Читать книгу Темная волна. Лучшее - Максим Кабир - Страница 11

Мимо прошёл проводник. Серые брюки, белая рубашка, галстук в красно-чёрно-серую полоску. Поинтересовался у рыжеволосой девушки, разобралась ли та с креслом. Рыженькая кивнула с улыбкой – полулёжа, с наушником в ухе, с пузырьками шампанского в глазах.

Тот, кто сидел позади девушки, через проход, носил терракотовую кофту с капюшоном, синие джинсы и спортивную обувь. Гладко выбритый, он повернулся к окну с сумеречным исподом, несколько секунд рассматривал свой острый подбородок и тонкие губы, рассматривал с каким-то грустным интересом, затем пробил взглядом плёнку отражения, и вот уже сыпались назад домики, вагоны без локомотивов, реденькие рощи. Человека в капюшоне заинтересовали столбы-лестницы с круглыми светильниками на вершине (они напоминали пирамиды с парящим оком), но быстро наскучили.

Тогда он глянул в проход. За стеклянными дверями работал вагон-ресторан. Иногда двери открывались, выпуская официантов, людей в чёрной униформе с тёмно-красным фартуком.

Человек в капюшоне хотел курить, но не мог рисковать. Никакого лишнего внимания. Если вытерпит, обойдётся и без туалета. Каких-то десять часов – и Берлин. Незачем мелькать перед пассажирами, которых потом могут просмотреть те, от кого он бежал. И просмотрят – залезут в хорошенькую головку рыженькой, пролистают, как ленту новостей.

Девушка погрузилась в планшет. На секунду он представил, как её глаза выпучиваются, красный взрыв выдавливает лицевые кости на экран, раскалённая проволока волос разлетается в стороны, и вагон реагирует на это – сначала оцепенением, потом криком.

Кажется, он переборщил. Рыженькая напряглась, тонкие пальцы взметнулись к вискам.

Человек в капюшоне отвернулся к окну: бритые щёки и подбородок, жёлтые огни вдоль колеи. С шумом налетел встречный состав, и пассажир закрыл глаза.

Через несколько минут поезд стал замедляться. Долго и лениво полз, будто разбуженный дождём червь.

Польские пограничники прошлись по вагону чёрными силуэтами – высокий и крепкий прикладывал к чемоданам пикающий прибор, – и осели в вагоне-ресторане.

Лысеющего таможенника интересовали сигареты, колбаса, лекарства, алкоголь. Человек в капюшоне мотал головой: не везу. На полке лежал его рюкзак, других вещей не было. Таможенник поднял сканер.

– Большой палец правой руки, – сказал он по-русски.

Человек в капюшоне медлил. Нашёл взглядом светлые глаза таможенника, наладил с реципиентом связь, пустил по линии мыслеток, и таможенник растерялся, на мгновение поплыл. Глянул на сканер, потом на пассажира, неуверенно улыбнулся, вернул прибор в набедренный чехол и поставил в паспорте печать.

Человек в капюшоне поблагодарил, раскрыл паспорт на последней странице и сразу закрыл. Лицо на фотографии чем-то напоминало его лицо.

Заметят ли они след? Или мыслеформа растворится в переживаниях других пассажиров?

Больше всего нервничала семейная парочка, чьи пухлые чемоданы не влезли на полку, и тучный мужчина, стараниями турфирмы отправившийся в поездку с визой, которая начнёт действовать только на следующие сутки, через три часа.

Человек в капюшоне старался не копаться во всём этом глубоко, чтобы не оставлять новых следов. Почти удавалось.

Когда тронулись (мужчину с недействительной визой сняли с поезда), человек в капюшоне принял две таблетки снотворного и приладил к голове наушники. Показывали фильм о советских полярниках.

Через полчаса он уже спал. Никаких эфирных шумов. Никаких следов.

* * *

Старший был пьян. Не прошло и часа, как поезд отчалил от брестского вокзала. Пьян размеренно и умиротворённо, и в этом состоянии напоминал дрейфующую льдину.

Майор поднял фляжку ко рту. Глеб никак это не комментировал. Старший есть старший. Даже со стеклянными глазами. Состояние майора было даже на руку – Глеб надеялся, что старший разговорится под мухой. Но тот лишь хитро щурился и тянул из металлического горлышка. В купе пахло накрахмаленным бельём (постель взял только Глеб) и крепким дыханием старшего.

