Читать книгу Кангюй. Бактрия - Марат Байпаков - Страница 4

– Вы отбывайте, я нагоню вас. – Аргей обращается к гордым всадникам Тарипу и Лагу.

Сам же оставляет лошадей на попечение сонного каллиграфа Лисандра, в выцветшей, когда-то синей кавсии и таком же сильно потрёпанном штопаном гиматии кремово-рыжего цвета поверх серой хламиды направляется широким шагом к товарищам у телег. Магистраты рысью в сопровождении слуг покидают лагерь сирийцев. Перед телегами с дротиками и пельтами восседает юношество Маргианы. Певкест, Клеандр, Гиппомах, Хармид, Агис заняты хлопотами утреннего построения двухтысячного отряда отбывающих на заработки. Никто из них, гегемонов, громко выкрикивающих команды, не замечает возвращения Аргея. Каллиграф Лисандр скидывает приятную дрёму, трёт глаза, вложив два пальца в рот, издали пронзительно свистит. Стратеги, гегемоны и чиновники оглядываются на звук.

– Друг базилевса, так попрощались же! – Клеандр рад Аргею.

– Хайре! – многоголосо летит вельможе от шеренг отряда.

– Где Эакид и Алкет? – Аргей интересуется у Гиппомаха.

– В статмосе, отбирают нам проводников. – Гиппомах кивает на массивные крепостные стены из глины.

Юноша обнимает за шею Певкеста и другой рукой Гиппомаха, негромко говорит в сторону Клеандра:

– Откроюсь вам, товарищи, базилевс Селевк отправил меня в Бактрию с секретным проксенством.

Столь неожиданное вступление разом обрывает приготовления, гегемоны отходят на удаление от телег обоза и строя.

– Если со мной что-то печальное произойдёт в Бактрах и более вы не увидите меня живым, – Аргей обращается сразу ко всем, попеременно встречаясь взглядом с каждым из стратегов, – кто-нибудь из вас должен разыскать меридарха Евкратида, македонянина, и передать ему в точности слова базилевса Селевка.

– Говори, Аргей, я исполню. – Певкест прикасается кончиками пальцев к фибуле с барельефом Селевка. Его примеру следуют и другие гегемоны.

– Мы, Селевк Филопатр, поддержим притязания моего родственника Евкратида.

– Мог бы и раньше открыться нам – семья мы твоя, братья по оружию, столько всего пережили совместно! – Благообразный Хармид клянётся юноше тоном торжественным, как молитва. – Уезжай в Бактры спокойно. Не терзайся понапрасну тревогами. Выполним поручение Селевка. За тебя, друг базилевса, умрёт весь отряд. Пусть боги Маргианы оберегут тебя, Аргей, от напастей врагов.

– Если сгинешь ты бесследно в столице, – Гиппомах грозно сводит брови, сжимает правой рукой рукоять ксифоса, – как поступить нам с теми двумя магистратами, что поведут отряд за лаой?

– Клятвы принесли мы, стратег. Соглашение найма скрепили подписями. А потому выполните договор и при моём исчезновении. Сдержим слово чести, мы же подданные Великой Сирии. Гордость – наше богатство. – Друг базилевса похлопывает Гиппомаха по плечу. – Не предадим Великую Сирию. Гелиайне, гейтары16!

Аргей прощается, крепко жмёт руки гегемонам, выслушивает ответное «не предадим», стискивает напоследок в крепких объятьях раздосадованного Певкеста, убывает с хмурым лицом, не оглядываясь, к сонному Лисандру.

Двое сирийских всадников нагоняют столичных магистратов за пятью стадиями от лагеря. Лаг при виде Аргея и Лисандра отряжает трёх своих слуг вперёд загодя подготовить ночлег на следующем статмосе. Светило появляется на горизонте, горы меняют силуэты, явственно в изгибах хребтов проступают из предрассветной темноты, на неприступных вершинах сверкает белый снег. Аргей оказывается посредине между Тарипом слева и Лагом справа.

– Уже определился, чем будешь заниматься в столице? – вежливо интересуется Лаг, внимательно разглядывая барельеф Селевка на фибуле.

