Читать книгу Власть коммуникации - Мануэль Кастельс - Страница 9

Большинство тех, кто наблюдает за современными социальными движениями, согласны в том, что в конечном счете мечты о социальных переменах должны в будущем принять обтекаемую форму и быть направляемы в желаемое русло через политические институты либо посредством реформ, либо революции. Даже в этом последнем случае революционные идеи подвергнутся интерпретации со стороны тех, кто придет к власти и будет устанавливать новый конституционный порядок. Это порождает серьезную дилемму, одновременно аналитическую и практическую, при оценке политической продуктивности движений, которые в большинстве случаев не доверяют существующим политическим институтам и отказываются верить в саму возможность своего участия в заранее выделенных каналах политической репрезентации. Верно, как показывает парадигмальный опыт Исландии, что возникновение новой отправной точки в институтах управления и в организации экономики возможно и без травматического процесса перемен. Однако в большинстве исследованных мною движений и в подобных движениях по всему миру критический переход от надежды к практической реализации перемен зависит от способности политических институтов воспринять требования движения, а также от воли самих участников движения вступить в процесс переговоров. Если оба эти условия соблюдены, часть требований может быть удовлетворена, а политические реформы могут произойти (с различной скоростью). Именно так, согласно неопубликованному исследованию Карин Наон, и произошло в Израиле. Однако, поскольку основной посыл таких движений состоит в отрицании легитимности правящего класса и в отказе выполнять прихоти финансовых элит, шанс, что правительства поддержат такие их ценности, ничтожно мал. Действительно, исчерпывающий обзор эмпирических исследований политических последствий социальных движений, с особым упором на США, показывает, что, с одной стороны, крупнейшие социальные движения прошлого в некоторых отношениях обладали политическим влиянием, особенно это касается формирования тематической направленности политических повесток дня [Amenta et al., 2010].

Но, с другой стороны, эти исследования также показывают, что влияние социальных движений на политиков и политику в значительной мере зависит от их потенциального вклада в заготовки повесток политических акторов. Это очевидным образом противоречит основному критическому пафосу изученных мною сетевых социальных движений, который направлен против недостаточной репрезентативности правящего класса, поскольку выборы обусловлены властью денег и воздействием медиа и ограничены ангажированным электоральным законодательством, разработанным правящим классом в собственных интересах. При этом обычным ответом политических элит на протестные движения является ссылка на волю народа, выраженную на предыдущих выборах, а также на возможность изменить политику в соответствии с результатами следующих выборов. Это именно то, против чего возражает большинство движений, и с чем согласна значительная часть поддерживающих их граждан во всем мире. Движения не возражают против принципов представительной демократии, но отвергают сложившуюся ныне в рамках этой демократии практику и не признают ее легитимность. В таких условиях существует очень небольшой шанс на прямое позитивное взаимодействие между движениями и политическим классом, которое подтолкнуло бы политические реформы на реформу институтов управления, позволившую расширить каналы политического участия и ограничить влияние лоббистов и групп давления на политическую систему, – основная претензия большинства социальных движений. Наиболее позитивное влияние движения на политику по большей части происходит не напрямую – через присвоение некоторыми политическими партиями или лидерами каких-либо тем и требований движения, особенно когда эти темы становятся популярными у широких слоев граждан. Таким примером является случай в США, где часто упоминаемый социальный разрыв между 99 % и 1 % населения стал символизировать степень неравенства. Поскольку путь к политическим переменам проходит через перемены в политическом управлении, а перемены в политическом управлении зависят от интересов ответственных политиков, влияние движения на политику обычно ограничено, во всяком случае, в краткосрочной перспективе, в отсутствие значительного кризиса, что потребует радикальной перенастройки всей системы. И все же между социальными движениями и политическими реформами, которые могли бы запустить процесс социальных перемен, есть очень глубокая взаимосвязь – она существует в умах людей. Она особенно заметна в тех случаях, когда относится к движениям за пределами институциональной системы и участвующих в акциях гражданского неповиновения. Действительно, только небольшая часть граждан, опрошенных на предмет их отношения к тактике движения «Occupy Wall Street» в США, выразили поддержку движению, но тот факт, что 25–30 % поддержали нарушающие установленный порядок акции движения, указывает на растущую и крепнущую в низах поддержку тем, кто бросает вызов институтам, утратившим доверие граждан. Неясность представлений о том, как должен выглядеть процесс политических изменений, является, по-видимому, основным препятствием на пути социальных движений, которым удалось изобличить нелегитимный характер власть предержащих. Насущная задача таких движений – пробудить в обществе в целом осознание накопившихся проблем, вдохновить граждан путем вовлечения их в движение на широкое обсуждение тем, касающихся их жизни и их страны, вселить в них уверенность в их способности принимать самостоятельные решения в отношении правящего класса. Для многих участников движения измерять успех конкретными достижениями в краткосрочной перспективе – значит следовать ориентированной на конечный продукт логике капитализма, поскольку для них продукт, т. е. результат движения, менее важен, чем процесс, в ходе которого в конечном счете произойдут изменения в сознании людей.