В Тересполе поезд стоял дольше обычного по их вине. Старший допросил какого-то грузного бедолагу, которого больше суток мариновали на вокзале – держали специально для людей из Группы. На паранормала бедолага не смахивал. Значит, простой свидетель.

Отъехала в сторону дверь. Проводник поинтересовался, не принести ли чего. Глеб заказал чай. В его сумке лежали варёные яйца, сардельки, хлеб и печенье. Жена, Верочка, кинулась запекать курицу, просила подождать (не убежит твоя секретная командировка, а если убежит – и пускай, скатертью дорожка), но тут – красный вызов, вокзал, едем, ищем… Знать бы ещё кого. Информацией владел старший, постоянно на связи с Группой, прикован наушником к аритмичной ситуации.

Майор бегло глянул на проводника, только для того, чтобы убедиться, что услышанное соответствует увиденному, опустил обманчиво-сонные глаза, но тут же вскинул, уцепился за что-то, напрягся. Встал, высокий, статный, с синеватым квадратным подбородком. Произнёс почти стеснительно, с кивком:

– У вас на рубашке…

Только сейчас Глеб понял, что заинтересовало старшего. И проводник понял, и принялся было исправлять послюнявленным пальцем – белую рубашку пятнала кровь. Три или четыре капли, правее пуговичного пунктира. Затем проводник соорудил из пальцев прищепку, защёлкнул на носу, разжал, глянул на розовое и влажное на подушечках…

– Да, спасибо… Извините, давление… Значит, один чай?

– И шоколадку, – сказал майор, ласково взглянув на фляжку; он расслабился, его больше не интересовали красные пятнышки. – Любую. Можно батончик.

Проводник, снова с прищепкой из пальцев на носу, закрыл дверь.

Глеб попытался сложить два и два. Если, конечно, это были двойки, а не сложные дроби, и если было что складывать…

Чего старший так встрепенулся? Ну, дал течь шнобель эржэдэшника – не пулевое ранение ведь. Чего всматривался в жиденькие глазки, будто расспрашивал без слов? У проводника даже рот повело, безвольными сделались губы.

В голове щёлкнуло. Внутренний калькулятор выдал ответ.

И правда – четыре.

Или что-то похожее на четыре? Когда работаешь на подхвате у старшего (Глеб догадывался, что его взяли из-за знания немецкого), будь готов к занимательной арифметике.

За стеклом тянулись привычные виды. Природа, трансформированная близостью железной дороги. На переездах нетерпеливые авто подпирали шлагбаумы. В одноэтажных домиках загорались жёлтые квадраты. На фасадах и вывесках было написано по-польски.

– У фрицев в гостях бывал? – спросил старший, запивая шоколад крепким.

Глеб ответил не сразу: вялость голоса майора отвлекла от смысла вопроса.

– В Баварии проездом. В Гамбурге разок у знакомых.

Старший кивнул. Счистил остатки фольги с батончика. Глотнул из фляги. Укоризненно глянул на каплю сгущёнки на пальце.

Глеб решился:

– Мы ведь нуса ищем?

– Нуса? – Старший хмыкнул. – Быстро же прижилось… Нус, нус, нус, почти «гнус»… Может, в этом дело? Гнусный нус, выходи, подлый трус… Нет, тут старенький фильм Кроненберга больше подходит: «Вы назвали меня нусом. Что это такое?» – Майор замолчал, откинулся на переборку, глянул лукаво на молодого. – Хоть знаешь, что значит нус?

– Ум, – отчеканил Глеб. – Мысль.

– Перевод с древнегреческого выучил. Садись, пять. А если глубже? По Аристотелю? По Платону?

Глеб открыл рот (не для того, чтобы дать исчерпывающий ответ), но старший отмахнулся: забудь. Закрыл глаза.

Минут десять ехали молча.

– А как нусов ещё называли? – спросил Глеб.

Майор глянул из-под опущенных век.

– Как только не называли. Щупачи, мозговики, телекины… Статью хочешь написать?

Глеб громко и неестественно рассмеялся.

Ещё через десять минут старший приоткрыл левый глаз и сказал:

– Да. Мы ищем нуса. – Майор порылся в портфеле, бросил на колени Глеба папку. – На, почитай перед сном.

