Читать книгу Лиговский пейзаж с пепелищем. Паулина делает первый шаг - Марек Корнов - Страница 3

Дом милиции, находящийся в старинном особняке, вряд ли когда-нибудь видел такое скопление людей. На съезд прибыли все милицейские чины, как из Ленинграда, так и из отдаленных областей, и теперь из-за обилия людей в погонах рябило в глазах.

Чета Онуфриевых разделась в гардеробе. Скинув милицейские шинели, остались: он – в форме, при всех орденах, полученных с 17-го года, и она – в своем единственном платье. Сегодня решила форму не надевать, и так из нее почти не вылезала. И не она сегодня была героем праздника, – муж.

Дмитрий с Паулиной отметились у чекиста на входе, который сообщил, что Дмитрия вызовут только в конце, после перерыва. Потом они нашли свободные места на скамье с краю, где можно было посидеть и поспать с открытыми глазами. Этому искусству Паулина выучилась в совершенстве, проведя много времени на разного рода партийных съездах.

Дмитрий тоже клевал носом.

– Тебе бы их поучить, как выступать надо, – толкнул он ее локтем, когда очередной выступающий отдолдонил длинную и зажигавшую только его речь.

Паулина улыбнулась, погладила мужа по руке. Вспомнила, что именно эта её способность когда-то свела их вместе.

Она работала тогда в типографии, и ей в этом несказанно повезло. Еще бы чуть-чуть – и помереть бы от голода ей, и не только ей. Каким героем он казался тогда 17-летней Паулине! Дмитрию сравнялось 35, и было совершенно непонятно, почему он, чекист со стажем, боевыми наградами и шрамом на запястье, вдруг обратил внимание на чернявую девчонку. У нее тогда вечно все плыло перед глазами от голода, – она часто недоедала. И платья не было справного, бабкино только, у которого весь подол истрепался. Прическу она сама себе портновскими ножницами отчикрыжила, когда после болезни косы в ниточку истончились. А на тебе – вдруг легли волосы пушистой шапкой над похудевшим лицом, – любо-дорого смотреть.

Тогда Дмитрий, мастер цеха и глава местной ячейки, вдруг схватился повышать ее боевую грамотность и как-то взял ее с собою на митинг. У него что-то с горлом было, и Паулина сказала речь перед заводскими вместо него. Со страху все перепутала, чему он учил – последовательно, только по одному тезису на одну тему. Расстроилась жутко, но неожиданно заводские приняли ее на «ура» и долго не отпускали. Всё вопросы выкрикивали, да пели слитно «Марсельезу». Потом руки жали, а Дмитрий её все к себе прижимал, притягивал – чтоб в толпу не утянули. Сказал, что у нее недюжинный талант к ораторству. Знал бы он, чему она обязана этому таланту… Хоть и одиннадцать лет вместе, но Паулина никогда ему об этом не рассказывала.

Да… С того митинга они возвращались, взявшись за руки. Паулина даже улыбнулась некстати: на сцене оратор в это время громил кровопийц-капиталистов. Дмитрий и сейчас держал её руку. Держал и на плечо навалился, сам впадая в полудрему.

Пережили длинную часть, наступил перерыв. В холле Дмитрий встретил множество знакомых. Встретили и Рябова с Васькой, которые где-то успели отутюжиться, и выглядели блестяще, по сравнению с помятой четой Онуфриевых.

Паулина отлучилась в дамскую комнату. Перед самым окончанием перерыва Дмитрий вдруг тоже собрался в туалет.

– Иди в зал, – сказал он ей. – Я сейчас.

Паулина вернулась на место. Началась наградная часть. По длинному списку вызывали отличившихся и вручали грамоту, а иногда и орден, – кто что заслужил. Паулина ерзала на месте, постоянно оглядываясь. Дмитрия все не было.

– Дмитрий Онуфриев! – прозвучало со сцены.

Черт! Паулина вскочила, не зная, что ей делать. Где Дмитрий?!

Имя Дмитрия, меж тем, прозвучало со сцены во второй раз.

Растерянная Паулина решилась и поднялась на сцену.

– Я его жена, – объявила она, предвосхищая вопросы. – Он… его нет.

Она достала документы, оглядываясь постоянно в поисках Дмитрия, но так его и не нашла. Документы тщательно проверили, но медаль Дмитрия ей не отдали.

– Только лично, – сурово сказали ей, выпроваживая со сцены.

*

Два часа спустя Паулина почувствовала, как на грудь окончательно навалилась паника. Она сидела в кабинете администратора, отчаянно накручивая телефон. Пока гардероб не опустел совсем, у неё ещё оставалась надежда, что это случайность, и Дмитрий сейчас вернется. Паулина уже позвонила в Главк, – затем только, чтобы узнать, что Дмитрия никто никуда не посылал. Набрав ещё несколько номеров, Паулина поняла, что все напрасно.

Она одернула форменку и вышла из кабинета. В фойе уже махала шваброй уборщица. Надо было куда-то идти, но идти было некуда.

Паулина в который раз подошла к стойке гардероба.

