Читать книгу Арт-директор - Марат Карапетян - Страница 4

Когда погружаешься полностью во что-то очень важное, перестаешь замечать вокруг перемены.

Близкие. Привычные элементы поведения исчезают, и наступает время ответов на вопросы. Первыми внимание на то, что я постоянно слушаю музыку, т.е. 100% времени хожу со странным, молчаливым, придурковатым видом, обратили родители. Виной тому, скорее всего, были мои нелепые ответы в пьяном виде (когда я не успевал незаметно добраться до кровати) касательно того, где я был, и т. д. Родители для меня были друзьями, но ведь с друзьями можно обсудить что-то очень важное, а мои попытки обсудить с отцом и мамой музыку, мои восторженность и эмоциональность, которые я испытывал при этом, пугали их. Ведь это отвлекало меня от учебы. Радость моя, как только речь заходила об учебе в будущем и вузе, сменялась унынием. Отец это видел и в присущем ему тоне попросил: «Ерундой не занимайся» и «Все силы надо бросить на поступление в университет».

А я летел по полям, сшибая бабочек. Орал песни, и поля все были цветные. Особенно в память въелось, когда зимой идешь с гитарой, ждешь трамвая, снег тает, пахнет остановка чем-то напряженным, в груди ожидание огромного, улыбаешься оттого, что у тебя есть что-то такое, но люди и понятия об этом не имеют. Снег все тает и тает, сумерки и люди как тени. А ты все ждешь и ждешь своего первого концерта.

Годы в уездном городе были смутные: Михаил Горбачев, пятнистый перевертыш, придумал перестройку, и мир менялся очень быстро. Меня в то время родители отправили в музыкальный кружок в один из уездных Дворцов культуры для придания формы моим творческим наклонностям. Учил меня играть на гитаре абсолютно инфантильный, вялый и безликий учитель по фамилии Топтыгин. Три месяца я смотрел в его серые глаза и играл польку Кабалевского и иные шедевры, написанные для детей. Удалось ли мне хоть что-то подсмотреть у этого работника культуры? Ничего вообще не удалось.

Гуляя с гитарой по дворам, я ощущал себя частью великой группы, которая пока не создана. Ходил я с гордым видом, с осознанием своей избранности, с трепетом и чувствовал себя героем, но без героини.

Вечером в районе вокзала меня остановили парни с цепями. Бичи их называли. Мое местожительство указало им на мою принадлежность к враждебной группировке. Мне почему-то страшно стало за гитару. Ну так просто сдаваться я не собирался. «Отпусти малого, не видишь: он с гитарой. Играй себе и по ночам не шатайся!» – мрачный парень с оспинами на лице отчего-то улыбнулся. Я был уверен, что он тоже гитарист, но так сложилось, что инструмент он забросил. А если бы не это, уверен был я, он бы уже играл в группе и был бы рад. А теперь вместо этого он ловит по вечерам ребят с соседнего района и от злости, что не стал музыкантом, бьет их. Как мне ему хотелось помочь! Довольно часто, разглядывая нормальных, но несчастных мужчин, мне хочется научить их играть на гитаре. Это просто первый порыв. Как правило, он быстро проходит.

И еще частенько замечаю, что многие люди с непростой судьбой – а ведь у нас в России, а в особенности в Питере, много таких – испытывают странное уважение к тем, кто играет и поет. В Европе это норма – быть поющим и играющим. В Штатах, как мне кажется, петь вообще принято, ну и бренчать – что же еще делать ковбою вечером на отдыхе? Когда я изучал биографию Элвиса Пресли, бросилось в глаза, как много юный Элвис Ааронович почерпнул у проповедников в церкви, которые ему напоминали невероятно талантливых певцов в стиле soul.

