Читать книгу Кангюй. Бактрия - Марат Байпаков - Страница 3

Колонна сирийских катеков из Маргианы менее всего напоминает сборище жалких бродяг-попрошаек. Десять тысяч изгнанников – македонцев и эллинов – странствуют по земле Бактрии стройным военным порядком, со сверкающими серебром якорями-штандартами катойкий Маргианы, с флейтистами, при достойном оружии: копьях, ксифосах, справных доспехах, бронзовых шлемах, щитах за спинами. Сторонние наблюдатели легко могут заметить в той колонне передовой авангард из двух ил всадников в шлемах-кавсиях, затем авангард из тысячи пеших молодых крепких мужей. За авангардом следует вереница повозок, около двух сотен, с запасами продовольствия и теми переселенцами, кто по малолетству или по старости не в силах идти. Повозки с обоих боков сопровождают два полных лоха из быстроногих юношей и подростков с дротиками и пельтами11. Замыкает впечатляющую колонну пеший отряд арьергарда из мужей зрелых, опытных, седовласых, той же численности, что и авангард. Позади них на полёте стрелы в прямоугольном построении ила легковооружённых всадников-продромов.

Гордо шествующие сирийские изгнанники занимают в иной день до двенадцати стадиев широкой персидской царской дороги. Звуки колонны под стать странствующим. И звуки те, право, стоит послушать. Топот копыт, конское ржание, строгая, благородная в торжественности походная музыка двойных авлосов переменяется женскими, девичьими, детскими голосами, блеяньем большого стада овец, вновь звучат бравые авлосы, а с ними в аккомпанемент – перезвон металла, тяжёлые шаги и хруст амуниции. Зачарованный ветер ласково сдувает пылинки с сирийских несчастливцев.

Возглавляют походную колонну Сирии, о удивление, два бактрийских чиновника, таксодиархи, молодые македоняне из Аорна, выходцы из известных семей. Представители власти предъявляют гегемонам статмосов папирус – распоряжение эпистата «не чинить препятствий беженцам из Маргианы». Сирийцы учтивы, дружелюбны и приветливы, знакомятся первыми, их койне приятен, шутят беззлобно, слова бранные не используют, на чужое добро не заглядываются, а на привалах хором распевают старинные македонские песни, молитвы предкам и богам. Звуки кифары, авлосы, тимпаны ласкают слух слаженностью исполнения. Возвышенно-строги мелодии. Катеки Маргианы и в горе чтут гордость свою, а потому колонна изгнанников у зевак вызывает интерес и живое участие, а не неприятие, отчуждение или страх.

На вечерних шумных привалах сирийцев у крепостных стен статмосов бактрийские гарнизоны забывают про нудную службу. Звучит зазывно шутливый многоголосый балагур поликаламос12. Любопытство занимает скучающих воителей. За взаимными угощениями простыми блюдами походной кухни, обменами амулетами, фигурками богов завязываются знакомства. После тревожных новостей о новой войне с парфянами следуют живые разговоры. Хотя вина достаточно, воителям Бактрии и Маргианы есть что обсудить и без вина. В неспешных беседах о войске, катойкиях и быте отыскиваются незначительные отличия и поразительные схожести. Бактрийцы проникаются доверием к гостям, угощают свежим хлебом, овечьим сыром, сушёными дынями, мёдом. За одним из таких обсуждений прошлых урожаев фруктов в Маргиане друга базилевса и его товарищей застают важные люди в богатых одеяниях. Быстро выйдя на свет костра из темноты, трое мужей, осанистых, надменных, лет сорока – сорока пяти, чуть не в один голос изумлённо восклицают:

– Аргей!

В костре с шумом трескаются поленья, над танцующим пламенем поднимается яркий сноп искр. Юноша встаёт с раскладного кресла, вглядывается в лица пришедших. Весёлый говор бактрийских и маргианских эллинов замолкает.

– Сын Ореста, ты нас не узнаёшь?

– Хорош же ты на память!

– Неужели намерен нас он оскорбить непочтительностью?

