Читать книгу Пасисяки Пукк - Максим Малиновский - Страница 4

– Где дедовский фонарь? – Направился к кладовке Пасисяки. – Схожу на эти чёртовы болота!

Найдя его в кладовке и положив в небольшую дорожную сумку, Пасисяки нацепил на голову старенькую кепку, напялил слегка потёртую плотную толстовку, которая уже была ему немного мала, взял садовые перчатки (других не было) и вышел на улицу, громко хлопнув зачем-то входной дверью.

Ночные рельсобусы ходили по кольцевому маршруту каждые полчаса (сюда также выводили составы с двух других линий, которые ночью не обслуживались) – это было удобно для всех работающих до глубокого вечера и ночи местных, так как можно было доехать до любой части города. Кольцевая же охватывала окраины города и лес с северной части Токсикотно.

Остановка и улицы были пустынными. Пасисяки задумчивым и одновременно печальным взглядом окинул соседские дома – в некоторых ещё горели огни: кто-то мыл посуду или читал книги, а в некоторых уже господствовала темнота, и люди погрузились в сон. У Тёти Гены Аркадьевича, например, свет на ночь вообще не выключался никогда – он всё переживал за своих кошек, чтобы им было видно, куда ступать.

В доме, что на углу улицы, кто-то еле слышно свистел тоскливую мелодию на флейте. Пасисяки узнал эту мелодию, это была народная песнь камыша, который мечтал стать серой мышью15. Эту песнь местные пели в основном тогда, когда очень грустили.

Показался рельсобус.

Ехать Пасисяки нужно было на край города к выходу в лес.

Всю эту дорогу шофёр состава то и дело поглядывал из кабины на Пасисяки в салонное зеркало заднего вида, так как тот был единственным пассажиром, да и выглядел как балбес в своём одеянии.

Проезжая мимо мэрии, Пасисяки увидел Лавандыша и ещё нескольких местных, облачённых в специальные ярко-зелёные рельсовые костюмы рабочих, которые наносили разметку на пешеходном переходе жёлто-рунным цветом.

«Говорил же ему, что ярко-белой краской красить надо! Не послушал меня, лавандовый пень! Не видно же их жёлто-рунную разметку на мостовой!»

Доехав до нужной остановки – у чёрта на куличках – Пасисяки приготовился выходить, а шофёр, увидев это, просунул голову в салон и басом произнёс:

– Парень, тебе точно здесь выходить?

– Да-да, тут! – Пасисяки сильнее надвинул кепку на глаза.

– Ну, смотри! – сказал шофёр вдогонку уже выходящему из салона Пасисяки, закрыл двери и помчал свой рельсобус дальше по маршруту.

Как только гул от состава стих, Пасисяки пошёл в лес, уходя в сторону от рельсовой дороги.

Вот скрылись позади кучно стоявшие приграничные домики местных, растворились последние освещавшиеся улочки, стихли городские звуки, мощёная дорога сменилась земляной; стали различимы угуканье филинов и хруст веток, по которым не спеша ползли по своим делам хамелевоны16; и наконец густыми деревьями лес замкнулся за спиной Пасисяки.

Направляя во все стороны луч от фонаря, Пасисяки соображал, что ему сейчас делать и куда идти.

– Так, нужно найти сухое дуба-дубой. – Всё дальше и дальше уходил вглубь леса Пасисяки, осторожно раздвигая ветки и трусливо вздрагивая каждый раз при очередном угуканье.

По мере приближения к болотам, а их характе́рный запах местным ни с чем не спутать, Пасисяки стал увязать своими белыми (но грязными) кроссовками в почве и мху.

«По кой чёрт я не переобулся в сапоги? – обращался сам к себе Пасисяки и тут же сам себе отвечал: – Да потому, по-видимому, что нет у меня сапог!»

Теперь весь лес слышал чавканье его кроссовок.

