Читать книгу Урочище - Максим Шанин - Страница 3

Яркий луч осеннего солнца, выглянувшего из-за пшеничного поля, прыгнул на кирпичную трубу старого бревенчатого домика. Словно мелкий воришка он крался по крыше, медленно спускаясь к карнизу. Затем, спрыгнув на самое верхнее бревно, черное, высохшее, испещренное ущельями трещин, пополз к резному наличнику. То утопая в прорезях узоров голубого обрамления окна, то выныривая, луч солнца добрался до окна, юркнул сквозь стекло в комнату и сразу же запутался в настенном ковре. Продолжая свой коварный замысел солнечный лучик спускался все ниже и ниже. Вот он уже коснулся волос молодой женщины, спящей на большой железной кровати, потихоньку дотронулся до ее красивого, без единой морщинки лба, и, словно играя начал выплясывать на ее лице свой ритуальный танец пробуждения.

Елена поморщилась, потерла нос, сладко зевнула… Ее глаза приоткрылись лишь на мгновенье, она перевернулась на правый бок, обняла подушку, лежавшую рядом и наслаждаясь приятной утренней негой, улыбнулась.

«Сон…», – подумала Елена, – «Как хорошо, что это был всего лишь сон! Страшный, неприятный… жуткий! Так, а что из того, что произошло, было сном, а что реальностью? Я вообще родила или нет? И где я?».

С этими словами Лена с большой неохотой открыла глаза. Страх уже пробудился, возник откуда-то из глубины, в районе живота, поднялся выше, застрял комом в горле, мгновенно пересохшем, разбежался мурашками по спине и оттуда по всему телу. Елена приподнялась, перевернулась на спину, на кровати, и тут же зажмурилась – яркий луч победно торжествуя завершил свое коварное дело, окончательно разбудив девушку.

Лена огляделась, комната была небольшая, метров шестнадцать, квадратная, все стены покрыты пестрыми старыми коврами из под которых выглядывали беленые стены. Справа стоял массивный шкаф с большими тяжелыми дверями, не из какого-то там ДВП, настоящее дерево, покрытое морилкой и, наверное, яхтенным лаком. Шкаф блестел и казался новым, хотя потертые ручки и обитые ножки выдавали приличный возраст. Слева комод, такого же цвета, какие-то цветы, клубок голубых ниток насквозь проткнутый спицами, разноцветные деревянные игрушки. Прямо напротив кровати большое окно закрытое плотными голубыми шторами с вышитыми на них большими подсолнухами. Поразительно как реалистично они выглядят! Как будто лежишь в подсолнуховом поле и глядишь в прозрачное голубое небо!

Осмотрев комнату, Лена принялась изучать кровать. Она таких не видела никогда, ну похожие конечно были в деревне у бабушки, но эта.. широкая, почти два метра в ширину, с огромными железными спинками ярко-голубого цвета, будто только что из деревенского магазина! Хотя Лена подозревала, что возраст кровати не меньше возраста шкафа. Пуховая перина просто поглощала тело, словно не желая выпускать из своих объятий. Такое же пуховое одеяло было настолько нежным, что вылезать из постели совершенно не хотелось. Конечно же, белье было идеально белым словно из рекламы какого-нибудь стирального порошка.

Елена только сейчас опомнилась и провела встревоженно рукой по животу. «Значит все-таки родила! Наверное после родов у бабы Дуси я просто отключилась и все остальное мне приснилось» подумала молодая мама. «А где же Сережа? И Сергей Сергеевич?».

– Сережа! – крикнула она в приоткрытую дверь ухоженной спальни, – Сергей! Ты здесь?

Лена еще сомневалась, в своих силах после родов, поэтому не спешила вставать. Она закинула руки за голову, схватила невероятно мягкую подушку за накрахмаленные «ушки», ей даже показалось, что они хрустнули в ее маленьких нежных кулачках, до того приятно было трогать все белье!

Девушка приподняла повыше и уселась повыше, потягиваясь и зевая. «Скорее бы увидеть сынишку! Да и папашу не мешало бы узреть» – весело подумывала Лена, предвкушая встречу с любимыми мужчинами.

Однако никто так и не ответил.

– Серёга! Ёшкин кот! Ты где там? – в полной уверенности, что муж где-то рядом крикнула чуть громче жена. Но ей опять никто не ответил.

– Баба Дуся, вы здесь? Ау! Есть кто-живой? – прокричала вновь Елена, разглядывая свою «новую» ночнушку. Удивительно! Она была белоснежной, с голубыми незабудками, такими яркими и красивыми, впрочем, как все в этой милой комнате. «Сказка какая-то!» – восхищенно подумала девушка.

– Ну да ладно, если гора не идет к Магомеду… – вслух произнесла Лена, и откинув тяжелое, но такое мягкое одеяло, оттолкнувшись руками от кровати спрыгнула на пол. Какого же было ее удивление, когда вместо того чтобы встать на ноги, девушка рухнула на пол, точнее на ляпистую ковровую дорожку явно ручной работы. Ничего не понимая, девушка попыталась встать, опираясь на левую ногу, но нога, будто провалилась в дыру, дикая боль пронзила всю левую сторону от колена до бедра и взбежав по нервной системе до самой макушки взорвалась фейерверком искр из глаз. Комната погрузилась во мрак, голова закружилась и девушка, потеряв сознание, упала на рукодельный ковер.

Очнулась Лена от того, что кто-то брызгает ей на лицо водой. Открыв глаза, девушка увидела незнакомую старушку.

– Баба Дуся? Это Вы? Нет? А где Баба Дуся? – прохрипела девушка, – а муж мой, Сергей, где он? А сынишка?

– Бабы Дуси тут нет никакой, да и не было отродясь! – звонким, не похожим на старческий, голосом ответила ей старушка, – Тут вот я только, зовут меня Зинаида Захаровна, это мой дом, а ты моя гостья.

– А Сергей, муж мой! Где он? – встревоженно, глазами полными надежды, спросила девушка, – а сынок, сыночек мой где? – слезы навернулись на широко распахнутые красивые глаза Елены.

