Читать книгу Кто играет в кости со Вселенной? - Максим Урманцев - Страница 12

Все! Экзамены сданы. Назавтра – выпускной вечер. Прощай десять долгих школьных лет. Здравствуй, взрослая жизнь. Я поехал к другу Гоше. Его мама Нина Семеновна не возражала, когда друзья сына оставались ночевать, – лишь бы не шумели.

Спать не хотелось. Мы стояли у распахнутого окна и смотрели вдаль с высоты восьмого этажа. Белая ночь, молодость и ожидание радужного будущего. Болтали-болтали-болтали. С Гошей я мог обсудить все: предназначение человека и будущее страны, приоритет коллективного над личным, грядущую московскую олимпиаду. Поток юношеских наивно-невинных надежд. Поступление в институт из-за сложностей ввиду «пятого пункта» сознание отодвигало в дали дальние. А неизбежную и не самую привлекательную колею инженерной жизни – вообще за горизонт.

Солнце взошло, Гоша взял гитару и напел:

Соседи снизу постучали по батареям.

В нашей математической школе учились только девятые – десятые классы. Учиться в ней стремились многие, туда брали по результатам собеседования. Когда первого сентября мы собрались в классе – друг с другом пришлось знакомиться. Сначала мы с Гошей сблизились по «форме носа»: он – еврей, я – полукровка (мама – еврейка, папа – русский). Тогда, в советские времена, это была больше игра – мол, «мы с тобой одной крови», чем вопрос национальной идентичности. Всех воспитывали атеистами, на смеси интернационализма с православной культурой. С каждым месяцем мы с Гошей находили все больше общих тем разговоров, понимали, что на многое смотрим под одним углом. К окончанию школы – дружба «не разлей вода».

Но после выпускного вечера – никто не мог предположить – наши жизненные тропинки стали расходиться. Разные институты, разные компании, встречи тет-а-тет все реже, споры все жестче. Пролетели пять студенческих лет. Страна начала перестройку, а мы – обустройство личной жизни. Я женился. Гоша влюбился в однокурсницу Таю, привел ее домой. Нина Семеновна отказалась принимать невестку из провинции, усмотрев только корысть – желание получить ленинградскую прописку. Гоша предпочел поссориться с матерью, бросить институт, чем свою любовь: пошел на завод, снял квартиру, переехал туда жить с Таей. Омрачало только приближающееся распределение после института. Таисия поставила вопрос ребром: или Гоша как-то обеспечивает ей прописку, или она уходит к другому однокурснику, который готов предоставить ленинградскую жилплощадь. Гоша поехал к матери.

– Я же говорила! Надо было мать слушать! – радостно подытожила Нина Семеновна.

– Это вопрос жизни и смерти, мама! – Гоша не хотел отступать.

– Ищи другие варианты. Я квартиру не отдам.

– Какие варианты?

– Не знаю. Ты кашу заварил – тебе и расхлебывать.

Решение не приходило. Гошин мозг закипел – он включил газ и засунул голову в духовку. Тая вызвала санитаров. Психбольница и стандартный диагноз для суицида – психопатия.

Я от этих драматических событий оказался в стороне: маленький ребенок, квартира двушка с тещей, работа «с восьми до пяти» в конструкторском бюро. Брел по пресловутой инженерной колее, даже не зная, что судьба школьного друга попала в зону турбулентности. Через несколько месяцев Гошу из больницы выписали. Тая не дождалась – вышла замуж за однокурсника. На заводе намекнули, что Гошино место занято. Куда податься? Восстанавливаться в институте? Там все напоминало поруганную любовь.

Впереди маячили две альтернативы – и обе далеко не радужные: или армия, или шизофрения. Выход приходит, откуда никто не ожидает: из почтового ящика выпало приглашение на еврейский праздник в синагогу. Гоша туда пошел и… принял ортодоксальный (Любавический) иудаизм: сделал обрезание, стал активным общинником. Тогда мы и встретились после долгого перерыва.

– Ты чего? Какая религия?! – убеждал я. – Сейчас такое время! Столько информации! Журналы, газеты. Страна поворачивается к миру! Строим социализм с человеческим лицом! Помнишь, мы грезили этим?..

