Читать книгу Сэлмен - Максим Разумников - Страница 3

«Религия – общечеловеческий навязчивый невроз». Зигмунд Фрейд

01

Глаза Сэлмена покрывала темная пелена, плотная и липкая, как смола. До него доносился отдаленный гул – голоса страждущих мужчин и женщин сливались в единую ритмичную мелодию, на их фоне тихо, едва слышно солировал плач ребенка. Голоса стремительно приближались, пока из единого потока не вырвался искаженный, но единственно понятный голос:

– Проснись! Скорей… Что-то случилось!

Веки Сэлмена медленно приоткрылись, и он понял, что на его глазах бинтовая повязка. Не задумываясь, он резко сорвал ее, но тут пожалел, —свет флуоресцентной лампы обжег глаза. На миг ослепнув, Сэлмен вновь попытался приоткрыть веки, на этот раз как можно медленней. Картинка перед глазами была размытой, словно он глядел сквозь липкую пленку, в то время как голова раскалывалась, и это было в сто раз хуже, чем в похмелье. Он только что очнулся, сознание было затуманено, а память расплывчата и ненадежна.

Сэлмен предположил, что он под воздействием какого-то наркотического препарата. Он не чувствовал своего тела, и от сильного головокружения не мог сфокусироваться на одной точке, но сквозь расплывчатое изображение ему удалось разглядеть темный силуэт человека. Неизвестный вышел, оставив дверь распахнутой. Значит, я в помещении, подумал Сэлмен и, глубоко вдохнув, почувствовал острый запах медикаментов. Наверняка какая-то больница…

Он попытался встать с кровати, но непослушные ноги подкосились и он рухнул на пол, к счастью, ничего не почувствовав. В мозгу, как в плохом монтаже, пронеслось – только что он сидел на кровати, а вот уже лежит лицом вниз на холодной кафельной плитке. Собравшись с силами, он медленно, с большим трудом пополз в сторону двери, стараясь не обращать внимания на мерзкие запахи и липкий от грязи пол.

За дверью открылся длинный коридор. Опираясь о стены узкого коридора и кряхтя от напряжения, Сэлмен поднялся на ноги. Зрение постепенно прояснялось. Казалось, он способен разглядеть картинку в конце коридора: там точно был фонтан и бродили люди. Звуки их разговоров доносились отголосками эха, блуждающего между стен коридора.

Что теперь? Куда идти? Фонтан выглядел как единственный логичный выбор, там должен быть кто-то, кто наверняка объяснит, что, черт возьми, происходит…

И так, опираясь то на одну стену, то на другую и покачиваясь, он направился туда, где звучали человеческие голоса. Достигнув края узкого хода, Сэлмен попал в просторный круглый зал с высоким сводчатым потолком, украшенным лепниной, благодаря которому здесь была прекрасная акустика. Резвящиеся струи фонтана освежали воздух в помещении, наполняя его влагой и даря прохладу. Сэлмен пытался разглядеть находившихся здесь людей: кто-то стоял, разглядывая потолок, иные блуждали кругами, держась за голову и уткнувшись в пол, будто пытаясь вспомнить что-то чрезвычайно важное. Время от времени кто-нибудь резко останавливался, прижимая указательный палец к нижней губе, словно бы что-то поняв, а потом, вновь это позабыв, продолжал наворачивать круги. Подойдя к фонтану, Сэлмен смог разглядеть его великолепные очертания в древнегреческом стиле и цветную мозаику с пестрыми узорами. В центре возвышалась мраморная статуя в виде гигантского волка, из пасти которого лилась вода. Несмотря на глубокие трещины, избороздившие всю древнюю конструкцию, фонтан все-таки был в прекрасном состоянии. Затем Сэлмен с интересом стал разглядывать высокие викторианские окна, – но они были такими грязными, что сквозь стекла невозможно было ничего рассмотреть. Погруженного в изучение старинного интерьера Сэлмена вдруг кто-то тронул за плечо. Он обернулся и увидел низкорослого лысого мужчину среднего возраста. Из его полураспахнутого полосатого халата выглядывал большой волосатый живот, как-бы державшийся на резинке крошечных красных трусиков. Лысый изобразил кривую улыбку и спросил пьяным голосом:

– Извините… Вы случайно не видели мою маму? Она сказала, что скоро вернется вместе с папой…

Сэлмен оторопел от такого странного вопроса и удивился еще больше, когда в ту же секунду мужчина резко развернулся и продолжил свой путь по кругу, подпрыгивая на одной ноге и насвистывая известную детскую песню «Лондонский мост падает».

– Интересно… – прошептал Сэлмен. А голос лысого зазвучал в его голове, как запись на заезженной пластинке: «Мою маму… Вы не видели мою маму… Она сказала… Она сказала, что вернется… Мою маму… Вы не видели… Видели…?». Это сумасшествие прервал резкий скрип – под сводами зала раздались звуки старого патефона, сквозь треск которого пробивалась музыка, то крутилась пластинка с песней Фрэнка Синатры «Nature boy» («Простой парень»). Сэлмен всегда любил эту песню, она пробуждала в нем нечто сентиментальное, как отголоски чего-то давно забытого, но образы чего возникают, как воспоминания о прошедшей осени в конце студеной зимы. К сожалению, место, где он находился, полностью разрушало всю магию песни, и этот жуткий диссонанс вызывал невольное чувство тошноты. В поисках хоть кого-то более адекватного среди окружающих Сэлмен обратил внимание на девочку с длинными золотистыми волосами и милым кукольным личиком, стоявшую подле того самого проигрывателя. Ее лицо было очень знакомо, но он не мог вспомнить, откуда мог ее знать. Девочка обеими руками обнимала нечто, похожее на младенца. Подойдя поближе, Сэлмен разглядел в ее руках огромного плюшевого медведя, в пушистую бурую шерсть которого так и хотелось запустить руки, чтобы ощутить пальцами нежный пышный мех. Но больше восхищали в нем потрясающе реалистичные глаза. Выдающаяся работа мастера, восхищенно подумал Сэлмен. Такие делают только на заказ. Наверняка такой шикарный медведь стоит немалых денег.

– Простите, юная мисс, вы не подскажете, где я нахожусь? – Обратился Сэлмен к девочке с максимальной деликатностью, на которую был способен.

Та, распахнув огромные мерцающие глаза, взглянула на бледное лицо незнакомца.

– Что?! – Ее высокий чистый голос звучал как-то особенно странно в этой гнетущей атмосфере, словно прекрасный белый тюльпан, вдруг выросший на туманном болоте, продираясь тонким стеблем сквозь густой кустарник.

– Где я? Что это за место?

– Это прекрасное место для таких, как мы! – Провозгласила юная мисс тоном, в котором чувствовалась абсолютная уверенность в правоте этого факта.

– Таких, как кто? Я только что пришел в себя и не имею понятия, что это за странное место и как здесь очутился. Я лишь хочу выбраться отсюда как можно скорее.

– Я! Я! Я! – Послышался насмешливый крик одного из шатающихся по залу.

Лицо девочки сморщилось, она пыталась сдержать подступившие слезы.

– Тебе не понравилось наше гостеприимство? Что было не так? Почему ты не хочешь остаться? Это из-за музыки, которую я включила?

– Нет-нет, не из-за музыки… Это прекрасная песня, мне очень понравилась. – Он всеми силами пытался успокоить девочку, не доводя до слез, которые в любой момент готовы были хлынуть у нее из глаз, но где-то внутри другая часть Сэлмена не понимала, какое ему вообще до нее дело.

– Пойми, это не мой дом, – отчаянно пытался объяснить он ей. – Не то чтобы мне здесь неуютно, просто я не имею никакого отношения к этому месту…

Девочка густо покраснела, по еще щекам ручьями текли слезы:

– Как ты можешь такое говорить?! Мы ведь так долго тебя ждали!

Я, конечно, не механик, но что-то мне подсказывает, что в этой светлой головке явно не хватает несколько болтиков, подумал Сэлмен.

– Кто – вы?! – Уже почти умолял ее Сэлмен, подняв к лицу дрожащие руки, словно пытаясь прочесть на них ответ. – Ты здесь единственный человек, который способен хоть как-то общаться. Все остальные здесь какие-то душевнобольные, которые даже не осознают, что вокруг них существует целый мир! – Посмотрев на рыдающую девочку, Сэлмен тут же пожалел о сказанном. Она громко выла, бормоча что-то и захлебываясь слезами. Он разобрал лишь:

– Т-ты не п-понимаешь…!!!

– Прости, я не… я не хотел… – Оправдывался Сэлмен. – Погоди… Эй-эй! Что ты делаешь?!

Девочка бросила плюшевого медведя на пол, вонзила ногти в глаза и одержимо царапала их, пока не потекла кровь, словно красные слезы, капли которых покрыли пятнами ее белую накидку.

Сэлмен резко схватил ее за окровавленные руки, хотя она судорожно пыталась дотянутся ими до глаз. Вот же больная! В это мгновение где-то сзади раздался сильный треск. Не успел Сэлмен обернуться, как что-то обрушилось с потолка, и среди ужасного грохота можно было расслышать резкий удар со щелчком, словно раздавили гигантского таракана. Обернувшись, Сэлмен увидел огромную бетонную глыбу в кругу раздробленного шахматного пола и осколки люстры, сверкающие в луже крови. Вся эта экспрессивная композиция походила на распустившийся цветок. Вскоре к центральному фрагменту присоединились и другие части потолка, отваливаясь один за другим по периметру всего зала и обрушиваясь на головы людей. Возникшая паника, истошные крики, хруст костей и вид людей, превратившихся под обломками в расплющенное мясо, – вся эта ужасная картина словно загипнотизировала Сэлмена. Он неподвижно наблюдал за происходящим, совсем забыв об инстинкте самосохранения. Из глубокого транса его вывело ощущение что кто-то дергает его за штаны, – это был тот самый плюшевый медведь сумасшедшей девочки.

– Мать честная! Что это такое?!… – Сэлмен резко отпрыгнул назад, размахивая руками.

– Иди за мной! Я помогу тебе выбраться, – произнес медведь голосом мальчика переходного возраста, у которого ломается голос, он уже был слегка хриплым, но еще не до конца настроенным, все еще колебавшимся между высокими и низкими тонами. Факт существования говорящего медведя мог бы показаться Сэлмену даже забавным, если бы не был столь пугающим на фоне окружающей обстановки. Это вызывало в нем странные смешанные чувства, повергающие его в дрожь. Он заставил себя взглянуть в зеленые стеклянные глаза медведя, протягивающего лапу.