* * *

В Берлине сошли на Восточном вокзале и принялись играть в туристов. Прогулялись к огрызку Берлинской стены (Глеб хотел сфотографироваться на фоне целующихся Брежнева и Хонеккера, но старший глянул неодобрительно), посмотрели на Берлинский кафедральный собор, Рейхстаг, Бранденбургские ворота.

Майор ходил не поднимая головы, будто и не существовало величия уходящих в голубое небо колонн, куполов и статуй; старший напоминал ищейку – принюхивался, брал след.

В точку – брал след. У Глеба было время, чтобы ещё раз сложить два и два и снова получить четыре. Красный вызов. Охота на нуса. Талантливого психокинетика с силовыми способностями третьего уровня (воздействие на живые объекты вплоть до фазы разрушения)… Из головы не шли материалы из папки старшего. Особенно фотография убитого нусом полковника: расколотая по поперечному шву голова, кровавые ошмётки на рабочем столе… Кто может поймать (или, что вероятнее, уничтожить) нуса? Правильно…

Старший тоже был нусом.

Странно, что Глеб не понял этого раньше. Ведь был немой разговор майора с бедолагой, которого сняли с поезда Москва – Берлин на Тереспольском вокзале. Майор сканировал его. Как и проводника в заляпанной кровью рубашке.

Принять тот факт, что старший – паранормал, оказалось на удивление сложно. До задания Глеб ни разу не пересекался с майором – оперативные группы формировали неведомым рандомом, – но успел привыкнуть к этому красивому пьянице, обычному, как считал, человеку… не из этих, с нестандартными способностями…

Сотрудники-паранормалы не то чтобы скрывали свою сущность, но и не афишировали без надобности. Особенно перед неоперившимися птенцами из учебки. Перед «запасками».

Глеб криво усмехнулся. Разумеется, до него доходили слухи. Легенды для внутреннего пользования. Самой фантастичной (но вряд ли смешной) была легенда о том, почему старшие всегда работали на выездах в паре. Чтобы иметь под рукой «подушку безопасности». Случись что – просто подключатся к нервной системе младшего, выжгут себе местечко и перепрыгнут в новое тело. Как носить с собой шанс на реинкарнацию.

Брехня! Наверняка брехня… Не каждый старший – нус, да и другие паранормалы (пирокинетики, телепорты, биоцелители и т. д.) встречаются среди них редко.

К обеду добрались до Центрального вокзала.

– Ушёл, – сказал старший. – Немного наследил и ушёл.

– Вы его чувствуете?

– Я бы не отказался… – Майор снисходительно улыбнулся. – Нет, это работает по-другому. Мыслеформа, или энергетическая программа, или концентрат, выбирай сам, какое-то время искрит, не рассеивается. А наш клиент, похоже, без денег в бега ушёл. Пришлось выкручиваться. Хорошо, что он, как и я, не шпрехает на дойче. Кассиршу в оборот взял.

– И куда мы?

– В немецкий Лондон. Ну что, поработаешь гидом?

Младший не ответил. Покопался в меню билетного автомата, скормил несколько купюр. В лоток выпал билет, посыпалась сдача.

– Что, один на двоих?

– Групповой.

– Почти синергический, – пошутил старший, но увидел, что Глеб не понимает. – Синергия… ну? Совместные моления. Слепленная на двоих мыслеформа.

Глеб вспомнил. В учебке был курс о паранормалах. Да и во время тестов лаборанты трепались не умолкая. В том числе про то, что два нуса могут объединить силы (стать сотелекинетиками) и убрать объект, даже не видя его.

– Сколько до поезда? – спросил старший.

– Сорок минут.

– Гут.

В кафешке они взяли по коробке острой корейской лапши, майор добавил два пива, в одну кассу.

* * *

Человек в капюшоне смотрел на уличных мимов. Живые статуи.

Серебряный попрошайка висел в воздухе, опираясь на трость, на его правой руке сидела серебряная фрау, которая в свою очередь держала на руке манекен, единственного из троицы, кто ничего не ждал от толпы туристов. Над мимами прямолинейно текли, впечатляя, ренессансные формы Гамбургской ратуши.

Человек в капюшоне поставил попрошаек на «стоп» и выгреб из шляпы горсть монет. Глупый поступок – денег мизер, кругом люди, – но ему уж очень не понравились глаза серебряного человека, неподвижные, тоже с металлической ноткой.

