Читать книгу Открытая позиция. Роман с картинками - Максим Лапшин - Страница 4

Выйдя из полицейского участка, Гера остановился на каменных ступенях и подставил лицо солнечным лучам. В участке было сумрачно и прохладно. Одетый в темно-синюю форму инспектор глядел неприязненно, и Гера не мог понять, отчего его руки покрылись гусиной кожей – из-за этого хмурого взгляда или оттого, что на нем была только рубашка с коротким рукавом и хлопковые бриджи. Окно кабинета выходило во двор – ничего, кроме глухой кирпичной стены, за ним не было видно.

«Ментовские учреждения одинаковы по всему свету», – заключил Гера, стоя на нагретых солнцем ступенях. Ему вспомнилось отделение милиции в его родном городе, где он оказался несколько лет назад. Тогда на его глазах у прохожего сорвали с головы ондатровую шапку, и Гера выступал в роли свидетеля. Ему запомнились бесконечные гулкие коридоры, грязная обшарпанная дверь в кабинет следователя и сам следователь, нервный лейтенант без указательного пальца на правой руке.

И вопросы у ментов тоже везде одинаковые: имя, дата рождения, род занятий, адрес проживания, и т. д. и т. п. Даже когда дело доходит до описания происшествия, унылый тон разговора не меняется: с какой целью находились на месте события, знакомы ли с потерпевшим, сознаете ли ответственность за дачу ложных показаний? Вот бы одеть всех легавых в ярко-оранжевую форму, поставить в коридорах отделений автоматы с бесплатной газировкой, а задержанных усаживать в массажные кресла с игровыми консолями и теликом! Тогда бы сразу выяснилось, действительно ли задержанный испытывает угрызения совести, а у фараонов, глядишь, просветлели бы их хмурые лица. А то в кабинетах с видом на кирпичную стену сама жизнь начинает казаться сплошным преступлением. Да, еще задержанного хорошо бы расспросить, как он провел лето, кем мечтал стать в детстве, есть ли у него любимая пословица или поговорка. Разговор в кабинете следует начинать с партии в шашки или домино – на выбор гостя. Ну, а если кто-то решительно против того, чтобы ментовские учреждения имели жизнерадостный вид, тогда включите хотя бы симфоническую музыку и развесьте по стенам кабинетов репродукции мастеров античности и Возрождения. Вот тогда наконец узнаем, действительно ли человеку присуще чувство вины за содеянное или же его раскаяние не более чем результат воздействия на него мрачной обстановки.

Гера не испытывал ни малейшего сострадания к газетчику. Сам виноват. Нечего подставлять голову всему, что падает с неба. Сидел бы себе, не высовываясь, под полосатым навесом, и ухо осталось бы цело. После происшествия у Геры даже поднялось настроение. А что? Случилось нечто скандальное, неожиданное, чего и в помине не было в его крепко связанных с благополучной Барселоной мирных планах. Все началось три месяца назад, когда он решил заделаться дауншифтером. Ему захотелось разбить оковы, сбросить офисный гнет, ликвидировать иерархию, в рамках которой он существовал с первого дня своей трудовой жизни. Рабочая рутина стала попросту невыносимой. Стандартное в таких случаях средство, когда человек меняет место работы и на время отвлекает себя от привычного сценария, его не устраивало.

В мае ему исполнилось тридцать пять. Дата его всерьез озадачила. Большинство ровесников уже выглядели так, словно период поисков и житейских сомнений остался далеко позади. Некогда живые, стройные, бесшабашные знакомые теперь стремительно отращивали животы и разговоры вели сдержанным, подчеркнуто-серьезным тоном. Кто-то нашел себя во втором браке, кто-то выложился в карьерной гонке, наиболее меркантильные корпели над увеличением банковских счетов, и жизнь как таковая была для них ясна и не требовала проверки на подлинность. А Гера почему-то усомнился во всем, что предлагало ему будущее.

Он принял решение полностью расчистить горизонт, не оставить в поле зрения ни одного предмета, навязанного ему рутиной и чужой волей. Обстоятельства позволяли это сделать: он был холост, имел сбережения, знал английский и находился в хорошей физической форме. Он был готов ко всему: от отдыха в благоустроенной Европе до участия в экспедиции по джунглям Амазонки.

То, что ему следует покинуть Москву, не вызывало ни малейших сомнений. Столица с ее шумом была неподходящим местом для переоценки ценностей. Правда, совсем отрываться от цивилизации тоже не хотелось. Именно по этой причине Гера отбросил варианты поездки в Азию и Латинскую Америку.

С детства он любил Киев, но по ящику непрерывно передавали, что на Украине усиливаются антироссийские настроения. Вариант визита к братьям-славянам пришлось забраковать. Месяц назад он впервые побывал в Лондоне. Город ему понравился, но сильных эмоций он там не испытал.