– Столица мне не интересна. Рвусь к могиле отца. Хочу припасть к его последней обители. Поговорить бы с отцом. Да вот и все мои помыслы.

– Но ведь дела скорбные не поглотят твои могучие устремления? – Лаг теряет интерес к фибуле. Говорит тоном язвительным: – О друзьях твоих из Маргианы надо бы похлопотать. На какие доходы будешь жить в Бактрии? Ты проксен17, а значит, тебе предстоят расходы, и расходы весьма значительные.

Аргей мрачнеет, собирается было ответить, но Тарип не даёт юноше высказаться, громко откашливается, укоризненно смотрит в глаза Лагу, умиротворяюще начинает пространно дорожный разговор. Беседа магистрата выбрана отнюдь не на приятные, отвлечённые темы, но на скучные сутяжные дела.

– Когда человек долго отсутствует в отечестве, то по обычаям и законам судьи разыскивают самых близких родственников по отцовской линии для наследования имущества. Если таковых не обнаруживается, то рассматривают уже и родственников по материнской линии. Но если и тут ближайшее родство пресеклось, то через год после розысков положено сделать публичное объявление о результатах дознания наследования, выставить имущество на торги, продать при свидетелях с торгов, а весь полученный доход обратить в казну полиса. Опись проданного, цены, имена покупателей вносятся в судебный отчёт, который скрепляется подписями троих, сдаётся в архив буле на вечное хранение.

Тарип замолкает, дрожит от утреннего холода, кутается в просторный чёрный с серебряной вышивкой гиматий.

– Меня не было в Бактрии почти три года. – Аргей не удивлён темой беседы. Лисандр позади Аргея учтиво хранит молчание, любуясь видом величественных гор вокруг. – Мой дом продали? Клер всадника из хоры Бактр передали кому-то… другому достойному… из филы всадников?

– Нет, дом твой не продали, – отвечает за Тарипа Лаг. – Ещё не продали. Клер твоего отца перешёл под мой надзор, разумно благоустроен поливным каналом, на нём собрал я дважды урожай хлебов. Так как ты друг базилевса Селевка, то есть подданный Сирии, то владение земельное, увы, будет отчуждено в пользу дел Евтидема Второго.

– Буле полиса, – продолжает размеренно Тарип, – в память о заслугах твоего отца многократно откладывало под разными причинами судебные разбирательства по твоему имуществу. По собственному почину приставил я к дому отца твоего надёжных сторожей. Будь же покоен. Мебель, посуду, инвентарь не растащили воры. Твоим рабам не дал возможности сбежать и сдал их всех в аренду под предоплату по письменным договорам. Нас осаждали те самые ушлые пришлые наглецы, о которых я говорил тебе вчера в ночи. – Тарип цедит угрожающим тоном. – Ох уж эти пронырливые хапуги из дальних сатрапий! Друзья твоего отца всё ещё в силе. Мы так просто не уступим владений предков. В наших кварталах нет места для попрошаек милостыней двора базилевса. Из трёх сотен магистратов две с половиной сотни – македоняне старых родов, и в том причина сохранности твоей недвижимости. Тебе определённо стоит поблагодарить буле за бескорыстное попечительство о твоих денежных интересах.

– Помню вчерашнюю ночь. – Аргей оглядывается на трёх слуг Тарипа сразу позади себя. – Ночь была занятной. Буле отблагодарю по возвращении.

– Им можно доверять. – Магистрат перехватывает подозрительный взгляд юноши. – А твоему каллиграфу?

– Лисандр держит слово чести. – Аргей отвечает таким уверенным тоном, что магистраты уважительно посматривают в сторону мечтательного, с виду наивного писца.

– Предлагаю тебе, македонянин, провести аукцион твоего дома. – Тарип словно бы на службе в буле. – Тем и отблагодаришь буле.

Аргей удивлённо взирает на магистрата.

– О, это будет превосходное развлечение! – Лаг громко смеётся и потирает руки. – Талантами лицедейства осрамим артистов из театра. От зависти к нам заплачут горькими слезами прославленные комедианты.

– Аргей, дай нам потешиться над извечными врагами. – Тарип переменяет в лице, расплывается в кривой улыбке надменного глумления.

