Читать книгу Забытые гробницы. Тайны древнеегипетского некрополя - Максим Лебедев - Страница 4

Почему Гиза?

Намерениям отечественных египтологов выйти за пределы кабинета не способствовала ни политическая обстановка в Советском Союзе, ни финансирование гуманитарных областей науки. Разумеется, организация любой экспедиции за рубежом связана с многочисленными трудностями и значительными денежными вложениями. Советским историкам, занимавшимся Египтом, осталось довольствоваться лишь редкими выездами в страну их научных устремлений. Например, специалист с мировым именем О. Д. Берлев посетил Египет лишь один раз – в качестве туриста.

С распадом СССР ситуация несколько изменилась: выезды за границу никто не запрещал, но должного финансирования не появилось. Ученые по мере возможности старались работать в зарубежных библиотеках, выезжать на раскопки в Египет с иностранными археологическими исследовательскими группами. Однако для создания собственной миссии от руководителя требовалось провести восемь сезонов полевых работ в Египте в составе уже сложившейся экспедиции. В итоге к 1995 году благодаря сотрудничеству с французской миссией в Саккаре (Луврский музей) сотрудница Института востоковедения РАН Э. Е. Кормышева накопила требуемый египтянами опыт, и начались поиски, сначала на бумаге, вероятных мест для раскопок.

Сказать, что в Египте можно копать везде и найти памятники древней цивилизации, – это ничего не сказать. Зарубежных и национальных археологов можно встретить не только в долине и дельте Нила, работы также ведутся в пустынных местностях и оазисах. Однако памятники так называемой пирамидной зоны, то есть территории, где возведены царские пирамиды, особенно привлекательны для исследователей. Более того, раскопки в удаленных местностях – в Восточной или Западной пустынях, дельте Нила – сопряжены со значительно большими финансовыми затратами из-за трудности организации и ведения работ (требуется доставка воды в пустыню, круглосуточная откачка грунтовых вод в дельте и тому подобное). Поэтому иностранные миссии в первую очередь стараются получить участки ближе к Нилу – в долине. Они в основном давно поделены между ведущими научными институтами и музеями мира. Значимость и удобство Гизы в этом отношении не поддаются сравнению. Гиза с ее пирамидами и Сфинксом – место паломничества египтологов. Вести раскопки на ее территории – все равно что в России исследовать Московский Кремль или Новгородский Детинец – и престижно, и удобно из-за близости городской инфраструктуры.

«А что, территорию Гизы не поделили между археологами?» – спросите вы. Конечно, поделили – в настоящее время между Министерством туризма и древностей Египта (до 2011 года – Высшим советом по делам древностей Египта) и американской экспедицией Гарвардского университета и Бостонского музея изящных искусств (подробнее о «разделе» Гизы мы расскажем ниже). Однако министерство имеет право по своему усмотрению лишать археологической концессии или выделять участки для работ из своих фондов.

Так получилось, что египтяне, по старой памяти[4] неравнодушно относившиеся к русским египтологам и русским вообще, сами предложили нашим ученым выбрать в Гизе гробницу для ее исследования и дальнейшей научной публикации.

Теперь дело оставалось «за малым» – найти в Гизе гробницу, не полностью исследованную и не опубликованную, не принадлежащую другой концессии и не заполненную археологическими находками.

«Как это?» – вновь спросит уважаемый читатель. Дело в том, что многие гробницы Гизы, особенно в центральной части, за Сфинксом, под потолок завалены предметами, найденными в ходе раскопок египетского археолога Селима Хассана в первой половине XX века. Места в специализированных хранилищах для них не хватает, вот и стоят такие памятники на неопределенное время закрытыми для доступа исследователей.

Подходящий по всем критериям объект нашли после длительных изысканий. Им стала высеченная в скале гробница Хафраанха.

Но перед тем как перейти к рассказу об исследовании, вернемся в начало XX века и посмотрим, как происходил «раздел» Гизы и что за этим последовало.