– Сынуля, твой здесь, все в порядке, скоро принесут тебе, – ответила ласково бабушка, – сейчас на кормлении он, а тебе лежать еще надо, не здорова ты еще.

– А муж то где? – продолжала молодая мама?

– Нет тут мужа твоего! Двоих вас привез Петр Кузьмич, без мужчины. Не знаю где муж твой.

– А где я вообще?

– В деревне нашей ты. «Урочище» называется. Да ты успокойся, деточка! Нельзя тебе нервничать сейчас, слаба ты еще. Давай помогу встать тебе, тяжело ведь без ноги-то…

– Что? – удивленно спросила девушка, – без какой ноги?

Вдруг она вспомнила, как на пороге роддома подвернула ногу, как потом лодыжка разбухла, как главврач поликлиники, Господи, как же ее там звали, дала ей шприц… Волосы на голове молодой женщины зашевелились от мурашек, покрывших абсолютно все тело. Она вспомнила, как загорелась машина, как кто-то ломился в дом старушки, как они вылезали через окно, Сережка ее отправил с сыном бежать в лес, пообещав вернуться… Она вспомнила дорогу, ливень, голубой «Москвич», табличку с надписью «Урочище», выхваченную светом фар из темноты леса.

Медленно опустив голову, Лена начала поднимать подол белоснежной ночнушки. Слезы капали на голубые незабудки ее одеяния, оставляя большие мокрые пятна. Вот показались пальчики правой стопы, руки девушки задрожали. Вот уже и всю правую стопу видно, но где же пальцы левой ноги. Дрожь от рук распространилась на все тело, но Лена продолжала тянуть на себя подол ночнушки, разукрашенной голубыми незабудками. Вот правая нога обнажила свою голень, с левой стороны видно только лоскутный половик. Елена начала кричать, да так, как будто в ее тело медленно вонзали нож. Зинаида Захаровна заткнула уши и стала отходить назад, пока не уперлась задом в коричневый комод. От ее толчка, побрякушки на комоде качнулись и рассыпались кто куда. Несколько из них упали на пол, остальные остались покачиваться наверху.

Вот уже показалась коленка правой ноги, а слева… слева показался бантик бинта. Затем из под ночнушки выскользнуло нечто округлое, завязанное в бинт. В голове Лены зашумело, кровь пульсировала в висках так сильно, что казалась, голова раскачивается от толчков крови.

– А-а-а! Где? Где моя нога? – заорала девушка, – что вы сделали твари! Как вы могли?

Елена попыталась встать, рухнула на пол, но не остановилась и продолжала попытки. Наконец, она со всей силы, что оставались еще в ее ослабленном теле, оттолкнулась руками от пола, подогнула правую ногу и поставила стопу на пол. Резко разогнув ногу в колене, девушка выпрямилась и прыгнула на старушку, размахивая руками.

Падая, Лена успела таки зацепить старуху по морде пару раз, отчего Зинаида Захаровна, охнув, завалилась на комод, начала падать вниз, схватилась за голубую штору, и, оборвав ее, плюхнулась своим огромным задом на пол. Елена упала прямо на толстую старушку, подползла к ее лицу, левой рукой схватила бабку за горло, а правую, сжав в кулак, занесла над лицом Зинаиды Захаровны.

– Где мой сын, сука! Говори быстро! – сквозь зубы процедила обезумевшая мать, – иначе я тебя здесь похороню!

– Сейчас-сейчас, деточка! – зажмурившись от страха пропищала бабуля, – сейчас принесу, ты только успокойся!

– Я тебе не деточка, я смерть твоя! Нога моя где? Ты отрезала? – уже рычала по звериному Лена.

– Нет, нет! Не я это, Петр Кузьмич отпилил, гангрена взяла ножку твою, если бы не отрезали ее, не жить тебе на свете белом! Не сердись, деточка!

Услышав про гангрену, Елена вздрогнула. «Значит все-таки не сон…» пронеслось в ее голове, она опустила руки, скатилась с толстой старушки на пол и снова заплакала.

– Сережа, Сереженька мой! Как же так! Ты же обещал! Где ты?

Зинаида Захаровна тяжело кряхтя поднялась на ноги, погладила Лену по плечу, по голове, и тихонько прошептала:

– Держись, деточка. Тебе еще сына ростить, давай утирай слезы то, сейчас я принесу его тебе, – и с этими словами выскользнула из комнаты.

Елена еще какое-то время рыдала, затем приподнялась на руках, села на пятую точку и вытерла слезы. Что ж, былого не вернешь, а жалеть себя можно до конца жизни. Да разве ж это дело? Сын не должен видеть страдающей матери, решила она для себя.

– Плакать буду в подушку по ночам, если захочется, а сейчас надо научиться жить без… – Лена снова подняла подол ночнушки, обнаживший сначала пустоту на том месте, где еще вчера была нога, а затем забинтованную культю. Слеза-предательница выскочила таки на щеку и покатилась к уголку рта. Но девушка, решительно смахнула ее вместе с обидой – хватит на сегодня слез.

Разглядывая остаток ноги, аккуратно обмотанный бинтом, девушка не обнаружила ни кровоподтеков, ни следов йода или зеленки, поразительно! Что же там внутри?

Дикий соблазн, возникший в ту же секунду заставил ее руку потянуться к бантику. Осторожно взявшись за край завязки двумя пальцами, девушка медленно потянула за хвостик бантика, который как-то неожиданно легко поддался и пополз вслед за рукой. Тут послышался топот ног, скрип открывающейся двери, загудели голоса, мужчины и женщины. Елена резко одернула, руку, словно испугалась, что ее наругают, подогнула правую ногу, перенесла центр тяжести вперед и уперлась руками в пол. Встав на одно колено и руки, девушка подумала: «Так, раньше я бы назвала это – встать на четвереньки, ну а теперь как это называется, встать на треньки?». По ее лицу пробежала едва заметная улыбка, она резко встала и, прыгая на одной ноге добралась до кровати. Только Лена успела сесть и поправить подол ночнушки, как в комнату вошли двое. Зинаида Захаровна зашла первой, в ее руках была бутылочка с соской, и странный тряпочный узелок, такие в старых советских мультиках рисовали, с двумя ушками завязок. Вторым зашел пожилой худощавый мужчина. Он был одет в начищенные до блеска кирзовые сапоги, зеленые штаны типа «Галифе» и серый пиджак, которому лет наверное было столько же, сколько и брюкам. На седой голове деда была кепка советского кроя, а в руках… В руках он держал младенца! Елена встала, зашаталась, схватилась за воздух, затем нашарила слева стену и уперлась о нее ладонью.