– Богачи купят мой дом, – недоумевает Аргей. – Я потеряю родовое гнездо, а с ним и дорогие мне воспоминания. В чём развлечение? Скорее это ограбление меня по собственной доброй воле.

– Не купят. – Лаг заливается смехом. – Магистраты буле не позволят.

– Проведём честные открытые торги прямо у ворот твоего дома. Я выбранный архонт, Лаг – архонт и аукционист, ещё десяток известных магистратов, напыщенных богачей определим в свидетели аукциона. Обещаю тебе, скуки не допущу, страсти будут бушевать. Цена за дом твоего отца поднимется до значительных величин. Как знать, а, Лаг? Быть может, взыграем на азарте, поднимем стоимость твоего дома до… ста мин серебром?

– Сто мин? Дом без ремонта. Трудная задача. Постараюсь, Тарип. – Лаг задумывается.

– Постарайся, Лаг, ты умеешь. Тебя, знатока скрытых достоинств, продавцам ставят в пример, – подбадривает товарища Тарип. – Вспомни, как прошлый дом продавал за три цены.

– Многоречиво распишу владение. После описаний крепкой кладки первых поселенцев помяну всех поимённо из рода Аргея и их заслуги перед отечеством. – Лаг заверяет собеседников с видом, не терпящим сомнений. Выразительно декламирует: – Слава живших в стенах дома перейдёт по наследству новому владельцу!

– Видишь, Аргей, я прав. Лаг справится. – Тарип тихо посмеивается всё с той же кривой улыбкой. – Я даже знаю имя победителя аукциона. Огласим имя покупателя. Возьмём задаток. – Тарип похлопывает по дорожной суме. – И в этот самый момент свершившегося торжества, когда новый хозяин твоего дома распахнёт ворота, на пороге появишься ты, Аргей, аристократ, наследник старинного македонского рода, живой и пышущий здоровьем.

Новая волна смеха от Лага оглушает собеседников.

– Ты только представь его лицо, его самодовольное лицо. – Тарип хохочет от души. – Как раздуются от обиды его ноздри, закатятся глаза… как покраснеет он, засучит ногами в гневе.

– Он будет очень-очень недоволен. – Лаг складывается вполовину, целуя шею жеребца. – Подшутим, Аргей?

– Согласен на милую безделицу, коль развлечение приятно будет вам. – Аргей разделяет непонятное веселье магистратов. – Почему бы и нет? Хотя и не знаю того, кого собрались вы проучить на торгах моего дома.

– Ты его не знаешь, Аргей. Герой наших шуток появился в столице недавно, сразу после твоего исчезновения. – Лаг возвращается в вертикальное положение, утирает слёзы от смеха. Тарип становится злым. – Любимец базилевса Евтидема Второго, тщеславный безродный выскочка из Александрии Эсхаты, богатый трапезит, алчный спекулянт, дерзновенный посягатель на устои общества. Бесстыдно притязает на должность твоего отца – главного казначея доходов. Тянется руками к казне державы для умножения своего личного состояния. Пройдоха! Поверь мне на слово, дорогой Аргей, зарвавшийся наглец достоин публичного унижения.

– Полис узнает о твоём возвращении. – Тарип принимает вид благообразный. Говорит привычным тоном дельца о возможных выгодах: – Ты станешь модным персонажем. Тебе будут подражать. Слова твои будут передавать из уст в уста, как лучшую новость дня. А ведь ты хорош собой. Чем не желанный жених для лучших семейств столицы? Заведёшь полезные знакомства. С твоего отъезда многое переменилось, Аргей. Деметрия нет в Бактрах, с ним в поход отбыл весь прежний двор, синедрион, вельможи, жрецы из царского культа, канцелярия, пажи из царских детей.

– Уехали льстивые подхалимы на Инд, – вставляет Лаг. – Там и сгинуть бесследно.

– Половина Бактрии снялась с обжитых мест и исчезла вместе с Деметрием. Эллины подались за богатствами, – подмигивает Тарип хитро Лагу. – Македоняне же остались. У нас теперь просторней, дышится привольнее, улицы стали шире – никому не надо уступать дорогу, время возможностей, новый базилевс, новый двор, новые вельможи, новая канцелярия. Кстати, пять домов вокруг твоего пустуют. Можешь хоть целыми днями в тимпаны бить – никто из соседей возражать не станет.