Раздел Гизы

В 1902 году Гастон Масперо, на тот момент глава египетской Службы древностей, стремившийся упорядочить археологические раскопки в Египте, выступил с инициативой выделять иностранным миссиям территории для профессионального научного изучения и дальнейшей публикации результатов раскопок. Гизехский некрополь – один из самых желанных участков наряду с Долиной царей – разделили на три концессии: немецкую, американскую и итальянскую. Начальники экспедиций – Людвиг Борхардт (он представлял на переговорах Георга Штайндорфа), Джордж Райзнер и Эрнесто Скьяпарелли, собравшись в знаменитом отеле «Мена Хаус» по соседству с пирамидами, тянули жребий. В цилиндр Скьяпарелли поместили клочки бумаги с написанными на них названиями частей Гизы. Вынимала судьбоносные бумажки миссис Райзнер. В результате итальянцы получили доступ к пирамиде Хуфу (Хеопса), немцы – к пирамиде Хафра (Хефрена) и части Западного некрополя, а американцы – к пирамиде Менкаура (Микерина), Восточному некрополю и оставшейся территории Западного некрополя. Только центральная часть некрополя (к западу и к югу от сфинкса) и собственно Великий Сфинкс пока оставались вне зоны раскопок. Такой порядок работ должен был позволить исследовать огромное древнее кладбище как единое целое.

Американская экспедиция Гарвардского университета и Бостонского музея изящных искусств, возглавляемая Дж. Райзнером, приступила к раскопкам сразу – в 1902 году. Ученые исследовали гробницы-мастабы царских родственников и высших чиновников на Западном плато Гизы. Эта часть некрополя начала застраиваться одновременно с возведением пирамиды Хуфу. Сооружение гробниц происходило по единому плану, и весь кладбищенский комплекс продумывался заранее. В результате он представлял собой памятник с правильной планировкой: одинаковые по размеру и форме мастабы стояли на равном расстоянии друг от друга, разделяясь неким подобием улиц. В отдельных гробницах были похоронены дети царя Снофру, то есть сестры и братья Хуфу. Так, мастаба G 4140 принадлежала царевне Мерититес, а G 4240 – царевичу Снофрусенебу. На Западном плато похоронили также и детей Хуфу, например, гробница G 1225 принадлежала его дочери, царевне Нефертиабет.

Итальянская археологическая миссия во главе с Эрнесто Скьяпарелли, директором Туринского музея, только начала работы, но почти сразу сдала свой участок в Гизе, и он также достался американцам. Произошло это потому, что в 1904 году в Фивах, на участке итальянской концессии в Долине цариц, обнаружили гробницу Нефертари – жены Рамсеса II. Саму гробницу, вырубленную в скале, разграбили еще в древности, но ее стены были оформлены превосходно выполненными рельефами и росписями. Все силы итальянцы бросили на Фиванский некрополь, а от участка в Гизе отказались.

План Гизы с указанием места расположения зоны концессии Российской Западное археологической плато экспедиции Института востоковедения РАН

Немецкая экспедиция начала работы в своей части некрополя лишь в 1909 году. Уво Хёльшер, которому Людвиг Борхардт перепоручил раскопки в Гизе, выбрал для изучения пирамидный комплекс царя Хафра, состоящий из припирамидного (верхнего) и долинного (нижнего) храмов. Целью его исследований стали архитектурные особенности храмов и их художественное оформление. В 1910 году работы закончили. Пришедший на смену Хёльшеру новый глава немецкой экспедиции Герман Юнкер в 1912 году приступил к исследованию мастаб Западного плато, поделенного между ним и американцами. Работы были прерваны в 1914 году в связи с началом Первой мировой войны и возобновились лишь в 1925 году, продолжившись изучением мастаб Западного плато. Раскопки длились десять лет, до 1935 года. С тех пор немцы в Гизу не возвращались, а с началом Второй мировой войны вообще лишились концессии.