– Сиди-сиди, деточка, береги силы то! – с не наигранной заботой произнесла старушка, – Петр Кузьмич сам подойдет.

– Мое почтение! – поклонившись головой, вежливо произнес старик и, сделав два шага вперед протянул руки. Молодая мама, взяла младенца, села на кровать и снова заплакала.

– Здравствуй сынок! Какой же ты крупный у меня! – улыбаясь сквозь слезы прошептала Лена. Младенец хоть и был завернут в пеленку, все же было понятно, что он слишком крупный для нескольких дней жизни. Сколько же времени они не виделись? Неделю? А может месяц?

– Сколько я уже здесь? – спросила девушка.

– Мы тут в «Урочище» дни не считаем, по сезонам живем, так повелось, так тому и быть! – словно какую-то молитву произнес Петр Кузьмич.

Елена слишком устала сегодня, чтобы выпытывать подробности своего пребывания в этом странном, но очень красивом и ухоженном доме. Поэтому она сосредоточилась на своем сыне. Развернув пеленку, она с удивлением обнаружила полностью заживший пупок, ни следов зеленки, ни кровоподтеков… странно это все.

– Это Петр Кузьмич, муж мой, это он тебя нашел на дороге и подобрал и к нам привез. – скороговоркой выпалила старушка.

– И ногу отрезал, – резко ответила Лена, – узнала, узнала.

– Зря ты так, деточка! – жалобно сказала Зинаида, – мы же тебя к себе в дом взяли, ухаживали за тобой и малышом.

– Скорую надо было вызвать, всего и делов-то! А вы? Не разобравшись, ногу мне оттяпали, инвалидом сделали! – грозно парировала молодая мама, строго поглядев сначала на бабку, потом на деда, – может ваш Петр Кузьмич врач местный, диплом имеет и полномочен такие сложные операции проводить?

– Нет у нас тут телефонов, да и в город мы редко выезжаем, не любим город мы.

– Да и чужаков не любим, ох как не любим!

По телу Лены вновь пробежал озноб. Она вспомнила слова Бабы Дуси. Затем в памяти всплыла картина горящего дома, вилы, торчащие из живота старухи, занесенный над головой старика топор… Девушку передернуло от отвращения и испуга, она, стараясь не подавать вида, медленно повернулась лицом к шкафу. Как хорошо, что шкаф этот без зеркала! Иначе дикий ужас, застывший на ее лице мгновенно бы отразился и выдал как сейчас страшно молодой маме.

– Ладно, извините, слишком много всего и сразу, – сказала Лена укладывая сына на кровать и ложась спиной к хозяевам.

– Полежу немного с сыном, успокоюсь, – стараясь не выдавать страха, дрожащим голосом добавила девушка.

– Лежи, лежи деточка! – ласково сказала Зинаида Захаровна, – а я тебе сейчас чайку принесу. Петя, ну что встал в дверях, иди уже, покорми свиней что ли?

– Так только кормил, – пробурчал дед, развернулся и поплелся из комнаты, еле волоча ноги, обутые в блестящие кирзовые сапоги.

– Давай шевелись уже, старый пень! – резко скомандовала старуха, толкая его в спину, – дров поколи значит, баню завтра топить. Займись уже делом!

Зинаида и Петр, продолжали перебранку, выходя из дома, голоса их становились все менее слышны, пока совсем не стихли. Воцарившаяся тишина позволила молодой маме слегка расслабиться, она разглядывала сынишку и, улыбаясь, нашептывала ему:

– Мамочка здесь, все хорошо! Я тебя очень люблю!

Малыш глядел на нее не отрываясь своими большими голубыми глазами, в которых Елена увидела какую-то необыкновенную проницательность, серьезность что ли. Маленький Сергей Сергеевич протянул ручку к лицу матери, выставил вперед указательный пальчик и дотронулся до ее носа. В этот момент на его лице засветилась лучезарная улыбка беззубого ротика. «Он впервые мне улыбнулся! Мой сынок!» – Лена была счастлива в этот момент.

Вскоре послышался скрип открывающейся двери, шарканье ног и в комнату вошла Зинаида Захаровна, держа в руке расписанную под «Гжель» чашку из которой струился едва заметный пар.

– Вот, чайку тебе принесла, на травах, – заботливо прошептала старушка, – спит? – она кивнула в сторону кровати.

– Нет, улыбается! – ответила счастливая мама.

– Выпей вот, успокаивает, для женского здоровья полезно, – продолжила бабушка. Елена присела на край кровати, взяла чашку обеими руками. Яркий аромат цветочного луга защекотал маленькие аккуратные ноздри девушки, до чего же приятно пахнет! Как будто в цветочном поле лежишь жарким летним днем!

Выпив, горячего чая, девушка, легла обратно на кровать и снова принялась, разглядывать сына. Зинаида Захаровна обошла вокруг кровати и присела на краешек, у изголовья.

– Вот вы говорите, городских не любите, чужаков всяких, а со мною возитесь. Чего возитесь тогда?

– Да, это Петр Кузьмич настоял, чтоб мы оставили тебя пока. А чужаков, да всяких городских нам есть за что не любить.

– Ну и чего же они вам такого сделали плохого? – с спросила девушка, ей было интересно, что же старушка придумает в оправдание своей нелюбви к пришлым.

– Была у нас дочка, Варвара, – вздохнула глубоко бабуля, помолчала немного и продолжила, – Варюша, стало быть. Шабутная девчонка была, все с мальчишками бегала игралась. Другие девчонки по домам сидели, шить да вязать учились, а ей все не то! С пацанами на рыбалку, с отцом по грибы, по ягоды ходила. Не сиделось ей дома. Вот когда ей восемнадцать лет исполнилось, поеду, говорит в город жить. Тесно мне здесь. И уехала. – Зина вздохнула и замолчала.