– А Дерда? Дерда тоже покинул Бактрию? – Аргей обращается к благодушному Лагу. Но отвечает сердитый Тарип:

– Дерда оставлен Деметрием для надзора за неопытным соправителем, дабы не наделал безумно глупого.

– Ныне и не поймёшь, кто полноправный властитель в Бактрии. – При упоминании имени Дерды Лаг утрачивает всякую весёлость. – То ли Деметрий, то ли его Дерда, то ли вечно пьяный Евтидем Второй. – Лаг указывает рукой на юг. – Деметрий присылает письма из Индии с указаниями, Дерда требует их исполнения, а Евкратид Второй подписывает распоряжения сатрапам по письмам Деметрия. При всём том «всесильный соправитель» чеканит полновесную монету серебром с собственным именем на монетном дворе Бактр. Сюжет для комедии. Персонажи, достойные осмеяния. Не правда ли?

– Осень дарит труженику выстраданный урожай. Что и говорить, осень – время исключительных возможностей. Их нельзя упустить. – Суровый Тарип упрямо ведёт крамольную беседу с другом базилевса Сирии. – Это счастливое македонское время. Вспомни, Аргей, кто завоевал эту дикую страну, кто убрал из городов смердящие башни с разлагающимися трупами, кто перестроил эти варварские тесные города из лабиринтов в прямые улицы, кто дал этой стране справедливые законы? Мы, македоняне! Вспомни, Аргей, кто принуждает вечно строптивых ойкетов к труду, кто подавляет бунты лаой, кто управляет шахтами и поместьями, кто изгоняет разбойников с торговых дорог? И снова мы, македоняне! Но правим страной не мы. Во дворце Бактр восседает на троне не наша династия. Бактрия принадлежала македонянам. Бактрия была отринута от македонян бродягой-наёмником из Магнезии. Где эта Магнезия? Так далеко, что до неё аж год пути! Мерзкое отродье из башмачников, пришедшее на всё готовое, поднятое Диодотом с самых низов до сатрапа Согдианы, Евтидем выразил признательность благодетелю по-своему, по-ионийски… казнил жену, дочь благодетеля, сына благодетеля и свою македонскую родню в храме в день празднеств. Залил македонской кровью храм. Бесчестный Евтидем, не убоявшись богов, ради власти решился на гибрис. Невероятное святотатство сошло Евтидему с рук, счастливец умер собственной смертью, но святотатство перешло на его потомство. Известно многими примерами: святотатства сурово наказываются богами. Род Евтидемов познает тяжесть проклятья от невинно убиенных. Не стоит долго ждать воли богов. И людям по силам исправить очевидную несправедливость. Бактрия вот-вот уже совсем скоро вернётся к прежним владельцам. Евтидем Второй безволен, надеется на Дерду, а душегубец Дерда опирается на мистофоров и более ни на кого. Две тысячи сариссофоров – вот и вся жалкая рать базилевса. Евтидем Второй – наивный глупец, возомнивший себя героем, что стоит обеими ногами на хрупком льду посреди могучей реки. Так ты с нами, сын главного казначея?

– Стану послушной игрушкой в ваших руках? – Ироничный вопрос сына главного казначея не вызывает порицания у собеседников.

– Все мы чьи-то игрушки. – Тарип неожиданно смягчает суровость. Отеческим тоном перечисляет: – Богов, базилевсов, фил-родов, фиасов, кредиторов, гетерий, жён, гетер. – Потом уже совсем по-театральному выставляет руки в бока, с досадой, зло шипит: – Прости, забыл, ты же теперь друг базилевса Селевка, служишь преданно Сирии, печёшься о чуждых нам интересах, вон и товарищей из Маргианы привёл в гости к нам.

– Зачем нам твои нищие беглецы? – подхватывает Лаг. – Что нам проку с их бедствий? Десять тысяч голодных ртов! Ого-го! Сколько в день нужно мер муки на незваных гостей? Сулит постой сирийцев значительные убытки казне полиса.