– Тарип? Алкет? Эакид? – удивлённо вопрошает Аргей. – Хайре, магистраты Бактр! Рад видеть вас.

Мужи теряют всякую надменность, довольно улыбаются, подбирают полы длинных одежд, деликатно обходят сидящих у костров, крепко обнимают по очереди Аргея, часто похлопывают по спине ладонями. К ним спешит четвёртый муж, помоложе, рослый, крепкий, с лицом суровым-хмурым, лет тридцати пяти.

– Лаг? Это ты, дорогой? Хайре! – приветствует Аргей, разнимая объятия с Эакидом.

Лаг, положив обе руки на плечи Аргея, внимательно рассматривает облачение юноши, поднимает густые брови, округляет глаза, восторженно шепчет: «Пурпур!», всматривается в фибулу, слегка подаётся назад, читает, тихо проговаривает вслух надпись:

– «Почётный друг базилевса. Селевк Филопатр». Селевк Филопатр? Сирия? Так ты из Сирии, Аргей?

Восторженность сурового Лага переходит в громкий стон экстаза:

– О-о-о!

Магистрат стискивает Аргея так, как его ещё никто не обнимал. Объятия походят со стороны на борцовский захват. Лаг легко отрывает Аргея от земли. Чьи-то кости хрустят, юноша хрипит. Захват сменяется дружеским смехом. Аргей склоняется к земле. Лаг поглаживает по спине тяжело дышащего юношу.

– Родственник я его, по материнской линии. – Лаг объясняет сидящим у костра причину восторгов. Выпрямляет Аргея, обнимает за плечо, прижимается головой к виску Аргея. Благодушно улыбается, как дитя. – Как братья мы похожи. Имею право гордиться успехом сына Ореста при дворе… – Родственник Аргея обретает вновь суровый вид, качает часто головой и добавляет с уважением: – …самого базилевса Селевка Филопатра.

Откашливается Тарип. По обращению среди магистратов именно Тарип их предводитель. Властный муж сжимает обеими руками ладонь Аргея.

– Нам надо кое-что тебе сказать, Аргей. – Голос магистрата печален. – Покинем товарищей твоих?

– Здесь говори, Тарип. – Аргей шумно вздыхает, словно бы понимает, о чём далее пойдёт речь. – Мне нечего скрывать от них.

– Дела семейные нам надо обсудить. – Алкет, извиняясь, обращается к сидящим у костра Певкесту, Клеандру, Гиппомаху, Хармиду, Агису и эллинам-бактрийцам из статмоса. – Печален будет наш разговор, не будем портить вам приятную беседу.

Берёт под руку Аргея и уводит прочь, в тёмную мантию ночи. С ними удаляются и прочие магистраты. Клеандр, Агис, Гиппомах встают было, но Певкест жестом предлагает им вернуться к костру. Прерванная беседа о хранении и сушке фруктов возобновляется с прежним жаром.

– Аргей, – обращается к юноше Тарип, – твой отец умер.

– Прими наши соболезнования. – Эакид обнимает Аргея.

Аргей поднимает глаза к тусклому полумесяцу-луне.

– Орест трагически погиб. Сатрапа убили где-то у деревни варваров, в трёх десятках стадиев за Мараканда, – добавляет Лаг. На немое осуждение Тарипа разводит в сторону руки и добавляет: – Я первым должен был сказать ему правду.

– Мог бы и поделикатнее, – шепчет Алкет.

– Продолжай, Лаг. – Аргей тихо разговаривает с ночными звёздами.