– Ладно, давай…

Медведь молча схватил его за руку и потянул за собой в сторону высоких окон, где стоял дубовый шкафчик в стиле арт-нуво. Сэлмен был твердо уверен, что все это жуткий бред, но все же бежал за медведем, уворачиваясь от падающих обломков и перепрыгивая через обезображенные трупы. В конце концов, эта плюшевая игрушка сейчас была его единственным спасением. При приближении к шкафчику выяснилось, что это очень странный устаревший ламповый телевизор, такого Сэлмену не приходилось встречать даже в раннем детстве. Маленький выпуклый экран, встроенный в деревянный корпус и обрамленный позолоченным металлом, составлял лишь одну шестую часть от размера всего аппарата, а сбоку зачем-то был приделан заводной рычаг. Теперь он точно был уверен, что никогда не встречал таких телевизоров, если вообще его можно так называть.

– На кой черт присобачили заводной рычаг к телевизору?! – Сэлмен провел указательным пальцем по пыльной дубовой поверхности. Но все сомнения рассеялись, как только маленький экран загорелся со звуком электрического щелчка, за которым последовал тонкий свист. Все, что он проецировал, был белый фон с рябью.

Будучи мальчиком, он любил наблюдать за белым фоном, резвящимся на экране ненастроенного бабушкиного телевизора, иногда ему удавалось разглядеть в нем силуэты каких-то предметов или даже человеческих лиц, и он часто задумывался: было ли все это плодом его воображения, либо телеантенна каким-то мистическим образом умудрялась ловить волны иного мира?

Сэлмен не мог себе этого объяснить, но был уверен, что фон на экране этого телеаппарата был другой, не как в детстве, в нем было что-то странное. Он наблюдал за беспорядочным движением белых, серых и черных точек, метавшихся по экрану как муравьи по сахару. Внезапно их этого хаоса всплыло изображение изящного женского лица, – и как внешность той странной девочки с медведем, так и лицо женщины показалось ему весьма знакомым. Интересно, откуда я ее знаю? Сэлмен всматривался в проступающие сквозь точки черты лица. Что это? Дежавю?

– Хэй! Ты там, ты что, заснул?! Давай крути рычаг! – приказным тоном закричал медведь. Сэлмен оторвал взгляд от экрана, посмотрел на грозного мишку и снова повернулся к телевизору – но лицо девушки уже исчезло. А, может, его там и в помине не было?!

– Черт, – Сэлмен протер глаза.

– Скорей же!!! – Нетерпеливо прокричал медведь. Инстинкт самосохранения вновь взял верх, и Сэлмен принялся крутить большой заводной рычаг обеими руками, так как механизм очень плохо поддавался. Сэлмен и сам не понимал, как все это связано с его спасением. То ли он до сих пор еще не пришел в себя после пробуждения, то ли находился в состоянии шока, но он почему-то доверял этой говорящей плюшевой игрушке и беспрекословно исполнял ее приказы.

Наконец, услышав громкий щелчок, Сэлмен отпустил рычаг – и тот начал мерно крутиться в обратную сторону. Из аппарата, как из музыкально шкатулки, зазвучала колыбельная музыка, а на экране возникли картинки: сперва это были бессмысленно мелькающие фрагменты старой, поврежденной, черно-белой пленки. Затем разрозненные отрывки сформировались в короткие ролики, которые прокручивались в обратном порядке: качающиеся качели на детской площадке; стрелки старой часовни, которые крутятся в другую сторону; капли дождя восходят в темное небо, высушивая за собой асфальт и крыши домов; мертвый серый голубь, лежащий в луже крови, открыл глаза, задергался, вся кровь всасывалась в него, а затем резким движением его подбросило в небо, и он исчез из виду.

Колыбельная и картинки слились в его сознании в единое целое, приобретая форму трехмерной картинки, глубину которой возможно узреть лишь при определенном ракурсе и настрое мысли. Сэлмен чувствовал, что может лишь протянуть руку – и она погрузится внутрь экрана, ощущая ласковый уличный ветерок. Картинка словно расширялась за пределы экрана, – и он вдруг осознал, что так оно и есть, и это никакой не мираж. Через считанные секунды границы кадра уже достигли человеческих размеров, проглотив целиком телеаппарат и захватив часть пола. Изображение остановилось на изображении детской площадки. Сэлмен отступил назад – но там все еще сверху падали обломки, люди метались в поисках спасения, несколько трупов лежали с проломленными черепами – эти люди моментально скончались на месте, другие медленно умирали под обломками, кто-то полз прочь со сломанными ногами, оставляя за собой кровавый след, словно некто неведомый вел широкой кистью по холсту. Были и те, кто пытался разбить окно, – но за стеклом была стальная решетка. Тех, кому все-таки удалось добраться до коридора, где находился единственный выход, смерть настигла у самого порога: обрушившийся потолок засыпал их камнями, полностью перегородив проход и заодно лишив единственного шанса на спасение всех, кто еще оставался в зале. Из-под обломков разрушенного фонтана во все стороны била вода, размывая лужи крови.

Тем временем Медведь, не говоря ни слова, уже прошел сквозь ставший огромным экран и очутился по другую сторону. Сэлмен сперва даже не поверил своим глазам. Но медведь уже покрылся черно-белой рябью и слился с картинкой, двигаясь наоборот, как и все вокруг него. Он махал лапами и кричал что-то неразборчивое – так как и слова его звучали наоборот.

Возможно, это выход, подумал Сэлмен. Но куда он меня заведет? Черт, что за неуместные вопросы, когда ты в безвыходном положении? Но пока логика еще хватала его за руки, не позволяя ему следовать за говорящим медведем в это потусторонность черно-белого экрана, Сэлмен вспомнил фразу, которую часто повторял его отец:

– Вся жизнь – говно, а мы можем лишь выбирать, чтобы наступать на менее свежее.

В детстве Сэлмена забавляли такие странные размышления о жизни, но теперь он все больше осознавал, каким несчастным человеком был его отец на самом деле. И для себя решил, раз он и так по уши в дерме, а по ту сторону экрана оно казалось намного суше, чем здесь, то выбор очевиден.

– Ладно, зайду я в этот чертов экран, – пробурчал он в полном смятении и уже было протянул дрожащую руку к экрану, когда вдруг вспомнил себя в бою на Голанских высотах, когда они преодолевали минное поле: солдаты понимали, что назад пути нет, потому что численность врага в тылу намного превосходила число бойцов их маленького взвода. – За мной! – Скомандовал Сэлмен, едва дотронувшись до светящегося экрана. Затем резко сунул руку внутрь и ощутил пронзающий до костей холод.

– За тобой… Да за тобой я пойду хоть на край света! – Произнес молодой Дрейк. Его лицо было покрыто грязью и запекшейся кровью. Он побежал сквозь высокую траву, обгоняя Карла.

Сэлмен понял, что уже не сможет вытянуть руку назад, экран крепко схватил ее, втягивая за ней, все сильнее и сильнее, и все тело. Сэлмен с удивлением разглядывал свою руку – она уже наполовину обесцветилась, ее словно окунули в холодный гель, а на коже чувствовались легкие покалывания. Тело Сэлмена уже наполовину погрузилось в экран, – и тогда остальная его часть, словно кто-то придал ему ускорение, влетела в экран с огромной скоростью, полностью погрузившись в черно-белую картинку.

Сэлмен рухнул на траву. Место, в котором он очутился, обрело свои естественные краски, и он получил ответ на один из своих вопросов.

02

Сэлмен поднялся на ноги. Вокруг себя он увидел полуразрушенный, безлюдный, окутанный сумерками городишко. Остовы зданий напоминали гигантские картонные коробки с вырезанными дырками, и, глядя в темные оконные проемы, Сэлмен чувствовал, будто вглядывается в чьи-то бездушные глаза. А они в ответ пронзали его невидящим взором, словно пытаясь вытянуть душу, чтобы заполнить ею пустующие пространства за кирпичными стенами. Где-то в сиренево-туманной дымке у самого горизонта прорисовывались силуэты сломанных и искривленных электрических столбов и узких, устремленных ввысь многоэтажек.

Во влажном воздухе носился шальной ветерок, жухлая трава блестела от вечерней росы. Тени летящих по небу туч проносились по улицам как стая голодных волков, преследующих свою добычу. Экран исчез, словно его никогда и не было. Хотя Сэлмен и не жаждал вернуться в тот хаос, из которого он таким фантастическим образом сбежал. Зато, возможно, в этом мрачном городишке он найдет здравомыслящих людей. Плюшевый медведь отряхнулся, словно мокрый пес, и покрутившись на четырех лапах вокруг своей оси в обе стороны наконец нашел удобную позу и разлегся на землю.

– Нам надо отдохнуть, – резюмировал медведь и широко зевнул, раскинув плюшевые лапы по мокрой траве.

Сэлмен еще раз внимательно оглянулся вокруг, с большим подозрением и даже со страхом.

– У нас нет времени на отдых. Мне надо найти ближайший телефон, а лучше всего – полицейский участок… И поскорей!

– Да куда ты спешишь?

– Мне надо… что-то нужно сделать… – Сэлмен отчаянно чесал руками голову и уже не был уверен в своих словах. – Не помню, куда мне нужно попасть… Убей меня, я ничего не помню! Черт возьми… Да и вообще… мне не кажется, что надо куда-то попасть…

На него навалилась дикая усталость, он погружался в ее объятия, а она баюкала и нежно гладила его по щеке… Медведь быстро заснул, нет, буквально отрубился и уже храпел, как старая газонокосилка. Сэлмен еще пытался сопротивляться, но отяжелевшие веки моментально захлопнулись, как двери от мощного сквозняка.

