Читать книгу Судьбы перепутья. Роман в шести частях с эпилогом - Максимилиан Неаполитанский - Страница 11

Белоснежные самолёты ревели своими мощными турбинами и, приземляясь или взлетая, разрезали холодный петербургский воздух могучими крыльями. Человек чуть больше тридцати лет возрастом, только что прибывший в Петербург, быстро шёл по серым плитам аэропорта, везя за собой большой, бежевого цвета, чемодан. Человек этот был высокого роста, худощав, одет в шерстяной синий свитер, под которым виднелся воротник рубашки; и, видимо, надевая такой наряд, он совсем не рассчитывал на холодную петербургскую погоду. Этого человека звали Георгий Сатукеев, но почти все обращались к нему по имени и отчеству. В этот день он вернулся из Швейцарии в Россию и намеревался пробыть здесь примерно месяц, о чём и сообщил матери около недели назад.

Георгий Фёдорович, приходясь братом Арсению, внешне совсем не был на него похож. Он имел глаза другого цвета, более вздёрнутый нос и тонкие губы нормандского типа, на его лбу уже появлялись длинные горизонтальные морщины, какие бывают у людей, много работающих и думающих, а также у тех, кто много времени проводит на солнце. В целом лицо его было очень открытым и почти всегда ярко выражало эмоции, царившие у него в душе: когда он был согласен с собеседником и, соответственно, доволен, то он ясно, но аккуратно кивал, взгляд его становился кротким, губы незаметно кривились в улыбке и всё его лицо сияло добротой. Если он не был согласен с тем, что говорили, то все черты его искажались в недовольных порывах, появлялись более заметные морщины, надувались щеки, а глаза наполнялись негодованием. Это нередко мешало ему в его работе, особенно когда нужно было слукавить или согласиться с тем, с чем он согласен не был. Он старался следить за этими изменениями, но это получалось не всегда, и поэтому, когда нужно было установить отношения с каким-нибудь не самым приятным политиком или дипломатом, его на дела не отправляли.

В отпуске потребность эта пропадала, и он мог абсолютно спокойно выражать миру свои чувства через движения своего лица. Сейчас он был удивлён: его брови поднялись, а серые глаза оглядывали всё подряд; но это выражение вовсе не придавало ему глупый вид – напротив, создавало облик человека наблюдающего и познающего. Удивление его, на самом деле, было странным, так как летал он много и обычно мало на что обращал внимание, но почему-то именно сейчас аэропорт и вся эта система заставили его, идя, смотреть так, будто всё это он видел впервые. «Каким надо быть гением, чтобы всё это придумать, спроектировать и собрать», – промелькнуло наконец у него в мыслях, и он вспомнил, что в юности он увлекался инженерией и даже хотел получить соответствующую профессию, но определённые события развернули его судьбу совсем в иную сторону. Он, окончив университет международных отношений, стал продвигаться по карьерной лестнице дипломата. И сейчас дипломатический ранг он имел относительно высокий, выполнял достаточно важные миссии в разных странах, знал четыре языка, жил за рубежом и лишь четыре раза в год приезжал в Россию навестить семью.

Обычно он ездил с водителем, но так как в России он бывал нечасто и приезжал сюда только для отдыха, то услуги этой не было, и он вызвал такси. И вот уже через несколько минут, погрузив свой большой чемодан в багажник автомобиля, он катил по широкому шоссе к дому своих родителей.

Когда начался Московский проспект и его здания в стиле неоклассицизма и сталинского ампира, водитель неожиданно спросил Георгия Фёдоровича:

– А вы откуда прибыли?

Услышав вопрос, Георгий Фёдорович оторвал свой взгляд от окна и посмотрел на табличку, на которой было написано имя водителя: Марат Соломонович. В вопросе этого Марата Соломоновича был слышен какой-то странный восточный акцент, который, казалось, был акцентом человека, на самом деле его не имеющего, но для чего-то искажающего слова неправильным произношением.

– Из Швейцарии, – ответил спокойно Георгий Фёдорович, сидевший на заднем сидении.

– Ну и что же там в Швейцарии? Сильно отличается от нашего?

– Весьма и весьма сильно; можно даже сказать, совершенно всё по-другому: и люди, и дома, и нравы, – отвечал Георгий Фёдорович водителю с добротой и учтивостью; в голосе его звучали уважение и интерес, но в мыслях промелькнула странная насмешка из-за произнесённого слова «нашего».

– И где же вам больше нравится?

– Нигде! – с какой-то театральностью ответил пассажир. – Но вот парадокс: нигде не нравится, но везде хорошо: я странник, не ищущий приюта; я птица, летящая высоко и нейтрально смотрящая на всё происходящее и окружающее, – и Георгий Фёдорович начал улыбаться от того, что осознал, что собеседник вряд ли его поймёт.

– Вот как! А чем же вы таким занимаетесь, что позволяете себе летать настолько высоко?

