Читать книгу Скелеты - Максим Кабир - Страница 14

Они говорили о прошлом. О Варшавцево, странном городе, присобачившемся к трассе. Его скачущих тропках, его резких нырках в балки. Ветер приносит из степи туман, заливает в чашу карьера, и вода становится похожа на чай с молоком. Туман белыми змеями ползает по оврагам, перекидывается через парапеты. Центральная площадь выткана его паутиной, белесый дым окуривает подножье памятника, и серый фасад ДК, и автовокзал, с которого хочется уехать навсегда. Бредущие в потемках торопятся скорей очутиться среди живых. Из рвов вязко тянутся щупальца, норовят схватить за шиворот.

Здесь есть два стадиона, две парикмахерские, туннель, связующий поликлинику и кладбище, и красные ковры на стенах. Здесь люди закупаются к праздникам, пишут стихи, а художественный руководитель Елена Сова – она будет членом жюри фестиваля «Степные строки» – пишет очередное письмо на сайт Государственной Думы: она требует переименовать город, потому что геологоразведчик Н. Л. Варшавцев в Гражданскую войну казнил мирных жителей, степняков, упокоенных в безымянных могилах.

Варшавцев смотрит на деревянный крест за торговым центром. Никто никогда не построит здесь церковь.

– Я был уверен, что к тридцати мы станем звездами.

Они пьют на кухне, виски согревает, умиротворяет. Это жутко уютно: пить и болтать с лучшим другом, когда за окнами вьется туман. Они прислушиваются к паузам между фразами. Им нужно рассказать друг другу о диких и неправдоподобных вещах.

На столе сырная нарезка, лимон, упругие и шероховатые огурчики, оливки (в детстве Андрею казалось, что оливки воняют туалетом). Андрей отыскал на антресоли пластмассовое ведерко и погрузил в него елочку. Укутал ведерко простыней, получился эдакий сугроб.

– Ты и стал звездой, – сказал Хитров.

Ему не хватало этого: обаятельной улыбки товарища, газовой колонки над плитой (она однажды громыхнула так, что Люда или Лида едва не потеряла сознание), ворчливого холодильника.

– Звездой, – горько улыбнулся Андрей, – ты эту дрянь видел вообще?

– Я целевая аудитория.

– Нет, Толька. Не о том я мечтал. Не…

«Не собирался встречать две тысячи семнадцатый в вашей глухомани», – чуть не вырвалось у него.

«Счастливый ты, Толька, – подумал Андрей, – женщина любимая, доченька. И мы с Машей деток планировали завести, и в Прагу смотаться, и черт-те что еще».

Было больно представлять Машиного ребенка, похожего на папочку, на Богдана. Сероглазого, русого. В такие секунды шева возвращалась и вновь ввинчивалась в кишки.

Телефон Хитрова заиграл песню Лу Рида.

– Жена звонит, – извинился Хитров и выскользнул в коридор. Сид Вишес на плакате тоже был родным, из их с Ермаковым общего прошлого.

– Отмечаете? – спросила Лариса.

– Ну, так, по-скромному.

– Отмечайте, не спеши. Юла заснула, а мы с твоей мамой чай пьем.

– Сплетничаете?

– Естественно. Толь…

– Да?

– Расскажи Ермакову про змей.

Хитров вздохнул. И как она себе это воображает? Короче, Ермак, у нас с женой крышу снесло, нам гадюки мерещатся. К гадалке не ходи, решит Ермак, что друг в «Мистические истории» метит.

– Расскажу, – пообещал он. И поплелся на кухню, где Ермаков нарезал яблоко.

– Все нормально? – Андрей оглядел нахмуренного приятеля.

– Да, – неуверенно сказал Хитров. И залпом осушил свою чашку. Заел оливкой.

Андрей ждал.

– Ермак, а ты как считаешь, есть на самом деле что-нибудь такое… необъяснимое?

– Есть, – убежденно сказал Андрей.

