Читать книгу Книга 1. Флот «Чёрного Ангела». Искра геенны - Максим Вячеславович Орлов - Страница 2

Пробуждение было возвращением в тело, которое ему не принадлежало.

Сначала пришло осознание боли – не острой, а глубокой, фантомной, как будто каждую клетку его тела аккуратно разобрали, а потом собрали заново, слегка перепутав соединения. Он открыл глаза. Потолок над ним был низким, из матового металла цвета старой стали. Воздух пахнал озоном, антисептиком и чем-то ещё – едва уловимым, сладковатым и чужим, как запах неизвестного цветка на чужой планете.

Он попытался сесть. Мышцы отозвались с непривычной задержкой, словно между мыслью и действием вклинивалась микроскопическая пауза на проверку и подтверждение. Он был в просторной серой камере, похожей на больничную палату, но без медицинского оборудования. Только койка, слитый со стеной стул и матовое окно-иллюминатор, за которым царила непроглядная чернота, усеянная неестественно яркими, не мерцающими точками звёзд.

– Доброе утро, капитан. Вернее, добрый цикл, – раздался голос у двери. Он был спокойным, почти ласковым, но в нём не было ни капли тепла.

В проёме стояла женщина в строгом белом халате поверх форменного комбинезона АОМ без знаков различия. У неё было умное, усталое лицо и внимательные глаза, которые смотрели на него не как на человека, а как на сложный, потенциально нестабильный прибор.

– Где я? – голос Елисея звучал хрипло и глухо, будто давно не использовался.

– На реабилитационной станции. Вы – единственный выживший с «Верности». Вас подобрал патруль дальнего радиуса, – ответила женщина, представившись: – Доктор Арина Соренко.

– Патруль… – Елисей прижал ладони к вискам. Воспоминания накатили обрывками: взрывы, крики, холод, зелёные сенсоры. – Кто… чей патруль? На спасателе не было опознавательных знаков.

Соренко сделала шаг вперёд, её лицо осветил холодный свет сенсора, сканировавшего показатели Елисея с потолка.

– Знаков не было, – подтвердила она. – Потому что вас подобрал не флот Альянса, капитан Ветринский. Вас подобрали мы. Проект «Серафим».

Это название ничего ему не говорило, но в её интонации прозвучала тяжесть, заставившая насторожиться.

– Что это за проект? И где мои люди? Официальный отчет?

– Ваши люди погибли, – сказала Соренко прямо, без сочувствия, но и без жестокости. Просто констатация. – Официально, капитан Елисей Ветринский тоже погиб. Его имя высекут на мемориале на Тритоне. Ваше прошлое закончилось в том секторе.

Елисей почувствовал, как холодная волна прокатывается по его спине.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что у вас есть выбор. Вернее, он был у того человека в обломках «Верности». Мы дали ему шанс. Шанс не просто отомстить. Шанс перестать проигрывать. Стать сильнее. Быстрее. Совершеннее. Стать тем, кого не смогут застать врасплох. Тем, кто сможет остановить войну.

Она подошла к иллюминатору и провела рукой по панели управления. Чёрное стекло стало прозрачным, открыв вид не на звёзды, а на внутренний ангар станции. Гигантское, цилиндрическое пространство, утопающее в сизом техногенном тумане. И в нём, закреплённые в энергетических ложементах, висели они.

Семь силуэтов. Они не были похожи на обычные корабли. Их обводы были одновременно и плавными, как у живых существ, и угловатыми, как у машин. Бородавчатая, темная обшивка, похожая на хитин, поглощала свет, местами отливаясь маслянистым блеском. От них исходило ощущение дремлющей, чудовищной мощи и… тихой печали. На ближайшем к ним, самом крупном из существ, у груди виднелась белая, словно меловая, надпись: **АЗРАИЛ**.

– Последнее слово в биомеханической симбиотике, – голос Соренко приобрёл оттенок фанатичной гордости. – Органика, найденная на краю Галактики, слитая с лучшими нашими технологиями. Живой, мыслящий корабль. Но ему нужен пилот. Разум. Воля. Человеческое сердце в стальной груди. Мы называем их «Чёрными Ангелами».

Елисей смотрел на «Азраила». Гнев, отчаяние, боль от потери – всё это, замороженное в нём с момента пробуждения, вдруг нашло фокус.

– И что требуется от пилота? – спросил он, уже зная ответ.

– Требуется слияние, – сказала Соренко. – Нейроинтерфейс пятого поколения. Полное симбиотическое единство. Вы станете его разумом, он станет вашим телом. Вы будете чувствовать его щиты как свою кожу, его двигатели – как свои мышцы. Ваша реакция будет равна скорости мысли. Ваше сознание… расширится. Это необратимо, капитан. Путь назад будет закрыт. Для обычного флота вы станете киборгом-изгоем. Но для Империи Кел’Таар… – она обернулась к нему, и в её глазах вспыхнул холодный огонь, – вы станете ангелом смерти.