Продолжительное время Герины мысли парили над Калифорнией: Сан-Диего, Лос-Анджелес, Сан-Франциско, но, натолкнувшись на высказывание Витгенштейна о границах языка и сознания, Гера подумал, что стоило бы отправиться не только в географическое, но и в лингвистическое путешествие.

Его манил французский язык: голос Джо Дассена, песни Милен Фармер, вечное и необъяснимое очарование Парижа. Гера направился было в книжный магазин за самоучителем французского, но вдруг услышал в автомобиле дуэт Брайана Адамса с неизвестным певцом, который пел по-испански. Геру поразила экспрессия, которая заключалась не столько в голосе или в манере исполнения, сколько в звучании самих слов, рокочущих, грубоватых. Английская партия колыхалась, как серая простыня, а испанская заставляла сердце учащенно биться. Гера вернулся домой, нашел в интернете плей-лист радиостанции и выяснил, что неизвестного певца звали Нэк. Он был итальянец, записывавший все свои альбомы на родном и испанском языках. Прозвучавшая в машине вещь называлась «Земля и небо», испанская версия.

Через десять дней после увольнения Гера, не поделившись ни с кем своими планами, никем не провожаемый, с полупустым портфелем прибыл в аэропорт Шереметьево, зарегистрировался на международный рейс и легкой походкой вошел в самолет. Новехонький «Аэробус 320» поднял его, и без того парившего над землей, на дополнительные десять тысяч метров. Через три с половиной часа самолет приземлился, а Гера так и остался на седьмом небе. Западная Европа, которая умеет быть одновременно и чинной старушкой, и сексуальной штучкой, приняла его с гостеприимным лозунгом «Bienvenido a Barcelona!⁵». Держа в руке портфельчик, из которого состоял весь его багаж, Гера доехал до станции метро «Площадь Каталонии» и, выйдя на улицу, чуть не задохнулся от восторга.

Он шел наугад, не придерживаясь туристических маршрутов и не занимаясь поиском достопримечательностей. План города, взятый в белой будке с надписью «Oficina del Turismo⁶», открыл только поздним вечером, когда пора было ехать в гостиницу. В первый день не увидел ни храма Святого Семейства, ни Готического квартала, ни набережной с ее аккуратными рядами пальм. Два часа он просидел в неприметном кафе на Гран-Виа и целый час ходил по книжному магазину рядом с Каса Мила. Всюду с наслаждением, с восторженной дрожью слушал, как разговаривают между собой местные, не понимая при этом ни слова. На следующее утро поехал в школу испанского языка, где его приняли в группу для начинающих.

Уроки в школе занимали всю первую половину дня. В два часа Гера обедал и отправлялся гулять по городу. Он редко посещал музеи и выставки, его увлекала простая будничная жизнь. Сидеть на лавочке в парке Сьютаделья, разглядывать публику, в которой перемешаны родители с колясками и туристы со всего света, было намного интереснее, чем сквозь призму художественных творений пытаться увидеть минувшее с давно перемолотыми в прах героями. В один из дней Гера отправился в кино. Он взял билет на испанскую комедию и уселся в первом ряду с баночкой колы в руке. Когда начался фильм, Гера не смог разобрать ничего из того, что говорили актеры, но смеялся вместе со всем залом. Радость и счастье переполняли его.

Спустя месяц на курсах обновился состав студентов. Из прежних остался американец Чарльз, заброшенный в Барселону из Оклахомы с миссионерским заданием от какой-то религиозной организации. Уехала золотоволосая шведка Лола, попрощался с новыми друзьями рослый норвежец Фритьоф, отправился домой в Варшаву смешливый поляк Северин. На смену им прибыли две сестры-болтушки из Швейцарии, Мартина и Алина, монументальный немец Гюнтер и черноокая бразильянка Сильва.

Учиться в новом составе стало еще интереснее. Несмотря на то, что Чарльз частенько сбивался на спанглиш, а Сильва временами путала испанские слова с португальскими, в группе наконец-то зазвучала связная испанская речь. От куцых фраз перешли к диалогам, закрыли темы числительных, названий месяцев и дней недели, артиклей и местоимений. Основательно взялись за главную пружину испанского языка – глагол.

Русских, кроме Геры, на курсах не было. Это обстоятельство его очень радовало. Изучая город и осваиваясь в испанском, Гера не забывал про главную цель своей поездки, с достижением которой не все обстояло благополучно. Сорвав офисный ошейник и сменив переполненную глупостями отчизну на просчитанную, продуманную Европу, Гера ощутил радость полета, но полет этот со временем стал терять высоту. Нервотрепка исчезла, но вместо нее появилась пустота. В голове не возникало новых идей. Гера все чаще ощущал себя частью некой системы, которая складно функционирует вне зависимости от его присутствия. Снова и снова возвращаясь к вопросу, что для него главное и как он собирается осуществлять ту цель, которую еще только предстоит сформулировать, он утыкался мыслью в стену, а взглядом в пустоту. Единственный вопрос, который не волновал его, был вопрос денег. Сбережений хватило бы еще на полгода вольной жизни. За это время он надеялся хорошенько отдохнуть, проветрить голову и разделаться с беспокойством, преследовавшим его на родине.