Он не знал, удалось ли оторваться от преследователей. Не знал, что делать дальше. Осесть в этом безразличном к нему городе или бежать дальше?

Он был зол и напуган.

Кого пустили по его следу? Знает ли он ищейку? Наверняка знает… столько лет в структуре…

Человек в капюшоне решил: чему быть, тому не миновать. Если придётся, он убьёт снова, и только тогда побежит.

Пошёл дождь, мелкий, безнадёжный.

Человек в капюшоне сжал зубы, с некрасивой ухмылкой кинул в шляпу мелкий медяк и двинул в сторону метро.

* * *

Прошла неделя.

Группа нашла им квартиру в северном районе Гамбурга, рядом со станцией метро «Кивитсмор». Первый этаж, балкон с выдвижным навесом – идеально для старшего с бутылкой «Францисканера» или стаканом «Чивас Регал» в руке. Майор наслаждался затянувшейся командировкой. Вечером вышвыривал из головы все эти разноцветные фасады, черепичные крыши и перекрестия линий метро и расслаблялся, глядя на перерытую кротами и облюбованную кроликами лужайку.

Иногда у балкона раздавалось просительное мяуканье полосатого кота. И тогда сердце Глеба тянулось к жене и коту Филимону. Сердце старшего, казалось, не имело магнитов для тоски, билось ровно и безупречно.

Скоро отзовут, думал без сожаления Глеб. След нуса потерян. Куплю Верочке сувениров и домой.

Иногда он думал о природе нусов. О людях с расстройством нервных клеток, экстрасенсорным феноменом. Думал поверхностно и некомпетентно, как думают об устройстве компьютера, ничего в этом не смысля.

– Медленно пьёшь, – сказал майор, вперившись взглядом в тяжёлые от дождя липовые соцветия. – Что, не угодили гитлеровские пивовары?

– Вкусное, – причмокнул Глеб. – Не люблю быстро.

– Так ничего не успеешь, – выдал философски старший.

– Вы его знали? – спросил Глеб, и глаза майора потемнели. – Он ведь из Группы? Так человека раскурочить – подготовка нужна.

– Много ты знаешь… – Старший вздохнул, потом сдался: – Знаю. Только нашим он перестал быть, когда полковника кокнул. А в бывших долго хаживать не позволят.

– А если не найдём?

– Так не одни мы ищем.

– А если перебежит?

– К фрицам-то? Испугается. Или они испугаются. Ты бы стал работать с шаровой молнией?

Глеб пожал плечами. Он пока не понял, как к этому относиться. Труп полковника на фотографиях оставался трупом на фотографиях. Мало, что ли, он видел жмуров? В учебке на вскрытиях насмотрелся. А что до нусов… Ну, вот неделю бок о бок – как прислуживать волшебнику, не понимая секрета фокусов. Попросить старшего, чтобы стёр из памяти измену Верочки? Которую простил, выдавил кровью и гноем… но не до конца.

Кстати, умеют ли нусы стирать воспоминания?

– Чушь всё это, – сказал старший, и Глеб впервые почувствовал, что кто-то рядом, в его мыслях. Это было похоже на неприкрытую дверь в ванной.

Глеб понял, что майор безбожно пьян. Глаза провалились в глазницы, лицо будто онемело. Самое время для расспросов.

Только в голову ничего не лезло. Какая-то теория, общее и неважное.

– Как работает мыслеформа?

– Как стрела, раз – и всё, – отмахнулся интонацией старший, но по своему обыкновению продолжил: – Знаешь, что такое аффирмация? Установка, фраза… Например: «У меня всё хорошо» или «Чтоб ты сдох». Повторяй многократно, и будет тебе счастье. Ну, или несчастье другому. Рано или поздно. У сканеров, – старший говорил о нусах так, будто сам им не был, – аффирмация срабатывает почти мгновенно, временные рамки ужимаются, курок спускается: «рано или поздно» превращается в «сейчас». Фатальный сдвиг.

– Быстрое проклятие, – пробормотал Глеб. – Выходит, надо только подумать?

– Не только. Надо, чтобы тебя услышали. Подключиться к реципиенту, взломать защиту и проорать ему это прямо в мозг.