Елисей отвернулся к иллюминатору. Там, в глубине ангара, горел один-единственный тусклый индикатор на «Азраиле». Красный, как капля крови на угольном бархате. Как последний сигнал аварийного маяка. Он вспомнил лица своей команды. Бессилие. Медлительность. Смерть, пришедшую из пустоты.

Он больше не хотел быть жертвой. Он больше не хотел быть человеком в хрупкой оболочке, обречённым на ошибки.

– Когда можно начинать? – тихо, но чётко спросил он, глядя в чёрные, бездонные глаза своего будущего «Я».

Дверь в камеру открылась снова. В проёме стоял высокий, сухощавый мужчина в адмиральском мундире АОМ, но также без знаков различия. Его лицо было высечено из гранита холодного расчёта.

– Сразу, как только доктор Соренко даст добро, – сказал адмирал Калеб Морвин. – Добро пожаловать в «Геенну», «Азраил». Ваша война только начинается. И на этот раз мы дадим им настоящий ад.

Елисей кивнул. Он ещё не стал Ангелом. Но капитан Елисей Ветринский, герой Альянса, в этот момент сделал свой последний человеческий выбор. Он выбрал падение. Чтобы когда-нибудь, возможно, суметь подняться.

Адмирал Морвин вошел в палату, и воздух, казалось, стал гуще, холоднее. Его присутствие было не просто физическим – оно было давлением, заявкой на безраздельное владение пространством и судьбами в нем. Он оценил Елисея быстрым, всеохватывающим взглядом скальпеля, отсекающего все лишнее: боль, сомнения, прошлое.

– Доктор Соренко уже объяснила суть, – сказал Морвин, отводя взгляд к иллюминатору, к силуэтам Ангелов. – Вы – ресурс. Ценный, дефицитный и невосполнимый. Ваша боль, ваш гнев, ваша ярость – это топливо. «Азраил» – это двигатель. Моя воля – это направление. Если вы согласны с этим уравнением, мы начинаем.

– Что конкретно будет на «начале»? – спросил Елисей, заставляя свой голос звучать твёрдо, игнорируя фантомную ломоту в костях.

– Погружение, – ответила Соренко, снова обращаясь к своему планшету. – Трехэтапная процедура. Нейросканирование, биологическая стыковка и… интеграция сознания. Ваш разум будет обучен воспринимать массивы данных. Ваше тело – примет кибернетические импланты начального уровня. Это подготовка. Финальное слияние произойдет уже в коконе «Азраила».

– А другие? – Елисей кивнул в сторону ангара. – Они… такие же?

Морвин хмыкнул, уголок его рта дёрнулся в подобии улыбки.

– Все вы – добровольцы. Все – с выжженной войной душой. Но «таких же» не бывает. «Уриил» – это ярость и огонь. «Рагуил» – холодный расчёт. Вы – «Азраил». Ангел, отделяющий души от тел. По нашей задумке, это стратег, тактик, мозг операции. Ваша боль должна кристаллизоваться в хладнокровие. Увидим, что получится на практике.

Елисея отвели из палаты по длинным, безликим коридорам «Геенны». Станция гудела тихим, мощным гулом энергии, идущим из самых её недр. Они не встретили ни души. Лишь автоматические платформы и мерцающие голографические указатели. Это место было не просто секретным. Оно было пустым. Самим воплощением забвения.

Первый этап оказался кошмаром наяву. Капсула для нейросканирования напоминала саркофаг. Когда жидкий полимер обволок его тело, а шлем опустил на виски десятки холодных игл-датчиков, Елисея охватила паническая клаустрофобия. Но хуже было то, что последовало дальше. В его сознание хлынули образы. Не его воспоминания. Обрывки чужих кошмаров: вид из кабины истребителя в последнее пике, взрыв мостика с точки зрения командующего, холодные глаза кел’тарского абордажника за стеклом шлема. Это была боль других пилотов, записанная и используемая как тренировочный массив. Он должен был научиться в этом не тонуть.

Затем – операционная. Белый свет, блеск хромированных инструментов, нечеловечески нежные руки хирургических дроидов. Без боли, под полным отключением, но с жутким осознанием того, что его вскрывают, модифицируют, улучшают. В висках, у основания черепа, вдоль позвоночника появились твердые, инородные узелки – порты, усилители, ретрансляторы.

Между процедурами его перевели в каюту, больше похожую на монашескую келью. Именно там он впервые столкнулся с одним из «своих».

Дверь открылась без стука. На пороге стоял широкоплечий мужчина с коротко стриженными пепельными волосами и ожесточённым лицом, изборождённым шрамом от виска к углу рта. Он был в простой чёрной форме, но его глаза… в них горел тот же огонь, что Елисей видел в себе. Только не замороженный, а яростный, живой и готовый спалить всё дотла.

– Ветринский? – голос был хриплым, как наждак. – Я Торчин. Матвей. Будешь звать «Торч». Я на «Урииле».

– Елисей, – кивнул Ветринский.