Нервотрепка так прочно ассоциировалась у Геры с Россией, что он избегал любых встреч с соотечественниками. Заслышав родную речь в магазине или на рынке, уходил, не сделав покупок. Обнаружив, что в кафе зашли русские, внутренне сжимался и начинал уплетать обед с удвоенной скоростью. Затем исчезал, не оставив чаевых из досады, что заведение посещают «наши». Но чаще всего он был не в ладах с самим собой перед сном, когда воспоминания о пролетевшем дне свидетельствовали, что Гера ни на шаг не приблизился к ответу на главный вопрос: куда он направляется со свободой в голове и Барселоной под ногами? В чем заключается отличие между полной свободой и колоссальной растерянностью?

Парадоксальным образом получалось, что за приятно проведенным временем как раз и стоит та самая пустота. Через какое-то время из этой пустоты полезли вечные вопросы бытия, которые Гера всегда считал признаком тупика. На горизонте замаячило отчаяние. Тогда вместо того, чтобы сражаться с упрямыми «кто я», «зачем все» и «что есть истина», Гера редуцировал ползущую из пустоты нечисть и получил простое решение, с которым можно было сладить в реальной жизни. Загадок из разбитого магического кристалла насыпалось – целый мешок! Гера их тщательно перебрал, отсеял несущественную мелочь, выстроил причинно-следственные связи и установил, что вся мировоззренческая проблематика сводится к одному единственному фундаментальному вопросу: чем заниматься? На какое-то время ему стало легче дышать. Горизонт расчистился. Гера грыз испанский, намереваясь не останавливаться до тех пор, пока не одолеет без перевода «Сто лет одиночества» или «Улей».

Закончился август, жара спáла. Гера побывал в Валенсии. Там ему понравился парк, расположенный в бывшем русле реки. Он проходил под старинными мостами и ощущал себя кораблем, который заходит в долгожданную гавань. В один из дней решил поднять железный занавес, опущенный после отъезда из России, и позвонил Андрею, бывшему коллеге.

– Ты где? – поинтересовался Андрей.

– В Барселоне.

– Давно?

– Уже третий месяц.

– Отдыхаешь?

– Отдыхаю.

– Красавчик. А у нас тут такое творится!

– Послушай, у меня к тебе будет одна просьба – о работе ни слова!

– Хорошо, как знаешь. Ты надолго в Испании?

– Еще не решил. Виза до конца декабря.

– Не скучно там? Испанцы вроде не слишком веселый народ.

– Нормальный. У меня тут пара неплохих знакомых.

– Серьезно? И кто они?

– Одного зовут Человек-Ветер.

– Как?

– Человек-Ветер.

– Полезное знакомство. Кстати, знаешь, что я думаю? Нам скоро всем может понадобиться его помощь. Потому что еще чуть-чуть, и задует так, что полетят клочки по закоулочкам! Надвигается катастрофа, без шуток. Никто из нашего брата не уцелеет! Так что пора учится летать быстрее ветра.

– Не понимаю, о чем ты.

– Да как о чем! Ты что, действительно не в курсе дел? Даже новости не читаешь?

– Не читаю. Я же говорю – отдыхаю. И прошу тебя…

– Ну, знаешь… Мне бы твое спокойствие.

Разговора толком не получилось. Одного пучило от жутко важных новостей, другой упорно не желал слушать о бизнесе. В офисе всегда что-то происходит. Пробежал слух о возможном поглощении компании – вот и готова тема для разговоров на целую неделю. На ресепшене появилась новая девочка с третьим размером под блузкой – новость мирового масштаба. Однако звонок навел Геру на одну не слишком приятную мысль. Получалось, что он не просто отдыхает, не заглядывая ни в телек, ни в газеты, а повернулся задом ко всему обществу. Хотя в то же время он продолжает пользоваться благами, которые это общество производит. Какая-то стариковская роль! И что с того, что это роль обеспеченного и любознательного старика? Не рано ли тебе отправляться на покой, Герард Александрович Сердцев?

Во что бы то ни стало следовало найти новую точку приложения своих усилий. Испанский язык – это хорошо, но что дальше? Как ни крути, а обучение – процесс потребления, и в этом смысле мало чем отличается от еды или шопинга. За столом насыщается твой желудок, в учебном классе – интеллект. Пора было задуматься о производственной фазе.

