Читать книгу Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж - Страница 12

С наступлением утра в комнату вошли рабы и начали собирать мои вещи. Они сняли простыни и покрывало с кровати, вынесли сундук с одеждой и побросали в корзину игрушки.

– Мы немедленно уезжаем, – сказала мать, решительно войдя в комнату. – Здесь небезопасно.

– Да, мама. – Это все, что я мог ей ответить.

А я уже начал привыкать к дому на Палатине, наслаждался видом из своего окна и угадывал, под каким углом пробивается свет сквозь ставни в разное время суток.

– Боги – хранители и покровители домашнего очага! Святыни! Ничего не забудьте! – покрикивала мать на рабов.

К полудню мы уже медленно ехали в Антиум – город, где располагалась вилла моей матери. Земля была тихой и золотистой, пора сбора урожая подходила к концу. Над стройными, словно взмывающими в воздух деревьями возвышались каменные арочные акведуки, которые несли в Рим дарящую жизнь воду.

– Перестань киснуть, – сказала мать. – Тебе понравится на вилле.

* * *

Когда мы подъехали к богатому дому с колоннадой, уже стемнело. Едва выбравшись из кареты, я услышал, как где-то внизу с ревом бьются о ближайшую скалу морские волны. Рабы распахнули бронзовые двери, и мы вошли в огромный вестибюль, а потом – в еще более впечатляющих размеров атриум. Это был не просто богатый дом в сельской местности, он скорее напоминал императорскую резиденцию Клавдия. Впрочем, на этой вилле останавливалось столько римских правителей, что ее вполне можно было назвать императорской.

– Стража… Пусть стражников выставят по всему периметру, – распорядилась мать. – И принесите нам еды!

Рабы побежали исполнять ее приказы. Мы вдвоем сидели за круглым столом из полированного мрамора, с бронзовыми ногами в форме львиных лап. На стойке-подставке рядом со столом мерцали масляные лампы. Перед нами поставили блюдо с целой горой виноградных гроздьев.

Мать отщипнула ягоду, съела и вынесла свой приговор:

– Неплохо, довольно сладкий.

Я с жадностью накинулся на виноград. Я настолько проголодался, что любая пища показалась бы мне настоящим объедением. Принесли сыр с хлебом и блюдо с инжиром и яблоками, фрукты были свежими и сладкими. А потом – и холодную нарезанную свинину с соленьями.

Комната напоминала огромную пещеру: свет от пяти подставок с лампами не дотягивался до углов, и мы сидели, окруженные полумраком. Лицо матери было освещено только с одной стороны, словно она была незавершенной скульптурой.

– Мама, – сказал я, – у меня такое чувство, будто мы в царстве мертвых!

– О чем ты, странное дитя?

– Здесь прохладно, темно и свет исходит только от язычков огня. Я всегда представлял, что Персефона и Аид одни сидят точно за таким же столом в своем черном дворце, и освещает их лишь мерцающее пламя.

Мать рассмеялась. Она так редко смеялась, что я даже вздрогнул от неожиданности.

– По крайней мере, у нас есть еда, и ты не должен бояться, что, если что-то из этого съешь, никогда не сможешь отсюда уйти. Бедная Персефона… Если бы мне надо было выменять на что-то свое будущее, дело бы не обошлось гранатовым зернышком[6].

– А на что бы ты его обменяла? – спросил я.

Мать задумалась.

– Один астролог уже предлагал мне такой выбор, так что я знаю себе цену. Когда-нибудь я расскажу о своем решении, а сейчас я должна поговорить с тобой о других вещах. Мы здесь, потому что бежали из Рима. После событий прошлой ночи мы не можем чувствовать себя там в безопасности. Во всяком случае, до той поры, пока у нас не появится могущественный защитник. Я смогу заполучить такого, но это, вероятно, займет время, так что пока мы будем жить на вилле. Я отведу тебе комнату – ту самую, в которой ты появился на свет. – Мать положила гроздь винограда на блюдо и отпила вина из кубка. – А теперь позволь, я расскажу тебе, как это было.

Взгляд матери стал мечтательным, а голос зазвучал как будто издалека.

– Ты родился ножками вперед, это были трудные роды и плохой знак. Но все остальное складывалось благоприятно и, более того, говорило о благоволении свыше. Только-только рассвело, и лучи солнца еще не осветили комнату, но, когда тебя подняли на руки, тебя окружило его сияние. Ты словно купался в его золоте. Это был знак – знак свыше: солнце прикоснулось к тебе, прежде чем коснуться земли. Тогда я поняла, что у тебя высочайшее предназначение.

