Читать книгу Жизни Анны. Мистический роман - Максим Яковенко - Страница 2

Шум трибун доносился до самых нижних уровней амфитеатра. Порой гул усиливался, и по стенам проходила легкая дрожь от многотысячных криков и возгласов сверху. Шестнадцать мужчин и женщин сидели на каменном полу в сырых слабоосвещенных подвалах, ожидая своего выхода на арену. Они не были гладиаторами, что сражаются за жизнь на потеху всему Риму. Они также не были и преступниками: их руки не совершали убийств и краж. Сложив ладони на груди, шестнадцать мужчин и женщин тихо пели молитву, понятную только им самим. Стражники смотрели за ними особенно пристально и не позволяли общаться между собой, грозя копьями.

В дверях появился легионер в начищенных доспехах.

– Оставьте нас, – приказал он стражам.

Когда они неспешно вышли в коридор, легионер подошел к камере осужденных.

– Лукия! – окликнул он худенькую девушку, прервав ее тихую молитву. – Лукия, это я.

– Сервий?! Ты пришел! – Дрожь в голосе выдала оставшиеся крохи надежды.

– Лукия, я прошу тебя, отрекись от своей веры. Я не могу тебя спасти, это не в моей власти. Но ты сама можешь публично отречься. Пока еще не поздно, прошу тебя. Я сейчас вызову трибунала, и он дарует тебе помилование.

Легионер просил, умолял девушку, но тщетно. Лукия попятилась назад, оглянулась на своих единоверцев и со счастливым смирением в лице ответила ему:

– Нет, Сервий, ты просишь невозможного. Я сделала свой выбор. Ты же можешь вернуться к нам.

– И пойти с вами всеми на смерть?! Нет, Лукия. Я – легионер. Я…

– Ты обретешь жизнь вечную…

– Нет. Нет! Ничего не говори мне больше об этом. Все это ложь, вся ваша вера – ложь! – прокричал Сервий всем шестнадцати христианам, приговоренным к смерти.

– Сервий, ты ведь был одним из нас. Посмотри, здесь и Паланий, что крестил тебя.

Старик повернулся в сторону Сервия, желая что-то ему сказать. Легионер сжал зубы, и крик, похожий на стон, вырвался у него из груди.

– Я люблю тебя, Лукия. Но я не могу…

Послышались шаги стражи.

– И я тебя люблю, Сервий. За нами идут. Ступай с Богом! Живи…

– Лукия, прости меня…

С этими словами Сервий выбежал из камеры, разминувшись в коридоре со стражей.

Иссушающее полуденное солнце подогревало переполненные эмоциями трибуны Колизея.

Стражники вывели на свет шестнадцать приговоренных к казни мужчин и женщин. Под оскорбительные выкрики римлян они прошли к центру арены и продолжили воздавать понятные только им молитвы. Старец Паланий, как мог, высоко поднял деревянный крестик в дрожащей руке. Лукия старалась увидеть на трибунах Сервия, словно в надежде еще раз призвать его вернуться. Но его нигде не было видно.

Шум утих. Открылись затворы, и на арену выбежали львы. Их было по числу людей в серых одеждах, смирившихся со столь жутким исходом. Лукия первая кинулась навстречу львам. Смерть тела не так страшна, когда знаешь, что впереди – вечная жизнь.

Прошло несколько минут, и шестнадцать римлян, все до единого, приняли мученическую смерть первых христиан Вечного города.

– Аа-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Нет! А-а-а-а-а!

Кричал ребенок.

– Папа! Папа!

Маленькая девочка проснулась от страшного кошмара, задыхаясь и держа руку на горле.

– Анечка, что случилось? – прибежал из другой комнаты отец, включив светильник над кроватью дочери.

– Папа, мне приснился страшный сон.

– Доча, опять кошмар?!

– Да, – на глазах девочки выступили слезы. – На меня напал лев. Большой лев, он напал и схватил, вот сюда, прямо за шею.

Отец обнял дрожащую дочь.

– Это просто сон, дорогая моя. Это просто сон.

В глазах ребенка жил безмерный ужас. Девочка успокоилась через некоторое время, уснув на руках отца, серьезно озадаченного постоянными кошмарами дочери, не поддающимися объяснению.