Утром того дня, когда газетчик потерял свое ухо, Гера проснулся в отвратительном настроении. Помимо того, что во сне что-то непрерывно взрывалось и падало, откуда ни возьмись возникло чувство жуткой подавленности. Такие беспричинные провалы Гера, считавший себя эмоциональным человеком, предпочитал пережидать сидя в глухой обороне. Следовало неторопливо спуститься в холл, съесть в гостиничном кафе яичницу, выпить чашку кофе, а потом вернуться в номер и, завалившись с книжкой в постель, никуда весь день не выходить. Рано или поздно депрессия отступит, и беззаботная улыбка вернется на свое законное место. Но тут Гера вспомнил, что именно сегодня в школе намечено занятие по субхунтиву, наиболее таинственному явлению испанской грамматики. Поэтому он не стал раскисать, оделся, спустился, съел, запил и отправился дальше. По дороге увидел, как машина сбила собаку. Здороваясь на входе с ресепшионисткой, заметил ее заплаканные глаза. На перемене стал свидетелем того, как Чарльз вдребезги разбил, уронив на кафельный пол, новенький смартфон. Похоже, что весь мир в этот день зациклился на дурных событиях. После занятий Гера решил спрятаться от разгневанной фортуны где-нибудь в малолюдном уголке. Крыша Каса Мила показалась ему подходящим местом, к тому же он там еще ни разу не был. Купив билет, Гера зашел в лифт, поднялся на самый верх, и через автоматические двери попал на крышу. Побродив среди каменных изваяний с формами такими же загадочными, как испанский субхунтив, решил позвонить Андрею.

Судя по загробному голосу собеседника, легко было понять, что день сплоховал не только в Барселоне. На вопрос: «Как поживаешь, старина?», Андрей ответил:

– Катастрофа. Все, как я и предполагал.

– Что случилось?

– Сегодняшний день войдет в историю. И знаешь, далеко не лучшим образом. Два черных вторника у нас уже были, сегодня, похоже, третий.

– Постой! Ты, кажется, забыл о моей просьбе.

– О какой еще просьбе?

– Мы не говорим о работе!

– Не говорим о работе? Не знаю, насколько это сегодня возможно. Я, кажется, даже во сне теперь буду бредить работой.

– Во сне делай, что хочешь, а наяву давай поговорим о хорошем. У меня, кстати, тоже сегодня не слишком симпатичный день. Утром видел, как собаку переехало машиной.

– Боже, Гера, да ты в каких-то розовых облаках витаешь! Тут весь мир летит в тартарары, а он – собаку переехало!

– Собаку все-таки жалко. Она тоже была частью мира. А если говорить об облаках, то они здесь не розовые, а сливочные. Очень пышной формы. И одно действительно недалеко, прямо над головой.

– Ты там что, на пляже валяешься?

– Нет, ты же знаешь, я к пляжам равнодушен. Забрался на крышу. Тут есть одна замечательная крыша, с нее восхитительный вид на Барселону.

– Не дразни меня! Я тоже, черт возьми, хочу смотреть на Барселону, а не на эти проклятые мониторы. Задолбала работа! Одни нервы. Слушай, а может забить на все и рвануть к тебе в Барселону?

– Приезжай! Будем вместе учить испанский. Через месяц заговоришь, как Сервантес. И с Человеком-Ветром тебя познакомлю.

Они заговорили о том, как здорово было бы встретиться в Испании, вместе погулять по Барселоне, напиться вина в ресторане с видом на Средиземное море, скататься на Ибицу, посетить Музей Сальвадора Дали… Но вскоре Андрей вспомнил, что обещал жене и дочке поездку на Красное море в ноябре. Барселона в семейные планы никак не укладывалась. Да и что он скажет дома? Решил снять стресс, отдохнуть от работы, а заодно и от вас, родные мои? Скандал. Развод. В общем, не получится. Как-нибудь в другой раз. Потом. В следующей жизни.

Спрятав телефон в карман, Гера нахмурился. То, что происходило на работе и о чем неоднократно пытался поведать ему Андрей, все же вызывало интерес. В России у него осталось одно дело, которое Гера начал и не завершил, рискнув довериться обстоятельствам. Чем неожиданнее были обстоятельства, тем любопытнее мог оказаться результат. Трудно было поверить в очередной черный вторник, в особенности зная привычку Андрея сгущать краски, но все же не мешало держать руку на пульсе и хотя бы изредка заглядывать в газеты или интернет. Но как же отдых? Как быть с запретом, который Гера со злорадным удовольствием наложил на офисную рутину и все, что с ней связано?

Не зная, как разрешить возникшее противоречие, Гера достал из кармана монетку. Выпадет орел – значит, следует пойти в киоск за свежим номером «Экономиста», решка – беззаботные каникулы продолжаются. Интересно узнать, что думает случай по поводу добровольного отлучения от мировых проблем. Гера щелкнул пальцами, и как только монетка упала на ладонь, показав гирлянду звезд и флаг Евросоюза – орел – он понял, что не хочет идти в газетный киоск, не хочет покупать ни «Экономист», ни «Бизнес Уик», не желает слушать язык чисел, графиков и экономических терминов. Он так счастлив в своем иберийском раю, на далеком каталонском берегу, в милой Барселоне, что предпочтет роль изгоя, тем более, как ни крути, она не вечная. Разозлившись на глупый случай, на Андрея, на тускло-желтую монетку, на себя самого за то, что позволил сомнениям развернуть флаги, он швырнул монетку вниз и принялся рассматривать воздвигнутую на крыше гигантскую каменную гребенку, напоминавшую строй безруких богатырей в остроконечных шлемах. Монетка улетела, чтобы вскоре вернуться – и не в одиночку, а в компании с моложавым, перетянутым ремнем и портупеей полицейским.