– Запомни правило! – Гоша прервал на полуслове. – Сделай шаг навстречу Б-гу – Он сделает шаг навстречу тебе.

– Причем здесь это?! Как-то тебя в синагоге быстро обработали, – пытался я отрезвить. – Не боишься проблем с КГБ? Ты же пошел не в церковь, а в синагогу. Почти сионизм.

– Не понимаешь! А я могу объяснить. Ты уже не в колее, ты – в траншее. Вылези – осмотрись!

Мы разговаривали на разных волнах. Попрощались сухо. Он пошел разносить старикам мацу к песаху, я – домой стирать пеленки в «Малютке».

Скоро община ему подобрала жену – отблагодарила за усердие. Еврейских невест, готовых соблюдать все шестьсот тринадцать предписаний Пятикнижия, было наперечет – стояла очередь из правоверных женихов. А еще через полгода Гоша с семьей уехал на учебу в Нью-Йорк, где и остался. Нас разделили не только мировоззрение, а еще и Атлантика.

Прошло пять лет. Перестройка закончилась, началась шоковая терапия. Мои попытки начать свое дело заканчивались фальстартом.

Телефонный звонок. Подхожу.

– Фукшанский моя фамилия. Помнишь такого?

– Гоша! Ты откуда?!

– Я в Пулково. Прилетел на пару дней в командировку. Мне страшно выйти из аэропорта. Можешь за мной заехать?

– Чего испугался?

– У вас, говорят, стреляют, общество «Память» рыщет по улицам. А я в одежде хасида.

– Да, бывает, стреляют. Ну, не настолько все ужасно. Жди, через час буду.

Я выкатил из гаража родительскую «копейку», помчался в Пулково. Пока возил Гошу по делам, мы болтали-болтали, как в выпускную ночь. Как будто не было размолвки, нескольких лет молчания. Слово за слово и проклюнулась идея для гешефта.

Правоверным иудеям запрещалось обвешивать стены квартир произведениями искусства – мол, нарушение заповеди «не сотвори себе кумира». И вдруг любавический ребе снял этот запрет с общины. Состоятельные евреи захотели украсить дома картинами. Возник спрос. Мой брат Павел – художник. Гоша это помнил и прикинул, что русский художник – дешевая рабочая сила – возможность получить прибыль. Надо забросить нас с Павлом в Нью-Йорк. Моя задача – поиск заказчиков с Гошиной помощью. Павлу – исполнять заказы. Набросали план. Главное препятствие – попасть нам в Нью-Йорк. И второе – где там жить. Это Гоша брал на себя. Прибыль делим на троих.

– Жить будете в Бруклине. У многодетных евреев. Буду договариваться. Вам выделят угол, матрас. Шумно, тесно, но потерпите, я думаю.

– Объясни, зачем нормальным людям кого-то подселять? Тем более многодетным.

– Это цедака – помощь нуждающимся. Одна из заповедей. Каждый правоверный должен помогать евреям, которым не дают ходить в синагогу. А у вас с братом мать еврейка. Значит, вы – евреи по иудейским законам. Месяц потеснятся – ничего, не умрут. А заповедь исполнят!

– Да сейчас в России никакая религия не запрещена. Мы сами по себе атеисты.

– Об этом не надо говорить. Считается, что в России евреев притесняют. Но условие! В Нью-Йорке надо будет везде ходить в ермолке, носить талит, соблюдать шабат – по субботам в синагоге читать молитвы.

– Что такое талит?

– Накидка с висящими кистями. Да тебе не надо разбираться, вам дадут.

– Но мы не сможем играть в религиозных евреев. Надеть ермолку – не вопрос. И этот твой талит. Но мы ни одной заповеди, ни одной молитвы не знаем. Ничего. Спалимся в первый же день.

– Главное, вы сделаете шаг навстречу Б-гу, – напомнил Гоша, – а Он все обустроит в лучшем виде.

– А почему Б-г пишется через дефис? – спросил я рассеянно, но ответа не получил.

Попахивало авантюрой. Как можно в незнакомой стране заработать на пустом месте за месяц? Не имея ни кола, ни двора, ни денег. И еще делая вид, что мы – несчастные иудеи, которые хотят, но не могут в Петербурге сходить в синагогу. Но это шанс оказаться в Америке! Даже в мечтах у меня такого не было. И совсем разумные доводы таяли при слове «Б-р-у-к-л-и-н». Я согласился на все условия.

