Читать книгу Арт-директор - Марат Карапетян - Страница 3

Он был совсем на меня не похож. Но и похож одновременно. Мы армяне. Армяне чем-то очень похожи друг на друга. Взглядом, наверное. Он такой – ищущий, что ли… Но больше из разряда «ищу то, не знаю что». Он известный человек в узких кругах, у него яркое имя, но сущность его в том, чтобы быть гитаристом. Электрическим. Он – guitar man. Поэтому я буду называть его на русский манер – Гитамен, а для простоты просто Гит. Как Кит Ричардс из The Rolling Stones.

Гит был из артистической семьи, я из номенклатурной. Гит знал ноты, сам научился играть в детстве на пианино, я до сих пор нот не знаю, на пианино одним пальцем. Гит был посвящен в тайну творчества (он сыграл сына Сталина на театральной сцене – его отец спромоутировал), я об этом мог лишь мечтать. Наши родители дружили, но не сказать, чтобы сильно. Отцов связывала скорее национальность, нежели общие взгляды, матерей скорее дети, чем какие-либо увлечения. Ходить в гости к Гиту для меня было будто Break on through to the other side. Богемный парень, флейта, музыкальные, недоступные тогда, журналы, обожание знакомых, специальная немецкая школа, связь, в том числе и духовная, с Западом и прочие аксессуары ребенка-эстета. У меня самбо, привокзальная школа, папина черная «Волга», шашлыки по выходным, черная икра (порой) – полный провинциальный набор мальчика-мажора. Но мы с ним оба втайне считали себя выше буржуазных ценностей и, глубоко уважая наших отцов, считали, что они не рубят фишку нового времени. Моего отца уже нет, но с каждым годом я все больше понимаю, что он Так эту фишку рубил, просто хотел, чтобы этого никто не знал. Я это вычисляю по людям, которые его знали, по их разговорам, поведению, по его документам, по его, на первый взгляд, банальным решениям.

Гит меня жалел и, чтобы я меньше крутился у него под ногами с вопросами типа: «А что это за дудочка? Шапочка? Веревочка?», однажды предложил мне сыграть на пианино в четыре руки. Я принял вызов. Особо не получилось. Гит ухмылялся, глядя на свои пальцы, и взял да и показал мне три клавиши, куда жать. И ритм – то бишь когда жать. Получилось. Раз. Два. Три. Я жал и жал. Мама возникла в дверном проеме, небо опустилось, и меня увезли. Домой. Аппетита не было. Я понимал, что с его стороны это была лишь вежливость. Но тогда я подумал, что два ребенка могут вместе создать что-то удивительное за 5 минут. И это важнее оценок и похвальных листов, которыми мерилась моя жизнь тогда. Всего-то шуточная пьеска, развлечение, но мне все время хотелось еще. Причем когда я пытался играть один на пианино, было скучно. С другими пианистами было как-то общаться тоскливо. А с Гитом было как бы интересно. Интересные люди на дороге не валяются, нашел – вцепляйся и вперед. Так думал я. И решил, что Гит станет моим другом и учителем. Но он так не думал. Просто его вежливость я принял за нечто большее. Это будет преследовать меня много лет – обманываться рад. Бывало, открываешь человеку душу, а он сидит и строчит эсэмэску в телефоне. Вот где печаль начинается.

Гит все больше чем-то занимался, ездил по школьным обменам в Германию, встречался с творческими людьми, устраивал капустники, его знакомые много знали. Я становился лишним на этом празднике. Надо было двигаться своим путем. С Гитом я решил завязывать. Да и в соседнем классе появилась девочка, о которой я думал больше, чем о нем…

Музыка к тому времени как-то неожиданно проникла в нашу консервативную кавказскую семью. Формально. Мой младший брат был отправлен в музыкальную школу изучать фортепиано.

Мой брат. Это, пожалуй, мой лучший друг и самый надежный парень из всех, кого я встречал. Младший сын, с кудряшками, ласковый, с веселым характером, он довольно быстро стал любимчиком родителей. Отец ругал его как-то меньше, но зато мама за это жалела меня больше. Закон сохранения любви в семье. У меня особое отношение к младшим. Так уж вышло, что мне выпало быть самым старшим и у меня только братья. Но родной младший брат – это другая история. Хотел бы я быть на его месте? Часто думаю и скажу: наверное, нет. Младшим не так сладко живется, как кажется. На первый взгляд, их часто тискают, целуют, но и наказывают по полной программе. Старшие братья. Иногда незаслуженно. И если рядом нет взрослого, маленькому может быть очень обидно и сложно. Ару со мной было сложно.