– Дело-то тёмное. – Но продолжает не Лаг, а Эакид. – Произошло убийство сразу после твоего отъезда, летом, два года назад. Кто убил твоего родителя, до сих неизвестно. Тело Ореста обнаружили утром лаой на полях, среди пшеницы. Рядом с ним лежал изрубленный страж. Двух эллинов-чиновников из сатрапии и ойкета-слугу, бактрийца, что сопровождали Ореста, не нашли поначалу. Подозрение ошибочно пало на них. Магистраты буле Мараканда назначили значительную награду за поимку убийц. В поисках пропавших участвовало три катойкии и гарнизоны двух статмосов. По тем поискам обнаружилось много странного. Тела чиновников и ойкета нашли в пяти парасангах13 от места убийства Ореста, в садах хоры Мараканда. Убийцы не тронули золотые украшения на теле чиновников. Казённую суму с золотом на полталанта обнаружили в тайнике под корнем засохшего дерева, поблизости от места убийства. Кого и где убили первым, твоего отца или его сопровождавших? Почему не взяли золото? Неужели так поступают разбойники?

– Всех троих сопровождавших Ореста повесили, – поясняет Лаг. – Но перед тем жестоко истязали.

– Как и твоего отца. – Тарип сочувственно обнимает за плечи Аргея. Глаза юноши блестят. – Ойкету-слуге досталось более всех: отрубили руки, оскопили, отрезали уши и нос, выбили зубы, выкололи глаза, вспороли живот. Его-то пытали для чего? Домашний ойкет, да что он мог знать серьёзно-тайного? Как умывается сатрап? Какие блюда ест на ужин? Какие ботинки предпочитает? Казённых лошадей с тавром сатрапии не нашли ни на рынках, ни в деревнях. Как ты понимаешь, убийство сатрапа, чиновников, стража и ойкета не дело рук обыкновенных грабителей.

– Да и не всякий разбойник… – Алкет тоже смотрит на звёзды, – …возьмётся так опытно-умело за пытки жертв.

– Тарип, прошу, скажи, кто мог убить отца. – Аргей утирает слёзы. Тарип молчит, а потому Аргей взывает к звёздам: – Здесь нет чужих, здесь только товарищи твои, отец. Развяжи им языки, пусть назовут твоих убийц.

Первым не выдерживает Лаг:

– По зверским пыткам, учинённым над твоим отцом и эллинам…

Но Лага прерывает жестом Тарип:

– …Дерды то дознание. Обожает он пытки-казни, за убийствами коротает досуг.

Тарип сжимает ладони в кулаки. Лаг скрипит от ненависти зубами. А продолжает гневно Алкет:

– Убийством Ореста Дерда нас, македонян, лучших товарищей твоего отца, хотел, верно, запугать.

– Кто такой Дерда в Бактрии? – сокрушается в горе Аргей. – Дерда – исполнитель чужой воли, такой же чиновник, как и мой родитель.

– Ходят слухи, отца-де твоего отозвал к себе Деметрий по письменному указу канцелярии, – доверительным тоном шепчет Эакид. – Однако Деметрий к тому времени давно убыл в поход на Инд, где и пребывает по сию пору. Указа при печатях Деметрия или гонца с Инда никто из буле Бактр лично не видел. Канцелярия базилевса не получила положенную копию на хранение в архиве. Потому получается, что Деметрий никак не мог быть причастен к тёмным делам. Евтидем Второй у нас теперь базилевс-соправитель. Это он приказал убить твоего отца, вызвав его в Бактры якобы по приказу Деметрия. По какой настоящей причине пытали и убили верного сатрапа, никому неизвестно.

– Деметрий начал, а Евтидем Второй закончил. – Горюющего Аргея обнимают магистраты. – Где могила родителя?

– На кладбище Бактр. – Лаг отвечает первым. – На противоположном крае некрополиса от могилы твоей матери.

– Прости нас за скромную могилу. – Алкет шумно выдыхает. – По прибытии гроба хотели провести положенные обряды, на день следующий назначили прощание. Евтидем Второй запретил пышные похороны твоего отца. Ореста похоронили скромно, за счёт казны.

– Как какого-то безродного нищего упокоили! На три ломаных обола расходов казна понесла, – зло цедит сквозь зубы Тарип. – Неслыхано! На могиле чиновника высшего ранга, аристократа-македонянина – простой неотёсанный камень с именем и званием без эпитафии. Ни резного саркофага, ни пышного погребального костра, ни венков, ни плача, ни молитв-жертв, ни даже простых поминаний имени-заслуг в храме. Ещё одно оскорбление нас, македонян, Евтидемом Вторым.