Чем грозит покушение на ухо газетчика, в полиции не сказали, но Гера догадывался – скорее всего, вышлют из страны и аннулируют шенгенскую визу. В таком случае переезд в любую из соседних стран ему заказан. Возвращаться в Россию? Ни в коем случае! В паспорте стояла британская виза, достижения в испанском позволяли задуматься о далеких и заманчивых краях – Венесуэла, Аргентина, Чили. Хорошо быть свободным человеком с суммой средств, достаточной для любого путешествия! Счастлив тот, кому хоть однажды в жизни удалось исполнить роль вольного стрелка! Да здравствует круглый земной шар с бесконечным простором обитаемой суши на нем!

На набережной Гера уселся на террасе туристического ресторанчика с видом на Аквариум и принялся рассматривать стоявшие у причалов яхты. Подошел официант, улыбчивый юноша с блестящими от геля черными волосами. Гера заказал бокал сангрии и окинул взглядом террасу. За одним из столиков сидела пожилая пара – мужчина с мясистым лицом в очках на шнурке и его спутница с пышной седой прической, похожей на облако с размытыми краями. За другим столом – молодая мама с двумя детьми. То мальчик, то девочка по очереди съезжали со стульев и начинали ползать по полу на четвереньках. Мать вскакивала и водворяла детей на место.

Больше в заведении никого не было. В последние дни туристов сильно поубавилось, всего неделю назад Гера прогуливался здесь, в Старом порту, и видел заполненные посетителями залы ресторанов. Но сезон заканчивался – на календаре было начало октября.

Официант принес сангрию. Бокал оказался размером с небольшой аквариум, и плавающие в вине кусочки ананаса, яблока и апельсина напоминали разноцветных рыбок. Гера сделал глоток и подумал, что ему будет жаль покидать Испанию. Может, все еще обойдется? Выяснится, что газетчик – нелегал или что он вел торговлю без лицензии? Тогда безухий сам пустится в бега, не дожидаясь, пока ему восполнят моральный и физический ущерб. А без пострадавшего полиция не сможет предъявить обвинение.

По тротуару вдоль террасы сутулый латиноамериканец катил двухколесную тележку, направляясь к небольшой площади, где торговали сувенирами. Гера вновь посмотрел на стоящие бок о бок яхты. Одна была парусная, все остальные – моторные. По широкой палубе парусного судна ходили в закатанных до колен штанах матросы, время от времени задирая головы к мачтам и небу. Остальные яхты напоминали закрытые с ночи модные магазины. Застывший фейерверк роскоши и великолепия.

Одно из моторных судов привлекло внимание Геры больше остальных. Нижняя часть корпуса была битумно-черного цвета, чернее, чем волосы официанта. По всей длине яхтенного низа лениво скользили солнечные блики. Окна белоснежной надстройки были выполнены из зеркальных стекол такого же непроницаемо-черного цвета. По верхнему краю борта шла красновато-древесная окантовка, а над ней – золотистые поручни. В целом яхта напоминала игрушечную модель – хотелось вытянуть руку, взять ее двумя пальцами и поднести к лицу, чтобы хорошенько рассмотреть со всех сторон.

Гера сделал пару глотков вина. Холодная сангрия приятно освежала и наполняла тело легкостью, а голову дурманом. Молодая мама заплатила по счету и направилась к выходу, волоча за собой упирающихся детей. Старички продолжали сидеть, тихо переговариваясь. На дальнем конце террасы появились новые посетители. Гера не стал их рассматривать. Он выудил из бокала кусочек ананаса, разжевал его и принялся пропускать через фруктовый фильтр струйки вяжущего напитка. Когда в винном аквариуме осталось меньше половины, руки и ноги стали невесомыми, а зрение обострилось настолько, что Гера смог прочитать названия яхт, стоявших у причала, он стал произносит вслух: «Princess Valentina», «Air», «Kokomo», «Habibti⁷». Последнее название было написано латиницей, стилизованной под арабскую вязь. Имя яхты с черным корпусом разобрать не удалось, и Гера окрестил ее «глянцевой штучкой».