Я задержал дыхание. Рассказ матери был похож на легенды Аникета о мирах, где люди чуть ли не на каждом шагу сталкивались с божественными знаками, пророчествами и предзнаменованиями. Но… может, мы их только воображаем или придумываем или пытаемся как-то вместить в рамки реальных историй.

У меня в жизни не было никаких таких знаков. Или были? Например, змея прошлой ночью?

– Сначала мне нужно подрасти, – рассудил я.

– Да. И наш первостепенный долг – сделать так, чтобы ничто тебе не помешало.

Мать говорила тихо, звук ее голоса слабым эхом разлетался по комнате и угасал в темных углах.

* * *

Яркий утренний свет прокрался в мою спальню, развеял ночь и прогнал образ Аида в подземный мир. При солнечном свете помещение наполнялось красками и дарило хорошее настроение. Вскоре мать зашла ко мне и повела по комнатам с закрытыми ставнями, в которых нам теперь предстояло жить. Их было очень много, гораздо больше, чем нам пока требовалось. Она завела меня в просторную, залитую светом комнату с выходящим на восток балконом:

– Это твоя комната, Луций. Здесь ты пришел в этот мир, и здесь ты теперь будешь жить.

Должен ли я почувствовать что-то особенное, что-то вроде узнавания?

– Я буду здесь счастлив, – пообещал я.

– Да, Луций. Будь счастлив. До сих пор счастье далеко не всегда сопутствовало нашей семье, но с тобой все будет по-другому. – Мать плавно подошла ко мне, закрыла глаза, обняла меня за плечи и стала гладить по щекам, точно какого-то котенка. – Милый, милый Луций.

Это успокаивало и вселяло уверенность. Я был под настоящей защитой, и в то же время мне хотелось поскорее вывернуться из рук матери. В ощущение уверенности закралось нечто темное, но я отогнал это прочь.

* * *

Спустя пару дней на виллу приехали Аникет и Берилл, а с ними еще с десяток рабов для прислуги. Разной утвари на вилле нашлось более чем достаточно, она была обставлена и украшена так, что даже дом на Палатине не мог с ней сравниться. На террасе с видом на море стояла скульптурная группа: мужчина и двое юношей борются с гигантской змеей, которая пытается удушить их своими мощными кольцами.

Встав напротив, я попытался проследить за очередностью змеиных колец. Мужчина изо всех сил старался высвободиться, но у него ничего не получалось. Юноши были гораздо слабее его, змея крепко их держала, не оставалось никакой надежды на спасение.

– Великолепно, – заметила мать. – Мы украли эту скульптуру у греков. Вернее, не украли, а позаимствовали. Сделали мраморную копию бронзовой греческой скульптуры. О, я бы многое отдала за оригинал! Кажется, он в Дельфах.

– А кто это?

– Это Лаокоон, верховный жрец Посейдона в Трое, и его сыновья. Они пытались предупредить троянцев о том, что нельзя впускать в город того коня, но Афина, чтобы заставить их замолчать, наслала на них морских змей.

Почему Посейдон не защитил своего жреца? Мне не нравился Посейдон, но я бы никогда не признался в этом вслух, ведь мне наверняка предстояло путешествовать по его морю. Стоя на террасе, я слышал, как волны разбивались о скалу – звуки его царства.

Позднее в тот же день я обследовал эту скалу, однако не осмелился спуститься по тропинке вниз. Чистое море тянулось до самого горизонта, но Аникет как-то поведал мне, что если бы я был птицей, то мог бы по прямой долететь до Сардинии. А если бы полетел чуть левее, то довольно скоро приземлился бы на маленький остров, где жила в изгнании моя мать.

– Но смотреть там не на что, – сказал Аникет. – Остров голый, никаких естественных источников воды – идеальная тюрьма под открытым небом.

У меня никогда не возникало желания увидеть это место, и я сменил тему:

– А тут, в Антиуме, есть храм?

– Да, и очень большой. Храм Фортуны, богини судьбы и удачи. Там даже есть жрица. Не такая известная, как сивиллы в Кумах и Дельфах, но, осмелюсь сказать, очень достойная. А еще есть святилище в том месте, где когда-то сошел на берег сын Энея Асканий.

– Я хочу туда пойти!