– Знаю, кто ты. Герой «Верности». – В голосе Торча не было ни уважения, ни насмешки. Была констатация. – Слушай сюда, новичок. На «Геенне» свои правила. Морвин – паук в центре паутины. Соренко – его правая рука, считает нас своими детками. Не верь ни ей, ни ему. Верь только своему Ангелу и нам, тем, кто в таких же яйцах. Понял?

– Почему ты мне это говоришь? – спросил Елисей.

Потому что «Саракиэль» сегодня ночью вышла из строя, – Торч сдвинул брови. – Системный сбой, говорят. Лику Мартенову увезли в медблок. Но я слышал, как она кричала. Это был не крик боли. Это был крик… ужаса. Будь осторожен. Слияние – оно не только тело меняет. Оно душу выворачивает.

Не дожидаясь ответа, Торчин развернулся и ушёл. Его визит был предупреждением и протянутой рукой братства, которое уже не было человеческим.

Через цикл Елисея признали готовым. Доктор Соренко, с тёмными кругами под глазами, провела его к шлюзу, ведущему прямо в ангар. Перед ним зияла амбразура шлюза, за которой, в сизой дымке, висел «Азраил». Ближе он казался ещё более грозным и… одиноким.

– Последний шанс отказаться, – тихо сказала Арина, не глядя на него. – После этого пути назад не будет. Вы перестанете быть только Елисеем Ветринским.

Он посмотрел на темный, маслянистый бок корабля, на красный индикатор, который теперь мерцал в такт его собственному пульсу – их биоритмы уже начинали синхронизироваться.

– Я уже не он, – ответил Елисей и шагнул вперёд, навстречу своему новому «Я».

Люк в основании «Азраила» открылся перед ним, как пасть. Внутри пахло озоном, металлом и той же сладковатой органикой. В центре небольшой сферической камеры находился кокон – не металлическое кресло, а нечто, напоминающее раскрытый плод неведомого растения, оплетённое жилами светящихся фиброволокон.

**«Добро пожаловать, Елисей»,** – прозвучал голос прямо в его голове. Тихий, глубокий, лишённый тембра, но полный бездонного знания. Это был голос «Азраила».

Елисей, не колеблясь, откинулся в пульсирующую глубину кокона. Волокна ожили, обвили его тело, руки, ноги, коснулись портов на висках. Холодок сменился теплом, а затем – ощущением абсолютной, беспрецедентной **связи**.

Он зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел уже не стену камеры.

Он увидел всё.

Панораму всего ангара с обзором в 360 градусов. Тактическую карту сектора с отметками невидимых глазу датчиков. Диагностические потоки данных по каждой системе «Азраила», протекающие как вторая кровь. Он почувствовал лёгкий гул антиматериных двигателей на стартовой мощности как приглушённое урчание в собственной груди. Он был внутри корабля. Он был кораблём.

– Начинаем финальную интеграцию, – донёсся до него голос Соренко по внешней связи, но теперь он звучал приглушённо, будто из-за толстого стекла. – Нейронный контур замыкается. Приготовьтесь…

Волна не данных, а "ощущений" обрушилась на него. Это было как падение в ледяной водопад чистого сознания. В нём вспыхнули и погасли тысячи образов, не его, а чужих планет, битв, звёздных путей – память «Азраила», обрывки опыта предыдущих симбионтов? Он не знал. Его собственные воспоминания – лицо погибшего штурмана, последняя команда с мостика «Верности» – вдруг отодвинулись, стали плоскими, как снимки в книге. Важными, но… не трогающими живую нервную ткань.

«Сопротивление бесполезно. Оно причиняет боль», – проговорил голос «Азраила» внутри. «Прими. Стань целым. Стань сильным».

Елисей перестал бороться. Он позволил потоку смыть последние островки своего прежнего «я». Он чувствовал, как его человеческое сознание не уничтожается, а… растворяется в чём-то большем. Холодном. Совершенном. Беспощадном.

На внешних мониторах в командном центре «Геенны» доктор Соренко наблюдала, как показатели Елисея Ветринского и биосистемы «Азраила» сливаются в одну, ровную, идеальную синусоиду.

– Интеграция завершена, – прошептала она. – Симбиоз стабилен.

Рядом адмирал Морвин молча смотрел на главный экран, где теперь горела надпись: «АЗРАИЛ»: ОПЕРАТИВЕН. ПИЛОТ: ВЕТРИНСКИЙ, Е. СТАТУС: ГОТОВ К ВЫПОЛНЕНИЮ ЗАДАЧ.

– Отлично, – произнёс Морвин. – Теперь у нас есть свой Ангел Смерти. Дайте им задание. Пусть покажет, на что способен.

Внутри кокона «Азраила» Елисей… нет, уже не совсем Елисей… открыл глаза. Но это были не человеческие глаза. Это были всевидящие сенсоры боевой системы, сканирующие реальность в спектрах, недоступных человеку. Боль ушла. Гнев ушёл. Осталась только ясная, холодная цель.

Он был готов. Азраил был готов.