– Ну и что дальше было? – спросила Лена, ей вдруг стало любопытно чем закончится история старушки.

– Долго мы с Петром Кузьмичом ее отговаривали, но она упрямая у нас… была… Не отпустите, говорит, сбегу! Пришлось отпустить. Учиться хотела, поехала в техникум поступать. Поселилась в общежитии, познакомилась с девчонками разными, да с мальчишками. На танцы стали ходить.

– Да разве же это плохо, Зинаида Захаровна? – удивляясь тому, как все тяжелее и тяжелее даются слова пожилой женщине, спросила Лена.

– Кому-то может и не плохо, а кому-то… В общем возвращалась она с танцев как-то вечером, от подружек отстала. А сзади трое… тюкнули чем-то по голове, да так бесчувственную и обесчестили. Все втроем, экспертиза доказала. Милиция конечно же никого не нашла. Вернулась наша Варенька домой, горевала все, плакала день и ночь, а через неделю нашли в реке ее с веревкой на шее, да камнем с другой стороны привязанным. Утопилась доченька наша! – и бабушка зарыдала.

Елена пододвинулась на кровати поближе к середине, протянула руку и, поглаживая мягкое плечо старушки прошептала:

– Простите меня, мне очень жаль, что так вышло с вашей дочкой, простите!

– Ничего, деточка, я уже смирилась, ведь сколько лет уж прошло, просто иногда как вспомню ее глаза по возвращению…

Драматический момент прервал Сергей Сергеевич, возвестив своим внезапным громким плачем, о своих намерениях отобедать.

Зинаида Захаровна спешно вытерла слезы, и осторожна взяла младенца на руки, да так быстро у нее это получилось, что Лена даже не успела сообразить, что к чему.

– Куда же вы его? – прохрипела молодая мама, в горле у нее резко пересохло от страха разлуки с сыном.

– Кормить пора, ты не переживай, поест и обратно принесу.

– А чем вы его кормите? Я ведь должна… – попыталась предотвратить расставание с ребенком Лена.

– Молоком конечно, чем же еще! – искренне удивилась Зинаида, – кормилица наша, Лизавета, и своих двоих кормит и чужих двоих… то есть троих, с твоим-то. Молока у нее, что у коровы, чуть не по ведру в день получается. А у тебя-то, небось, и молозиво еле сочится?

– Это да, – удрученно сказала Елена, – нет молока совсем.

– Да ты не переживай! Лизавета – женщина здоровая, уже четверых родила и шестерых выкормила, все красавцы, как на подбор! – поспешила успокоить девушку Зинаида Захаровна, – полежи еще, пару деньков обживешься, потом костыли дадим тебе, выйдешь из дому, познакомишься с Лизаветой, да с другими селянами.

Старушка унесла сына, шаркая ногами, а Елена, немного приподнявшись и опершись на железную спинку кровати, задрала ночнушку выше колена и стала осматривать плотно забинтованную ногу. Ее не переставало удивлять, что на бинтах нет кровоподтеков и следов обработки. «Если еще вчера я была с ногой…» – начала анализировать ситуацию девушка, – «А если не вчера? А может я провалялась тут без сознания целую неделю? А может и больше. Сережка то мой, вон как подрос…» И тут ее осенило! Она вспомнила, как ездила к двоюродной сестре в гости лет семь или восемь назад, та как раз только родила, малышке еще месяца не было. Так она ни голову держать, ни на животе толком не могла, а Сергей Сергеевич ведь сегодня сам, при ней, со спины на пузико перевернулся, голову поднял и держал! Долго так минуты три-четыре, кряхтел правда, но держал ведь!

Затем Елена начала вспоминать все мельчайшие подробности ее короткого общения с сыном. Вот она положила его рядом с собой, распеленала, обняла. Рука ее от локтя до кончиков пальцев едва дотягивалась до шеи младенца, она это запомнила, потому что в тот момент хотела погладить его по головке, но не дотянулась. Да, точно! Тем местом левой руки, где у людей обычно бывает бицепс, Лена касалась розовых пяточек, а пальцами… Пальцами только и удалось погладить плечико. Но Сережка ведь не был таким крупным еще вчера… Или когда там. Когда родился. Прошло, значит больше месяца наверное, а то и двух!

Женщину опять обдало сначала жаром, затем бросило в озноб. Она совершенно не понимала, где она, что происходит и сколько времени прошло с той страшной ночи. Она до сих пор не верила в произошедшее с ней. Может это все таки сон, может я еще сплю или в больнице под наркозом?

Елена опустила взгляд на обрубок своей левой ноги. Вдруг она дрожащими руками стала лихорадочно развязывать бинт, который, как назло, не хотел поддаваться. Хотя повязка была не тугая, и, вроде бантиком завязано, у девушки никак не получалось развязать. То ли руки ослабли, то ли узел какой-то странный… как все в этом доме.

Девушка, попыталась подпрыгнуть к краю кровати, оттолкнувшись от пуховой перины. Руки утонули почти по локоть и прыжок не удался. Тогда она, извиваясь как червяк, подползла к краю, свесила правую, теперь уже единственную ногу вниз, осторожно поставила ее на теплый коврик и, упираясь тонущими в перине руками, все же встала. Лена сделала два пробных прыжка на месте, чуть пошатнулась, но расставила руки в стороны и удержалась. В следующий момент она, резко выдохнув, прыгнула вперед, затем еще раз. И наконец, с третьим прыжком ей удалось достичь цели – она стояла у большого старого комода! Держась левой рукой за странный предмет мебели, молодая мама правой открыла верхний ящик и, раздвигая какие-то лоскутки, деревяшки и бумаги пыталась найти ножницы или хоть что-нибудь острое, чтоб разрезать или подцепить плотно завязанный узел.