* * *

Старший лежал в наполненной до краёв ванне. Из воды торчали фермы колен, аккуратные ноздри и синеватые губы. Вода была холодной. Глеб поёжился, глядя на майора.

– Вода, – сказал старший, минуту назад позвавший Глеба, – совсем забыл о воде.

Младший ждал.

– Вода, которая помнит. Чем больше воды, тем лучше. Для телекинетиков – это как бесплатный Интернет. Знаешь такое местечко?

– Мы ведь были на Эльбе. Паром, старые порты.

– Да, да, – шевельнулись над водой губы старшего, – но там много шумов, вода слишком низко… Нет экскурсий на подводной лодке?

Глеб подумал. Заглянул в воспоминания трёхгодичной давности, когда одноклассница Верочки позвала подругу к себе, в Гамбург, и тут же увидел то, что искал майор.

– Эльб-туннель, – сказал Глеб.

– А поподробней?

– Старый туннель под Эльбой, почти полкилометра под рекой. Построили больше века назад, когда перестали справляться паромы.

Старший сел в ванне. Высокий, даже в таком положении. По мраморным мышцам медленно ползли капли.

– Далеко от нас?

– Станций пятнадцать. С пересадкой.

– Погнали.

* * *

Каждое новое утро он говорил себе: завтра. Ещё один день – и уеду.

Но не уезжал – слушал тяжёлое шевеление Эльбы над головой. Часами бродил по туннелю и внимал отпечатавшемуся в воде прошлому. Самые яркие и крикливые воспоминания передавались от молекулы к молекуле, всегда оставаясь на одном месте. Над туннелем.

Человек в капюшоне чувствовал копошение образов, шёпот мёртвых голосов. Прошлое, как ржавчина, покрывало железобетонные плиты, которыми сорок лет назад укрепили свод.

Видел, как организмы строителей пожирает кессонная болезнь – чтобы избежать течи, в штольне поддерживали повышенное давление.

Видел агонию погибшего под колёсами парового автомобиля ребёнка.

Видел дуэль немецкого унтер-офицера и австралийского пилота, которого сбили над Эльбой. Забрызганные кровью погоны вермахтского типа и изогнутую нашивку с бледно-голубой надписью на тёмно-синем фоне. Безумные глаза. Они стояли друг напротив друга, как два сломанных орудия, а лампы на грязных стенах брызгали искрами. Из ушей австралийца выстрелили толстые курящиеся струи, кровавая кашица полилась на спасательный жилет – из глазниц, из ноздрей, изо рта. Но первым упал унтер-офицер. Его лицо было чёрным, в глазницах кипела кровь, челюсть неестественно оттопырилась. Австралийский пилот улыбался мёртвым расплавленным ртом.

Человек в капюшоне пересматривал эту дуэль десятки раз. Как любимую сцену из фильма (такой когда-то была сцена на крыше из «Бегущего по лезвию»).

Ещё один день, говорил он. Ещё один. Последний. Но завтра был очередной сеанс. Дуэль длиною в жизнь. Трагичное, страшное, чарующее.

Человек в капюшоне хотел оказаться на месте одного из дуэлянтов. Остаться в тоннеле, в памяти Эльбы.

Ещё бы научиться ненавидеть противника, как немец и австралиец ненавидели друг друга. Видеть настоящего врага, а не того, кто хочет избавиться от тебя из страха.

Глаза в глаза. Ненависть, отражённая в ненависти.

На середине тоннеля, под информирующей об этом табличкой, кто-то нарисовал чёрным маркером фигурку человека, сидящего в позе лотоса. У человека было три глаза, третий – между бровей. Чакра аджна. «Приказ» на санскрите. Аджна управляла умом. Третий глаз вывели синим маркером.

И ни фига она не синяя, со злобой подумал человек в капюшоне, чакроведы сраные. Она, аджна эта, жёлто-зелёная, трупного оттенка. А ещё ей можно взрывать черепушки. В прямом смысле: бах! – и кровь с кусочками думалки во все стороны.

Уеду, пообещал он себе, завтра.

* * *

Суббота пахла праздником. Была звонкой, яркой: розовой, зелёной, жёлтой, голубой. Ближе к обеду разноцветные струи потекли в чашу района Санкт-Паули.