Нельзя, нельзя поддаваться усталости в такой критический момент, успел подумать Сэлмен и даже попытался ударить себя по лицу, но руки отказывались его слушаться. Хорошо… Я только немножко вздремну…

03

Сэлмен очнулся. Вокруг было темно. Он поднял голову и понял, что спал, сидя за столом. От того, что руки были вместо подушки, они совсем занемели, и теперь острые покалывания свидетельствовали о том, что к ним постепенно возвращается чувствительность. Какая дешевая формайка, подумал Сэлмен, разглядывая стол. Огляделся по сторонам, и сначала довольно трудно было понять, что он находиться в маленькой дешевой забегаловке. Но через несколько минут глаза привыкли к тусклому освещению, которое исходило от единственной красной лампочки над входной дверью. Красный свет немного напрягал, и эта забегаловка напомнила Сэлмену случай, когда отец по пьяни забыл его в темном прокуренном баре. Ему тогда было всего пять лет, и он был до смерти напуган, шастая среди пьяных мужиков и проверяя каждый уголок, даже женский туалет. Тогда ему пришлось возвращаться домой самому – шагать пять часов одному среди ночи.

Несмотря на то, что Сэлмен только проснулся, он чувствовал себя довольно бодро и даже свежо, без признаков слабости и липкого привкуса во рту. Он двинулся в сторону выхода сквозь темную пустующую кафешку, чувствуя, как подошвы ботинок прилипают к чему-то скользкому, разлитому на полу, но в темноте не мог разглядеть, что это было. В этот момент дверь с грохотом распахнулась, ударив Сэлмена так сильно, что тот, не устояв, рухнул на липкий пол. В кафетерий нервным шагом вошел высокий широкоплечий тип в черной мантии, широкий капюшон который прятал от посторонних взглядов его лицо. Тип подошел к столу напротив двери, на котором лежала черная коробка, словно ее нарочно оставили здесь, на видном месте.

– Простите… Эй, сэр! – Прокричал Сэлмен, пытаясь подняться с пола.

Мужчина в мантии не отреагировал на его слова, он уже тянулся рукой к таинственной черной коробке. Сэлмен, прежде не обративший внимания на предмет, теперь сам захотел узнать, что там внутри.

– Ты меня не слышишь? Ты глухой?! Эй ты, урод, отвечай, когда к тебе обращаются!!! – Все сильнее распалялся Сэлмен, уже поднявшись на ноги. Но незнакомец, все так же не обращая на него внимания, схватил коробку, резким движением повернулся к двери и вышел быстрой прямой походкой. Сэлмен поспешил вслед за ним. Что за членосос?! Почему не отвечает? Сэлмен отряхнул пыль с плаща и с усилием потянул на себя тяжелую входную дверь. Легкий порыв ветра пробежал по телу и запутался в длинных волосах, играя со спутанными кудрями и сметая с них пыль. Он жадно вдохнул, впуская в легкие поток прохладного свежего воздуха.

Яркий лунный свет освещал город, ему слегка помогали старые уличные фонари, хаотично разбросанные вокруг площади, по которой шел Сэлмен. Осторожно ступая по мостовой, он все больше удивлялся тому, насколько заброшенным был этот городишко. Мимо пролетела старая газета, по сторонам виднелись пустые витрины, окна многих из них были выбиты. Разбитые деревянные ящики сгрудились у входа в овощной магазин, а вокруг них валялись давно прогнившие, покрытые пушистой плесенью овощи.

Лунные лучи будто сами направляли его к афишной тумбе Морриса на перекрестке, в самом центре городской площади.

– Похоже, лунные лучи сами направляют меня к афишной тумбе.

«Я ведь только что сказал это… Ну вот зачем ты повторил?!» – пронеслось в голове.

– Да, но я почувствовал сильное желание повторить это, сам не знаю, почему. Кажется, я обязан подойти к этому столбу объявлений, словно это моя судьба… – «Да-да! Просто подойди уже наконец к столбу, чтобы потом продолжить наш путь». – Ладно…

Старинный столб объявлений был облеплен толстым слоем разнообразных афиш и информационных листовок. Многие были порваны, их обрывки кружили вокруг столба карликовыми смерчами. На одном из расклеенных объявлений кто-то зачеркнул черным маркером отдельные слова. И у вандала получилось довольно забавное объявление: «Члены… уже здесь. Наша цель проникнуть в… жителей города. Наш девиз: Чем глубже мы войдем …, тем довольней будете вы! В этот четверг…»

Дальше кусок листовки был оторван, что слегка разозлило Сэлмена, он ненавидел неоконченные фразы, и недовольно взглянул на другое объявление —на нем крупным жирным шрифтом было выведено: «Морфий». Это слово показалось ему родным и знакомым, как старый забытый друг детства. Чуть ниже, под рисунком стеклянной баночки, имелась надпись мелким шрифтом, как нарочно незаметное предупреждение в рекламах: «Но он не смог помочь доктору Мерфи. Очень жаль…».

Как можно писать такой бред, размышлял Сэлмен. В другом объявлении какой-то чудак потерял свою утку, и утверждал, что готов отдать пять яиц, которые снесет птица, тому, кто ее вернет. Одно из самых странных объявлений было от мужчины искавшего самого себя… Как необычно.

Он писал так: «Я ищу себя. Любой, кто найдет меня, просьба обратиться ко мне и сообщить, что будет проводиться похоронная вечеринка для Доктора Мерфи… – Снова тот самый доктор Мерфи… Очень странно. – Вечеринка начнется во время смерти доктора Мерфи в его собственном подсознании через двенадцать часов с этого момента!» – К сообщению прилагалась картинка черного квадрата.

От растерянности Сэлмен схватился за голову и отошел от афишной тумбы. Держась рукой за волосы, он вдруг услышал звук крошечного механизма. Это тиканье часов, осознал Сэлмен и, поняв, откуда исходил звук, посмотрел на левое запястье, где откуда ни возьмись появились механические часы. Они были позолоченные с кожаным ремешком.

– Странно… Очень странно… Могу поклясться гробом своей матери, что на мне не было никаких часов. Я вообще не ношу часы!

«Может, это не твои часы?».

– Может быть. – Сэлмен разглядел, что на часах была лишь одна стрелка и в этот момент она неподвижно стояла на римской цифре двенадцать. – На циферблате всего одна стрелка, и она стоит на двенадцати…»

«Ты снова за свое? Прекращай повторяться».

– Может, это и означает точку отсчета, то есть, осталось двенадцать часов до вечеринки, и как только стрелка пройдет полный цикл вращения, лишь тогда начнется так называемая вечеринка. Что скажешь?!»

«Я об этом не задумывался. Может, ты и прав. А теперь давай продолжим».

Сэлмен прикрыл свои новые часы кожаным рукавом плаща и взглянул на обветшалую церковь, возвышавшуюся в конце улицы Эдисон. Ее фасад терялся в ночной тьме. И он чувствовал, будто она зовет к себе. Сэлмен поднял воротник пальто и двинулся в сторону церкви. К ней вела широкая потрескавшаяся, дорога, сквозь широкие щели в асфальте прорастали растения, в основном, колючки и дикий плющ, распластавшиеся по земле, как изможденные животные, погрузившиеся в глубокий сон.

– Папа, – раздался нежный голосок его дочери.

– Что?! Кто это произнес? – Сэлмен оглядывался по сторонам в попытке обнаружить источник голоса. А, поняв, что голос звучал где-то в его сознании, разочарованно вздохнул. Только не снова этот дурман…

– Папа! – Повторил голос девочки. – Поспеши в церковь, дети нуждаются в твоей помощи…

– Что за…? Какие еще дети? Черт тебя подери…

Но ответа не последовало.

04

Вблизи здание церкви выглядело намного выше и массивней, крест на островерхой готической часовне словно отчаянно пытался достать до небес. Вокруг всего здания возвышался металлический забор из острых длинных прутьев, полностью заросший ядовитым плющом. Сэлмен попытался заглянуть в узкую щель закрытых ворот и разглядел разбросанный вдоль стены кирпич. Очевидно, тут не закончили строительство много лет назад, так и оставив стройматериалы на улице. Под возвышающимся крестом была выгравирована жирным шрифтом надпись: «Католическая церковь Святого Эдисона».

– М-да… – проворчал Cелмен. – Церковь Эдисона на улице Эдисон. Как же это мило.

Сэлмен сперва решил проверить, заперты ли ворота на замок, но, как и ожидал, не смог их открыть и лишь испачкал ладони ржавчиной. Забор был слишком высок, чтоб перелезать через него, да и ядовитый плющ не внушал доверия.

– Ладно, третий вариант, – вздохнул он и решил пройтись вдоль забора с надеждой найти иной проход или достаточно большую щель в заборе.

К сожалению, прогулка вдоль забора не давала никакой надежды на проникновение внутрь, но, обогнув уже второй угол, Сэлмен приостановился, увидев впереди дрожащую от холода девочку. Она стояла в тусклым свете покосившегося фонаря, одетая в легкое красное платье, а на ногах были зеленые сандалии. Пытаясь согреться, она потирала плечи и прыгала с одной ноги на другую. В полной уверенности, что вокруг никого нет, девочка, смешно надувая щеки, пробовала научиться свистеть, но посиневшие от холода губы издавали лишь сипящие звуки, а изо рта во все стороны разлетались брызги слюны.

– Здравствуй, девочка, – как можно более спокойно, с нотками вкрадчивости обратился Сэлмен.

Девочка вздрогнула от легкого испуга, но разглядев высокого мужчину перед ней, попыталась вести себя как ни в чем не бывало, надеясь, что незнакомец не заметил ее глупую попытку посвистеть. Подняв на него взгляд, вежливо ответила:

– А мне мама сказала не говорить с незнакомцами.

– Ладно. Мое имя – Сэлмен, а тебя как зовут?

Девочка хихикнула и застенчиво произнесла:

– Ой… Какое странное имя. Хорошо, что мои родители не назвали так братика. Это было бы странно.

– У тебя есть брат? – Сэлмен, пытаясь изобразить вежливую улыбку.

– Конечно. И у него, в отличие от вас, нормальное имя. Его зовут Эдди, и он мой самый-пресамый любимый в-мире-на-свете брат! – Гордо объявила девочка, проговорив все на одном дыхании.

– Да что ты говоришь, – с притворным восхищением воскликнул Сэлмен.

– Да. А меня зовут Мэриэн. Но вы можете меня звать Мэри. Вы очень странный дяденька со странным именем, но все-таки мне кажется, что вам можно доверять.

– Я очень рад, что ты мне можешь доверять. Но не могла бы ты подсказать, где я могу найти здесь кого-нибудь из взрослых? – Он все еще осматривал забор в надежде обнаружить в нем дыру.