Брат не был в восторге от музыкальной школы. Ходить в музыкальную школу – это как посещать вроде нужную, но непонятную, придуманную, творческую процедуру. Я не видел тех, кому это нравилось. Специальность, сольфеджио, хор. Специальность, сольфеджио, хор. Специальность, сольфеджио, хор. Бред какой-то. ССХ. Дети только и думают, как бы отмазаться от этого гармоничного бреда. Надо бы при приеме в музыкальную школу тестировать детей на детекторе лжи с тремя вопросами: «Ты очень любишь музыку? Ты хочешь посвятить музыке жизнь? Ты бы хотел стать музыкантом?» Если хотя бы один ответ утвердительный – можно брать. Для родителей музыкальная школа – типа часть гармоничного развития личности. А если нечего развивать? Ну нет ни способностей, ни желания. И как правило – это норма. И ребята на выходе из этой творческой бани всю жизнь отсиживаются вдали от этого ада, куда их скинули родители. Есть исключения. Один на тысячу. Например, Гит.

Ар угодил в такую школу. Точка. Тоска.

Меня тогда сильно выручало диско. В 1986 году вышел первый альбом немецкой группы Modern Talking. Я его слушал много тысяч раз. А магнитофонные кассеты? Sony Chrome, например. Кассета высокого класса. Крутой дизайн и фирменный запах. Наша кассета МК-60 пахла заводом, а западные кассеты дышали роскошью. Обложка кассеты украшалась фоткой, которую мы покупали дороже, чем саму кассету. От этих фоток веяло такой магической сексуальностью. Вот гляну, бывало, на фото певицы С.C. Catch в пошлой леопардовой шубе, отхлебну с горла, и хочется быть лучше, сильнее, богаче. А еще у тебя на кассетном магнитофоне играет хорошего качества запись, и вдруг пленку начинает «жевать». Это просто горе какое-то. Ступор. Судорожно вытаскиваешь. Если порвалась – начинается операция по склеиванию. Такая драма. Чувствуешь себя просто хирургом. И если все играет снова – это показатель твоего уровня.

Диско-музыка прекрасна. Уносит печаль. Настраивает на легкий драйв. А когда Томаса и Дитера показали по ТВ, меня торкнуло, и я подумал, каково им. Мысль быть на их месте меня грела, но что-то странное мне мешало стать диско-музыкантом. Парадокс, однако: я их обожал, но в душе был выше их. Слушать их было просто кайф, а вот играть не хотелось. Это раздвоение мучило меня. Но я и не подозревал, что это станет моей бесконечной дилеммой. Музыка через Гита, брата, диско окружали меня, но крючок еще не был нажат. Я искренне считал, что быть настоящим мужчиной и быть музыкантом – разные вещи. Но и в этой мысли была какая-то нестыковка: большинство мужчин настоящих на меня навевали тоску и печаль. Эти парни говорили либо про деньги, либо про машины и охоту с рыбалкой. И это был сериал. Менялись только даты, имена, места и суммы.

А музыканты почему-то нет. Парадоксы еще не стали моей обыденностью, но были рядом. Часами глядя на мучения брата на фоно, я искал золотую середину между тем, что надо, и тем, чего хочешь. В воздухе витала неопределенность. Почти девическое томление и стереотипное поведение боксера превращали меня в какое-то вязкое барахло.

Мне везде было скучно. Просыпаясь уставшим, я чувствовал себя как будто обманутым. Непонятно кем. Тогда я еще не слушал Pink Floyd, но настроение было как у песен этой архитектурной группы. Как сказал БГ про эти песни – обманутые надежды. Мрачный и скучный мир вкупе с безответной школьной любовью делали меня все более агрессивным и неприятным. Армянское тщеславие, частые смены настроения превратили меня в реально мрачного и довольно заносчивого типа. Я ждал помощи, как в песне Битлов «Help», когда внешне все отлично, а в душе все рвется на части. Мы стали пить водку по выходным. Три друга в 14 лет. Ритуально и с элементами мистики. Сжигали книжки про разных упырей, орали странными голосами песни и пугали школьных муз. Поначалу вштыривало. Но быть четыре и более часа пьяным и вырубленным меня тешило, но не более.

Шатаясь как-то раз в подобном настроении, я увидел в магазине пластинку «Вкус меда» группы The Beatles. Я много читал про Битлов, но пара их хитов, которые крутились по советскому радио, мне показались приторным пирожным. Терять было нечего. Я почему-то купил пласт. Дома послушал. Мне стало вдруг хорошо. Просто так. И это не пропало потом. Ничего особенного в их музыке, но она спасла меня. От моей тоски. Светофор зажегся. Невидимый друг поселился в моей комнате. С появлением плеера мы стали с ним неразлучны. Я перечитал про группу все, что можно. Мелодии стали моим топливом, тексты – новыми книгами. Глаза зажглись, и машина под названием «моя жизнь» тронулась с места.