– Вспомнил, кто получал вторую шинель по этому номеру? – показала она гардеробщику номерок, который он уже видел не один раз.

– В десятный раз говорю, – никто! – раздраженно сказал пожилой, согбенный гардеробщик.

– Точно? Товарищ, посмотри остальные. Может, есть какая, где третья снизу пуговица красными нитками пришита? Это я с утра правила.

– Остальные-то чего смотреть? – угрюмо спросил гардеробщик.

– Вдруг упала, да на другой номер повесили.

Гардеробщик нехотя подчинился. Пересмотрев все шинели, развел руками.

– Нет такой. Везде нитка черная.

Он ушел выдавать оставшиеся шинели, а Паулина осталась стоять, не зная, что ей и делать. По стенам гардероба висели плакаты, которые предупреждали о том, что ценные вещи оставлять нельзя, что враг не дремлет, и о том, что планерки – только по понедельникам, а в остальные дни слоняться по фойе нельзя, и семки лузгать – тоже. Вот только, что делать, когда у тебя пропал муж, плакаты не говорили.

Подошедшие милиционеры из новгородских забрали сразу десятка полтора шинелей. Они громко обсуждали, где будут ночевать, потому что дома рабочих и колхозников переполнены. Судя по радостным голосам, перспектива ночевки на вокзале их не пугала.

– Закрываемси, – сказала Паулине подошедшая поломойка, молодая еще баба с маленькими нахальными глазками.

Паулина в отчаянии снова посмотрела на вешалки, словно они могли подсказать ей тайну исчезновения мужа.

– Что же с ним случилось?! – невольно вырвалось у нее.

Краем глаза Паулина заметила, как насмешливо скривились губы у бабы.

– Убег от тебя муженек-то твой, – высказалась та, сдирая с швабры мокрую тряпку и погружая ее в ведро.

От нелепости этого предположения Паулина даже фыркнула, хоть и не до смеха ей было сейчас.

– Он меня на двадцать лет старше!

Поломойка разогнулась, убирая локтем прядь, выбившуюся из-под косынки.

– И чо? Ты на себя давно в зеркало смотрелась? Тощая, черная, смолишь, вон, не переставая.

– Что ты городишь? – возмутилась Паулина. – Мой свои полы!

– Да я-то мою, – пожала плечами баба, снова принимаясь за дело. – Только тебе тоже хватит тут топтаться. Если убег, не вернется.

Паулина почувствовала гнев. Ей захотелось достать наган и как следует вмазать поломойке рукояткой между глаз. «Какие они тут смелые!», – громко возмущалась часть ее. Громко – чтобы заглушить второй голосок, тоненько повторяющий в голове: « А вдруг… правда?».

Паулина стиснула зубы и, не глядя больше на настырную бабу, натянула шинель. Не зная, что ей делать дальше, вышла на улицу. Согбенный гардеробщик проводил Паулину взглядом. Ушла, слава те, Господи. Три часа над душой стояла, курва милицейская.

Осмотревшись напоследок вокруг, все ли в порядке, гардеробщик подбрел в каптерку к своей мамаше, приехавшей недавно из деревни. Мамаша жила тут на птичьих правах, поэтому, когда была не нужна, отсиживалась в каптерке, подальше от глаз начальства.

Она уже ждала его, накрыв худо-бедно стол. Гардеробщик схватил бутерброд с вкусной заграничной колбасой из буфета, хлебнул чая из жестяной кружки и почувствовал, как по каждой жилке побежала нега. Наконец-то можно расслабиться. Он устало закрыл глаза, и тут же распахнул во всю ширь, зацепив взглядом неладное.

– Откуда это?! – рявкнул он, ткнув пальцем в шинель с третьей пуговицей, пришитой красными нитками, которая скромно лежала в углу.

Мамаша вздрогнула, испугавшись.

– Так… петелька на ней оторвалась. Я как раз пришивала, когда эта чернявая стала про нее спрашивать. Ну, я и смекнула, что не просто так мужик-то ее пропал. Не вернется, поди, уже.

Она погладила шинель рукой.

– Дорогого сукна вещь. На целую свинью сменять можно!

Гардеробщик испугался.

– Да ты что, мать, умом совсем повредилась? Как бы на хороший срок её сменять не пришлось. Мужик тот – чин милицейский из Кингисеппа.

– Так забрали чина-то твоего. На кой ляд ему теперь шинель?

– Забрали? Ты сама его видела?

Старуха пожала плечами.

– Его, не его. А видела из-за угла – ведут кого-то.

Гардеробщик нахмурился.

– А что не сказала-то сразу? Ладно… Знаешь, что. Спрячь-ка её получше и забудь. Они теперь тут рыть будут месяц, а может и больше. Неизвестно, кого уводили, – может, и не того, чья шинель. Мы люди маленькие, нам главное подальше держаться.

Мамаша, вытаращив глаза, закивала и мелко закрестилась. Немного погодя, она замотала шинель в тряпки, чтобы завтра с утра ее вынести и продать по-тихому на рынке.