Со временем страшные сны перестали беспокоить девочку, и к восьми годам Аня уже подзабыла про нападающих львов, битвы и сражения в неизвестных полях и лесах. Сны как мультики: дают яркие эмоции, но на короткое время. И уже через день—другой их не вспомнить.

С началом школы у Ани появились новые кошмары: опоздать на первый урок, получить плохую оценку. Для многих детей было привычным делом просыпать, симулировать болезнь, не делать домашку, но не для Ани – каждое задание воспринималось как долг, требующий тщательного выполнения.

Родители и учителя не могли не радоваться успехам Ани и ее любви к учебе. Девочка получила такое доверие, что мама никогда не проверяла ее дневник или школьные тетради. Всем было понятно – все и так сделано на «отлично».

Особую любовь у девочки вызывали книги. С десяти лет увлечение художественной прозой стало сродни спорту и хобби одновременно: Аня могла выходные провести за чтением новых книг, обсуждением прочитанного в литературных группах ВКонтакте. В старших классах с чтением пришла любовь к европейской культуре, особый отклик в душе вызывал немецкий романтизм в поэзии, философии и музыке, давшей миру такие имена, как Мендельсон, Шуман, Брамс и Вагнер.

Скромный бюджет семьи не позволял на каникулы поехать дальше родного Великого Новгорода, не говоря уже о путешествии по замкам Баварии, поэтому обстоятельства диктовали суровую реальность – пробивать дорогу придется себе самой. В десятом классе девушка решила, что будет поступать в Санкт-Петербургский государственный университет на немецкую филологию. Но Северная столица почти так же недоступна, как и Германия. Рассчитывать на зарплату родителей, трудящихся в бюджетной сфере, не приходилось, поэтому учеба стала единственной возможностью вырваться из провинции в самый европейский город России.

Получив высокие баллы по ЕГЭ, Анна Соколова подала документы в СПбГУ и, скрестив пальцы, начала думать о жизни в Петербурге.

С началом первой пары «Введение в специальность» Анна успокоилась – теперь она студентка одного из самых престижных вузов в стране на курсе своей мечты.

Иностранные языки, как и филология любого направления, – это всегда осознанный выбор, в отличие от топовых специальностей, как менеджмент или юриспруденция, куда поступают с одной мыслью – сделать карьеру, неважно где и как. Будущими филологами движет интерес к культуре страны изучаемого языка. Кому близок чарующий древний Восток – постигают арабский, таинственная Индия – хинди. Английская культура раскрывается через историю языка и чтение Шекспира в оригинале, а русская душа познается в книгах великих поэтов и писателей, сформировавших если не всю нашу культуру, то, по крайней мере, достойные образы России за ее пределами.

Каждый студент-филолог понимает, что знание иностранных языков всегда пригодится в работе и в жизни. И даже если устроиться под солнцем не удастся, с английским можно заработать как минимум на колу и картошку фри.

Сокурсники Анны в большинстве своем рассчитывали попасть в крупную немецкую компанию или уехать в Германию, найти себя в развитой европейской стране. Мало кто из студентов помышлял остаться на кафедре продолжать познание языка в преподавании или издании учебных пособий. Но именно к таким относилась Анна. С первого дня учебы у нее был четкий план получить диплом бакалавра, потом поступить в магистратуру, затем – в аспирантуру, написать кандидатскую по особенностям немецкого языка и культуры. Научная степень сулила преподавательское будущее, к которому Анна, как ей самой казалось, готовилась всю жизнь.

Первый год в Питере прошел в учебных аудиториях, библиотеках и комнатах для индивидуальных занятий, где каждый вечер зубрилось по сотне немецких слов. Жизнью это сложно было назвать: ни вечеринок в общаге, ни экскурсий по городу – ни на что у Анны не было времени. Все подчинялось служению одной цели – сдать сессию на «отлично», слыть самой лучшей на курсе.