– Наживу опасных врагов среди двора базилевса? – Поза Тарипа по достоинству оценена, лицо Аргея иронично-насмешливо.

– Наживёшь, конечно, наживёшь! Нашими стараниями ты их троекратно приумножишь, – не то угрозой, не то насмешкой возвращает Аргею Тарип.

– …врагов смертельных, жестокосердных, неумолимых, готовых растерзать тебя живьём, – подпевает с противоположного бока Лаг.

– Вы знали о моём возвращении? – Вопрос-утверждение Аргея магистратами игнорируется.

Беседа плавно течёт, журчит, накатывает и нисходит в давно проложенном русле из каменных валунов, совсем как горная речка рядом с дорогой.

– Но ты не испугаешься каких-то там… презренных трусов-менял? – сладкоголосо тянет Тарип.

– Разве потомок древнего македонского рода, друг базилевса Селевка, проксен Великой Сирии имеет право бояться? – уточняет через Аргея у Тарипа Лаг.

– Герои будут любоваться твоими подвигами, – восторгается положением Аргея Тарип.

Двое магистратов хохочут. Смеётся негромко и Аргей.

– Не желаю быть куклой безвольной в чьих-то умелых руках. У меня воля своя, вам не подвластная, – шутливо отпевает ответ Тарипу Аргей. – И потому пойду я своей дорогой.

– Как поступишь по-своему, не посоветовавшись с нами, – скалит весело зубы Лаг, – так ошибёшься, и ошибка та малая будет стоить тебе жизни.

– Лишишься головы в застенках Дерды. Твой высокий чин Сирии не спасёт тебя в Бактрии. – Тарип проводит ребром ладони по горлу. – Умрёшь, не поквитавшись за отца. А ты ведь прибыл к нам для мести.

– Но перед актом воли своей почиешь от голода, так-то! Серебра на пропитание базилевс Селевк тебе не выдал, – не ведает вежливости Лаг в беседе.

– На таких почётных условиях куклы бесправной-покорной соглашаюсь вступить я в… – Друг базилевса тянет задумчиво и иронично.

– …в заговор по свержению Евтидема Второго, – оглашает пресно-обыденным тоном Лаг.

– Обрёл ты судьбу, сын Ореста. – Тарип завершает «приглашение в мятежники» тоном серьёзным, основательным. – Судьба твоя и устремления наши отныне вместе.

Магистрат протягивает правую руку Аргею. На пальцах Тарипа золотые перстни с драгоценными камнями, на запястье руки позвякивают золотые браслеты, ажурное плетение колосьев, ветвей с цветами и плодами. Юноша скрепляет предложенное рукопожатие. Тарип и Лаг резко оглядываются на ошеломлённого Лисандра. Каллиграф нахлобучивает до бровей кавсию, поднимает правую руку в запоздалом приветствии.

– Принесём нерушимые клятвы на верность? – услужливо предлагает всем участникам беседы Лаг. Указывает руками на восток: – Светило восходит, Аполлон-спаситель свидетель.

Три дня спустя. Бактры

Поздним вечером, когда сумерки сгустились до темноты, стражники западных ворот столицы пропустили магистратов, Аргея, Лисандра и слуг в полис. К гостям магистратов у гегемонов стражи не возникло интереса, ибо влиятельные лица полиса описали незнакомцев как «проксенов Маргианы к буле Бактр», и потому положенного придирчивого досмотра ввозимой клади не учинилось. За воротами магистратов встречают ойкеты, их шестеро, все пешие, без лошадей. Рабы извещают господ о событиях, произошедших в их отсутствие. Известия малозначительны, большей частью деловые, из поместий в хоре.

Колонна после непродолжительной задержки медленно трогается в путь, теперь её возглавляют ойкеты магистратов с факелами. Второстепенная улица полиса, от западных до восточных ворот, в столь позднее время пуста. Аргей и Лисандр отделяются от магистратов, надвигают на брови кавсии, смешиваются с конными слугами, подавляют любопытство, стараясь не смотреть по сторонам. Их замысел удаётся, случайные прохожие и жезлоносцы18 приветствуют лишь только магистратов, принимая прочих всадников за подневольное сопровождение. Вечер сменяется ночью. Восходит полная луна.