Официант принес счет на пятнадцать евро. Гера молча выругался. За три-то месяца пора бы научиться обходить туристические заведения стороной!.. Оставив два евро сверх счета, он вышел из ресторана. Его прилично пошатывало. Старательно обогнув газон с цветами, он пересек пешеходную дорожку и оказался на причале. На минуту задержался у «Принцессы Валентины», разглядывая сервированный роскошной посудой стол на корме и напольные вазы с изображениями драконов по краям кормовой площадки. Затем двинулся дальше и напротив «глянцевой штучки» прочитал на заднем борту ее название – «No Escape».

За дверьми, отделявшими палубу от салона, раздались голоса. Двое мужчин громко вели беседу на незнакомом Гере языке. Черные непроницаемые стекла дверей скрывали говоривших. Половинка зеркальной двери бесшумно открылась, и на палубу вышел коренастый крепыш лет пятидесяти в белом кителе с незажженной трубкой в руке. Он строго посмотрел на Геру, примял большим пальцем табак и, достав из кармана белых брюк зажигалку, закурил. Гера поприветствовал его на испанском.

Крепыш молча кивнул в ответ и выпустил изо рта струйку табачного дыма.

– Красивое судно, – продолжил Гера.

Крепыш покачал головой. Ткнув себя в грудь мундштуком, он произнес: «Dutch⁸». Гера перешел на английский. По-английски крепыш разговаривал достаточно бегло. Звали его Хук, он был капитаном яхты.

– Любите плавать? – поинтересовался Хук.

– Не знаю. Ни разу не выходил в море, – ответил Гера.

– Как так? – удивился капитан. – Все испанцы – прирожденные мореплаватели.

– Я не испанец, – рассмеялся Гера. – Я тут на отдыхе.

– Откуда вы? – деловито поинтересовался капитан.

– Из России.

– О, Россия! – воодушевился Хук и выпустил паровозную струю дыма. – Я знаю, Россия – богатая страна! У русских много денег, и они покупают дорогие, хорошие яхты. Я очень хотел бы поработать с русскими клиентами!

– А как насчет этой яхты? – спросил Гера, указывая на корму «No Escape». – Кому она принадлежит?

– Не могу сказать.

– Понимаю. Но сколько она стоит, это не секрет? Русскому по карману? – продолжил Гера.

Хук задумался, не обращая внимания на шутливый тон своего собеседника.

– На эту тему нужно разговаривать с владельцем, – наконец сообщил он. – Без его разрешения я даже не могу пригласить вас на борт. Но даю слово, яхта очень хорошая. Двадцать шесть метров, два двигателя по две тысячи сил каждый, роскошные каюты. Максимальная скорость – тридцать три с половиной узла! Серьезное, достойное судно. Хотите, я поговорю с владельцем – возможно, он заинтересуется вашим предложением.

Гера хотел было сказать голландцу, что он ничего не предлагает, что у него и в мыслях не было прицениваться к яхте – к этой или какой-нибудь другой – но ему вдруг показалось забавным, что его принимают за одного из тех русских мотов, которые слоняются по всему миру и играючи приобретают то здесь, то там яхты, спорткары, пятизвездочные отели, коллекционное шампанское, футбольные клубы – и все по баснословным ценам. Он решил поддержать игру и сказал капитану, что пользоваться услугами посредников обычно не в его правилах. Хук несколько обиделся на «посредника» и, скосив темно-кофейные глаза вверх и в сторону, сердито пыхнул трубкой. Затем попросил у Геры визитку.

– Что? Вам нужна моя визитка? – переспросил Гера, презрительно скривив рот. – Пардон, но я не какой-то сраный клерк из офиса. Я свободный художник. К черту визитки!

Разговор закончился тем, что капитан записал номер Гериного мобильника в своей крохотной записной книжке, которая целиком уместилась на его широченной ладони. Гера дождался, пока записнушка исчезнет в кармане белых брюк, попрощался с капитаном и зашагал прочь, стараясь не шататься – его по-прежнему штормило после гигантского бокала сангрии.

У сувенирных рядов он достал телефон, набрал номер и без приветствия сказал в трубку: «Сеньора Корона, давай встретимся». В трубке что-то затараторили, но Гера отстранил телефон от уха и с улыбкой проводил взглядом симпатичную девушку в легком платье, под которым виднелись контуры нижнего белья. Снова приблизив трубку, он сказал: «Я еду», – и нажал «отбой».

Через двадцать минут Гера вылез из такси на одной из улиц района, где проживают дамы нетребовательных нравов. Около подъезда серого четырехэтажного дома с маленькими окнами нажал кнопку с номером квартиры. Ему открыли, не спрашивая. По истертым ступеням он поднялся на последний этаж и толкнул входную дверь справа от лестничного пролета. В нос ударил густой аромат восточных благовоний. «Сеньора Корона!» – позвал он, стоя в коридоре, заставленном вещами, среди которых преобладал обветшалый цирковой реквизит. Тут были два одноколесных велосипеда с покрытыми пылью рулями, на вешалке висел плащ со звездами, местами оборванными, а на полу у стены стоял ящик, судя по размерам и отверстиям в боковинах, тот самый, в который укладывают человека, прежде чем распилить его пополам.