– Аргей, ты не грусти. На нас не держи обид. – Лаг прикладывает руку к груди юноши. – Клянусь тебе демоном своим, мы и другие товарищи отца твоего, а таковых с три сотни будет, без ведома Евтидема Второго в его отсутствие тайно справили положенные похоронные обряды. И пусть нам запретили, но мы имеем честь и гордость, с нашим Орестом поступили согласно македонским традициям. В храмах вознесли молитвы, принесли кровавые и бескровные жертвы богам. Через год повторили обряды. Купили заготовку-саркофаг, храним у скульптора Никанора, ждём подходящего случая, дабы перенести останки нашего товарища. Боги свидетели моим словам.

Аргей обводит вопрошающим взглядом четверых магистратов. Мужи утвердительно поднимают правые руки. Юноша благодарит магистратов, переменяет тему с личного на общезначимое:

– Парфяне захватили четыре сатрапии Сирии. Гекатомпил, Антиохия Несайская, Антиохия Маргианская пали. Две армии базилевса на моих глазах были уничтожены в жестоких сражениях. Вывел из Маргианы десять тысяч сирийцев. Им некуда возвращаться. Как разместить обездоленных людей?

Магистраты безмерно удивлены новостями из соседней державы. Потрясённый Лаг прикрывает рот ладонью.

– Не могу поверить в ужас случившегося. Две армии погибли? – Алкет уточняет детали голосом дрожащим.

– Да, две. Был свидетелем разгрома, ибо пребывал у парфян в плену, – ещё раз подтверждает Аргей.

– Из местного населения те армии наскоро… собрали? – Эакид сомневается в силах врага. – Эллины захваченных сатрапий осаждены в цитаделях?

– Нет, те армии из македонян и эллинов-политов набрали. – Аргей опровергает надежды Эакида. – И цитадели сатрапий пали в штурмах.

– Ужели так умелы на войне парфяне? – восклицает всё ещё сомневающийся Алкет.

– По всей видимости, умелы и хитры, – правит товарища печальным тоном Лаг. – А несчастные сирийцы у костров – лучшее подтверждение словам Аргея.

– Однако враг могуч и страшен. – Эакид впадает в задумчивость.

– Нет-нет! Причина поражения двух армий – случай и внезапность. – Алкет размахивает перед лицом рукой, отгоняя назойливых комаров. – Диким ордам кочевников никак не одолеть могучую Сирию.

Аргей возражает, разговаривая со звёздным небом:

– Алкет, случай и внезапность никто уже не помянет в оправдание, потому как никто живым не спасся из тех битв.

– Уверен, базилевс Селевк не теряет зря время: созвал синедрион, отдал поручения вельможам и казначейству, спешно набирает армию для восточного похода. – Алкет настроен неисправимо оптимистично. – Успешен будет тот поход.

– Будет тебе известно, Аргей, до нас в Бактрах дошли уже малопонятные известия о каких-то беженцах откуда-то с западных границ. – Тарип, выслушав мнения магистратов, справляется с изумлением, говорит тоном привычно-деловым. – Подробностей вестовые не сообщали. Знали мы, беженцы движутся к Бактрам по царской персидской дороге, и хотели увидеть мы когда-нибудь тех эллинов из Сирии, но, право же, я совсем не ожидал встретить именно тебя. Мы, магистраты, оказались здесь не случайно. Впереди пышные празднества царского культа, с ними и чествование богатых индийских приобретений Деметрия, столица не готова к ним. Не успеваем до срока в приготовлениях. Мусор да грязь повсюду. Бактрам неотложно нужны рабочие руки.

– Магистраты, мои сирийцы не откажутся от любой работы, дабы прокормить свои семьи. – Аргей улыбается впервые за печальный разговор.

Тарип оглядывается на товарищей.