– Никогда не видел такого огромного полиса. Мать городов – Бактры великолепные, – слова восхищённого Лисандра, и он же добавляет громко вслух: – Прослеживается очевидная постепенность.

Кварталы от западных ворот до центральной главной улицы-оси Бактр сменяют друг друга в достатке. От одноэтажных бежевых домов торговцев-бактрийцев и небогатых ремесленников-эллинов с глухими, без окон, стенами на улицу, возведённых из массивных глиняных, необожжённых кирпичей, с кособокими или односкатными крышами из плоской монотонно-коричневой листовой черепицы до двухэтажных, из кирпичной кладки, оштукатуренных в парадно-белое, при нескольких закрытых железными решётками окнах второго этажа, с переливающимся под луной ангобом красной, белой, серой пазовой черепицы. Иные крыши богатых домов достойны храма или дворца сатрапа, услада для глаз, восхищают с первого взгляда, мастера кровли сложили искусные мозаичные узоры в правильных ритмах разноцветных линий.

Неожиданно посреди квартала роскошных двухэтажных аристократических домов Аргей останавливается, спешивается и идёт пешком. Лисандр следует его примеру. Процессия всадников не замечает остановки гостей полиса и не сбавляет ход до скромных крепких, давно не крашенных ворот из карагача, обитых по краям бронзовым листом. Аргей подходит к воротам родного дома, с благоговением прислоняется лбом к старому дереву, трогает пальцами заклёпки, сучки досок, прислоняется к створке щекой, что-то шепчет зелёному металлу, часто целует ворота, утирает слёзы. Впрочем, встречу хозяина с домом не видно посторонним, всадники так окружают юношу, что, кроме попон, ничего и не увидеть. Створки ворот беззвучно открываются, впускают внутрь Аргея, Лисандра, лошадей, чуть позже выпускают лошадей, но без поклажи, и незаметно затворяются. Меры предосторожности оказываются ненапрасными. Группа нетрезвых гуляк, нестройно распевая песню, пересекает улицу.

Магистраты и их слуги продолжают путь, словно бы сделали короткую остановку, навестив дом лучшего товарища. После их ухода ворота дома Аргея вновь открываются, двое крепких мужчин среднего роста, в чёрных подшитых экзомисах, опоясанные верёвкой, при внушительных кинжалах в портупеях, по виду бактрийцы-сторожа из свободных, торопливо прибирают перед домом оставшиеся после лошадей кучки навоза, заметают грязь, павшую с копыт, прочь от ворот. Внутри дома кто-то разжигает огонь посреди внутреннего дворика.

Широкая полоса света от костра освещает лица чистильщиков. Позорная работа, достойная только рабов, не вызывает у суровых мужчин никакого отвращения. Гордые бактрийцы орудуют орудиями уборки молча, слаженно, проворно и умело. После их тщательных стараний улица перед домом убрана до чистоты. Сторожа внимательно оглядывают мощение, с довольным видом поправляют пояса, заносят веники, совки, мешки с мусором и закрывают за собой ворота. Улица погружается в темноту ранней ночи.

Во внутреннем дворике Аргей выкладывает на домашнем алтаре Зевса Оградного башенку из сухой еловой щепы, зажигает стопку от пламени факела, передаёт факел Лисандру, посыпает в жертвенный огонь щепотку благовоний, затем вторую, произносит костру: «Орест и сын его Аргей», от пламени на алтаре поднимается прозрачный сизый дымок. Горькие, резкие, пряные древесные ароматы благовоний Сирии, Вавилонии, Гиркании и Маргианы даруются звёздам Бактрии. Осенний вечер полон приятной теплоты ушедшего лета. За воскурением следует восславление. Юноша тихо поёт, сопровождая пение песни-молитвы ритмичными хлопками ладоней:

– О Евмениды19, внемлите, почтенные, с помыслом добрым,

Чистые дщери Хтонийского Зевса, великого бога,

И Персефоны, прельстительной девы прекраснокудрявой!

Вы наблюдаете жизнь нечестивого люда всечасно,

Вмиг к преступленьям летите, неся нечестивым отмщенье.