Если вдуматься, ведь концерт – это церковная служба, сцена – алтарь, слушатели – прихожане, певец – проповедник. Американский режиссер Джим Джармуш – на мой взгляд, один из самых честных и глубоких в мире – в своем интервью сказал, что, если бы инопланетяне вторглись на Землю и изучали бы нашу жизнь, в домах они по постерам, значкам, календарям нашли бы больше всего информации о рок- и поп-звездах. Это ведь современные иконы, им мы поклоняемся, к ним обращаемся в минуты радости и печали. Спетая вовремя и в тему песня делает тебя своим почти в любой компании.

С группой из актового зала школы дела шли как-то невероятно быстро. Главным был одаренный, своенравный и быстро заводящийся юноша. Мы сошлись с ним на Битлах. О том, что я типа клавишник, быстро забыли. Репетировать мы стали в весьма своеобразном месте – на фабрике для слепых. Я играл аккорды на гитаре, лидер пел, на басу был парень, покусывающий губы, а вот барабанщик был, похоже, профи. Тогда я впервые ощутил странную связь с барабанщиком.

Вообще, музыкальная группа – это такая как бы небольшая военная часть. Певцы – это танки: всегда впереди, принимают основной удар на себя, больше всего достается им; певцам нужно много топлива, которым часто является алкоголь. Они получают травмы и часто лечатся и ремонтируются в мастерских-больницах. Гитаристы – легкая и тяжелая артиллерия, огневая поддержка. Рифы – жгут и рвут на части врагов-попсовиков, как пушечные заряды, гитарные соло – как пули, останавливают и парализуют противника. Хорошие гитаристы поливают очень круто, и чем лучше полив, тем больше оцепенения в зале. Тут надо заметить: многое зависит от оружия, но на 90% – от таланта стрелка. Басисты похожи на авиацию: нависают над всем происходящим и поддерживают боевой дух и ритм отряда. Но без надежного тыла, безошибочных и выверенных действий барабанщика отряд бессилен. Барабанщик на задней линии боя, но он следит за всеми, всех поддерживает боеприпасами, едой, бодростью духа. Иногда барабаны берут на себя инициативу в качестве соло, и в этот момент бой почти выигран. И в то же время барабанщик как ребенок: он сзади, не видит реакции зала, полностью доверяет певцу и гитаристу, смотря им в спины, видит и чувствует мир их глазами. Оттого барабанщику и сложнее всего в группе. Он должен быть любим – иначе мука. Джон Леннон говорил, что Ринго, барабанщик Битлов, лучший из них. Так же считали и лидеры The Rolling Stones, говоря о Чарли Уотсе. Когда в лучшей группе мира 1970-х Led Zeppelin умер внезапно Джон Бонем, великая команда тут же распалась. Казалось бы, что тут такого – найти ударника? Некому стало сдерживать безумие гитариста и хандру певца. Это хребет группы, ее опора и антидепрессант.

Почему я стал заниматься музыкой? Откуда это неистовство, которое заставляло меня по 5—6 часов безотрывно разучивать песню или слушать ее 100 раз подряд? Сейчас я могу точно сказать, что очень хотел быть нужным, хотел пригодиться. Об этом так точно написал в своем стихотворении Александр Башлачев:

А для чего я родился? Учителям, фальшивым и никчемным, я не верил; великая страна агонизировала на моих глазах, преданная и отданная на растерзание западным друзьям генсеком Горбачевым, чьи бегающие глазки кроме омерзения ничего не вызывали; новые люди – коммерцы, нарождавшиеся нувориши – казались карикатурой. Почему-то я не испытывал никакого влечения к бандитам и нелегальным бизнесменам, хотя женщины у них были шикарные. Тут не поспоришь. Со своими земляками-армянами, братьями по крови, я так и не смог найти общего языка, может, в силу того, что не говорил по-армянски и был неполноценным в их глазах, а может, оттого, что не разделял взгляды большинства из них, сводившиеся к вопросу: «Если ты такой умный, почему ты такой бедный?» Кавказские идеалы дружбы, когда твой друг тебе как брат, в уездном городе не воспринимались – впоследствии я понял, что под словом «друг» в России часто подразумевают не близкого человека, способного разделить с тобой беды и радости, а хорошего знакомого, с которым можно провести время, когда скучно/весело/нечего делать/не с кем выпить.