Электричка полнилась нарядными людьми. Напротив Глеба сидела троица в пёстрых брюках-клёш, блестящих пиджаках и кукольных париках. Мужчина у окна порос улыбчивыми подсолнухами. В пластиковых стаканчиках искрилось и пузырилось молодое вино. Повсюду были цветы и ленты: на одежде, в волосах, в глазах и даже, казалось, в немецкой речи – тяжёлые соцветия с треугольными лепестками.

– Что празднуют? – спросил старший.

– День хиппи. Любовь, свобода… что-то в этом духе.

Они вышли на станции Санкт-Паули, впереди стучали огромные деревянные калоши, над эскалатором плыли золотые и изумрудные кудри, соломенные шляпы, бархатистые шарфы.

Автомобильное движение перекрыли, двери баров были распахнуты настежь, в хмельном воздухе покачивались шары и гирлянды, звучали шлягеры семидесятых. У Глеба рябило в глазах. Старший косился на мужчин, переодетых в женщин. Грузовики ждали у обочин, чтобы – скоро, скоро! – покатить по проспекту, изрыгнуть в толпу конфеты, цветы, мыльные пузыри.

Спустившись к набережной, они направились к кирпичной меднокупольной ротонде. Никаких табличек, вывесок. Глеб вёл старшего, как когда-то вели его.

В подъёмной шахте майор изменился. Но не до конца, будто по принуждению – на середине трансформации из человека в ищейку. Размашистым винтом уходила вниз лестница, липла к выгнутым стенам. Мерно гудели моторы грузовых подъёмников.

Они спустились лестницей.

По тротуару туннеля жиденько текли туристы. В жёлобе проезжей части зазвенел велосипед. Негусто: видимо, многих привлекли гуляния в Санкт-Паули.

Керамическая чешуя свода блестела в электрическом свете, казалась влажной. Длинные чёрные турбины, отвечающие за вентиляцию туннеля, будили воспоминания о Жюле Верне; барельефы из майолики – раки, рыбы, змеи, пингвины – о Лавкрафте.

– Что? – вырвалось у Глеба при виде осунувшегося лица старшего.

Майор остановился и смотрел вверх. Парочка корейских пенсионеров с ворчанием стянула чемодан на проезжую часть, чтобы обойти зазевавшегося мужчину.

– Если он был здесь и видел это… – произнёс старший, – я найду его.

– Видел – что?

– Это, – повторил майор. – Эти двое… уф-ф… память о них как радиация…

– Мы сами как радиация!

Глеб дёрнул головой в сторону старшего. Голос принадлежал не майору, но странным образом исходил из его головы, будто череп нуса превратили в динамик.

Превратил тот, кто продолжил:

– А теперь они пытаются залить нас бетоном. По одному. Что тебе сказали, майор?

– Правду. Что ты стал убийцей. – Старший смотрел на человека в капюшоне, который сидел у стены в нескольких метрах от них.

– Стал, – согласился человек в капюшоне. – Выбор, как всегда, был невелик. Убей или будь… Ирония в том, что тот, кто направил мне ствол в лицо, тоже был в списке. Ты знал, что полковник Цигун – сканер?

– Догадывался, – ответил старший.

Майор оставался неподвижным. Нусы использовали для схватки другие мышцы – ментальные. Глеб почувствовал, как в старшем разгорается жаркий ком, пульсирует, ищет выход, зеленовато-жёлтый, опасный, прожорливый. Каким-то образом Глеб оказался включён в искрящую цепь, на концах которой были два телекинетика: слышал их мысленный разговор, задыхался от едких паров решительности. Если они начнут сейчас, пострадают люди, подумал Глеб, надо их остановить… пока не подступило, не порвалось, не выцелило…

Он двинулся вдоль стены, пальцы левой руки скользили по белому кафелю, правой – скручивали колпачок со шприца со снотворным.

Сидящий у стены человек поднял голову, в чёрном овале капюшона Глеб не увидел даже глаз. Не смотри туда! Он отвёл взгляд, принялся повторять про себя дурацкую считалку – всё, как учили в учебке.

– При любом раскладе Группа в выигрыше, – сказал человек в капюшоне. – Минус один сканер. А то и два. Как семьдесят лет назад… Ты ведь видел эту дуэль, майор… видел что-нибудь прекрасней?

– Видел, – невозмутимо произнёс старший. – Улыбку дочери.

