Читать книгу Власть коммуникации - Мануэль Кастельс - Страница 13

Согласно Максу Веберу, сфера влияния любого существующего государства ограничена территориально: «На сегодняшний день мы должны сказать, что государство (в отличие от различных институтов, основанных на применении силы в прошлом) является человеческим сообществом, которое (успешно) провозглашает монополию на легитимное использование физической силы на данной территории. Заметим, что территория является одной из характеристик государства» [Weber, 1946, р. 78]. Это необязательно национальное государство, но обычно в его современном проявлении оно таковым является: «Нация – это сообщество чувства, которое будет адекватно проявлять себя как государство в государстве; следовательно, нация – это сообщество, которое, если позволяют обстоятельства, имеет обыкновение создавать государство в государстве» [Weber, 1978, р. 22]. Таким образом, нации (культурные сообщества) создают государства, и они делают это, провозглашая монополию на насилие на данной территории. Артикуляция государственной власти и политики имеет место в обществе, которое определяется как таковое государством. Это имплицитное допущение многих исследований власти, которые рассматривают властные отношения внутри территориально построенного государства или между государствами. Нация, государство и территория определяют границы общества.

Этот «методологический национализм» по праву оспаривается Ульрихом Беком, поскольку глобализация переопределила территориальные границы применения власти:

Глобализация, если обратиться к ее логическому следствию, означает, что социальные науки должны быть заново воссозданы как основанная на реальности транснациональная наука – концептуально, теоретически, методологически и организационно в одной и той же степени. Это означает тот факт, что существует необходимость переопределения и реконцептуализации базовых понятий «общества современного типа» – домохозяйства, семьи, класса, демократии, доминирования, государства, экономики, публичной сферы, политики и т. п. – в контексте методологического космополитизма, освободившись от пристрастий методологического национализма [Beck, 2005, р. 50].

Дэвид Хелд в своей новаторской статье 1991 г., продолженной серией политических и социальных исследований глобализации, показал, как классическая теория власти, сфокусированная на национальном государстве или субнациональных государственных структурах, утрачивает привычную систему координат с момента, когда ключевые компоненты социальной структуры одновременно оказываются, скорее, локальными и глобальными, чем локальными или национальными [Held, 1991; 2004; Held et al., 1999; Held, McGrew, 2007]. Юрген Хабермас [Habermas, 1998] описывает проблемы, возникающие с появлением феномена, который он называет «постнациональной констелляцией», – когда в результате процесса демократической легитимации конституция (определяющий институт) является национальной, а источники власти все в большей степени формируются в наднациональной сфере. Зигмунд Бауман [Bauman, 1999] размышляет о новом понимании политики в глобализованном мире. А Саскиа Сассен [Sassen, 2006] показывает трансформацию авторитета и прав, а значит, и властных отношений, через эволюцию социальной структуры в направлении «глобальных ансамблей».

Резюме: если властные отношения существуют в специфических социальных структурах, которые возникают на основе пространственно-временных образований, и данные пространственно-временные образования больше не располагаются преимущественно на национальном уровне, но являются одновременно глобальными и локальными, то границы общества меняются, как и система координат властных отношений, которые уже выходят за пределы национального [Fraser, 2007]. Это не означает, что национальное государство исчезает. Но национальные границы властных отношений являются лишь одним из параметров, которыми оперируют власть и контрвласть. В конечном счете, это затрагивает национальное государство как таковое. Даже если оно не исчезнет полностью как особая форма социальной организации, изменятся его роль, его структура и функции, оно постепенно эволюционирует в новую форму государства: сетевое государство, которое я проанализирую ниже.

Как в этом новом контексте мы можем понимать властные отношения, которые не прямо опосредованы территориальными границами, определенными государством? Теоретическая конструкция, предложенная Майклом Манном для понимания социальных источников власти и базирующаяся на его историческом исследовании, предлагает определенные аналитические наработки по данному вопросу, поскольку он концептуализирует общества как «состоящие из множества перекрещивающихся и взаимодействующих социопространственных сетей власти» [Mann, 1986, р. 1]. Следовательно, прежде чем искать территориальные границы, нам необходимо определить социопространственные сети власти (локальные, национальные, глобальные), в точках пересечения которых формируется общество. Хотя государственно-центрированный взгляд на мировое политическое управление обеспечивает ясное представление о границах общества и, следовательно, о местах власти в контексте глобальной эпохи, используя характеристики Бека для понимания институтов, мы должны начать с сетей [Beck, 2005]. Или, в терминологии Сассен [Sassen, 2006], с форм ансамблей, ни глобальных и ни локальных, но и тех и других одновременно, определяющих особый тип властных отношений, которые и составляют основание каждого общества. В конечном счете, традиционный взгляд на общество может быть поставлен под вопрос, поскольку каждая сеть (экономическая, культурная, политическая, технологическая, военная и т. п.) обладает собственной пространственно-временной и организационной конфигурацией, так что их точки пересечения подвергаются постоянным изменениям. Общества как национальные общества становятся сегментированными и постоянно видоизменяются под воздействием динамических сетей в их исторически унаследованных социальных структурах. В терминологии Манна, «общество – это сеть социальных интеракций, на границах которой существует определенный уровень взаимного расхождения между ним и его окружающей средой. Общество – это единство внутри границ» [Mann, 1986, р. 13].

Действительно, трудно представить общество без границ. Но сети не имеют фиксированных границ; они открыты и многогранны, а их расширение или сжатие зависит от сочетаемости или конкуренции интересов и ценностей, существующих внутри каждой сети, а также интересов и ценностей, возникающих в сетях, когда они вступают в контакт друг с другом в процессе их расширения. Исторически государство (национальное или какое-либо еще) могло выполнять функции привратника сетевых взаимодействий, обеспечивая некоторую стабильность для определенной конфигурации перекрывающих друг друга сетей власти. Хотя в условиях многоуровневой глобализации государство становится просто узлом (хотя и важным) определенной сети (политической, институциональной или военной), пересекающейся с другими значимыми сетями в процессе социальной практики. Таким образом, социальная динамика, формирующаяся вокруг сетей, действует в направлении постепенного исчезновения общества как стабильной социальной формы организации. Однако более конструктивный подход к пониманию процесса исторических изменений заключается в создании концепции новой формы общества – сетевого общества, состоящего из особых конфигураций глобальных, национальных и локальных сетей в многомерном пространстве социального взаимодействия. Я выдвигаю гипотезу, что относительно стабильные конфигурации, возникающие на пересечении этих сетей, могут обозначать границы, которые позволяют переопределить новое «общество» исходя из понимания, что существующие границы высоковолатильны в силу постоянных изменений в геометрии глобальных сетей, структурирующих общественные практики и организации. Чтобы проверить эту гипотезу, мне нужно отклониться в сторону сетевой теории, после чего я должен представить специфику сетевого общества в качестве особого типа социальной структуры. Только после этого мы сможем переопределить властные отношения в условиях глобального сетевого общества.