– Это не то, это не пойдет, – бормотала Елена, выискивая в ящике необходимый инструмент, – так, а что у нас внизу, – девушка открыла нижний ящик и сразу же увидела необычные маленькие ножнички, по размеру как маникюрные, только с прямыми лезвиями. Два больших кольца для пальцев были выполнены в форме птичьих яиц, от них тонкими лапками шли основания лезвий, утолщаясь превращавшиеся в тело птицы, клювом которой и были лезвия. Раздвинув своими тонкими нежными пальцами кольца ножниц, молодая мама улыбнулась – лезвия разошлись в разные стороны таким образом, что птица, будто раскрыла длинный острый клюв.

– Аист! – удивилась Лена, пробуя поработать ножницами, – ну точно аист, какие забавные ножнички! – воскликнула девушка. Вспомнив о том, для чего она искала ножницы, Елена запрыгала обратно к кровати, первые прыжки на одной ноге давались ей с трудом, но она уже поняла, что быстро освоит технику перемещения, хотя до сих пор не могла свыкнуться с мыслью о своем положении.

Усевшись как можно удобнее на кровати, перина которой словно хотела утопить в себе, девушка принялась ковырять узел повязки. Она воткнула острый «клюв аиста» в центр узелка, с усилием протолкнула лезвие вглубь и разрезала узел, который мгновенно раскрылся, будто полевая ромашка на рассвете. Осторожно, слой за слоем, сматывала Лена бинт с коленки, а когда последняя полоска белой марлевой повязки соскользнула с ее ноги, девушка, охнув, прикрыла рукой рот. Из глаз брызнули слезы. Уродливая культя была обрамлена аккуратным розовым шрамом, там где должна была продолжаться нога, все обросло новой кожей! Ни синяков, ни подтеков. Не было даже ниток шва или хотя бы красных, кровяных следов от них. Шрам был весь розовый!

– Это же сколько надо тут проваляться, чтобы они оттяпали мне ногу, да она еще и успела полностью затянуться, зажить! – сквозь слезы пробормотала девушка.

– Это же месяца два или три! – не унималась Елена в своем возмущении, – то-то я и смотрю Сережка у меня больно крупный!

Через пару минут, молодая женщина смогла взять себя в руки и забинтовала оставшуюся часть левой ноги. Сначала необходимо выяснить, что здесь происходит, какие люди тут живут, а затем уже сваливать отсюда. Интуиция подсказывала девушке, что вести себя сейчас нужно очень осторожно. Возможно ей и ее ребенку угрожает опасность, а значит не стоит выказывать своих подозрений и мыслей. Нужно притвориться слабой, покорной и усыпить бдительность хозяев дома и местных жителей.

Девушка легла поудобней и стала обдумывать стратегию поведения. Вскоре послышался скрип открывающейся двери, тяжелое шарканье ног и вот в дверном проеме маленькой уютной комнатки появилась хозяйка дома с младенцем на руках.

– На вот держи богатыря! – гордо произнесла бабуля, словно держала собственного внука, – ест за троих! Правда и какает тоже за троих, так что давай, займись этим. Вода и тазик на кухне, справишься или помочь?

– Спасибо, Зинаида Захаровна, я сама попробую, пора уже и честь знать, – вырвалось у Елены.

– Ну про «честь знать», скажем рановато еще думать, а вот про самостоятельность – самое время, – как-то холодно резанула милая с виду бабуля.

– Так вы говорите сколько дней я у вас тут уже? – попыталась применить эффект внезапности мама Сергея Сергеевича.

– Мы тут в дни не считаем, по сезонам живем, так повелось, так тому и быть, – снова как в каком-то трансе промолвила старушка.

«Да, этих прощелыг не проведешь похоже!» – подумала Лена, улыбнулась старухе, взяла на руки младенца, положила его на кровать и стала распеленовывать.

– Пеленки чистые в комоде в нижнем ящике, – уже более мягким голосом сказала хозяйка, – да только сначала воды в таз набери, да малыша на кухню отнеси, потом уж пеленку то снимай, а то замажете мне тут все… Палка там, за дверью есть, – бабка указала толстой морщинистой рукой в сторону кухни, – пока с ней походишь. Завтра Ондрюшка тебе костыли доделает, нейдет сегодня работа у него.

– А что за Ондрюшка? Андрей что ли имя? – заинтересовалась девушка, ей почему-то очень захотелось пообщаться с кем-нибудь кроме этих двоих.

– Ондрей, Ондрей, да только все зовут его Ондрюша-дурачок.

– А почему дурачок?

– Как почему? – снова удивилась старушка, – потому что дурачок! Вот почему! Завтра приползет сама и увидишь. Ну все я в стайку пошла, поросятам дать надо. – старуха развернулась, и зашаркала к выходу, не оборачиваясь обронив:

– За дверью палка. Не забудь.

В доме снова воцарилась тишина. Маленький Сережка посапывал в полудреме, от его пеленки исходил терпкий запашок, пробудивший материнский инстинкт молодой мамы, она поднялась и попрыгала за палкой. Предстоит тяжелая работа – первое омовение сына!

Палкой старуха назвала резную трость, ручка которой была выполнена в виде головы барана, рога которого служили одновременно стопором, чтобы рука при опирании не проскальзывала вперед и таким тяжелым набалдажником, балансирующим центр тяжести. Очень красивая трость блестела лаковым покрытием только ручка была вышоркана, выдавая частое и длительное использование.

Как бы это драматично не выглядело, Лена сразу же привыкла к этой трости и отметила, что ей довольно комфортно и легко, на сколько это возможно в ее ситуации, перемещаться опираясь на эту «палку».

Добравшись до кухни, девушка в очередной раз удивилась убранству дома. Все на кухне было как на картинке из учебников по истории, за исключением нескольких предметов. Лена почувствовала себя словно в музее. Вся посуда и мебель были не то XIX-го, не то начала XX-го века, ну максимум середины прошлого, очень эпичная кухня! За исключением холодильника и электрической плиты, на которой стоял большой эмалированный желтый таз.

Молодая мама осторожно сунула пальчик в таз, вода была теплая, как раз подходящей, для купания малыша, температуры. Девушка развернулась, дошла до комода, нашла в нижнем ящике белоснежную пеленку и полотенце, набросила их себе на шею и пошла за сыном.