В коридор выходили двери трех комнат. В одной жила сеньора Корона, в другой ее подруга по цеху сеньора Розетта, а в третьей – не кто иной, как великий маг и волшебник, чародей в третьем поколении, единственный из смертных, заглянувший за грань реальности, знаменитый чтец мыслей на расстоянии, несравненный Дариус Бестиариус. Все, что касается Дариуса, Гера в очередной раз прочел на афише, прикрепленной к двери комнаты мага. На афише стояла дата пятилетней давности.

«Примчался, чокнутый русский!» – прозвучало у Геры над самым ухом.

Он обернулся. Сеньора Корона неслышно вышла из ванной и встала рядом с ним, растягивая на пальцах резинку для волос. На ней был блестящий халат из золотисто-серебристо-рубиновой ткани, а ко лбу был приклеен красный кружок конфетти.

«Ты мешаешь мне медитировать», – сказала сеньора Корона и пошла по коридору, раскачивая бедрами так, что задела прислоненный к стене велосипед. Гера последовал за ней в комнату. Там было все по-прежнему. На стене висел коврик с изображением Будды в цветах, рядом – постер группы «Металлика». Низкий столик около бугристого дивана был уставлен баночками с косметикой и бронзовыми фигурками кобр, слонов и обезьян. Половину стены напротив дивана занимал громоздкий шкаф, так густо обвешанный одеждой снаружи, что самого шкафа почти не было видно. Сеньора Корона уселась на диван, подогнула под себя ногу и убрала со лба выбившуюся прядь крашеных волос.

– Расценки изменились, – сказала она, испытующе глядя на Геру. – Теперь в полтора раза дороже.

– Ты грабительница, сеньора Корона, – ответил Гера и сел на диван напротив нее. – Впрочем, это только разжигает мой интерес. Ладно, согласен. Доставай.

Сеньора Корона наклонилась и вынула из-под дивана коробку с шахматами. Она высыпала фигуры в диванную ложбинку, установила клетчатую доску на твердой плоской подушке и напомнила:

– Сегодня моя очередь играть белыми.

– О’кей, – согласился Гера и принялся выстраивать на доске фигуры.

Сеньора Корона справилась с расстановкой первой и, дождавшись, пока Гера закончит, выдвинула вперед королевскую пешку.

За игрой Гера рассказал сеньоре Короне историю отрезанного уха. Одновременно с ходом слона на g4 он посетовал, что его могут выслать из страны, и тогда их сегодняшняя шахматная партия окажется, увы, последней.

– Не волнуйся, тебя не вышлют, – успокоила его сеньора Корона. – Тебя посадят за решетку. Года через три мы продолжим игру. Главное, не забыть счет. Напомни, чтобы я записала. Бумажку уберу вон в ту шкатулку.

Гера произвел короткую рокировку.

– Как ты думаешь, в испанской тюрьме очень плохо? – спросил он.

– Не знаю, – сказала сеньора Корона и двинула в атаку коня. – Если хочешь, могу поинтересоваться.

– У кого?

– У Дариуса. Он отсидел пять лет.

– Вот как! За что?

– Нанесение тяжких телесных. Избил воздушного гимнаста – сломал ему восемь ребер, откусил палец и еще пробил голову.

– С ума сойти! Чем бедняга-гимнаст так перед ним провинился?

– Он клеился к его ассистентке Читололе. Тебе шах!

– Жуткая история! А знаешь, что мне подумалось? Ведь иллюзионист за решеткой – это, пожалуй, самый худший из когда-либо демонстрировавшихся фокусов.

– Как сказать. Для Дариуса гораздо хуже было узнать, что пока он парился на нарах, Читолола спелась с тем самым гимнастом. Правда, когда Дариус вышел, она к нему вернулась, но, увы, ненадолго. Его не взяли обратно в цирк, он оказался не у дел, а ей хотелось и новых платьев, и новых выступлений. Так она познакомилась с Магнифико Хефе, старым конкурентом Дариуса.

– Бедный Дариус! Стоило ли ломать человеку ребра, чтобы лишний раз убедиться, что мир полон коварства и женских измен. Сеньора Корона, кажется, ты загнала меня в угол…

– Не кажется, а загнала. Забыл, с кем имеешь дело? Сдавайся!

– Нет, я еще немного потрепыхаюсь. И чем теперь занят Дариус?

Сеньора Корона усмехнулась.

– Неужели не догадываешься?

– Ни малейшей идеи.

– Он сутенер.

Гера присвистнул.

– Вот так финал цирковой карьеры! Не слишком здорово для чародея в третьем поколении.

– Старый дурень еще надеется вернуться на арену. Поэтому мы и живем среди циркового хлама. Вчера Розетта разбила в коридоре ногу об ящик, будь он неладен! Тебе, Гера, мат.