– Эдисон! Наш местный пастырь, – воскликнула Мэри. – Я не знаю точно, где он, но уверена, что мой брат знает.

– И где же я могу найти твоего брата? – Сэлмен нагнулся к девочке.

– Думаю, он в церкви.

– Ясно. Так сколько ты сказала ему лет?

– Я не говорила. Ему тоже девять, как и мне, – сказала Мэри строго.

– Значит, вы близнецы?! – Подмигнул ей Сэлмен.

– Да, он мой самый-пресамый лучший-любимый брат в-мире-на-свете, – мечтательно произнесла она.

Сэлмен посмотрел на нее с подозрением и понял, что дал слабину, проявляя родительское беспокойство:

– А вы не слишком маленькие, чтобы так гулять среди ночи без присмотра?

– Как же без присмотра?! – В огромных глазах Мэри светилось недоумение. – Ведь боженька всегда следит за нами. Мы же все дети его.

«Что?! Да она же больная на голову! Религиозная фанатка…»

Нет, она просто еще маленькая девочка. Вряд ли она что-либо смыслит в религии.

«Ну смотри…»

Мэри негромко чихнула и вдруг, вспомнив что-то важное, добавила:

– Ой, чуть не забыла! Вас искал кто-то по имени Тимми. Он передал, что будет вас ждать у главных ворот церкви, вам лишь надо постучать железной ручкой три раза.

– Откуда тебе знать, что он имел в виду именно меня?! – Сэлмен недоверчиво склонил голову на бок.

– Ну… Он сказал, что если увижу небритого чумазого странного мужика в черном плаще, то передать ему эти слова, – улыбнулась Мэри.

– Понятно. – Согласился Сэлмен, и вдруг его осенил очевидный вопрос, который он должен был задать уже давно, если бы не был таким эгоистом. – Почему ты вообще стоишь здесь одна в такую холодную ночь?! Тебе же холодно.

Он снял с себя плащ и протянул его девочке:

– Вот, на, держи. Согрейся!

Но девочка отскочила, как ошпаренная, замахала руками и завизжала:

– Нет-нет, мистер, пожалуйста, уберите это от меня!

– Я понимаю, что пальто не в лучшем состояние да и не писк моды, но все-таки тебе надо согреться. Не дури, девочка. В чем дело? – Сэлмен отступил на шаг назад, чтоб успокоить ее.

– О, нет же, сэр, у вас прекрасное пальто. Но мне нельзя, – немного успокоившись промолвила Мэри.

– Что?! Да почему же?!

– Просто… Когда я и Эдди играли в куклы, я не хотела давать ему свою любимую Долли, она у меня говорящая кукла. Но как только пастырь это увидел, он тотчас же наказал меня за то, что я была такой плохой-плохой девчонкой! Теперь я должна стоять здесь одна и мерзнуть, пока святой отец не вернется и не отпустит мои грехи. – Мэри присела на большой камень подле нее.

Сэлмен был в недоумении, и, медленно подойдя к ней, попытался хоть как-то помочь:

– Может быть, я появился здесь не просто так? Может, все это божий замысел? И принять мой плащ как руку помощи будет лишь частью искупления, а не предательством веры. Ты так не думаешь?!

«Божий замысел! Ты вообще слышишь себя со стороны?»

– Может быть, ты прав… – Мэри неуверенно посмотрела на него.

– Конечно, я прав. – С улыбкой прошептал он и аккуратно, не спеша, накрыл ее хрупкое тело длинным плащом.

– Спасибо вам, – произнесла она, кутаясь в теплую накидку.

– А теперь пойдем, попробуем войти в церковь, там ты сможешь согреться.

– Простите… но нет. – Ответила девочка дрожащим голосом, тяжело вздохнула и, чуть не заплакав, опустила голову на колени.

– Так тому и быть, – сдался Сэлмен и не теряя времени, поспешил вернуться к главным вратам церкви. Что-то ему говорило, что не стоит давить на эту девочку, надо от греха подальше оставить ее здесь, иначе будет лишь хуже.

«Правильно, оставь эту неблагодарную чертовку. Ты же помнишь, что было в прошлый раз, когда ты пытался общаться с девочкой. Не твой это конек, дружище. Лучше поспеши в церковь, нас там ждут!»

Какая-то сила тянула его к церкви, как магнит, порождая равнодушие ко всему, что не относилось к этой необходимости.

05

Тук-тук-тук!!! – Нервно постучал Сэлмен в ворота маленьким камнем. Ну и странный же стук у этих ворот, размышлял он, дожидаясь ответа и разглядывая изящные ржавые сплетения железных ворот. Он уже было расстроился, что никто не пришел, когда послышался механический щелчок и ворота начали распахиваться с ужасно раздражающим скрежетом.

Странно, подумал Сэлмен, увидев, что за воротами никого нет. Ведь девчонка сказала, что некий Тимми будет меня ждать. Кто-же отворил ворота?

– Хэй! – Послышался откуда-то снизу хриплый голос.

Посмотрев вниз, Сэлмен разглядел в сумерках плюшевого медведя. С того момента как Сэлмен проснулся в кафетерии, он всем сердцем и душой надеялся, что медведь был лишь частью дурного сна, но теперь ему снова было не избежать этой странной ситуации, пришлось отбросить все сомнения и собраться с мыслями.

– Тимми?! – Он изо всех сил пытался взять себя в руки, понимая, что лучше поддаться бреду, чем окончательно сойти с ума.

– Собственной персоной! Один-единственный. Я так понимаю, ты уже встретился с той самой девочкой. Она такая милашка! Очень жаль, что пастырь наказал ее, ведь раньше он был таким хорошим и добрым человеком. Никак не могу понять, что с ним стряслось…

Сэлмен вошел в ворота:

– Ты знаком со священником?

– Не то чтобы лично, но я читал его папку, – ответил Тимми, почесав затылок.

– Что значит, читал его папку? – Сэлмен подозрительно поднял бровь.

– Ох, да! – Медведь манерно хлопнул себя по лбу. – Представляешь, вдруг откуда не возьмись появилась себе странная такая комнатка, а в этой комнатке я нашел несколько папок. Вот и подумал, возьму-ка их и почитаю. А там такое… —Тимми драматически схватился руками за голову. – В общем, все подробно описано про всяких людей, в том числе и про священника.

– И где же эта комната? – Нетерпеливо спросил Сэлмен.

– Не думаю, что она поныне существует. Я же сказал, она просто появилась из ниоткуда, и как только я ее покинул, тотчас же исчезла, словно под землю провалилась. Но благодаря своей феноменальной памяти я запомнил все, что прочитал в тех самых папках. Особенно о тебе. – Тимми сжал плечи, вытянул лапу и строго указал на собеседника.

– Хей!… Что там такого про меня написано?! – Разозлился Сэлмен.

– С чего это мне тебе говорить?! – Удивленно спросил медведь. – Ну-у, так-то было написано, что тебе лучше не доверять. Так что приберегу-ка я эту информацию при себе. А потом посмотрим.

– Но… – начал говорить Сэлмен, но Медведь резко перебил его.

– А потом посмотрим! – Подчеркнул Тимми.

– Да подавись своей информацией… – ворчливо сдался Сэлмен и отворил высокие черные двери церкви.

Переступив порог, Сэлмен почувствовал в удушливой атмосфере запахи плесени, старого дерева и горелого воска. Место освещалось теплым светом горящих всюду свечей, резвящиеся на ветру лепестки пламени создавали дрожащее сияние вокруг, что напомнило Сэлмену ощущения в состоянии бреда при белой горячке. Все эти ветхие книги, спертые запахи и набожность никогда не нравились Сэлмену, он презирал всех верующих и никак не мог понять, как здравомыслящий человек может поверить в столь жалкую небылицу, как Бог?!

В церковь он ходил лишь оттого, что жена в какой-то момент ударилась в религию. Сейчас он никак не мог вспомнить, почему, но помнил, что она настаивала, чтоб он с ней ходил на молебны хотя бы по воскресеньям. Он это делал во благо жены, но внутри посмеивался над всеми этими дикими обрядами и, в особенности, над самим священником, посвятившим свою жизнь выдумке. Интересно, думал тогда Сэлмен, глядя священнику в лицо, если бы ты прошел сквозь эту никчемную адскую войну, верил бы ты в своего смешного человечка, срущего нам на головы со своих кровавых небес?! Вряд ли…

– Ну, что скажешь? Ты, недоверчивый медведь! Идешь со мной или как? – Спросил Сэлмен, взглянув на медведя через плечо.

– Я так подумал, что нам и так наверняка по пути, да и мне, в общем, некуда больше идти, и ты мне уже начал нравиться… – Тараторил Тимми.

Сэлмен грубо прервал его:

– Да или нет?!

– Ладно-ладно… Почему бы и нет! – воскликнул Тимми, и, исполнившись бодростью, весело последовал за ним.

06

Свет свечей был довольно тусклым, но Сэлмену все-таки удалось разглядеть великолепные фрески с изображением библейских сцен, покрывавшие весь потолок. Несмотря на то, что Сэлмен не предавал религиозного значения всему этому, его все же охватило ощущение ничтожности человека перед неизбежным, архитектор этого помещения точно знал, как вызвать это чувство у прихожан.

На другом конце зала, за длинными рядами деревянных скамеек возвышался при алтаре огромный крест, на нем висела кукла Иисуса в человеческий рост. При столь тусклом освещении издали тяжело было разглядеть все детали, и он решил подойти поближе, чтобы по достоинству оценить это произведение католического искусства. Но чем ближе он подходил, тем отчетливей осознавал нечто такое, во что никак не хотел верить.

– Минуточку… Нет! – Мысли вихрем пролетели в его голове, но он задержал дыхание, не позволяя словам выплеснуться наружу.

Это была не кукла, а тело юноши, его ладони и стопы были прибиты огромными гвоздями к пропитанному кровью дереву, а голова опущена вниз, заслоняя лицо черными волосами.

Сэлмен ускорил шаг, и уже не шел, а со всех ног бежал к распятому мальчику. Тимми, не понимая, что стряслось, косолапо побежал вслед за ним, нелепо спотыкаясь.

Тело находилось довольно высоко, поэтому Сэлмен схватил мальчика за босую ногу, пытаясь нащупать пульс. Нога была холодной.

– Мальчик! Ты живой?! – Голос его дрожал.