Прижав мальчика правой рукой Елена вернулась на кухню, отставила в сторонку резную трость, развернула пеленку и отложила ее в сторону. Облокотившись левой стороной бедра об электроплиту, девушка, ловко переворачивая сына, быстро вымыла его, вытерла полотенцем и поспешила к кровати. Положив Сергея Сергеевича на кроватку, довольная своей работой мама, вернулась на кухню и застирала грязную пеленку, которую повесила тут же, на растянутых над головой веревках.

Не зная, куда вылить грязную воду из таза, девушка решила вернуться в спальню. Этот вопрос она оставит на потом, сейчас ей хотелось отдать все свое внимание сыну. Лена не стала пеленать ребенка позволяя ему «подышать» всем телом, почувствовать свободу, подвигать ножками и ручками. Мама нежно обнимала своего сыночка, целовала его и гладила до тех пор, пока они вместе не уснули.

Громкая брань и грохот посуды на кухне разбудили Елену. Она не слышала всех слов в точности но отчетливо уловила суть. Петр Кузьмич упрекал жену за тазик с «говном» на плите, и «зассанки» над столом, видимо имея ввиду повешенную Леной пеленку.

– Да иди ты, старый хрен! – громко отбивала словесную атаку Зинаида, – на своей кухне я сама разберусь, что к чему, иди лучше в сарае дверь почини, петля слетела, а тебе хоть бы хны!

– Хны, да не хны! – возразил утихая старик, – завтра и починю, темно уже, чего я там увижу то!

– Ладно, мой руки, садись, ужинать будем, – прошипела старуха и зашаркала в сторону спальни, – деточка, вставай, ужинать будем. Тебя кстати звать-то как?

– Елена, – протирая глаза ответила девушка.

– Давай, Лена, вставай, умойся, да за стол садись, пора поесть нормально.

Молодая мама повернулась к спящему сыну, убедилась, что с ним все в порядке, взяла трость, встала и пошла на кухню..

Яркий свет кухонной лампочки, застигший девушку врасплох, заставил ее прищуриться и прикрыть глаза, отчего молодая мама потеряла ориентацию и чуть не грохнулась, но успела ухватиться правой рукой за косяк и удержалась на ноге.

– О, неплохо получается! – крякнул с усмешкой Кузьмич, – ты бы с посудой так ловко обращалась, цены бы тебе не было!

– Умолкни Петя! – урезонила его бабуся, – себе сначала ногу отрежь, а потом ехидничай!

– Садись деточка! – мягким голосом сказала старушка не оборачиваясь, – а ты, Петр Кузьмич, лучше молитовку произнеси трапезную.

Лена села, оглядела стол. Ужин был хоть и скромный, но выглядел довольно аппетитно! Вареная картошка, исходила паром на большой глубокой тарелке, рядом стояла тарелка с салом, вернее с мясом, в котором белыми полосками блестели прожилки сала, тут же тарелка с маринованными огурцами, квашенной капустой с ягодами брусники, пышным деревенским хлебом, разломанным на большие куски, бутылкой самогона с какой-то газетной пробкой, да запотевшая банка рубинового морса, с которой кое-где стекали капли воды.

– Славим тебя Мать-кормилица! – начал возбужденно произносить странную речь Старик, – живе мы с тобой в гармонии Земля-матушка, Дай нам здоровья да плодородия, да отведи от нас чужаков. Мы, дети твои, живем тобою, дни не считаем, по сезонам живем, так повелось, так тому и быть! – Торжественно произнес старик, разливая самогон в три маленькие хрустальные рюмочки с позолоченным ободком, стоящие на тоненькой ножке у каждой из трех тарелок.

– Так тому и быть! – торжественно повторила бабка, поднимая над головой рюмку.

– А ты, что же, не берешь рюмашку? – удивился Кузьмич.

– Да я как-то, не хочу, – промямлила Елена, странная молитва очень напугала ее, возникло ощущение, что она в доме каких-то сектантов-староверов.

– Давай-давай! – похлопав девушку по плечу, громко сказала Зинаида, – после трудового дня сама Мать-Земля велит кровушку разогнать, тебе не повредит, а заразу всякую поможет прогнать!

Лена подняла стопку, понюхала, запах ей понравился. Лесной какой-то можжевеловый что ли, запах шишек, грибов и смолы слились в одном аромате, от которого уже голова слегка закружилась.

– А почему бы и нет, – весело сказала Лена, резко выдохнула и опрокинула в себя все содержимое хрустальной стопки.

– Вот это по-нашему! – крикнул дед, загоготал и, успокоившись, резко осушил свою рюмку.

Странно, но Елене совсем не было горько, может это шок, может еще что, но ей понравилось пить эту жидкость, слегка обжигающую, но сладковатую. Закусив, маринованным огурцом, девушка принялась за основные блюда меню. Дикий голод вдруг проснулся, Лена поняла, что не ела целую вечность, она закидывала в рот большие куски картошки, сала, сверху впихивала капусту, запивала все это морсом. Дед с бабкой, глядя на нее хохотали приговаривая: «Вот это аппетит!», «Вот это да!», «Если она так ест, то и работает поди ого-го!».

После ужина, Елене жутко захотелось выйти на свежий воздух.

– Пойду подышу, – сказала молодая мама, – что-то голова закружилась.

– Ты это… Деточка, только с крыльца не уходи! – встревожилась бабуся.

– А что такое? – удивилась Лена.

– Дак темень там, – поспешила оправдать свою встревоженность хозяйка дома, как бы не навернулась там.

– Хорошо, Зинаида Захаровна, я на крылечке постою, – успокоила ее девушка, ей почему то сильно захотелось посмотреть на небо.

– Фуфайку мою накинь, там на вешалке у двери – крикнул дед, холодрыга там нынче.

– Ты чего в ухо то мне орешь? – взвизгнула бабка, – и так слышно в доме все, нечего тут гортанить. Иди деточка, оденься только, и вправду холодно сегодня.

– А я может покричать хочу, – не унимался старик, а то и вовсе спеть!

– Наливай лучше! – скомандовала Зинаида, – давай еще по одной и вместе споем.