Сеньора Корона отпустила головку белого ферзя и взялась за пилочку для ногтей. Гера три раза мягко хлопнул в ладоши.

– Блестящая комбинация, сеньора Корона, мои поздравления! А я сегодня как-то не в ударе, – сказал он и полез в карман за деньгами.

– Может, хочешь еще чего-нибудь? – спросила сеньора Корона, не отрывая взгляда от краешка розового ногтя.

Гера застыл с рукой в кармане.

– Чего именно?

– Что-нибудь на десерт, – усмехнулась она и отвела в сторону полу халата. Гера увидел под ним черный треугольник волос и жирные складки живота.

– Нет, спасибо. Может быть, в другой раз. Я не в настроении, – ответил Гера, протягивая ей сложенную пополам купюру.

– Да ты вечно не в настроении. Впрочем, это твое дело. Лучше посмотри-ка сюда! – сказала сеньора Корона, сминая в пальцах взятую у Геры купюру и упрятывая ее в кулак. – Дариус научил меня одной штуке!

– Только, пожалуйста, без пиротехники, – попросил Гера, скосив глаза на раскачивающийся у его носа кулак. – Не хочу уйти от тебя с подпаленными бровями.

– Дуй! – приказала сеньора Корона, тряся кулаком в воздухе.

Гера тихонько дунул.

– Сильнее! – вскрикнула сеньора Корона, подпрыгнув на диване.

Гера набрал полные легкие воздуха и дунул так, что у него на мгновение потемнело в глазах. Кулак разжался, ладонь была пустой.

– Блестяще! – похвалил Гера и резко дернул рукав золотисто-серебристо-рубинового халата вниз, обнажая руку сеньоры Короны до локтя. Он был уверен, что на запястье или чуть ниже на руке прикреплена резиночка, и за ней – деньги. Но ни денег, ни резиночки под халатом не было. Трюк оказался не так прост. Гера нагло запустил руку в рукав халата, пошарил там, приподнял бедро сеньоры Короны и даже заглянул ей в разрез халата, но нигде не смог обнаружить исчезнувшую бумажку.

– Ловко! – воскликнул он. – Где же деньги? Ты куда их дела? Признавайся!

– Денежка исчезла, – спокойно сказала сеньора Корона, глядя на Геру с пророческим прищуром густо накрашенных глаз. – И тебе, Гера, нужно исчезнуть. Иначе засадят тебя, сладкое сердце, в кутузку, и тогда прощай веселая жизнь! И шахматы.

Она подошла к окну и включила электрический чайник на подоконнике. Предложила Гере каркаде, но Гера отказался. Чад ароматических палочек вызвал у него головную боль и, попрощавшись, он поспешил выйти на улицу. Покидая обитель двух проституток и отставного фокусника, он вдруг отчетливо осознал, что принятое им три месяца назад решение сменить обстановку, пожалуй, послужило достижению поставленной цели. Барселона, курсы испанского языка, шахматный турнир с бывшей чемпионкой женской гимназии, а ныне – впрочем, тут можно не продолжать, – и вот теперь этот бедный газетчик… А что если это только начало и, если он вовремя не остановится, дальше пойдет такое, что не привидится даже в фантастическом сне? Вдруг впереди его действительно ждет суд, приговор, тюремная баланда и мрачные сокамерники с наколками «Vida dura⁹» на фалангах волосатых пальцев? Вот так прогулка в Европу! От таких мыслей Гере стало жутковато, но он сказал себе стоп, не дрейфь, положись на свою интуицию, она подскажет, когда сворачивать весь этот пиренейский балаган. Главное, внимательно слушать внутренний голос и следовать его распоряжениям.

После душной комнаты и проигранной партии у Геры туманилось в голове, и он решил пройтись пешком, чтобы проветриться и поглазеть на вечернюю жизнь города, такого знакомого и в то же время до странности ему чужого.

В ту самую минуту, когда в Барселоне завершилась шахматная партия, продолжившая серию игр, начатую Герой и сеньорой Короной еще в середине августа, Анна под шум толпы шла через здание вокзала Чаринг-Кросс, увлекая за собой сиреневый чемодан на колесиках, а Стивен беззвучно плакал, запершись в кабинке уборной на восемнадцатом этаже офисного здания в лондонском Сити. В одном кулаке он сжимал мокрую от слез бумажную салфетку, в другом – обручальное кольцо своей супруги, уверенно шагавшей в тот момент через здание вокзала. И был еще некто Марк, мужчина с красивыми кудрями, в которых начинала пробиваться первая седина. Этот самый Марк сидел сейчас в удобном кресле, потирая руки в предвкушении приятного вечера, хотя, откровенно говоря, в последнее время у него было больше поводов для беспокойства, чем для радости, как в ближайшей, так и в отдаленной перспективе…

Пружина истории сжималась, невидимо для всех четверых – неумолимо, с упрямой настойчивостью и с неотвратимыми последствиями.