестом месяце беременности. Дети, слава Богу или неклеточному строению злосчастного вируса, были вне зоны риска, а вот насчет жены стоило опасаться. Я и опасался, но меня все равно влекло к аутсайдерскому анализу. Было интересно наблюдать за людьми и строить гипотезы. Все-таки я был социолог по образованию.

Я быстро пришел к выводу, что стадии принятия разных несчастий, хорошо сформулированные американским психологом Элизабет Кюблер-Росс, прекрасно экстраполировались и на данную ситуацию. В зависимости от психотипа человека стадии принятия или непринятия варьировались совершенно по-разному. При столкновении с трагедией, первое чувство, которое обычно возникает у человека, – это шок и попытка спрятаться о факта случившегося. Отрицание, стало быть, которое обычно редуцируется на такой банальный самообман, как – «нет, такого не может быть…. Только не со мной» и так далее. С корона-вирусом наблюдалась примерно та же диалектика. Причем не только на обычном бытовом уровне, но и на политическом. Ну а в принципе, какая разница! Формы защиты у homo sapiens всегда одинаковые. Если на бытовом уровне, человек плевал на все, и шел в ресторан или клуб, пока они еще были открыты, то на политической арене некоторые лидеры объявляли пандемию раздутым пафосом и не собирались соблюдать общепринятые меры изоляции и локдауна. Их риторика, впрочем кардинально менялась, когда из-за их же попустительства в стране резко начиналось распространение заразы. Словно в насмешку над их былым политическим апломбом, новый вирус поражал их одними из первых. На бытовом уровне все протекало намного прозаичней. Те, кто больше всего балагурили, обычно первыми теряли работу, а в теперешних условиях жуткой конкуренции, это было иногда хуже, чем просто заболеть. Избыточные потенциалы3 никто не отменял. И того, кто ими страдал, непостижимый вселенский разум наказывал первыми.

Так что не взирая на внутреннее сопротивление, вирус и сопутствующую ему опасность приходилось признавать всем, ну или почти всем. Святым угодникам, бессребреникам и блаженным было, конечно, не него наплевать. Но всех остальных одолевало чувство гнева и возмущения. Гнева на китайцев, на политиков, на режим изоляции, на мигрантов, на полицию, на соседей и на многое другое. Недовольство витало в воздухе. Это ощущалось физически. Много людей жаловались на то, что на улице стало тяжело дышать. По этому поводу сразу же выдвинулось много гипотез. Некоторые утверждали, что во всем виноваты вышки нового режима сотовой связи 5-G. Мол, они не только загрязняют воздух, но помогают вирусу распространяться. Когда я прочитал, что в Великобритании появились какие-то сумасшедшие, которые эти вышки стали по ночам поджигать, я усмехнулся. Вряд ли они читали «Обитаемый остров» братьев Стругатских, но действовали в совершенно предсказуемом направлении. Вышки всегда вызывают у человека чувство сопротивления. В детстве мы частенько залезали на вышки электростанций. А когда повзрослели, хоть раз но попытались потягаться с метафоричной «вышкой», будь то маятник, или вертикальная иерархия – власть, незыблемый авторитет или что-то другое – монументальное и все подчиняющее. Большинство проигрывало в этом состязании. От вертикали власти всегда легче уйти, чем победить ее.

Так или иначе гнев всегда приводит к самым трагическим последствиям. На днях один подросток в Андерлехте (это такой район в Брюсселе), который нарушал правила изоляции, попытался сбежать на скутере от полиции. На скорости он врезался во второй экипаж, который блокировал ему выезд, и разбился насмерть. Сразу же начались беспорядки. На следующий день около полудня на улицы района вывалила толпа подростков. Они забросали камнями несколько экипажей полиции и попутно попортили кучу припаркованных поблизости машин. Но в Брюсселе полиция была всегда готова к беспорядкам. Подогнали резервные экипажи с водометами, прилетели вертолеты. Толпу быстро разогнали, арестовав пол сотни человек. Такие случаи происходили сплошь и рядом по всему миру. Возмущение причиной, на которую никто не мог повлиять, недовольство карантином и многими ограничениями, которые из него вытекали, – все это вытесняло здравый смысл и заставляло людей совершать идиотские поступки.

Но если следовать типологии Кюблер-Росс, это скоро должно было пройти и смениться короткой фазой торга – приспособления к окружающей реальности, которая обычно подогревалось надеждой, что все это совсем скоро пройдет. Но потом, проходили недели, месяца, и ничего не менялось. Вирус только набирал обороты. Поэтому вскоре адаптацию должна была сменить депрессия. Это была самая длинная фаза со своими градациями отчаянья. Некоторые должны были настолько уйти в самоизоляцию, чтобы совсем погубить в себе интерес к жизни. Некоторые должны были сойти с ума. А остальных ждало светлое будущее. Свет всегда начинается с принятия. И настоящая жизнь всегда начинается с момента смерти или хотя бы готовности умереть. Потому что за смертью наступает перерождение. Но об этом потом…

Уже здесь, наверное, стоит упомянуть, что я был единственным посторонним, бесстрастно взирающим на события, которые происходили вокруг. Я не боялся и не паниковал, что до всего остального я ничем особенным не выделялся из толпы. Я также гневался и раздражался, но это были внешние стенания разума. В глубине своей души я был спокоен. Потому что я знал, что ни я и никто другой из моей семьи больше никогда не заболеет, а следовательно не умрет ни от этого, ни от какого-другого вируса. Главным было лишь раз в месяц получать из Финляндии или из России, а иногда из Перу или Японии, и многих других точек света (каждый раз они менялись) маленькую бандероль, туго перетянутую коричневым скотчем. В ней всегда находилось ровно двести граммов «чадры». Этого хватало двум человекам примерно на месяц.