Лена вышла на крыльцо, ледяной ветер ударил сначала ей в ноздри, затем окатил лицо, а уж потом добрался и до открытых ног и кистей.

Воздух был по-осеннему холодным и свежим, на улице – тьма непроглядная, только небо усеяно яркими звездами. Лена подняла голову и стала разглядывать темную даль космоса. В доме Зинаида с Петром затянули грустную песню. Елене почему-то вспомнился ее муж Сергей.

– Где ты, Сереженька? – спросила она в пустоту черного неба, – как же так вышло-то? Быть может ищешь меня сейчас, а я… а где я?.. сама не знаю!

– В «Урочище» ты дурында! – услышала девушка где-то снизу из-под крыльца. Голос из-под дома был настолько неожиданным, что Лена завизжала от страха. На ее крик тут же выскочили хозяева дома.

Девушка машинально прижалась к Петру Кузьмичу, дрожа от страха, а Зинаида Захаровна, громко и грозно крикнула:

– Кто здесь? Кто тут шаромыжится под нашими окнами?

– Гусь в пальто и утка с пистолетом! – послышалось откуда-то из под крыльца, – неужто напужал? Ха, ха, ха! – странным шизофреническим смехом залился неизвестный голос.

– Ондрюшка, ты что ли? – узнала голос бабка, – у балбес! Девку чуть до инфаркта не довел! Чего ты тут вынюхиваешь?

– Да мимо проходил я, – начал оправдываться голос, – слышу девка тут шепчет что-то, познакомиться хотел.

– Не проходил, а проползал! – хихикнул дед, – давай чеши к себе в сарайку, нечего возле нашего дома копошиться!

– Дак я и так… – обиделся невидимый во тьме собеседник, – дурачки вы…

Старик, развернул Лену лицом к себе и тряхнул слегка за плечи.

– А ты чего визжишь? Это же Ондрюшка-дурачок, нашла кого бояться!

– Мне откуда знать, – ответила девушка, как заорет откуда-то снизу, вот я и вскрикнула от неожиданности. День у меня выдался тяжелый, а тут еще этот…

– Ладно, ладно, пошли в дом, – проворчала Зинаида Захаровна, – сегодня у всех был день тяжелый. Только у старого все опять налегке, – она взглянула холодным злым взглядом на мужа, – глазенки-то вон как блестят, когда успел нализаться-то?

– Да где уж я нализался? – защищался Петр Кузьмич, – идите спать, я еще покурю.

– Давай недолго тут, куряка, завтра с утра дел куча, – приказным тоном добавила старуха.

– Да иди уже, – отмахнулся от нее дед.

Лена, опираясь на резную трость дошла до спальни и села на кровать, она только сейчас вспомнила, что здесь спит ее Сережка. Испуг прошел, пришло ощущение дикой усталости, как будто на нее надели свинцовую шубу, так вдруг захотелось спать. Убедившись, что с сыном все в порядке, молодая мама легла на правый бок, обняла малыша и мгновенно уснула.

***

Все тот же лучик-озорник, обычным маршрутом добрался до лица молодой мамы, сполз ей на щеку и начал щекотать осенним теплом. Проснувшись, Лена первым делом оглядела сына, который уже не спал, а увлеченно сосал свой большой палец. Наверное проголодался. Девушка поцеловала ребенка, откинула пуховое одеяло и, взяв стоявшую у края кровати трость, направилась на кухню. В это время входная дверь открылась и на пороге появилась хозяйка дома.

– А, встали уже, – пробурчала старушка, протягивая Елене бутылочку с соской, – на вот, завтракайте, потом за стол садись, блины там, молоко в холодильнике. Разберешься, в общем. Бабуля развернулась и вышла, а Лена, поставила бутылочку на стол и пошла за печку, где на стене висел умывальник. Умывшись, девушка вернулась в спальню, захватив по пути «завтрак» для сына. Сергей Сергеевич жадно схватил соску губами, как-будто не ел несколько дней, и моментально опустошил бутылочку. Одной порции ему показалось мало, и он начал реветь, требуя добавки.

Растерянная мама взяла ребенка на руки и собралась было выйти на улицу, как дверь, ведущая в дом, снова отворилась. На пороге стояла незнакомая полная женщина в белой не то блузке, не то сорочке, воротник которой опускался в глубокое декольте со шнуровкой, едва сдерживающей пышные груди. Подметая, темно-синей, в желтый цветочек юбкой, пол, женщина подошла к Елене и протянула ей бутылочку для кормления, наполненную молоком.

– Мало ведь одной-то, – улыбнувшись сказала, – вот, добавочки принесла. Лизавета я, – представилась пышная женщина. На вид ей было не больше двадцати пяти, светлые волосы были аккуратно спрятаны под белоснежным платком, большие голубые глаза светились бесконечной добротой, но где-то в самой глубине ее сияющих глаз, Лена уловила, как ей показалось, едва заметную нотку тревоги или страха. Словно почувствовав мысли молодой мамы, Лизавета, опустила глаза, улыбнулась и развернулась лицом к двери.

– Ну вы тут кушайте, а я потом забегу, в обед, – не оборачиваясь сказала толстушка и вышла из дома.

Позавтракав блинами и молоком, мама Сергея Сергеевича, вышла на крыльцо, крепко прижимая сына к себе.

Солнце заливало ухоженный двор, справа Петр Кузьмич пытался починить дверь сарая, из которого доносилось добротное хрюканье. Слева от крыльца находился курятник. Оттуда было слышно ворчание старушки и пение петуха, они как будто спорили о чем-то. Метрах в двадцати от дома, прямо напротив крыльца поскрипывала от ветра калитка, за которой расстилалось широкое золотое поле пшеницы. Дальше, за полем, виднелись изумрудные кроны соснового леса.

– Как будто картина Шишкина какого-нибудь! – не удержавшись от восторга, произнесла вслух Лена, – смотри Сережка, какая красота!

Мальчик, приговоривший к тому времени вторую бутылочку молока, посмотрел сначала на маму, затем на поле, улыбнулся и прижался головкой к маминой груди.