С 1920-х годов в Египте начался подъем национальной археологии. Появились археологи-египтяне, воспитанные иностранными специалистами. Местные ученые приступили к самостоятельным раскопкам, в том числе и в Гизе. Ярким представителем первого поколения египетских исследователей стал Селим Хассан, который с 1922 по 1938 год возглавлял экспедицию Каирского университета и египетской Службы древностей по изучению пирамиды Хуфу. В 1929 году он начал раскопки центральной части Гизы, где были выявлены небольшие мастабы и скальные гробницы чиновников и жрецов эпохи V–VI династий. Кроме того, он исследовал пирамиду царицы Хенткаус I и близлежащее поселение, включавшее жилища жрецов, занимавшихся отправлением поминальных культов в гизехских храмах и гробницах. Окончив раскопки Центрального плато в 1935 году, Хассан уже в следующем сезоне приступил к исследованию Сфинкса и прилегающей к нему территории, длившимся до 1938 года.

Николай Мельников и Александр Флоров

Случаются удивительные совпадения, свидетельствующие, что история развивается по спирали. За шестьдесят лет до начала нашей экспедиции, в совсем другую эпоху, в Гизе под руководством Дж. Райзнера уже работали русские. Это были двое эмигрантов, на которых держалась значительная часть документации американской экспедиции: иллюстратор Николай Мельников (Nicholas Melnikoff) и инженер Александр Флоров (Alexander Floroff, возможно, Флёров). Мы очень мало знаем как об их жизни до Гизы, так и о том, что случилось с ними после. Однако их вклад в изучение Восточного некрополя трудно переоценить.

Мельников и Флоров присоединились к экспедиции Райзнера в 1930-х годах (Флоров – с 1934 года) и работали в ней, вероятно, вплоть до смерти великого американского археолога в 1942 году.

Флоров создавал для раскопов системы опорных точек с помощью метода триангуляции, вычерчивал планы и архитектурные разрезы, сводил планы раскопанных объектов. Собственно, он отвечал за фиксацию архитектуры, проверял чертежи коллег и готовил комментарии по архитектурным вопросам для Райзнера. Именно Флоров подготовил генеральные планы Восточного и Западного некрополей, которыми и по сей день пользуются все исследователи Гизы, включая, конечно, и нас.

Мельников отбеливал чертежи соотечественника, рисовал керамику и находки, копировал рельефы и надписи, а в свободное время делал художественные наброски. Объем проделанной ими работы вызывает искреннее уважение: несколько сотен архитектурных чертежей, почти триста листов с рисунками находок и прорисовками рельефов. Долгие годы работы в Гизе в коллективе бостонской экспедиции позволили Мельникову и Флорову приобрести уникальный опыт. Увы, в те непростые времена он был потерян для отечественной египтологии.

Сегодня чертежи Флорова и рисунки Мельникова могут вызывать вопросы у архитекторов или эпиграфистов, но они выполнены в соответствии со стандартами египетской археологии того времени. Русские эмигранты застали завершение эпохи великих открытий в Нильской долине, навсегда став частью истории того героического времени. Американские фотографии сохранили их облик: добродушный, спокойный Флоров и почти всегда серьезный, худощавый и загорелый Мельников.

К сожалению, преемственности с той эпохой не получилось, и российской экспедиции в Гизе пришлось учиться на собственных ошибках. Но все же как-то приятно и уютно осознавать, что многие гробницы, раскопанные американцами за два поколения до нас и находящиеся сегодня на территории концессии ИВ РАН, впервые измеряли, чертили и описывали наши соотечественники.

О судьбе Мельникова после Гизы нам пока ничего не известно. Судя по всему, он остался в Египте. В общем склепе под русской часовней на кладбище греческого православного монастыря Святого Георгия в Старом Каире, где также упокоился русский египтолог Владимир Михайлович Викентьев, есть краткая надпись без дат и подробностей: «Мельников Н. Л.»[5]. Тот ли это Мельников?

Об Александре Флорове известно больше. В 1950 году он связал свою судьбу с эпиграфическими исследованиями Восточного института Чикагского университета в Луксоре[6]. В частности, он работал в качестве художника в Карнаке[7] и заупокойном храме Рамсеса III в Мединет Абу[8]. Не исключено, что он был занят и на других американских проектах.