Вы, о владычицы чёрные, молнии мечете взором,

Плоть истребляющий блеск источает очей ваших светоч,

О самодержицы, мрачные, страшные, с видом отвратным,

Грозные, бродите ночью с бичом, разымающим члены,

О змеекудрые девы, полночницы, страшные взору!

Вас призываю! Грядите к питающим чистые мысли20!

При первых словах молитвы блаженно улыбающийся, усталый с дороги Лисандр, ожидавший совсем иного славословного поминания Зевсу Геркею21, Аполлону Патросу22, Гестии, преисполняется благоговейным трепетом, роняет головной убор на камни двора, проводит ладонью по лицу, словно бы смахнув рукой весёлость, приобретает вид строгий, злой и хмурый.

Тем временем влиятельные всадники, покинув Аргея, сворачивают влево, на улицу всё того же аристократического квартала, проложенную параллельно церемониальной улице к агоре Бактр. Миновав пять домов, Лаг негромко обращается к Тарипу:

– Не жалеешь, что отправились навстречу сирийцам первыми? Десять дней жизни стоили того?

Тарип поворачивается лицом к Лагу.

– Хвала богам, опередили соперников. Глупцы из филы Евтидема и не подозревают, какое ценное сокровище мы заполучили.

Лаг укладывает правую руку на плечо магистрата.

– А как тебе, Тарип, мой родственник Аргей?

– Не зря Аргея отметил высоким рангом Селевк. – Тарип не сомневается в юноше. – Он один из нас. Македонянин! Храбрый, упрямый, рассудительный, как и его отец.

– …и с честью выполнит своё предназначение. – В ответ на приветствие Лаг машет рукой жене и сыновьям.

– Десять тысяч соратников прибыло из Маргианы. Возведём новый полис под боком у Евтидема! – радостно завершает разговор Тарип.

Магистратов встречают у ворот домов многочисленные семьи. Благоухающий аромат свежевыпеченного хлеба пробуждает голод. Усталость исчезает.

На следующее утро

– Стасипп, сын Хармина, вы признаётесь победителем торгов как участник, предложивший наибольшую цену. – Тарип поздравляет дородного мужа лет сорока, бритого наголо, в дорогих одеяниях до полу, умащённого благоухающими маслами. – Подтвердите ваше намерение внесением задатка в размере одной десятой стоимости дома.

Счастливый победитель подзывает раба-эконома, отдалённо похожего на своего господина в сложении и манерах держаться. Раб передаёт магистратам-свидетелям тугие запечатанные мешки.

– Архонт, примите задаток, здесь пятнадцать мин в серебряной монете.

– Стасипп, остаток вы должны внести в буле не позднее третьего дня от дня торгов. – Тарип поднимает к небу жезл магистрата. – Торги окончены. Писцы, заканчивайте оформление протокола аукциона.

– Досточтимый архонт, могу ли я вступить во владение домом? – громко вопрошает победитель торгов.

– Вступайте, Стасипп! Дом по праву ваш. – Архонт склоняется над протоколом, проверяет текст.

Дородный муж в окружении свиты из семерых друзей, эллинов из числа жителей полиса, раба-эконома с тремя загорелыми рабами-помощниками подходит к воротам дома. С высокомерным видом Стасипп принимает шумные поздравления от прочих менее состоятельных участников торгов, случайных прохожих и зевак. Толпа собирается расходиться, как вдруг оказывается, что ворота заперты изнутри засовом. Раб-эконом тарабанит в ворота, дёргает их за бронзовые обручи, к его усилиям добавляются усилия троих рабов-помощников. Рабы налегают на ворота плечами, но всё без толку. Ворота не поддаются. Скучающая толпа оживляется и не расходится, присутствующим становится интересно, сколь долго выдержат ворота натиск. Никто не предлагает помощи ввиду значительного количества осаждающих ворота.

– Досточтимый архонт, простите за беспокойство, могу ли я ломать ворота до того, как я полностью оплачу всю стоимость дома? – Стасипп беспокоится, и не напрасно.

– Нет, по закону вы не можете наносить вред имуществу полиса. – За занятого архонта отвечает магистрат-аукционист.