Намеченный Гошей план – сплошные нерешаемые препятствия. Но дальше предлагаю прочесть сказку о щучьем велении, которая стала былью.

Первое препятствие – где взять деньги на перелет? Самый дешевый билет у Аэрофлота – шестьсот долларов на двоих. Откуда? Пересчитываю сумму на свою зарплату и ужасаюсь. Гоша готов одолжить, но с собой такой суммы нет: «Как вернусь в Нью-Йорк, попробую найти оказию, чтобы передать».

На следующий день я заезжаю за ним, чтобы отвезти в Пулково. Он встречает меня с улыбкой и вручает шестьсот долларов:

– Откуда?

– Помнишь, я тебе рассказывал про Фиму, соседа в Нью-Йорке?

– Да, что-то такое?

– Звонит вчера вечером его мама и просит передать Фиме шестьсот долларов. Ха-ха. Я же предупредил – «сделай шаг навстречу» и все пойдет по маслу. А ты не верил.

– Так я еще ничего, никаких шагов не делал…

– Ты согласился на ермолку, шабат и талит. Пока достаточно.

По прилете в Нью-Йорк Гоша отдает Фиме доллары из своих сбережений, так что ни Фима, ни его мама не узнали, что участвовали в Б-жьей комбинации. Первое препятствие пройдено.

Вторая трудность – нельзя приезжать с пустыми руками, нужны подарки. Гоша советует сделать зарисовки с кладбища в деревне Любавичи, где похоронены прежние ребе.

Историческая справка. Любавические хасиды – одно из крупнейших иудейских религиозных течений. С XVIII по конец XX века возглавляли общину любавические ребе. За три столетия их было семь. Двое похоронены на Украине. Третий и четвертый – в Любавичах (на границе Витебской и Смоленской областей). Пятый – в Ростове-на-Дону. Шестой и седьмой – в Нью-Йорке (тогда, когда происходила описываемая мною история, седьмой еще был жив).

Идея хороша, но… реалии России «шокового года». До деревни Любавичи – семьсот километров. В Питере топливо в дефиците. Очереди на АЗС от двух до пяти часов, дают по сорок литров на машину. Что с бензином в провинции? Есть ли он там вообще – не обсохнем ли на полпути? Мы наполняем бак под завязку, три канистры с собой и выдвигаемся на свой страх и риск. Дорога на пару километров заскакивает в Белоруссию. Бред, но на границе нас останавливают таможенники. Долго расспрашивают – зачем вывозим столько бензина? Но пропускают. Добираемся до Любавичей. Кромешное запустение. На окраине деревни находим старое еврейское кладбище, нужные могилы, делаем зарисовки. Выдвигаемся в обратный путь. Топливо заканчивается в городе Невель. На АЗС заправляют строго по паспортам с местной пропиской. Что делать? Подъезжает на заправку «жигуленок». Сердобольный водитель шепчет: «В двух километрах есть „коммерческая“ цистерна. Там нальют. Но по тройной цене». Мы спасены: коммерческая заправка, есть топливо для пути до дому. Главное, подарки готовы. Пока ездим туда-сюда, Паша делает зарисовки улицы Невеля со старинными домами и пожарной каланчой. Они еще пригодятся.

Третье препятствие – визы. Американцы в тот год очень неохотно дают визы россиянам, особенно холостым. Боятся, что попросим политическое убежище и останемся в США. У меня есть семья, а у Павла нет. Идти в лоб в консульство – провал обеспечен. Ищем обходные пути. Неожиданно я нахожу знакомых в Русском музее. Они подают в консульство документы на нас как на перспективных авангардистов. Трясемся, что вскроется лукавство, но американцы авангардистам визы дают без вопросов.