– Могу попросить разрешения отвести тебя туда… если сегодня и завтра проявишь усердие на наших уроках.

Я неусидчив и склонен к беспокойству. Сознавая это, я старался контролировать себя и изображал интерес, пока Аникет рассказывал о монументальной «Истории от основания города» Тита Ливия, хотя на самом деле мне этот труд казался очень скучным. Но в конце занятий меня ждала награда, и я не хотел ее упускать, так что пришлось вытерпеть чтение отрывков из книг.

* * *

Аникет сдержал слово и повел меня в Антиум – по сравнению с Римом крохотный городок, но там был храм, которым мог бы гордиться любой город. Святилище на платформе из золотого камня окружали мощные колонны. Рядом собрались толпы людей – одни пришли поклониться богине судьбы, другие просто торговали с прилавков подношениями, цветами и благовониями.

– Подходите, покупайте! – зазывал самый крикливый торговец, размахивая букетом нарциссов и фиалок. – Ее любимые цветы!

Аникет купил букетик, пояснив, что мы должны поднести что-то богине, но нужно оставить несколько монет для жрицы. Ритуал проходил так: статую богини выдвигали из полумрака святилища, а служитель храма выносил небольшую шкатулку с деревянными жетонами. Желающие узнать о своем будущем по одному подходили к служителю, доставали из шкатулки жетоны и читали предсказание богини судьбы.

– Фортуна не богиня слепой удачи или жестокого случая, она – богиня скрытой воли судьбы, которая предопределена и неминуема, – сказал Аникет. – Мне трудно объяснить разницу, но это так.

– Значит, моя судьба предопределена? – спросил я. – И что бы я ни делал, я не смогу ее изменить?

– Именно это некоторые и утверждают, – ответил Аникет. – Однако боги славятся тем, что часто меняют свои решения.

Мы медленно двигались вместе со всеми в очереди. Я заметил, что люди с любопытством на нас поглядывают: видимо, слух о том, что моя мать вернулась в Антиум, уже разлетелся по городу. Но я не хотел, чтобы меня с ней отождествляли, лучше бы стал невидимым в ожидании ответа о своей судьбе.

Мужчина перед нами достал жетон и поспешил уйти прочь, чтобы прочитать предсказание подальше от чужих глаз. Теперь я стоял перед суровым лицом богини. Значит, вот так выглядит судьба? Действительно ли она так непреклонна и беспощадна? Аникет тихонько похлопал меня по плечу – настал мой черед подойти к шкатулке с жетонами.

Шкатулка с открытой крышкой стояла на деревянном столе. Она была такой маленькой, что даже для моей детской руки в ней было не так много места. Я запустил пальцы внутрь и сразу наткнулся на гладкие деревянные жетоны. Взял первый попавшийся и услышал, как они глухо застучали друг о друга. Если то, какой из них я возьму, предопределено, значит мои пальцы движутся по собственной воле? Они ухватили жетон, я его вытащил и сразу отошел, уступая место следующему просителю.

Крепко сжав жетон в кулаке, я отвел Аникета в тень за палатками торговцев. Как только мы остановились, я разжал кулак и посмотрел на лежащий на потной ладони жетон. Пророчество было на греческом, но я все еще не умел читать ни на латыни, ни на греческом и поэтому молча передал жетон Аникету, чтобы тот перевел для меня, что там написано.

Аникет нахмурился. Что же там? Что-то зловещее или ужасное? О, зачем я вытащил именно этот жетон? Почему не вытянул тот, который лежал рядом? Ну почему, почему?

– Что я могу сказать, это загадка, – криво улыбнулся Аникет. – Здесь начертано: «Скрытая музыка недостойна уважения». Жрица сегодня довольно смутно передает пророчества, но она этим славится. Тебе, маленький Луций, придется самому разобраться. Постарайся истолковать пророчество, насколько это возможно. Что же до меня, я не могу понять смысла этих слов.

После храма Фортуны мы отправились на побережье к святилищу моего предка. Там была небольшая, защищенная скалами бухта. Волны бились о них, но даже во время прилива не могли добраться до статуи Аскания.

Асканий был так прекрасен, что я подумал: «Не потому ли, что он внук богини?»

Я должен был испытывать волнение, но в тот момент мог думать только о пророчестве. «Скрытая музыка недостойна уважения» – жетон будто выжег слова на моей ладони. Что бы это ни значило, отныне они подчиняют себе мою судьбу.