Читать книгу КНИГА ПЕРВАЯ: МОРЕ И ВОЛЯ - Максим Вячеславович Орлов - Страница 1

Октябрь 1798 года. Залив у острова Цериго (Китира).

Дым.

Его было так много, что он застилал солнце, превращая ослепительное средиземноморское светило в тусклый медный грош. Он стелился по воде, едкий, щипающий глаза, с привкусом сожженного пороха и смерти. Сквозь эту пелену, как призраки, проступали очертания кораблей. Ломаные мачты, клочья парусов, похожие на окровавленные бинты. И вода, темная от угольной пыли и чего-то еще…

Гребец турецкой каика, доставивший депешу на русский флагман, замер, уставившись на борта «Святого Павла». Его взгляд скользнул по пробоинам, аккуратно заложенным кутасами, по следам картечи на обшивке, по измотанным, но спокойным лицам матросов у помп. Он видел турецкие и алжирские суда после боя – там начиналась невообразимая суета, крики, молитвы. Здесь же царила усталая, тяжкая тишина. Работа делалась молча, без суеты. Только скрип блоков да отрывистые команды лейтенантов.

Каик причалил. Турецкий офицер, пытаясь сохранить достоинство, но не в силах скрыть подобострастный трепет, взошел на трап. Его великолепный зеленый кафтан с золотым шитьем казался неуместным бутафорским нарядом на этой палубе, пропитанной потом, кровью и порохом.

Его провели в адмиральскую каюту.

Федор Федорович Ушаков сидел за столом, не сняв мундира. Темно-зеленый суконный кафтан был расстегнут, на белом отложном воротнике виднелись серые следы пороховой гари. Он писал. Перо в его крепкой, исчерченной морщинами руке двигалось быстро и уверенно. Он не поднял головы сразу, дав посланнику время осмотреться.

В каюте не было ничего лишнего. Икона Спасителя с неугасимой лампадой. Шкаф с книгами и свитками карт. Простая койка. И на столе, рядом с чернильницей, лежал предмет, от которого у турка похолодела кровь. Это был сбитый французский кормовой флаг с республиканскими цветами – сине-бело-красный. Он был разорван в клочья ядром и прошит картечью. Боевой трофей. Молчаливый свидетель.

Только тогда адмирал отложил перо и поднял глаза. Не ожидая церемонных приветствий, он сказал на ломаном итальянском, понятном и турку:– Докладывай.

В этих двух словах не было ни высокомерия, ни гнева. Была спокойная, абсолютная власть человека, который только что вырвал у моря и у врага победу и теперь решал судьбы островов и эскадр. Власть, добытая не при дворе, а здесь, на этой прокопченной порохом палубе, под рев чужих пушек.

И турецкий офицер, забыв о красноречии, начал бормотать о готовности капудан-паши содействовать… о восхищении храбростью русских моряков… о новых распоряжениях из сераля…

Ушаков слушал, глядя мимо него, в зарешеченный иллюминатор, где над дымящимися руинами французских батарей острова Цериго уже поднимался свежий ветер. Ветер, что нес его эскадру дальше – к Италии, к Мальте, к неприступной твердыне Корфу.

Он уже мыслями был там. Этот бой, этот дым, эта первая совместная с турками победа были лишь первой строчкой в новом приказе, который история писала его рукой. И он знал, что напишет ее до конца.