Родня провожает нас в Пулково со страхом, дают в качестве НЗ накопленные сто долларов. Берем с собой кисти, холсты, масляные краски. Это более ценная валюта, чем жалкие сто долларов. Летим. В Нью-Йорке – новая проблема: Гоша не находит желающих нас приютить. Приближается ночь, где нам ночевать? Он обращается за помощью к Рубашкину, своему работодателю, который входит в положение и предлагает остановиться в его доме. Полуподвал, но чисто, отдельная комната, никаких орущих детей, свой туалет. И гостеприимно разрешает питаться в его ресторанчике. Бесплатно! Чем мы можем отблагодарить? В ответ дарим часть картин из «Любавической серии» и виды Невеля. О, чудо, оказывается, семья Рубашкиных родом из Невеля! Они бежали оттуда во время войны, попали во Францию, а потом переехали в США. Он так растроган, что приглашает нас на семейные праздники, пикники. Это все интересно, весело, но нужно заработать денег.

Начинаем раскручивать наш мини-бизнес с продаж на улице. Я встаю у входа в главную синагогу, как художник на Невском проспекте, – выставляю картины с видами Любавичей, «могилами Ребе». Их смотрят, цокают языком, но покупают вяло. Подходит очередной любопытствующий. Смотрит мой товар, спрашивает: «А портрет нашего живого ребе можешь нарисовать?» Я беру заказ, еще не понимая, как его выполнить. Азарт плюс интерес. Мы находим фотографию Ребе, Павел делает портрет маслом, выхожу с ним к синагоге. Полотно имеет огромный успех. Евреи записываются в очередь. Сто баксов за картину. Для американцев – бросовая цена. Павел рисует один портрет два дня, я продаю за пять минут. Можно поднять цену, но спадет ажиотаж, исчезнет азарт. Голова и так кружится от успеха: сто долларов за два дня работы! Мне год надо за такие деньги работать в Питере, хоть инженером, хоть журналистом!

И вот подходит день обратного рейса. Домой-домой! Рубашкин уговаривает остаться в Америке, обещает помочь с видом на жительство. Мы категорически отказываемся. Не хотим даже переносить дату возвращения. Отдаем Гоше долг шестьсот долларов, и остается еще прибыль шестьсот долларов на троих. По двести долларов на рыло. Два года можно ничего не делать! Но мы с Гошей, расставаясь в аэропорту имени Джона Кеннеди, планируем поставить портретную тему на поток. Рисовать в России, продавать в Америке.

Садимся в самолет «Нью-Йорк – Санкт-Петербург» – сразу снимаем ермолку, талит. Конец сказки.

Вернувшись в Россию, я оказался в новой колее – начал свой бизнес в России со стартового трамплина в двести долларов. Но это другая история.

Наш «портретный бизнес» закончился сразу по прилете в Питер. Гоша позвонил с неожиданным сообщением.

– Сворачиваем работу. Больше присылать портреты не надо. И обещай, что рисовать их не будете.

– Обещаю. Но все-таки объясни.

– Так Он велел.

– Не понял, кто велел?

– Помнишь, ты спрашивал, почему слово Б-г пишется через дефис? – Гоша ответил вопросом на вопрос. – Нельзя называть имя Его всуе. Вот ты напишешь Его полное имя на листке, а потом выбросишь в унитаз. Пусть и случайно. Это грех. На всякий случай пиши через дефис.

В трубке раздались гудки. И все. Больше мы не созванивались. И в синагогу я больше не ходил, шабат не соблюдал. Православная культура победила еврейскую традицию. Был страх, что иудейский Б-г осудит за отступничество и накажет. Но Он – великодушен. Ничего ужасного не случилось.

Прошли десятилетия. Периодически я задавался вопросом, почему так сказочно сложился наш авантюрный вояж в Америку в 1992 году? И почему моментально бизнес с портретами заглох, как только мы вернулись в Россию?

Недавно мне попалась притча про рабби Зусю и купца. Купец подал милостыню бедному праведнику Зусе – и его торговля пошла в гору. Еще подал – опять хороший гешефт. Купец поразмыслил и решил, что выгоднее платить цедаку не Зусе, а учителю Зуси. Ведь раз он получил такое благословение за пожертвование простому праведнику – еще круче будет, если дать деньги более мудрому рабби. И сразу его торговые дела расстроились. Мораль: «Пока человек одаривает бескорыстно – Б-г ему помогает, как только богач привередничает – Б-г поступает так же». Не скрыт ли в притче ответ на мой вопрос? Когда мы писали портреты ребе в Нью-Йорке: прибыль нас интересовала, но опосредованно, главное – интерес. А как только мы захотели поставить на поток – все и рассеялось.