Ответа не последовало, но как только Сэлмен решил притронуться вновь, из груди юноши донесся тяжелый хриплый стон. Он приоткрыл наполненные болью глаза и направил взгляд в сторону высокого мужчины, держащего его ногу.

– Кто?! Кто это сделал?! – Сэлмен был так взволнован, словно это его сына распяли на кресте.

Черные локоны струились волнами, мальчик разомкнул губы, силясь что-то сказать, но вместо слов изо рта выплеснулась струя темной крови и потекла по груди. Сэлмен ощутил, как желудочный сок пытается подняться вверх, к самому горлу, но так как желудок уже давно был пуст, он чувствовал лишь боль и тошноту, в глубине души он молил, чтоб его вырвало, и резко отвернулся от жуткого зрелища. Звуки, подобные лаю щенка, пытавшегося заговорить по-человечески, раздавались из уст юноши, но невозможно было разобрать ни слова. Вдруг он распахнул глаза и, пытаясь пошевелить своими приколоченными руками, уставился за плечо мужчины.

– Простите, мистер, – послышался за спиной Сэлмена писклявый голосок. Это был не Тимми, голос медведя был более надтреснутым.

Обернувшись, Сэлмен увидел пред собой маленького пухлого мальчика, который, чинно сложив руки за спину, слегка покачивался вперед-назад, словно метроном. Поняв, что ему удалось обратить на себя внимание, толстый мальчик самодовольно улыбнулся:

– Я лишь желал узнать, что конкретно вы здесь делаете? – В тоне его сквозила осторожность, как будто он боялся каждого своего слова и ждал, что, не успев закончить, ему в челюсть прилетит жесткий тяжелый кулак.

Но Сэлмен проигнорировал мальчика, так как все его мысли были заняты лишь одним: как помочь распятому юноше, не навредив ему еще больше?

– Что за псих это сделал? – Снова и снова повторял Сэлмен, проверяя прочность креста и гвоздей.

– Вы знаете, что вы совершенно невежливый, мистер?! – Продолжал рассердившийся пухлик, словно кроме них двоих здесь никого не было. – Вы даже не изволили представиться, не говоря уж о том, что вы меня даже проигнорировали.

– Ч-ч-что?! Ты в своем уме?! – Тяжело дыша, спросил Сэлмен, лишь на миг отвернувшись от креста.

– Меня зовут Эдди, и я обожаю эту церковь. – Говорил мальчик, пропустив мимо ушей слова мужчины. – За хорошее поведение пастырь даже позволяет мне заглядывать в его черные коробочки, которые он приносит каждый день.

Сэлмена внезапно осенило, и, повернувшись к улыбающемуся толстяку, он спросил:

– Стой, пацан! Так это ты Эдди?! Ты вообще знаешь, что твоя сестра мерзнет одна на улице?!

– Конечно, – воскликнул он и, вдохнув как можно больше воздуха, начал строчить словами, как из пулемета. – Все от того, что она была плохой девочкой. Том тоже был плохим мальчиком, он меня обзывал толстым говноедом, лишь потому что я присел на его любимый стул. Я извинился, потому что я хороший мальчик, но он сказал, что такому жиртресту, как я, никогда нельзя прощать! Но пастырь это увидел и красиво объяснил Тому, что сквернословие – это очень плохо, а затем отрезал ему язык и пригвоздил к кресту. Я уверен, что теперь он точно сожалеет о содеянном.

Сэлмен таращился на него, разинув рот, его глаза налились гневом:

– Что за пастырь?! Это же чертов психопат! Как можно так поступить?! С ребенком?! – В этот момент он заметил приближающегося Тимми. – Где тебя носило, ходячий комок шерсти?!

– Я решил исследовать окрестность, – оправдался медведь, и, взглянув на распятого мальчика, тяжко вздохнул. – Как ужасно, что он это вытворяет… Ведь Эдисон был таким хорошим мальчиком. Это все из-за этих бессердечных жестоких детей. Слишком жестокие, я прав, Эдди? – Медвежонок обернул к Эдди мордашку, полную сочувствия и понимания.

Эдди, которому наконец-то дали возможность высказаться, кипел от гнева. Крепко сжав челюсти и нервно скрипя зубами, он выпалил:

– Заткни свою пасть! Никогда в жизни не говори так о пастыре! Ты грязный, фальшивый медведь! Кто тебе дал право слова?! – Он метнул свирепый взгляд на Сэлмена. – А ты! Кем ты себя возомнил?! Воспользовался нашим гостеприимством, а потом стал говорить такие вещи о святом Эдисоне?! Пастырь – человек Бога, и он знает, что делает. Так что можешь взять своего медведя и засунуть его себе в жопу! Ты ужасный, ужасный человек!

Все еще крича и манерно размахивая руками, он неуклюже побежал в сторону лестницы, ведущей в подвал.

Эдди – брат той самой девочки, подумал Сэлмен. Он совсем не тот милосердный ангелочек, каким она его описывала. Да он просто наглая, жирная свинья! Сэлмен решил последовать за Эдди, так как был уверен, что только тот знает, где найти этого самого пастыря. Ему не терпелось разобраться в том, чего никак не мог понять, и бросился вслед за толстяком.

07

– Ладушки, давай спустимся и узнаем, что там внизу! – Воодушевился Тимми, но лишь нерешительно топтался на краю верхней ступени.

– Ты уверен, что можно доверять этому косолапому чудику? – Пронеслось в голове у Сэлмена. Он все время где-то пропадает.

– Но ведь он спас мою жизнь, не так ли?

– Пожарные тоже спасают людей, но я бы не оставил никого из них наедине со своей женой. И не припоминаю, чтоб ты когда-либо доверял полиции, а они вроде как тоже спасатели.

– Боже, что за бред?! Это ведь совсем разные вещи.

– Как скажешь, мой друг, но запомни одну вещь: ты можешь полагаться лишь на самого себя в этом странном месте. А теперь пойди и найди этого больного священника!

Набравшись смелости, медвежонок медленно опустил дрожащую лапу на нижнюю ступень, и в этот момент заметил, что ему навстречу несется пухлый силуэт – толстяк Эдди бежал словно пожарный к горящему зданию и снес медведя с ног. Удивительно, как такой упитанный мальчик сумел так быстро подняться по лестнице, шлепая сандалиями по деревянному полу, проскочить мимо Сэлмена по направлению к выходу и в одно мгновение исчезнуть из вида.

Тимми отнесло на два метра от лестницы, он переваливался с боку на бок, пытаясь встать и напоминая своим видом барахтающуюся черепаху, опрокинувшуюся на собственный панцирь. Помогая медвежонку встать, Сэлмен услышал крики детей, доносившиеся снаружи сквозь приоткрытую дверь.

– Беги-беги, жиртрест! – Дразнили пухляка дети. – Только не выбегай на дорогу, а то подумают, что это едет автобус!

Но ту огромная входная дверь громко захлопнулась, и в церкви вновь воцарилась тишина. Подхватив Тимми на руки, Сэлмен стал осторожно спускаться по лестнице, уходящей в темноту. Интересно, сколько тут ступеней? Сэлмен уже не видел лестницы, он нащупывал ступени ногой, опасаясь, что в следующий момент споткнется или провалится в пропасть. Наконец, нащупав носком ботинка, что ступени закончились и дальше ровный пол, он опустил медвежонка на землю. Он обшаривал руками стены в надежде найти выключатель. Кончики пальцев царапались о трещины в стене, шершавую поверхность и рамы старых картин. Чуть дальше стена стала более гладкой и влажной на ощупь, и тут он наткнулся на кнопку. Да будет чертов свет! Аллилуйя!!!

08

Холодный свет старой флуоресцентной лампы наполнил помещение бледным голубоватым туманом. Нервное подрагивание света создавало угнетающую атмосферу, от которой кончики губ сами опускаются вниз и без помощи силы гравитации. Место походило на заброшенный склад. Горы набросанных друг на друга старых вещей и безделушек громоздились в дальнем углу: красный ржавый трехколесный велосипед, санки, разной величины намокшие картонные коробки и прочий хлам. Казалось, в любой момент эта нелепая конструкция развалится, и Сэлмен на всякий случай решил держаться от этой свалки подальше. Стены были покрыты оранжево-бурой грязью, которую с трудом можно было назвать краской, сверху, из-под потолка в трещинах облупившейся краски расползалась темно-зеленая плесень. Облезшая штукатурка обнажала серые пятна бетона.

Сэлмену удалось разглядеть у дальней стены подвала встроенную черную дверь. Она была настолько черной, без единой пылинки, что казалось, будто это черная дыра, поглотившая все лучи света до последней капли и ведущая в никуда. Единственное, что выдавало в ней дверь, была позолоченная ручка.

Где вдали раздался сначала приглушенный раскат грома, затем волна звуков стала нарастать.

– На улице дождь. Может быть, даже, ливень. Там же девочка! Стоит одна под дождем!

– Думаешь, нет грома без дождя? Да даже если дождь, я уверен, что девочка не настолько тупая, чтоб не найти убежища.

– Она выглядела очень настойчивой. Не думаю, что она уйдет от своего, так называемого, наказания. Это некое страшная клятва, которую дети ни за что не могут нарушить.

– Да, конечно, как в тот раз, когда ты клятвенно пообещал отцу стеречь его тачку, а когда подошел страшный громила с огромной битой, твоя клятва сбежала очень быстро – так же, как и моча в твои трусы. Странные эти обещания, даже на себя не можешь рассчитывать. Хотел пукнуть, а вместо этого случайно пропоносился в штанишки. Эта тупая, слепая уверенность, что кто-то пойдет на все ради клятвы. Откуда такая иллюзия? Мы же все эгоисты, в конце концов.

– У меня на лбу большая дыра, что ли? Хватит насиловать мой мозг!

– Ой-ой-ой, какие мы вспыльчивые…

09

Глядя на черную дверь, было чувство, что она вот-вот отворится. И точно —золотистая ручка вдруг медленно повернулась. Сэлмен отпрянул назад, чувствуя, как все его тело покрылось мурашками. Из отворяющегося проема прорывались тонкие лучи света, плавно расходясь косыми линиями. В двери стоял незнакомец в черной мантии, тот самый тип, на которого Сэлмен наткнулся в забегаловке. Его лицо было все так же скрыто под широким капюшоном. Мерным шагом незнакомец вплотную приблизился к незваному гостю, в чью ногу крепко вцепился насмерть перепуганный медвежонок. Сэлмен покрылся холодным потом от страха, его мышцы словно окаменели, превратив тело в неподвижную статую.