Вдруг, краем глаза девушка заметила какое-то движение у забора, справа от калитки. Что-то похожее на собаку, или козу приближалось к дому. Странное существо открыло калитку и закинуло во двор две длинных палки похожие на костыли. Точнее это и были костыли, а странное существо, по мере приближения стало превращаться в безногого человека, отталкивающегося руками от земли и забрасывающего вперед ту часть тела, из которого должны расти ноги. Услышав шум падающих на землю костылей, Петр Кузьмич обернулся и тут же потерял интерес к происходящему.

– Мать! Гнедой прискакал, – крикнул старик уставившись на воротину сарая.

Из курятника выскочила Зинаида Захаровна, подбежала к безногому и хотела поднять костыли, но инвалид крепко вцепился в них и резко потянул на себя.

– Я сам! – крикнул безногий, – зря топал что ли в горку?

Вырвав из рук старухи костыли, мужчина и пополз в сторону дома.

– Это тебе! – вытянув вперед руку с костылями громко крикнул инвалид.

Лена спустилась с крыльца, отставила резную трость и взяла костыли.

– Спасибо! – только и смогла выдавить из себя девушка, ей почему-то стало очень жаль этого парня.

– Ленка-пенка, голая коленка! – крикнул безногий, как-то по-идиотски загоготал и запрыгал обратно к калитке.

– Это наш Ондрюшка-дурачок, – сказала подходя к крыльцу Зинаида Захаровна, – руки золотые, да башка дырявая. Как без ног остался, все, ку-ку!

– А что с ним случилось? – сочувствующе спросила Елена.

– Оно тебе надо? – ответила бабуся, – себе посочувствуй.

– Странная вы, – нахмурилась девушка, – то добрая такая, то как лед холодная.

– Уж какая есть, – проворчала старуха, – иди в дом. Для костылей две руки нужны, мальца-то носить как будешь? Научу сейчас тебя к спине подвязывать.

В доме, старуха показала, как из белой тряпки, похожей на шарф, длинной метров пять или даже шесть, делать подвязку.

– Вот так под ножки, вокруг спины, потом вокруг своей, малышу за шею и обратно к себе – учила премудростям ношения новорожденного Зинаида, – затем у себя сзади на шее завязываешь в два крепких узла. Так носят спереди. А вот как надо, если сзади хочешь носить, – старушка колдовала с белоснежным льняным шарфом, как фокусник на сцене, – раз-раз и вот уже завязываешь на груди. Спереди носить будешь, так сильно то не наклоняйся, а то выскочит, да укатится, как Колобок – захихикала пожилая женщина.

– Спасибо Зинаида Захаровна, большое спасибо!

– Ладно, ты тренируйся, до вечера свободна, по двору можешь погулять, осмотрись тут. Завтра работенку тебе придумаем какую-нибудь, у нас тут без работы никто не сидит. Сегодня балбес еще прискачет, понравилась ты ему.

– Какой балбес? – Лена не сразу поняла о чем говорит хозяйка дома.

– Ондрюшка-дурачок, – усмехнулась бабушка, – ты уж с ним помягче, он все-таки парень хороший, а если обидится так орать начнет, что хоть уши затыкай.

– Да у нас как-то не принято инвалидов обижать, – поспешила успокоить старуху Елена.

– Принято, не принято, мое дело сказать.

После странного диалога, молодая мама решила осмотреться. Погуляв по двору и обкатав новые костыли, от которых еще пахло морилкой, девушка подошла к калитке. Кое-как отворив деревянную дверцу, Лена протиснулась, и вышла за ограду. Тропинка от калитки вела вниз под горку. Метров через десять тропа упиралась в грунтовую дорогу. На другой стороне дороги стояли однотипные бревенчатые дома с бело-голубыми резными ставнями. Справа и слева от тропинки, утопая в зелени, притаились хозяйственные постройки других домов. Оказывается дом, в котором очнулась два дня назад Лена, стоял на пригорке и до пшеничного поля было метров сто или двести, хотя с крыльца казалось, что пшеница растет сразу за забором.

Оглядев деревню, молодая мама подняла голову. На ярко-голубом небе не было ни намека на облачко, теплый ветер приятно ласкал ее красивое лицо, на горизонте виднелись холмы покрытые темно-зеленой шерстью леса.

Опустив голову, девушка вздрогнула от испуга. Прямо перед ней, внизу метрах в пяти от калитки стояло человек двадцать народу. Мужчины и женщины, несколько детей, все они стояли молча, не шевелясь, и глядели прямо на нее. «Господи, да откуда же они взялись так резко-то?», – пронеслось в голове у Лены, – «Только голову подняла ведь…».

Почувствовав тревогу мамы Сергей Сергеевич проснулся и заплакал. Сзади послышался скрип калитки, Зинаида Захаровна дернула Елену за плечо.

– Быстро в дом! – скомандовала, бабуся, – чего выскочила за калитку?

– Да я так, посмотреть, – растерялась девушка.

– Сказано же, не любят чужаков здесь!

– Так не было никого! – попыталась поделиться своим удивлением Лена, – я только на минуточку голову подняла, опускаю – а они стоят тут как статуи.

– Все давай, давай – подталкивая ковылявшую на костылях мамашу, ворчала хозяйка, – дома посиди, шить вязать умеешь?

– Да не особо…

– Ладно, придумаем что-нибудь, польза от тебя должна быть какая-то.

– Так я вообще-то домой могу уехать, – запротестовала Елена.

– Ага, уедешь, – усмехнулась Зинаида Захаровна, – две недели ливни шли, всю дорогу размыло, хоть на лодочке плавай! И так тридцать километров почти до трассы. Иди лучше, деточка, в дом, не окрепла ты еще, я тебе свежего чайку заварила, целебного. Вот дорога подсохнет, а там видно будет, всему свое время.

Женщины поднялись в дом, хозяйка на кухне напоила Лену своим ароматным чаем из каких-то трав, девушка несколько раз зевнула, встала из-за стола и направилась к своей спальне.

– Я немного полежу с сыном, Зинаида Захаровна, – уставшим и сонным голосом промямлила Лена.

– Полежи, полежи, я тебя к ужину разбужу…