Уткнувшись непосредственно в болото, Пасисяки остановился. В свете фонаря оно казалось ему живым: покачивались на ветру бесконечные камыши, на которых верхом сидели квакающие голубоглазые жабы, тростниковая трава обнималась с илом и опавшими с небольших деревьев листьями, занесённых сюда ветром, филины лупоглазили теперь не столько на хамелевонов, сколько на Пасисяки, дуба-дубой, прораставшие рядами почти у са́мого берега, шелестели своей листвой и поскрипывали ветками, вода по центру болота слегка побулькивала.

– Гм, нет нигде ни одно сухого дубо-дубой! – Вертел фонарём Пасисяки по полосе деревьев. – Так, а у бабушки в дневнике что́ написано, что надо высохшее дерево искать?.. Нет здесь сухих дуба-дубой!.. Может, рядом с обычными посмотреть?

Он направился к деревьям, которые в темноте ночи казались гигантами.

Порыскав вокруг них и не найдя ничего похожего на «коралловый кустышник» размером с ладонь ребёнка, Пасисяки призадумался: «Либо я ищу бабушкины фантазии, либо я ищу не там, где нужно!»

Он стал вертеть фонарём в разные стороны: «О! А что там за поляна посреди болота?»

Луч искусственного света выхватил вдалеке небольшой островок с кучей коряг, деревьев и, как Пасисяки на мгновение показалось, грудой мусора.

Он решил добраться до этого островка и углубился в болото.

«Надо вспомнить, что там ещё бабушка писала… гм… под сухим дубо-дубой, прозрачного, кажись, цвета, размером вроде с голову, тьфу! нет, не с голову, с руку ребёнка… или младенца?.. не, кажется, ребёнка… потом что-то про „осторожно копать корни“…» – бубнил себе под нос Пасисяки, зайдя уже по грудь в прохладную воду, заставившую его перекоситься.

Осторожно передвигаясь по дну болота мелкими шажками, Пасисяки, словно птица-балерун17, потихоньку приближался к этому мелькнувшему во свету́ островку.

– Главное – идти прямо не сворачивая, тогда жижа на дне болота будет держать свою упругость, – повторял Пасисяки слова, которые вдалбливали здесь всем со школьной скамьи.

Мимо пролетел филин и громко угукнул.

– Брысь отсюда! – рявкнул на него Пасисяки и проводил его лучом света фонаря.

Филин отлетел поодаль, затем сделал пару кругов и, видимо, затаив обиду на такой нерадушный приём, резко спикировал на голову Пасисяки, содрав одним движением своих когтистых лап с его головы кепку.

– Ай-ай-ай!!! – завопил Пасисяки, прикрывая лысую голову и роняя при этом фонарь в болото. – Только не это!!!

Он без промедления окунулся с головой в зелёную воду и, нащупав дедовский фонарь, вынырнул обратно. Теперь тот снова был у него в руке, но на этот раз не хватало очков на носу – они остались в мутной воде. Пасисяки выругался и стал беспорядочно шарить руками по воде вокруг себя. Отыскав очки, он, встряхнув оправу и протерев стёкла, надел их на свой большой круглый нос, а затем посмотрел на фонарь – к счастью, тот продолжал светить.

Чуть пройдя ещё вперёд, Пасисяки обнаружил, что почти добрался до заветной суши.

Хлюп!

Хотя его ноги ещё продолжали находиться в воде, Пасисяки прижался пузом-грудью к долгожданно-твёрдой почве островка.

Пока он, дрожа всем телом от холода, кряхтя и сопя, выползал на сушу, то обнаружил, что правая кроссовка оказалась безвозвратно утерянной в жиже болотного дна.

– Паскудный филин!! – прокричал в темноту Пасисяки. – Чтоб ты подавился этой потной кепкой!!

Поднявшись на ноги, убрав тину с головы и кувшинки с лица, Пасисяки, осмотрелся.