– Беги! Черт побери… Беги! Почему ноги меня не слушаются?

– Страшно… Разве не так?! Какая жалкая картина…

Человек в мантии откинул капюшон, открыв худощавое вытянутое лицо с ярко выраженными скулами. Широкая злорадная улыбка во весь рот подчеркивала глубокие морщины. Идеальная лысина сияла при флуоресцентном свете. Незнакомец пронзил Сэлмена презрительным взглядом и, не отводя от него широко открытых глаз, цокал, недовольно качая головой. Губы его не шевелились, но Сэлмен слышал слова мужчины, которые доносились из его замкнутых уст словно из старого проигрывателя, проникая не в уши, а прямо в разум Сэлмена, и отдаваясь там раскатистым эхом. Каждое слово шипело два раза с небольшими паузами, причем первое воспроизводилось с вопросительной интонацией, а шедшее вслед за ним – с восклицательной.

– Ты Сэлмен? Сэлмен! Грешш… ник, нечес… тивец…? Грешш… ник, нечес… тивец…! Ты приговореннн… к божь… ему право… судию? Ты приговореннн… к божь… ему право… судию! Правой рукой гос… пода? Правой рукой гос… пода! Твой приговор… Ссс… мерть??? Твой приговор… Ссс… мерть!!!

– Что?! – Сэлмен понял, что это и есть тот самый пастырь Эдисон до того, как заметил в его руке большой окровавленный крест, тщательно заточенный как армейский кинжал. В другой руке он держал библию в черном кожаном переплете.

Священник приложил толстую книгу к плечу Сэлмена, его змеиный шепот проникал Сэлмену прямо в мозг:

– Ты не часть этого места? Ты не часть этого места! Идешь против воли божьей и поэтому твоя участь – наказание во благо, ради спасения твоей грязной души? Идешь против воли божьей и поэтому твоя участь – наказание во благо, ради спасения твоей грязной души! Я лишь страстно желаю помочь тебе, дитя мое. Ведь все мы дети божьи? Ведь все мы дети божьи!

Только не я, тяжело вздохнув, подумал Сэлмен. Нет уж… Я точно не верю никакой религии. Глупо верить в бородатого дяденьку, смеющегося над нами с небес и покрикивающего: «Танцуйте, маленькие поросята! Танцуйте!!!» – хлестая нас кнутом. Закатив глаза, Сэлмен хмуро произнес:

– Бог простит меня, ведь это его работа.

Каменное лицо пастыря налилось гневом. Сэлмен от испуга даже втянул голову в шею.

– Да как ты смеешь оскорблять имя Господа?! – Протрубил священник глубоким басом, грозно вытягивая челюсть при каждом слоге. Это была уже не телепатия, а чистой воды рык. Затем, нежно поцеловав крест, он резким взмахом вонзил его Сэлмену глубоко в ногу. Сэлмена скрутило от острой боли, слезы брызнули из глаз, крики вылетали из легких, как краска, выдавленная из тюбика. Тело, казалось, умоляло не вытаскивать крест из ноги, но ведь он никогда не прислушивался к своему организму, и на этот раз решил так же пренебречь его потребностями, резко вытянув длинную палку из глубин своей плоти. Кровь хлынула фонтаном. На мгновение Сэлмен словно оказался где-то высоко, в безвоздушном пространстве, где звуков не слышно и время замерло. Он чувствовал, что если б мог слышать в этот момент свой крик, его перепонки непременно лопнули бы. Но резкий скрежет выбросил его из бессознательного состояния, вернув в реальность боли. Еще находясь в каком-то тошнотворном трансе, он рефлексивно вонзил окровавленный угол креста глубоко в сердце священника. Тело пастыря рухнуло на пол, как огромный шкаф, вздымая вокруг облака пыли.

– Что вы здесь делаете?! Вам нельзя здесь находиться! – Противный писклявый голосок, звучавший сквозь забитый нос, принадлежал Эдди.

Так-так-так… Хлюпкий девчачий голосок этого маленького поросенка я могу узнать где угодно. Промокший до нитки Эдди стоял позади Сэлмена, держа в руках черный длинный плащ. Он с негодованием бросил плащ к ногам Сэлмена. Длинные полы полностью накрыли медвежонка, и тот, пытаясь выбраться из внезапной ловушки, лишь запутался в тяжелых складках, стукнулся головой о стену и, как подкошенный, упал на землю. Лицо Сэлмена сковала гримаса боли. Эдди заглядывал в его полузакрытые глаза и гнусавил, шмыгая носом:

– Ты плохой человек (шмыг). Эдисон знает, что ты дал свой плащ моей сестре (шмыг-шмыг). Если ей суждено умереть от холода (шмыг), так тому и быть (шмыг). Понятно (шмыг-хлюп)?!

Сэлмен взглянул на свой плащ, на котором уже стоял выбравшийся из-под него Тимми, и представил, как этот гадкий мальчишка вырвал из рук своей слабой маленькой сестренки единственную вещь, которая могла ее согреть, а затем наверняка влепил ей сильнейшую пощечину, за то, что вообще посмела укутаться во что-то теплое. Сэлмен еще не полностью пришел в себя от боли и потери крови и никак не мог сосредоточиться. И даже поняв, что натворил этот мелкий негодяй, осознание дикости произошедшего пришло не сразу. Наконец, собравшись с мыслями, он жестко произнес:

– Как у тебя рука поднялась забрать плащ у своей родной сестры?! Ты, бессовестный невежа! Она ведь может подхватить воспаление легких!

– Чего только не сделаешь ради веры (шмыг), – покачал головой Эдди.

– Т-ты больной, что ли?! Ты понимаешь, что за такое тебя все будут ненавидеть?! – Все больше распалялся Сэлмен, глаза его налились злостью, и он даже уже не помнил о распростертом позади него теле священника. Но резкая боль в ноге вновь заставила его скривиться от боли.

– Меня все ненавидят не за то, что я творю, – стоял на своем Эдди и вдруг с вызовом высоко поднял голову. – Я творю это, потому что меня все ненавидят!

Слеза, скатившаяся по его пухлой щеке, Сэлмена не тронула. Сильно хромая, он подошел к мальчику и похлопал его по плечу, показывая, что разговор окончен.

– Ладно, нет у меня времени читать тебе морали, просто сгинь отсюда, мальчик. И тут сквозь наворачивающиеся слезы Эдди увидел тело пастыря, оттолкнул руку Сэлмена, убирая ее со своего пути, и бросился к святому отцу. Упав на колени перед неподвижным телом, он схватил руку пастыря, зажав ее между ладонями, а затем прижал мощную, грубую кисть к своей щеке.

– Вставайте, святой отец, вставайте! – В его голосе слышалось отчаяние.

Сэлмен не чувствовал никакой жалости к плачущему мальчику. Все, что его сейчас беспокоило, это дикое головокружение от потери крови. Но предположил, что все-таки необходимо сказать что-то утешающее, из простой человечности и чтобы не возникало лишних вопросов.

– Ты пойми, у меня не было выбора. Он пытался меня убить. Клянусь тебе. – Сэлмен чувствовал, что слова его звучат фальшиво, и опустил голову.

Эдди повернулся к Сэлмену:

– Ты, жалкий человечишка! Тебе надо было всего лишь смиренно стоять и умереть! Теперь ты пожалеешь о своем выборе, – маленький монстр зловеще улыбнулся, и Сэлмен с удивлением отметил, что как-то внезапно у Эдди полностью пропал насморк, словно и в помине не было. Малыш продолжал:

– Не способен умереть тот, кто отдал свое сердце богу!

И как только он закончил произносить речь, по телу пастыря пробежала волна судороги, оно задрожало, затем какой-то неведомой силой его подкинуло и поставило на ноги с раскинутыми в стороны руками, словно римляне подняли распятого на кресте. Глаза пастыря широко распахнулись, – они были налиты кровью, и единственное, что можно было в них увидеть, был гнев. Гнев, подобного которому Сэлмену не приходилось встречать никогда в своей жизни. Приподняв бровь, священник взглянул на руку Сэлмена, все еще державшую крест, и зарычал:

– Ты убил, да еще и унаследовал?! – Речь хоть и доносилась из его уст, а не передавалась телепатически, но в и ней слышался тот самый ядовитый змеиный шепот, который проникал вглубь мозга и заставлял леденеть сердце.

Сцена чудесного воскрешения пастыря повергла Сэлмена в шок. Возможно, он так бы и продолжал с удивлением наблюдать за происходящим, если бы не обнаружил, что предметы вокруг вдруг потеряли четкость, очертания стали размытыми и все плывет перед глазами. Опасаясь, что сейчас потеряет сознание, он схватил в охапку свой плащ вместе с растерянным медведем и единым рывком заскочил в ту самую комнату, из которой несколько минут назад выходил пастырь. Сэлмен инстинктивно захлопнул за собой дверь, защелкнул ее на замок и остановился, чтобы отдышаться. Зрение все больше ухудшалось, он уже почти ничего не видел перед собой, кроме расплывчатых силуэтов, а от безумного головокружения его шатало как пьяного или как человека, впервые прокатившегося на скоростном аттракционе. Но за этой дверью он хотя бы на некоторое время почувствовал себя в безопасности.

10

Голоса Эдди и Эдисона приглушенно гудели за толстой дверью.

– Закрыта изнутри, – возгласил святой отец.

– У меня дома есть запасной ключ, – решительно заявил Эдди. – Я быстро принесу его вам, святой отец. – Тотчас послышались быстрые удаляющиеся шаги.