– Тогда позвольте узнать, как мне открыть ворота? – возмущается победитель торгов.

– Как хотите, так и открывайте, но без разрушений. – Магистрат-аукционист гневно на два тона повышает голос, тем пресекая дальнейшие возражения Стасиппа.

Толпа смолкает в ожидании занятного представления. К зевакам прибывают и соседи по кварталу. У ворот проданного дома собирается без малого две сотни мужей разных сословий и возрастов. Друзья и победитель советуются, недолго спорят, принимают взвешенное решение, отдают приказ рабам. Рабы разбегаются и вчетвером одновременно ударяют плечами в створки ворот. Раз удар, два, три. На третий терпение у победителя заканчивается. Худых слабосильных рабов отстраняют, теперь за открытие упрямых ворот берутся могучие друзья богача. С громким криком семеро разбегаются от противоположной стороны улицы, ударяют в ворота…

И…

…вдруг ворота поддаются натиску, словно были бы не заперты засовом. Створки распахиваются внутрь дома, штурмующие, не встречая сопротивления ворот, вбегают во дворик, теряют равновесие, валятся с грохотом друг на друга, тела образовывают шевелящийся холмик. Слышится удивлённое «Ох!» и «Вы ногу мне сломали!», чуть позже раздаются жалобные стоны, за стонами следуют сочные проклятья. Живой холмик медленно расползается по сторонам. Хохот двух сотен глоток оглашает квартал. На пороге ворот из ниоткуда появляется статный юноша в пурпурных одеждах, при объёмистом свитке, в золотом венке поверх волос. Хохот немедленно смолкает.

– Аргей? – робко произносит кто-то из толпы.

– Аргей вернулся! – на вопрос радостно отвечают одним голосом два мужа.

– Какое странное совпадение! – передаёт мнение один зевака другому.

– Да-да! Пропавший сын явился сам, и прямо на торги, – ему отвечает сосед.

– Почему на нём царские одежды и венок златой? – удивляется чинный муж, участник торгов.

– Неужто восстал из Аида? – с суеверным ужасом произносит голос молодой, не старый.

– Кто это? – недоумевает победитель торгов, указывает руками на странное видение в створе ворот. – Призрак хозяина?!

Одни лишь магистраты не удивлены, всматриваются в «призрак хозяина» как в старинного знакомца, архонт прерывает чтение протокола, поднимает жезл власти к небу. Громко поверх голов оглашает холодным официальным тоном:

– Торги имущества гражданина Ореста признаны несостоявшимися по причине обнаружения родного сына владельца дома, то есть прямого наследника погибшего. Личность Аргея, единственного сына Ореста, удостоверена людьми, знающими его с рождения. Протокол аукциона дома аннулируется.

– Почему торги признаны несостоявшимися? – Стасипп отказывается принимать услышанное, едва сдерживает гнев, багровеет, сжимает руки в кулаки, топает ногой. – Я опротестую итог торгов в суде!

– Таксодиарх аукциона, верните задаток победителю аукциона, – властно распоряжается Тарип, пристально глядя в глаза богачу, хладнокровно выжидает продолжения гнева Стасиппа. Под его твёрдым взглядом негодующий сникает, опускает глаза, архонт поворачивается спиной к участникам торгов. – Чиновники, нас ждёт разбор неотложных судебных дел.

– А-а-а! Дом аристократа мне не достался. И всё из-за него! – горестно скорбит, как на похоронах, победитель торгов, с нескрываемой ненавистью разглядывает юношу в золотом венке. – Не люблю проигрывать.

– Не сокрушайся понапрасну, на следующем аукционе тебе обязательно повезёт, – увещевает богача нежным тоном магистрат-свидетель. Добавляет с жалостью: – Судиться с судьями в суде? Какая глупая затея!

Увещевание, однако, производит совершенно противоположный эффект: Стасипп свирепеет, раздувает щёки, закатывает глаза. Появляются шестеро друзей богача, в пыли, в изорванных нарядах, ведут под руки кого-то из своих, хромающего, с переломанной ногой. Праздным людям перепало развлечение. Толпа приходит в неистовство: улюлюкает, гогочет, беспрестанно едко шутит в две сотни громких голосов.