Георгий Фёдорович очень удивился этому вопросу, почему-то желание не продолжать беседу охватило его, и он сухо ответил:

– Я дипломат.

– Интересна ли такая профессия? – спросил Марат Соломонович, явно не заметивший перемен в своём пассажире.

– Сравнить с чем-либо сложно; но эта, пожалуй, явно интереснее, чем развозить на автомобиле разнообразных граждан, – после этих саркастических слов Георгия Фёдоровича водитель наконец понял царившее в салоне недовольство и умолк.

В тишине они доехали до Гороховой улицы; лишь в какой-то момент Марат Соломонович включил радио, но тут же выключил, так как Георгий Фёдорович сразу сообщил, что у него болит голова от перелёта.

Он удивлялся потом этой перемене, которая произошла с ним во время разговора с этим мужчиной. Ведь он сам себя считал человеком спокойным, не порывистым, имеющим с кем-либо в общении всегда благоприятный и размеренный, располагающий к себе тон. Но в эту поездку недовольство всем миром, а в особенности бедным Маратом Соломоновичем, охватило его, и лишь когда он уже шёл по знакомому ему двору, это состояние прошло.

Дома была одна Белла Алексеевна, и она с радостью встретила сына, предупредив, чтобы он не печалился, что скоро придут и все остальные. Сама она пребывала сейчас в таком настроении, которое бывает у людей чего-то давно ожидавших и наконец это получивших, и которые от этого-то очень боятся испортить всё происходящее.

Белла Алексеевна повела Георгия Фёдоровича в его комнату, хотя он и так знал, где она находится, так как прожил в ней больше двадцати лет.

– Ну, какие же там новости в мире? – спросила у него Белла Алексеевна, идя впереди; ей не терпелось узнать всё, что происходило с Георгием Фёдоровичем за период, пока они не виделись.

– Погоди, мама, погоди. Дай хотя бы вещи оставлю; всё тебе расскажу, что хочешь. Ведь виделись не так уж и давно, – он катил за собой чемодан, и от этого голос его звучал очень измученно, и поэтому Белла Алексеевна перепугалась, что она утомляет сына своими вопросами, но всё равно через полминуты ответила ему, так как не смогла удержать в себе это желание:

– Как же не так давно! Уже полгода прошло! Ты ведь давно не приезжал. Хорошо, что в этот раз хоть подольше…

Придя в комнату, Белла Алексеевна рассказала сыну о некоторых изменениях в ней, после чего удалилась, перед этим попросив Георгия, чтобы он скоро приходил в залу-гостиную, чтобы попить чаю. Оставшись в одиночестве, Георгий Фёдорович начал кружить по комнате взглядом – воспоминания и ностальгия влетели в его мысли; печаль выразилась на его лице. Так прошло около четырёх минут; когда воспоминания закончили его одолевать, он вернулся в реальность и подошёл к чемодану, чтобы разложить вещи по шкафам и комодам.

Через четверть часа он, переодевшись в домашний бархатный костюм, приобретённый им когда-то в Словении, вышел в гостиную, где ещё никого не было, и сел на своё любимое с детства место, взяв с полки томик сочинений Ницше. Но не прошло и пяти минут, как в комнату мирно зашла Белла Алексеевна и сразу предложила чай. Решили пить всё-таки не в зале, а на кухне.

Приготовив всё, достав сухофрукты и орехи, Белла Алексеевна села поближе к сыну, поставив перед ним большую чашку и молоко.

– Ты не бойся, скоро более основательно пообедаем. Это пока так – для разговора, – проговорила Белла Алексеевна, улыбаясь и наливая сыну чай.

– Да ничего страшного, я не голоден почти. Ну и раз для разговора – так давай говорить, – ответил Георгий Фёдорович, чтобы начать беседу; на лице его выражались тихая радость и спокойствие.

– Столько вопросов у меня, столько хочется узнать! Дай я на тебя хотя бы немного погляжу, – и Белла Алексеевна стала с умилением вглядываться в лицо сына. – Даже не верится, – почти шёпотом проговорила она, – что мой маленький мальчик вырос в такого мужчину, оторвавшегося от своего дома, путешествующего по всему миру…

– Ну, всё, всё, достаточно! Я хоть и человек публичный, привык, что на меня все смотрят, но всё равно таких моментов не люблю. Ты лучше потом как-нибудь незаметно меня рассматривай, – ответил с каким-то смущением на слова матери и на её взгляд Георгий Фёдорович, после чего взял чашку и начал шумно пить чай.

– Ладно, ладно, но ты просто не представляешь, какие это радостные моменты для матери. Ну, тогда рассказывай, какие у тебя успехи в твоей профессии, какие планы на период пребывания здесь?

И только Георгий Фёдорович поставил чашку на стол, чтобы начать рассказывать, как в дверь кто-то позвонил.