Островок напоминал те места, что оказываются на поверхности после отлива болот. Тут были и буреломы, все покрытые илом, и липкая трава-болотка18, и куски каких-то досок, явно прибившихся от жилищ местных, и сухие колючие тростники вперемешку с гуляй-камышом, и высохшие деревья разных размеров.

На последних Пасисяки остановил свой взгляд, медленно выхватывая фонарём из темноты их очертания.

– Уж не сухие ли это дуба-дубой? – раскрыл от удивления рот Пасисяки, запрокидывая голову. – Прямо как на картинках школьных учебников!

Деревья больше напоминали этакую винтовую лестницу, состоящую из сложно сплетённых между собой веток.

Пасисяки подошёл к ним вплотную и прикоснулся к их коре. В отличие от живых деревьев, сухие дуба-дубой показались ему слишком упругими на ощупь и достаточно полыми на стук. Он потрогал ветки – слишком ломкие – хрустят при лёгком касании.

Вдали послышалось угуканье.

«Жуёт, наверное, мою кепку, паразитина!» – подумал Пасисяки, продолжая топтаться у сухих деревьев: – Так, сухие дуба-дубой я нашёл, теперь надо найти этот кустышник-хоххотышник.

Пасисяки опустился на четвереньки и стал ползать у высохших корней некогда могучих деревьев. Так как одна нога у него была без кроссовка, а носок сильно порван, то Пасисяки то и дело больно укалывался ступнёй о различные торчащие ветки-щепки.

Подсвечивая себе фонарём, он рылся в сыром песке в поисках мелкого растения, но его пальцы упирались либо в небольшие камни-ракушки, либо в ил, либо в мох, либо во всё те же ветки-щепки.

Проползав на карачках и исколов ногу-руки в кровь, Пасисяки распластался звёздочкой на песке и, глядя в ночное небо, чуть не заплакал от обиды:

– Ничего нет! Никакого кустышника и никакой Хоххоты! Ноль! Пусто! Ни-че-го!

Ночное небо одухотворённо мерцало своими далёкими от Волшебствони звёздами и не спеша гнало небольшие, но тёмно-густые облака куда-то вдаль.

«Лежать мне бы сейчас в тёплой постельке и ни о чём не думать…»

Неожиданно фонарь замерцал, сообщая, что заряд батареи пребывал на исходе.

Испугавшись остаться в кромешной темноте, Пасисяки, забыв про всё, поспешил обратно. Он осторожно сполз в болото, прикрыв на всякий случай лысину свободной рукой от злопамятного филина, и аккуратно засеменил по дну, приговаривая: «Главное – идти прямо не сворачивая, тогда жижа на дне будет держать свою упругость».

Выбравшись полностью на сушу, хромая, Пасисяки пошёл в сторону просеки.

И как только оставалось пройти какой-то десяток шагов, батарейка фонаря полностью разрядилась, и кругом воцарилась кромешная тьма. К горлу Пасисяки подступил большой ком, который он попытался проглотить, но тот предательски застрял где-то посередине.

Пасисяки стоял в тишине и всматривался в лес в надежде, что глаза немного привыкнут к темноте и помогут ему пройти оставшееся расстояние, но ничего не получалось. Тогда он решил идти строго вперёд, куда шёл ранее с работающим фонарём, выставив руки впереди себя.

Теперь ему были страшны не столько филины, сколько мысль заблудиться в лесу и остаться тут до рассвета (светает летом в Волшебствони в начале девятого часа утра, а сейчас было примерно полшестого).

Делая осторожные шажки, Пасисяки почувствовал, как у него от страха дрожат поджилки.

«Переждать тут, под деревцем? – мелькнуло у него в голове. – А вдруг филин мне в лысину вцепиться или цапнет за нос?»

В этот момент в небе показался луч белого света. Он скользнул по верхушке деревьев, затем стал медленно опускаться на просеку. Свет становился всё ярче и ярче, и вот – он уже осветил почти весь лес.