Свой последний сезон в Луксоре Флоров провел в 1964–1965 годах, после чего ушел на пенсию[9]. Известно, что в начале 1970-х годов пожилой Флоров (Флёров) заведовал библиотекой в «русском клубе» на улице Имад эд-Дин в Каире[10]. Неподалеку от склепа, где похоронен Мельников, есть отдельная могила, принадлежащая Флорову Александру Викторовичу. Он скончался 25 октября 1979 года, дожив до девяноста одного года.

Есть ли хоть какая-то связь с теми временами? Очень хочется верить, что да. Ведь в сфере науки каждый исследователь стоит на плечах предшественников. В 1936 году инженер Александр Флоров, эмигрант, навсегда лишившийся Родины, начал делать план часовни Кахерптаха в Гизе (G 7721). Все поясняющие подписи к плану были на английском языке. Через восемьдесят лет эта гробница оказалась передана в российскую концессию. В 2017 году наш архитектор, который в год смерти Флорова только научился ходить, закончил план часовни Кахерптаха. Все подписи на этот раз были на русском.

Часовня скальной гробницы Кахерптаха в Гизе (G 7721)

4

Именно первый русский египтолог В. С. Голенищев основал в 1924 году кафедру египтологии в Каирском университете, где потом преподавал другой русский египтолог, В. М. Викентьев, и, конечно же, еще сильны воспоминания о помощи Советского Союза в строительстве Высотной Асуанской плотины и ряда заводов.

5

Сведения о захоронениях собраны на сайте Генерального консульства России в Александрии: https://alexandria.mid.ru/russkie-zahoronenia-v-egipte (дата обращения: 10.04.2020). Беляков В. В. Приютила Африка Жар-птицу. С. 202. Подробнее о В. М. Викентьеве см.: Томашевич О. В. Слово о Владимире Викентьеве (по материалам Архива ГМИИ им. А. С. Пушкина) // Древний Египет. Язык – культура – сознание. По материалам египтологической конференции 12–13 марта 1998 г. М., 1998. С. 255–285.

6

Чикагская эпиграфическая школа по праву считается одной из лучших в мире. Эпиграфический проект в Луксоре начался в 1924 году и продолжается по сей день. Чикагский дом в Луксоре – одно из самых любимых мест для встреч среди египтологов: там есть отличная библиотека, там же устраиваются и самые веселые вечеринки. Сегодня коллектив эпиграфического проекта в Луксоре активно продвигает в жизнь «цифровую эпиграфику», обводя рельефы и росписи на электронных планшетах по выровненным цифровым или оцифрованным фотографиям. А тогда, во времена Флорова, художники чикагской школы копировали рельефы по распечатанным снимкам, великолепная детализация которых достигалась за счет использования широкоформатных камер с размером кадра порядка 20 × 25 см.

7

См., например: Oriental Institute Epigraphic Survey. Reliefs and Inscriptions at Karnak. Vol. III. Chicago, 1954; Oriental Institute Epigraphic Survey. Temple of Khonsu. Vol. 2: Scenes and Inscriptions in the Court and the First Hypostyle Hall with Translations of Texts and Glossary for Volumes 1 and 2. Chicago, 1981.

8

Oriental Institute Epigraphic Survey. Medinet Habu. Vol. V: The Temple Proper. Part. I: The Portico, the Treasury, and Chapels Adjoining the First Hypostyle Hall with Marginal Material from the Forecourts. Chicago, 1957; Oriental Institute Epigraphic Survey. Medinet Habu. Vol. VII: The Temple Proper. Part. III: The Third Hypostyle Hall and All Rooms Accessible from It with Friezes of Scenes from the Roof Terraces and Exterior Walls of the Temple. Chicago, 1964; Oriental Institute Epigraphic Survey. Medinet Habu. Vol. VIII: The Eastern High Gate with Translation of Texts. Chicago, 1970.

9

Nims Ch. F. The Epigraphic Survey // Oriental Institute Annual Report for 1964/1965. P. 21.

10

Беляков В. В. Приютила Африка Жар-птицу. С. 197.