Представив, как этот толстый мальчик торопливо и неуклюже карабкается вверх по лестнице, Сэлмен попытался улыбнуться, но улыбка сквозь гримасу боли получилась довольно кривой. Немного успокоившись, он аккуратно опустил Тимми на пол и надел свой мокрый от дождя плащ. Сделал пару шагов вглубь комнаты, и в нос ему ударил острый запах гниющей плоти и свежей крови. Сэлмену слишком хорошо было знакомо это жуткое липкое зловоние, на какой-то момент он вновь почувствовал себя на поле боя, когда после сражения приходилось грузить трупы солдат в бронетранспортер. Но тогда, под невыносимым, обжигающим августовским солнцем смрад был намного сильнее. Сэлмен силился всмотреться вглубь комнаты, но зрение подводило его все больше. Наконец сквозь туманные расплывчатые пятна ему удалось разглядеть обнаженную скрюченную человеческую фигуру, лежащую на полу. Потребовалось подойти совсем близко, чтобы понять, что это была девушка. Она лежала в луже крови, свернувшись калачиком, как плод в утробе матери. Руками прикрывала грудь, а ноги потирала одну о другую, пытаясь согреться. Ноги у нее были длинные и гладкие. Она вся дрожала, то ли от холода, то ли от боли, и Сэлмену было ясно одно – он обязан хоть как-то ей помочь.

«Какое шикарное тело! Ее кожа такая гладкая и влажная… Ты только взгляни на эту идеальную форму груди. Я просто уверен, что ее соски, спрятанные под этими хрупкими ручонками, стоят как копья. Мокрые волосы струятся по плечам. И эта кругленькая, румяненькая, сочная попка! Разве тебе не хотелось бы просто взять и сжать ее попку? Или приподнять ее личико и поцеловать эти сладкие губки? Или просто засунуть член ей в рот, когда она смотрит на тебя своими невинными, удивленными глазками?»

«Она в беде, лежит в луже крови, единственное, что я должен сделать, так это ей помочь, а не выслушивать твои извращенные мысли! Как вообще можно было о таком думать?! Нет, нет и еще раз нет!!!»

«А кто тебя назначил „Мистером героем“?! Умеешь же ты испоганить шикарную вечеринку…»

Сэлмен бросился к девушке, скинул с себя плащ, укутал девушку и крепко обнял, растирая ее плечи и пытаясь ее согреть.

«Вот так-то лучше… Совсем другой разговор, прижми ее к себе посильнее!»

– Вы можете говорить? – Прошептал он в ее крошечное ушко, скрывавшееся под потоком длинных карих кудрей.

Она отдышалась, сделала еще несколько коротких вдохов, затем слабым, слегка осипшим голосом ответила:

– Да…

Несмотря на легкую хрипловатость, голос ее был сладок и полон блаженного спокойствия.

– Как вас зовут? – Спросил Сэлмен, помогая ей присесть.

– Габриэль… – произнесла она, слегка прокашлявшись и пытаясь избавиться от сухости в горле. Затем, предположив, что ее не расслышали, повторила:

– Меня зовут Габриэль. А вас?

Сэлмен не мог оторвать взгляда от ее огромных, ярких глаз, он погружался в них с головой и мечтал утонуть, чтобы полностью отдаться тому чувству ласкового спокойствия, которые исходили от нее и бередили его душу. Едва собравшись с мыслями, он ответил, отчаянно запинаясь:

– Я… А… О… С-Сэлмен.

– Хорошо, А-О-Сэлмен. Вы поможете мне бежать или вас послало это чудовище закончить начатое?

Сэлмен был восхищен ее спокойствием и самообладанием, и чувствовал, что если бы не жуткая боль в ноге, то на его лице, пожалуй, появилась бы легкая искренняя улыбка. В ее сладком голосе звучал некий шутливый подтекст, как бывает только в разговоре влюбленных или давно женатых пар.

– Габриэль… Конечно же, я здесь, чтобы помочь вам. Кроме того, это чудовище продырявило мне ногу, а его толстопузый ассистент уже в пути за ключами от этой двери. – Сэлмен кивнул головой в сторону черной двери. – Так что нам надо спешить. Надеюсь, здесь есть еще один выход.

Теперь нас двое, подумал Сэлмен. С ними был еще, конечно, и Тимми, но Сэлмен никак не мог понять, насколько искренни его намерения, да и сам факт наличия говорящего медвежонка не внушал Сэлмену ни капли доверия. Габриэль была светлым человеком, казалась адекватной и ей можно было верить. Кроме того, у них обоих была одна цель, – как можно быстрее выбраться из этого кошмара, – чего нельзя было сказать о Тимми.

Габриэль с горестным взглядом посмотрела вокруг.

– Ужас… Я все-таки опоздала, – она прикрыла рот ладонью, как делают люди в минуты отчаяния.

Сэлмен, на какое-то время почувствовав прилив сил, напрягал глаза, силясь рассмотреть комнату. Теперь он начал понимать, почему здесь стояло вызывающее тошноту зловоние. Ему не удавалось полностью сфокусировать взгляд, но все-таки удалось разглядеть тела детей, – большинство были мертвы, а кто еще оставался в живых, были с тяжкими увечьями. Кто-то был прикован к жутким устройствам для пыток, неестественно растягивавшим их ноги и руки. В большом стеклянном контейнере, заполненном зеленоватой жидкостью, находилось тело обнаженного юноши, белки глаз без зрачков были обращены в небо, кожа лоскутами слезала с его тела, обнажая мышцы, а затем и кончики костей. Юноша еще был в сознании, но когда кислота проникла ему в легкие, он тут же скончался. Остальные дети были заперты в стальные клетки, такие тесные, что они просто лежали друг на друге, как фабричные курицы, которых сейчас повезут на бойню. У кого еще остались хоть какие силы, протягивали руки сквозь окна решетки в сторону Сэлмена и Габриэль, пытаясь что-то прокричать, но из их широко раскрытых уст звучал лишь тихий сухой свист.

Нескольких шагах от своих ног, в луже крови Сэлмен увидел гигантские белые крылья. Кровавые следы от них прерывистыми зигзагами вели прямо к Габриэль. Их глаза встретились, и она поспешила развеять его замешательство.

– Они мои, – произнесла Габриэль нежным голосом.

Сэлмен задумчиво, уставился на пол. Выражение его лица полностью изменилось, словно жена призналась ему в измене.

– Что значит твои? Священник убил твою любимую птицу?

Но, разглядывая два больших шрама на ее лопатках, он уже знал ответ и даже представлял, как все происходило, но все еще никак не желал в это верить. Он убеждал себя, что какое-то невероятное совпадение, потому что иначе это полная бессмыслица! Но как только Габриэль заговорила, все его надежды рассыпались в прах.

– Нет, именно мои, собственные крылья. Как бы странно это бы ни звучало, но это так.

– Это дело рук Эдисона?

– Да… – Габриэль печально опустила голову.

– Зачем он это делает? Я не понимаю!

– Не знаю… Я не знаю, но он держал нас здесь, кажется, целую вечность и пил нашу кровь. Я боюсь, что осталась единственная из своего рода. – По ее щеке покатилась слеза.

Сэлмен разглядывал две маленькие дырочки на тонкой шее Габриэль. Он не понимал, что и почему происходит вокруг него, но уже начал привыкать к мысли, что там, где он сейчас находится, может случиться все, во что раньше он ни за что бы не поверил. Но вот они здесь: говорящие медведи, бессмертные священники-кровопийцы и обескрыленные ангелы. Смирившись с новой реальностью, Сэлмен решил быстрее действовать.

– Ладно, сейчас все это неважно. Я сначала проверю, кого еще можно спасти, и мы выберемся отсюда все вместе. – В его голосе звучали сила и уверенность. Габриэль посмотрела на него с беспокойством:

– Подожди… А куда делся Эдисон? Где… – ее прервал грохот распахнувшейся черной двери, которая даже треснула от мощного удара.

11

В дверном проеме стоял Эдисон. По обеим сторонам, в метре от двери, смиренно стояли две высокие мраморные статуи крылатых ангелов. Их руки были сложены на груди, головы были подняты вверх.

– Какая удивительная работа скульптора, – восхищенно подумал Сэлмен, сам озадаченный тем, что способен замечать такие бесполезные детали в критической ситуации. Но взгляды статуй, обращенные в небеса, заставили Сэлмена взглянуть на потолок: там были расположены еще примерно две дюжины статуй ангелов, словно смешавшиеся в бурную оргию: обнаженные женщины и мужчины с идеальными формами, будто подобранные стилистами журнала Вог, протягивали руки в сторону черной двери, создавая волны из потока тел. Сэлмену довелось побывать в лучших музеях мира, но нигде он не встречал ничего подобного, ни одно произведение искусства не смогло сравниться с этим совершенством. Погруженный в созерцание этой красоты, Сэлмен на мгновение даже забыл о пастыре, торчащем в дверях. Лицо Эдисона не выдавало признаков гнева, но невидимые лучи ненависти, как электромагнитные волны в микроволновке, пронизывали все помещение, обжигая всех, кто здесь находился. Сэлмен не помнил, в какой момент умудрился уронить острый крест, тот самый, что вонзили ему в ногу. Наверняка он бросил его во время попытки сбежать от Эдисона, но теперь он был нужен ему как никогда. Или хотя бы что-то острое или тяжелое. Нервно пошарив по полу, Сэлмен обнаружил молоток с раздвоенным концом для выдергивания гвоздей, его деревянная ручка была раздроблена на конце в острую щепу. Эдисон заметил жест Сэлмена:

– Ты знаешь, для какой божьей цели предназначен этот инструмент?

Окинув взглядом гигантские окровавленные кресты, лежащие неподалеку, Сэлмен ответил:

– Не трудно догадаться… Ты извращенный урод!

– Верно. Этот инструмент предназначен для святейшего наказания – распятия на кресте. Думаю, что тебе оно будет в самый раз, – ухмыльнулся Эдисон.

– Когда я был подростком, – заговорил Сэлмен, разглядывая молоток, – я любил украдкой пробираться в гараж отца, когда тот был на работе или бухал в баре. У него была уйма всяких инструментов, и я представлял, каким способом можно было бы использовать каждый из этих приборов. Воображал, как ночью в гараж забирается взломщик, а я беру первый попавшийся в руки разводной ключ и как врежу ему прямо в затылок – и его хрупкий череп разбивается на куски. – Сэлмен ухмыльнулся и поднял голову. – Сильно же на меня повлияли комиксы. Кстати, о молотке я тоже часто фантазировал, но и представить себе не мог, что размажу им мозги какого-то святоши-извращенца.

Подняв молоток над головой, Сэлмен почувствовал силу и уверенность. Теперь он мог защитить Габриэль и несчастных детей.

– Какой же ты был грешный ребенок. Адское отродье! – Священник сделал шаг вперед.