– Что ж, тогда, может быть, обсудим с твоими людьми расценки за услуги? – Лаг, не дожидаясь мнения прочих магистратов, берёт под руку Аргея и удаляется с ним к кострам. Сделав с десяток шагов, шепчет на ухо: – Многие македоняне хотели бы поквитаться с наглецами из враждебной филы за обиды.

– Говорил мне отец перед расставанием: «Воздай мерой за меру», – шепчет под ноги Аргей. – Горькая обида у меня на правящую династию, и та обида ещё не оплачена.

– Не устрашишься гнева всесильного базилевса? – Голос Лага спокоен.

– Евтидем Второй не мой базилевс, – зло проговаривает Аргей, наступает в темноте на сухую ветку, под подошвой сапога раздаётся громкий треск. – Брат его старший Деметрий тоже не правитель. Обоим базилевсам Бактрии не присягал, клятву на верность не давал.

Более Лаг не продолжает крамольную беседу, насвистывает беззаботную мелодию, смотрит внимательно под ноги. Двое мужей выходят к кострам, шагая в ногу. Дождавшись появления магистратов, Аргей обращается к встревоженным Певкесту, Клеандру, Гиппомаху, Хармиду, Агису:

– Мужи Сирии, магистраты Бактр предлагают нам работу… за оплату.

С теми словами юноша покидает магистратов, возвращается к костру, усаживается в кресло напротив Тарипа, Лага, Алкета и Эакида. Магистраты не спешат с объяснениями, негромко обсуждают меж собой предстоящие расходы и доступные суммы. К костру предводителей отряда подходят и прочие гегемоны, чиновники из сирийцев. Вскоре позади кресла Аргея собирается с тысячу мужей. Наконец Тарип выходит к огню костра, оглядывает собравшихся, торжественно приветствует:

– Хайре, македоняне и эллины Маргианы!

Ему отвечает из темноты, не сразу, недоверчиво, отстранённо и холодно, разрозненно, едва с десяток голосов. Большинство сирийцев неучтиво безмолвствуют, хмуро насупившись, держа руки за спинами. Пламя костра тревожно колышется от лёгких порывов тёплого осеннего ветра, озаряет багрянцем лица изгнанников. Тарип, иронично усмехнувшись, прячет снисходительную улыбку, продолжает тоном серьёзным, смотря на влиятельного Аргея:

– Буле Бактр не даст вам умереть от голода этой зимой. Предоставим жилища, будет где вашим семьям укрыться от непогоды, но помощь наша не дар, помощь Бактр надо отработать…

Певкест, Клеандр, Гиппомах, Хармид, Агис встают, поправляют одежды, принимают благообразный вид. Позади них оживлённый гул. Певкест призывает к тишине. Тарип продолжает с важным видом должностного лица:

– …Вам надо будет собрать, привести в полис и принудить к работам лаой базиликой из нескольких густонаселённых ком. Работа опасная, трудная, хлопотливая, требующая известных навыков принуждения, вам, конечно же, хорошо знакомая по Маргиане. Без постоянных угроз, драк, умелой ловли беглецов и суровых наказаний никак не обойтись. Не знаю порядков Сирии, но убивать или калечить лаой в Бактрии нельзя, они государственная собственность. – На тех словах магистрата собравшиеся сирийцы одобрительно покачивают головами. – Нам также нужны умелые ткачихи и вышивальщицы для изготовления нарядных дорогих полотен в убранство храмов полиса. Эти заказы спешны и важны, придётся работать и по ночам. За работу будет назначена справедливая плата. В размере… – Тарип подзывает Эакида, но подходят все магистраты. Далее Тарип молчит, а Эакид продолжает голосом громким и властным:

– Четыре обола14 в день за одного стражника, два обола за одну ткачиху, три обола за вышивальщицу. Стражникам предоставим довольствие за счёт казны полиса. Вашим истым радением мой возлюбленный полис Бактры заручится поддержкой богов-покровителей, будет процветать и приумножать богатство, а вы получите искомые средства для жизни, и заказ наш не будет для вас оскорбительной милостыней, но честным трудом. Задаток в десять мин серебром готовы передать вам уже сегодня. Выплаты жалования привлечённым буле назначит… скажем… в конце каждого пятого дня от начала работ. Так обе стороны сделки будут довольны. Возможно, вы не согласитесь с нашими тарифами. Что ж, предложенная оплата ввиду важности, срочности и трудности предложенных заказов действительно скромна… – Тарип разводит в стороны руками. Надменно оглядывает сирийцев. – …Однако буле Бактр не может позволить себе действовать в убыток казне полиса. Да и вы, будучи вынужденными гостями Бактрии, пребываете не в том положении, чтобы вести торг за самые выгодные условия договора найма.

– Когда нам приступать? – Не обсуждает предложенное с товарищами Певкест, без раздумий уверенно заявляет магистратам ответ: – Можем выставить две тысячи копий для сбора работников. Отыщем с сотню умелых мастериц, способных шить золотом и серебром, и сотни три-четыре опытных ткачих.

– Этого числа наёмных работников вполне достаточно. – Тарип взглядом тепло, по-родственному благодарит Аргея. К чиновникам Маргианы же возвращается взглядом серьёзно-деловым. – Стражникам приступать необходимо завтра с рассветом. Поселения лаой базиликой отсюда неподалёку, в полудне пути. Ткачих ваших по прибытии в Бактры проверим на умение, лучших из них отправим в храмы, прочих же распределим среди мастерских.

Магистраты переглядываются меж собой. В темноте многоголосое бурное обсуждение «как будем жить в столице на четыре обола». Раздаются равно и скептические, и благодарные возгласы. Решение стратега Певкеста, принятое им лично, без положенного общего голосования, никто из мужей Маргианы не порицает. Аргей покидает кресло.

– Поступим же по законам и традициям Бактрии и Сирии? – На друга базилевса устремляются взоры всех присутствующих. – Предлагаю письменно оформить наше соглашение. Со стороны Бактрии вступает в соглашение буле полиса Бактр, а со стороны Сирии, – чиновники Маргианы? Тот договор о найме скрепим взаимными клятвами и принесём жертвы богам. Три копии подпишем, стянем нитями, наложим печати. Третью будем считать эталоном и передадим её в храм Гермеса на сохранение. Лисандр, ты нужен нам! Где ты, каллиграф?

Из толпы позади Аргея на удивление резво и скоро объявляется писарь, крепкий, жилистый, длинноволосый, приятный лицом юноша лет восемнадцати при ксифосе, с сумой, усаживается в кресло, вынимает из сумы гладкую чёрную доску, свиток, чернила, тряпку, линейку и аир15, приготовляется писать.

– Коричневой, той, что из бобов писать? – уточняет Лисандр у Аргея. – Чёрной драгоценной из неприкосновенных запасов? Или сочной красной? Вот только красной стало мало.

– Коричневой пиши, как прочие писал приказы, – распоряжается Аргей. – Красную оставь для подписей.

– Вот беда! Всю красную извели, когда учёт съестного вели в походе. Где взять теперь краску для чернил? – сокрушается вполголоса каллиграф Лисандр.

– Друг базилевса, в который раз убеждаюсь… – Певкест с нескрываемым обожанием любуется профилем Аргея, – …боги любят тебя! Ты приносишь удачу.

Тарип, а за ним и прочие мужи смеются. Магистраты вспоминают традиционные формулы договоров о найме, сирийцы добавляют свои клятвы, так появляется текст договора. Финальный вариант трижды повторяется вслух, и писец переносит устное соглашение на папирус. В радостном гуле выносится стол, у него выставляются два кресла, договор подписывается сначала магистратами, затем чиновниками Маргианы и Аргеем.

Походный лагерь сирийцев охватывает сдержанное ликование. В женской части несусветный гвалт, обрывистые речи неких влиятельных ораторов, сутолока и толчея у крытых телег, разгрузка, смотры и погрузка имущества при хаотично снующих факелах-светлячках. В эту короткую ночь ободрённые странствующие блаженно засыпают с надеждами на лучшее.