«В соседней комнате», – подумал при этом.

– Слушай, – Хитров обвел пальцем подсолнухи на клеенке. – Я тебе про ремонт соврал.

– Любопытное начало.

– Мы к родителям переехали, потому что у нас в квартире…

Челюсть Андрея непроизвольно приоткрылась, и дыхание перехватило. Опережая исповедь, он догадался, что именно намеревается сказать ему Толька.

– …Не знаю, как это назвать. Херня у нас в квартире творится. Плохая херня.

Андрей моргнул, изумленный. Отяжелевшее сердце барабанило в такт с холодильником, жужжащим под лопатками.

– Неделю назад, – продолжил Хитров, поощренный вниманием друга, – Ларе начало казаться, что в доме буянит домовой. – Он смущенно поерзал. – Переключает каналы, книжки переворачивает. Сережки, мол, похитил, она их в мусорном ведре обнаружила. Я ей, конечно, не поверил. Мало ли какая блажь женщине мнится. Насмотрелась «Мистических историй», «Битвы экстрасенсов» на ночь… Ух, – Хитров почесал скулу, – тяжело дается мне разговор.

– Ты продолжай, – попросил Андрей. Его голос вибрировал от возбуждения.

Хитров ожидал немного иной реакции. Он ведь не добрался до главного, а Андрея уже странно колотит.

– В субботу я с репетиции пришел. Юлька спала. Я только на минуту отвлекся, а когда повернулся к ней…

– Что ты увидел? – с нажимом спросил Андрей.

– Змей. Десятки гадюк в постельке Юлы. Андрюха, я их видел как тебя, даже ближе. Желтые и черные змеи. И Юла стояла в кроватке, она не плакала, она, наоборот, улыбалась мне и держала за хвост метровую гадюку. И сейчас самое безумное. Плесни-ка каплю.

Андрей послушно налил виски. Горлышко дребезжало о края чашек.

Жидкость обожгла горло, Хитров прокашлялся. Алкоголь не пьянил, слова давались с трудом.

– Ладно, пофиг! – Хитров махнул рукой. – Заговорила Юла. Она в ноябре пролепетала «мама», и мы чуть от радости не умерли. А в субботу она сказала: «Белая лилия черной зимы». Вот мне, Ермак, она это сказала, вот в эти уши.

– Твоя дочь… – пробормотал Андрей.

– Моя дочь, – запальчиво воскликнул Хитров, – моя семимесячная дочь сказала мне: «Белая лилия черной зимы». Или не она, а то, что ею руководило, понимаешь? Как в «Изгоняющем дьявола». О, черт, как это похоже на бред… но, Андрюха, голос был… знаешь, эта программа в «Гугле», которая озвучивает написанное, неправильно расставляя ударения? Механический, искусственный.

– Белая лилия? Что это – «белая лилия»?

– Ума не приложу, но я слышал, и Лара слышала. Она вбежала в детскую и видела змей. А потом змеи исчезли. – Он подул на ладонь. – Развеялись. И мы посреди ночи поехали к моим родителям.

Андрей схватился за лоб, его взгляд маятником носился по полу.

– Это всё? Змеи и заговорившая Юля?

– Еще кое-что. У нас в группе поет мальчик по имени Платон. И тексты пишет. За полчаса до вот этого… до вот этой дряни он дал мне новый текст. Я позже его прочитал.

Хитров рассказал о стихотворении, о краеведческом увлечении Платона и пропавшей в двухтысячном девушке.

– Лиля Дереш? – Андрей покачал головой. – Впервые слышу. Нам тогда по четырнадцать лет было, мы не водили знакомств с шестнадцатилетними девочками.

– То-то и оно.

Андрей посмотрел на Хитрова сочувственно и ошарашенно.

– Как ты не поседел? Как ты все это пережил, Толька?