– Это не проблема, это всего-навсего священник, – объявил Сэлмен будто самому себе, криво улыбаясь. – Я могу уничтожить эту мразь еще до того, как он начнет молиться.

Эдисон зловеще расхохотался, казалось, этот хохот шел откуда-то из нутра.

– Ты и в самом та деле решил, что я здесь один?! – Пастырь оскалил большие крепкие зубы.

– Ну, если не считать того маленького свинтуса за тобой!

И тут раздался резкий звук, напоминающий треск льда. Сэлмен подумал, что ему предстоит узреть очередное крушение потолка. Но на этот раз треснула не штукатурка, а тонкий слой мрамора, покрывавший тела статуй ангелов. С них посыпались крошки, как скорлупа с готового вылупиться цыпленка. Сэлмен стоял в самом центре, зачарованно наблюдая, как ангелы на потолке ожили и начали с хрустом разминать свои тела, словно пробудившись от векового сна. Мраморная крошка сыпалась словно снег, и Сэлмен протянул руку, чтобы набрать горсть. Он уставился на свою ладонь, полную мраморной крошки, словно пытаясь выяснить истинное происхождение данного материала. А мраморная оболочка все больше осыпалась, обнажая темно-серую кожу ангелов и их гигантские черные крылья.

Даже медвежонок Тимми был сильно обеспокоен, видимо, он никак не ожидал такого поворота.

– Если тебя спросят, – громко прошептал Тимми в сторону Сэлмена, – просто скажи, что я всего лишь плюшевая игрушка, и не какой не говорящий медведь.

Сказав это, он рухнул на пол словно пес, выполнивший команду: «Умри!», – а затем исчез в туче серой пыли.

От этого жалкого труса все равно никакого толка, он вечно путается под ногами в критических ситуациях, подумал Сэлмен и полностью сосредоточился на предстоящем сражении. Убивать вражеских солдат ему не впервой, хотя, конечно, на войне при нем всегда было родимое ружье М-16, но сейчас придется довольствоваться и молотком. Как говорил командир его отряда по кличке Волк:

– Лучше умереть в бою, чем жить трусом!

Темные ангелы планировали с потолка плавными кругами вдоль стен, красиво взмахивая черными крыльями и используя их как парашют. Те, что приземлились раньше, грациозной походкой, не спеша, с отрешенными лицами продвигались в центр комнаты, где были Габриэль и Сэлмен, как муравьиное полчище, устремившееся к куску сахара.

Сэлмен, мертвой хваткой вцепившись в молоток, замахнулся что было сил, при этом руки его нервно дрожали. И в этот момент заметил в руках Габриэль маленький револьвер, он даже почувствовал к ней легкую зависть. Она умудрилась найти его под дырявым столом, на котором Эдисон отстреливал детям пальцы.

– Черт! Почему ей достался этот милый револьвер, а ты торчишь тут с каким-то молоточком?!

– Она ведь девушка. Еще и раненная, думаю, он ей нужнее.

– Да, ты решил стать джентльменом в самый неподходящий момент. Удачи…

12

– Ангелы тьмы, убейте их!!! – Прогремел как из военного рога оглушительный рык Эдисона.

В мгновение ока ангелы превратились в диких монстров, свирепые глаза излучали красное сияние. Крылатые женщины и мужчины, будто пробудившись ото сна и выйдя из состояния безмятежности и эйфории, подняли головы на крик вожака, как сурикаты, и решительно устремились в сторону лакомой добычи – хромающего мужчины и обескрыленного ангела. Один из темных попытался вонзить свои острые когти в тело Сэлмена.

– Вот и началось!!! – Заорал Сэлмен и одним ударом молотка продырявил череп нападающего. Кровь хлынула ручьем, покрыв руки Сэлмена красными перчатками. В потоке свежей крови он заметил отражение очередного монстра, решившего напасть со спины. Резко обернувшись, он увидел, как крылатая девушка рысью метнулась к нему и вонзил острую ручку молотка глубоко в ее упругую грудь. Но она все же успела впиться когтями в его руку, оставив длинный кровавый след.

– Стерва!

Из-за мощного выплеска адреналина Сэлмен ощущал лишь легкое жжение от укусов ангелов и режущих его со всех сторон когтей. Эти молодые, великолепные в своей красоте существа, словно бешеные звери стремились разорвать его на куски. Без каких-либо чувств или эмоций они просто стремились распороть Сэлмену живот и натянуть на себя его кожу, искупаться в его крови.

Сэлмен словно в каком-то трансе на автопилоте отбивал каждого подлетающего к нему, одного за другим, но эти странные существа, даже с проломленными черепам и сломанными руками, все продолжали за него цепляться.

Это напоминало ту самую чертову войну. Вражеские войска так же бежали под пули, и даже обгоревшие солдаты со страшными ожогами продолжали бежать вперед, а один, которому снарядом оторвало обе ноги, просто полз, волоча за собой свои кишки. Тогда Сэлмену, молодому парню с идеалистическим мышлением, сложно было понять силу беспрекословного фанатизма. Сейчас, как и тогда, все, казалось, вело к неизбежной смерти. Мысли о войне мешали Сэлмену осознавать реальность, он уже не понимал, бешеные ангелы перед ним или фанатичные мусульмане.

– Может быть, я до сих пор сражаюсь в пустыне, а пастырь и ангелы – все в моей голове? – В какой-то момент подумал он, но эти мысли развеялись со звуком револьвера. Первый выстрел слегка оглушил Сэлмена, длинным свистом прозвучав в его ушах. Затем последовали еще выстрелы. Это была Габриэль, она бежала к нему, прокладывая себе путь мощным револьвером, от пуль, дырявивших головы ангелов, их мозги разлетались во все стороны. Сэлмен удивился и восхитился тем, как ее хрупкие руки уверенно держали оружие, почти не содрогаясь от сильной отдачи.

Схватив Сэлмена за руку, Габриэль подстрелила одного из ангелов, вгрызавшегося в его ногу. Следующее нажатие на курок оказалось без выстрела —все шесть патронов закончились. Тогда она быстро выплюнула изо рта еще пять патронов, которые валялись рядом с револьвером. Пока Габриэль перезаряжала барабан, Сэлмен отбивал от нее всех, кто пытался вонзить в нее когти. Ей удалось зарядить лишь три патрона, когда одна из крылатых ангелов-девушек, подлетев, хлопнула ее по руке, и оставшиеся патроны, разлетевшись, исчезли в пыли. Но и трех патронов Габриэль хватило, чтобы пристрелить ангелов, схвативших Сэлмена. Когда и эти патроны закончились, она по инерции еще трижды нажала на курок, злобно взглянула на револьвер и изо всех сил швырнула его в толпу нападающих, разбив ангелу-девушке нос.

Сэлмен еле стоял на ногах, силы иссякли, он больше не мог поднять молоток и чувствовал, что сейчас его настигнет толпа озверевших женщин и мужчин, и они растерзают его, разорвут на мелкие кусочки. Габриэль поняла его состояние, схватила его за руку и обняла, крепко прижав к груди. Она с отчаянием смотрела в его утомленные глаза. Ощущая, как их подминает под себя масса тел и как раздирают его спину и дергают за волосы, он понял, что обречен, и он умрет здесь, с ней, в ее теплых объятиях. На войне о такой смерти он мог только мечтать.

– Война ничему тебя не научила. Ничтожество. Как вообще ты мог подумать, что сможешь одолеть такую толпу?!

– Ладно, – мысленно сказал себе Сэлмен. – Надо приготовиться к худшему. Осталось только молиться, чтобы смерть наступила быстро, так как боль будет невыносимой.

13

– Держись за меня крепче! – Прокричала Габриэль как можно отчетливей, чтоб Сэлмен мог услышать ее сквозь дикий гул свирепых ангелов. Ее голос, как всегда, был прекрасен. Сэлмен ощутил, с какой силой она его обнимает, и даже начал слегка задыхаться. Взглянув ей в глаза, он заметил, что они наполняются голубым сиянием. Он не понимал, хороший ли это признак или плохой, но одно он знал точно – что не может отвести взгляда от этого волшебного света. Сияние не только делало его в немножко счастливым, но и снимало жуткую боль по всему телу.

– Это чудо, – подумал Сэлмен.

Тело Габриэль озарилось, сейчас все оно уже было окутано голубой аурой, как воздушной пеленой. Внезапно Сэлмен почувствовал, будто время вокруг них замерло, капли крови и пыль неподвижно повисли в воздухе, острые когти и зубы ангелов остановились на расстоянии миллиметров, готовые вонзиться в плоть Сэлмена и Габриэль. Сэлмен ощутил непередаваемое спокойствие, как будто застыл в невесомости, в неопределенности, так бывает в момент, когда ребенок катается на качели, достигая самой верхней точки, и замирает, еще не начав снова падать вниз.

Будто свалившись с этой качели, Сэлмен пришел себя: мощная волна света вырвалась из тела Габриэль, на долю секунды ослепив его. Яркая спираль голубого сияния пронеслась по всей комнате на огромной скорости, разбрасывая во все стороны тела ангелов тьмы, как куклы, и разбивая о стены их кости со звуком, напоминающим хруст сухих веток. Вся мебель и предметы взмыли в воздух от проходящей сквозь них волны света, и как только волна прошла, тотчас с грохотом рухнули на пол, поднимая облака пыли.

Как только безжизненные тела ангелов обрушились вместе с предметами на пол, комнату накрыла тишина. Сэлмену она напомнила ту самую тишину, которая наступила после зачистки арабской деревни воздушной артиллерией. Мертвая тишина. Сэлмен ощущал, как она душит его изнутри и не позволяет произнести ни звука, даже если бы он очень этого хотел.

Жесткий стук каблуков туфель священника разнесся по комнате, взламывая тишину, как трескающийся лед. Эдисон шагал, как идет завоеватель через поле боя, который позорно проиграл в битве, но чувствовал, что еще не проиграл войну. По пути он разглядывал своих павших воинов тьмы: разбросанные по полу, застывшие в искривленных позах, с неестественно выкрученными конечностями и разбитыми, словно яйца всмятку, черепами. Некоторые тела проломили стену, иные в ней застряли.

Пастырь направлялся Сэлмену и Габриэль. Они были измождены и так и лежали на полу, обнявшись, не имея сил даже расцепить руки. Эдисон остановился подле них, он был разочарован.