– Тогда отступи. И любуйся ей каждое утро.

– Ты знаешь, что не отступлю.

– Знаю…

Человек в капюшоне замолчал. Почему? Майор взял верх?

Глеб подскочил к нусу и выбросил вперёд руку.

Игла чиркнула о плитку, застряла в шве за спиной бесплотной фигуры и сломалась.

– Фантом! – крикнул старший.

Глеб понял это секундой раньше. Человек в капюшоне создал своего двойника, обманку из эфирной энергии.

Взгляд майора метался по туннелю. От туриста к туристу, словно плёл невидимую сеть. Рот старшего распахнулся, лицо постарело, под кожей проступили чёрные вены.

– Где ты?!

Мимо Глеба проковылял мертвец в замызганной полевой куртке, стальном шлеме и чёрных сапогах. Челюсть призрака словно выдернули из черепа. Глаза были забиты свернувшейся кровью. Нашивка, свастика…

Мертвец прошёл сквозь велосипедиста, и оба миража потеряли чёткость.

Длинные жёлтые лампы оглушительно моргали, между металлическими конструкциями в кирпичных дырах проскакивали голубые молнии.

А потом в туннеле под Эльбой остались лишь трое.

Глеб, старший и тот, кто шагнул к ним из темноты со стороны южного входа.

Голова нуса едва помещалась в капюшон. Человек ткнул пальцем в розовую опухоль на лбу и крикнул:

– Я забрал их у воды, майор! Теперь они здесь! Продолжают сражаться и умирать. Взгляни на это последний раз!

Мыслеформа была настолько сильной, что увидел и Глеб. Дуэль двух паранормалов прошлого века. Скрученные пальцы пилота Королевских военно-воздушных сил Австралии. Пену в уголках рта унтер-офицера. Две столкнувшиеся стихии, два энергетических потока, извергнутых разумом противников. Немец атаковал первым, но гого (ответный удар) австралийца не уступал в силе.

Глеб не видел в этом сражении ничего прекрасного. Лишь бессмысленность, облачённую в бессмысленность. И восхищение этой матрёшкой разрушений, которая овладела сердцами старшего и человека в капюшоне.

Бессмысленно, особенно в свете того, что паранормалов в те времена не использовали по назначению – о них попросту не знали; ещё не были созданы ни Группа, ни Zentrale, ни что-там-у-них-в-Британии…

Бессмысленно…

Мысль показалась правильной, яркой, способной разорвать замкнутый круг копирования смерти. Она подняла Глеба на ноги и поставила между нусами, лицом к старшему. Надо было остановить его, дать уйти человеку в капюшоне.

Глеб сконцентрировался на полубезумных глазах майора, постарался мыслить направленно, как учили на тестах.

«Бессмысленно. Всё уже было раньше. Копия. Обманчивая красота», – транслировал он.

«Отпустите его. Он уже мёртв. Мертвецы в голове. Холодная вода».

Рот старшего левобоко пополз вверх.

Глеб почувствовал проблеск согласия, словно в голове майора вскрылась рана, и гной уносил напряжение и яд, но… не кончался.

А выплеснулся – прямо в рассудок Глеба. Горячим, ярким, жёлто-зелёным.

Глеб вскрикнул, сдавил виски ладонями, страшно выгнулся назад. Его тело дико хрустнуло. Изо рта выплеснулся фонтанчик крови.

– Уйди! – закричал без слов старший. Не просьба… возможно, попытка обмануть себя, улыбку дочери, оправдать, заглушить. Майор жаждал дуэли не меньше, чем человек в капюшоне.

Кожа рвалась багровыми полосами, сухожилия отслаивались от костей, мускулы натягивались и лопались. Глеба словно сломали через колено, но он продолжал висеть в воздухе, скребя по полу носками ботинок.

А потом стало жарко и бело – и больше никак.

Яд чужих мыслей вскипятил мозг, давление алого пара разломило череп на фрагменты – треугольный осколок вспорол кожу под правым глазом, цветом свернувшегося молока.

Лоб младшего ударился об асфальт. Сердце остановилось. По костям и позвоночному столбу прошлось чёрное землетрясение.

Глеб рухнул, и его встретила и приняла тяжёлая вода.

Дуэлянты мысленно шагнули друг к другу в старом туннеле под Эльбой.