В 15 лет я остро осознал, что моя жизнь пуста, что я ничтожество, ожидающее своей участи в форме продвижения по жизни по понятному алгоритму: учеба – работа – женитьба – семья – смерть.

Желание созидать и найти свой мир, подсознательная тяга быть истинным творцом, а не лучшим политинформатором города (была у меня такая грамота), вытолкали меня навстречу двум ценностям, которые могли бы меня вытащить из болота жизни: любви и творчеству. С любовью у меня хронически не складывалось, и на перекрестке, выдуманном блюзменом Робертом Джонсоном, я заключил свою сделку: я стал гитаристом, а взамен отдал способность сильно радоваться простым жизненным удовольствиям. Единственное, чего я только желал: не разочаровать отца и поддержать мою маму. Просто ко мне рано пришло понимание того, что они мои дети, а не наоборот. Как-то так сложилось. И с каждым годом я все сильнее и мудрее, а они стареют и все больше становятся моими детьми.

Был назначен день моего первого концерта. За месяц до этого события начались нервы. Репетиции шли нормально. В актовом зале фабрики слепых работал учитель. Мой первый и единственный настоящий учитель музыки. В те годы таких людей называли худруками. Он точно и увлеченно показывал нам разные гитарные фишки, аккорды. Это было блаженство. Для практики мы выучили его песню «Что с тобой?» Он ее аранжировал. Я был в таком восторге от того, как гармонично все звучало вместе, от того, какой у нас талантливый учитель, что многие годы играл эту песню, лет только через 10 осознав, что бывают песни и поинтереснее.

Я должен был внести свою лепту и сочинил первую песню – мегахит «Старый дом». Петь ее было некому, пришлось самому. Я не придал тогда значения этому, потому что только электрогитара волновала мое сознание. В зале собралось человек 30‒40. Они как-то странно себя вели: говорили негромко, размахивали руками. Я опешил: в зале были в основном слепые люди. Уверен, что в этом был символизм: как вы знаете, слух у слепых обострен многократно, и если они принимают музыку – ты чего-то стоишь. Они слушали. Хлопали. Танцевали.

Концерт длился около часа, но когда он закончился, вначале было горе, а потом та радость, которой у меня никогда не было. Слова не нужны. Я полюбил мир, наш смешной зал, огромные допотопные колонки, кошку на улице, кусты на дороге. Даже стал улыбаться. И еще я понял, что у меня есть новые близкие – моя группа. Лидер нехотя похвалил меня, с кучей оговорок, но все-таки. И в этот момент я почувствовал, что концерты – это мои минуты и часы истинного счастья, и еще – я буду с моей группой навсегда, ничто не разлучит нас. Но в следующую секунду я вдруг понял, что жду нового концерта. Я не могу без него. Очень жду. И надо срочно его готовить. Сейчас же. Не теряя времени. Ночью я проснулся от осознания того, что пока не будет назначен новый концерт – жить я не смогу. И с ужасом осознал еще – я стал наркоманом, ведь я просто не могу жить без музыкальных выступлений. Считаю минуты. Часы. Дни. Сам с собой. Прокручивая в моей голове по кругу будущие песни… и соло… и фразы… и детали… и т. д. Сам себя подгоняя, сам себя, и только себя, обвиняя в медлительности. Сбылись твои пророчества – подкралось одиночество.

Я позвонил Гиту и сказал, что играю на соло-гитаре в рок-группе. Впервые за много лет он не казался далеким. Мы договорились увидеться. И еще – он попросил взять гитару. Я не особо хотел ему все выкладывать, но в память о его былой доброте решил посвятить его в свою тайну.