Все свое время Анна проводила на Васильевском острове, с которого однажды выбралась на противоположный берег Большой Невы посмотреть Исаакиевский собор. И это едва не закончилось падением при подъеме на купол собора по железной неустойчивой лестнице. Недосыпание и скудное студенческое питание обернулось обморочным состоянием, и, если бы не китайские туристы, подхватившие Анну за руки, неизвестно, чем бы закончился осмотр достопримечательности. Покорить купол тогда не удалось.

Занятия проходили на Университетской набережной Васильевского острова в красивом старинном дворце середины восемнадцатого века, выкрашенном в насыщенный зеленый цвет. Само здание университета с богатой историей и духом в каждом камне настраивало учиться, не отвлекаясь на мимолетные радости юности.

Старина и многовековые сооружения окружали Анну с раннего детства: в Великом Новгороде храмам и соборам по семьсот—восемьсот лет, чью историю она знала от своей матери, культуролога по профессии. Но атмосфера здания филологического факультета околдовывала мрачностью коридоров; потрескавшимися двухметровыми дверьми из деревянных реек, покрытых многослойным темным лаком; облупленной штукатуркой, за которой виднелась оригинальная стена восемнадцатого века; скрипящим паркетом со времен перестройки. Дух времени ощущался по всему зданию и действовал на тонкую душевную организацию девушки подобно благоухающему ладану на прихожан в церкви.

Во дворе «зеленки», как прозвали студенты здание факультета, располагался ухоженный сад квадратной формы с вечнозелеными елями и кипарисами и такими же зелеными лавочками, расставленными в большом количестве вдоль дорожек. Попасть в сад могли только студенты СПбГУ, простых горожан пускали редко, в специально отведенное время для экскурсий. В те немногие дни, когда выдалась хорошая погода, в саду кипела студенческая жизнь: играла гитара, звучали песни на разных языках, читались стихи и выдержки из прозы мировой классики.

Когда поточные лекции проходили с видом на Неву, Анна рассматривала купол Исаакиевского собора на противоположном берегу и мечтала посмотреть на «зеленку» с его вышины, взглянуть на город как на ладони, почувствовать в полной мере его величественный дух. Быть может, со второй попытки получится забраться на него, думала она. Но питерская погода более коварна, чем шаткое здоровье студентки. Редкие проблески свободного времени в выходные дни омрачались тяжелыми темными тучами, косым дождем или мокрым снегом. Выходить на улицу из общежития совсем не хотелось.

Жить в любимом городе, куда так стремилась, и не пройтись по историческим улицам, каналам, музеям и галереям. Да, город коварно не открывался перед ней, подобно священной горе, что не пускает неготового путника. Или, наоборот, город оберегал от внешних соблазнов и ненужных мыслей, мешающих обучению.

Корпус общежития располагался на 5-ой линии уже родного Васильевского острова, или «васьки», как его называли питерцы, чуть более двух километров от «зеленки», двадцать минут быстрым шагом. Анне повезло с соседкой по комнате. Маша Никитина была так же не из столицы, а из далекого Кемерово, всегда хотела вырваться в Москву, в МГУ, но по баллам прошла в СПбГУ, чему не сильно огорчилась. Девушки учились в одной группе и сразу стали подругами, помогая друг другу не только в учебе, но и в быту – делили один холодильник на двоих, вмести тратили родительские переводы на карту и скромные стипендии.

– Ань, пойдем к парням на второй этаж, там Кирилл играть на гитаре будет. Хватит сидеть за учебниками, – сказала Маша, дергая подругу за руку.

– Ты иди, я подойду позже. Доделаю модуль по грамматике… Как думаешь, завтра дождь прекратится?

Анна надеялась услышать от подруги обнадеживающий прогноз погоды, прогуляться по Питеру так хотелось.

– Ничего не выйдет. Говорят, солнце будет только в мае, еще два месяца ждать.

– Хоть бы плесенью не покрыться.

– А вот если не пойдешь, то покроешься! У парней есть, между прочим, красное винишко. Пошли, домашка подождет.

Маша победила, и подруги пошли к ребятам этажом ниже петь песни группы «Ленинград» и пить вино из кружек, на случай если комендант общежития заглянет с проверкой. Но комендант сам потягивал яблочный сидр, отстукивая ногой в ритм песни:

А в Питере – пить! В Питере – пить! В Питере тире пить.