– Да не пережил пока, – сник Хитров. – Благо, оно за нами из квартиры не вышло. Ну, то, что там было. Домовой… или… Господи, я бы в жизни тебе не рассказал, но Лара умоляла. Ты же гуру, на чертовщине собаку съел. Так ты мне веришь?

– Верю? – Андрей порывисто бросился к приятелю, вцепился в его плечи и затряс. При этом он улыбался и выглядел совершенно ошалевшим. – Толька! Слушай меня, Толька! Тут, в этой квартире, в бабушкиной спальне, живет привидение.

– Что? – переспросил Хитров.

«Он издевается надо мной? – мелькнула мысль, набухла обидой. – Зубоскалит?»

– Призрак, Толя! Привидение! Богом клянусь!

– Да иди ты, – Хитров сердито оттолкнул Андрея. – Знал же, что высмеешь.

– Толя! – буквально взвыл Андрей. – За мной немедленно!

И, ухая филином и нервно хохоча, он помчался в спальню. Озадаченный Хитров шагал следом.

– Что тут случилось? – захлопал он глазами перед грудой разломанных кассет.

Андрей рассказал. Мама. Утренний поход в туалет. Посторонние звуки. Рука, высунувшаяся из опрокинутого ящика. Дезертирство и учиненный привидением акт вандализма.

Хитров лишился дара речи. Он стоял, таращась на пленку, на обрывки цветных вкладышей. Он бы ни за что не поверил в подобное, если бы не субботний феномен.

– Говоришь, на прошлой неделе началось? – Андрей взбудораженно усмехался. – И мама засекла мою барабашку как раз на прошлой неделе. И у тебя, и у меня дома творится что-то необыкновенное. Твои змеи и мой ненавидящий рок-музыку Каспер. Нам нужно понять! Найти взаимосвязь…

– Вот она. – Хитров указал под ноги. – И вот, – он перевел взор в угол, – и там, возле тумбочки.

– Как я же раньше не заметил, – прошептал Андрей.

Кусочки порванных обложек лежали не хаотично – они образовывали коллаж. Повторяющееся трижды слово. Андрей узнал шрифт. Слог «ли» был взят из названия группы «Алиса», а буква «я» позаимствована у «Гражданской обороны».

«Ли-ли-я». «Ли-ли-я». «Ли-ли-я».

– Это твое имя, да?

Хитров поежился, поняв, что друг обращается не к нему.

– Прекрати, – сказал он, – и пойдем отсюда быстрее.

– Я бы выпил.

– Я тоже не откажусь.

Они вернулись на кухню. Андрей хмыкал и кусал ногти. Хитров оцепенело уставился в одну точку и барабанил пальцами по столешнице.

– Она хочет нам что-то сказать, – резюмировал Андрей. – Эта Лилия, возможно, Лиля, как ее…

– Дереш.

– Да, Лиля Дереш.

– Но почему нам?

У Андрея не было ответа.

Хитров приехал домой на такси в час ночи, стеклянно-трезвый. Забрался под одеяло, Лариса обняла его горячими руками и ласково сказала, что он алкоголик. Он лежал, всматриваясь в темноту, расплющенный путаными мыслями.

На улице Быкова Андрей метался по кровати: у него тянуло ноги, боль ковырялась в мышцах и выкручивала жилы.

Кто-то поскреб дверной дерматин снаружи. Андрей посмотрел в коридор, смутно осознавая, что это сновидение, кошмар.

– Не открывай, ба! – простонал он.

– Спи, внучек, – сказала бабушка, выходя из кухни.

Она клацнула щеколдой, и сжавшийся в постели Андрей различил на пороге темную фигуру.

– Мы вас ждали, – сказала бабушка, отступая.

Человек вошел в квартиру.

«Какой гадкий у него шрам», – подумал Андрей.

– Спи, – приказал человек, и холодные мозолистые пальцы прикоснулись к голой мальчишеской груди.

Бабушка пряталась за спиной ночного гостя.

Андрей спал.