Читать книгу Новая жизнь Нефертити - Маргарита Ардо - Страница 13

Глава 12

Оглавление

Пустота мощёной улицы, пятна солнца на отшлифованной временем брусчатке. Я взглянула на вход в церковь в каменных стенах, изъеденных веками. Заполненные витражами тёмные зеницы окон в верхней части здания слепо таращились на улицу старинного городка. Ниже узкие оконца косились из-за ажурных решёток на мощный фундамент, покрытый потёками, словно камень рыдал от горя в одну из средневековых войн.

Я окинула взглядом лаконичные лепные украшения, не понимая, что может быть общего у Нефертити и готики. Здесь было тихо, совсем не как в Париже. Звуки машин с автострады звучали далеко и нелепо. Из другого фургона высадилась съёмочная группа, похожая на захватчиков перед крепостью. Уже знакомые мне по пробам бородатые парни весьма хипстерского вида бойко расчехляли камеры и оборудование, как бронебойные пушки. Как ни странно, от их присутствия стало спокойнее. Арина подмигнула мне:

– А ты спрашивала, почему не обойтись обычным зелёным экраном, как все делают? Почувствуй атмосферу! Это же самый смак! Разве не круто?

– Круто, – ответила я. – Я думала, в храмах не разрешается снимать клипы.

– Эта церковь заброшенная, – легко ответила Арина. – Зато после съёмок её смогут восстановить и открыть на пожертвования Катрин, всё оговорено с муниципалитетом. О, а вот и она!

Я обернулась. Мадам Беттарид в очередном светлом костюме выходила из роскошного авто, поблескивающего на солнце дьявольской чернотой. Хозяйка праздника направилась к нам. Отбросила с моей головы широкий капюшон и оценивающе кивнула:

– Ну, как я и думала! Вы великолепны, Дамира! У вас дивная шея!

– Спасибо.

Она продолжила меня рассматривать долгим взглядом, как мумию в стеклянном футляре, а затем сказала:

– Что ж, Бог наградил вас исключительной внешностью, Дамира, поздравляю! Пора поблагодарить его за это! – и жестом указала на церковь.

– Вы предлагаете помолиться? – удивилась я.

– А что ещё делают в храмах? – одарила меня лукавой улыбкой мадам Беттарид и поманила за собой.

«Некоторые улыбки дёшево стоят, но дорого обходятся», – подумала я и не ответила ей тем же.

Съёмочная группа совершала странные телодвижения по обе стороны от церковной башни, что-то живо обсуждая и настраивая подъёмники. В последний момент перед тем, как войти в заброшенное здание, за тяжёлой, едва поддавшейся дверью, я обернулась, чувствуя неподвластный мне страх. Весёлая Арина помахала рукой, будто отправляла нас на Колесо Обозрения.

Я параноик.

Оббитая деревом высокая дверь гулко закрылась. Моего тела даже сквозь платье и шёлковый плащ коснулась средневековая прохлада и глубокая тишина, присущая только старым зданиям с внушительными стенами. Никто из киношников за нами не пошёл, их суета, шумная речь, лязг, клацание оборудования, организационная суета, а также Арина в кудряшках, звуки жизни остались в другом мире… Здесь, в узком предбаннике, привычном для католических храмов, остались только мы с мадам Беттарид. С ней было не уютно. Я протянула руку, чтобы скорее толкнуть следующую дверь.

– Подождите, Дамира, – вполголоса сказала мадам Беттарид.

Я обернулась.

– Какие у вас тонкие запястья! Наденьте это.

На ладони мадам Беттарид лежали причудливые украшения, и моё сердце снова дрогнуло – нельзя было не узнать растиражированные на изображениях в Интернете сокровища из гробницы Тутанхамона – массивные золотые браслеты с гигантскими синими скарабеями, сидящими сверху. У них были настолько тщательно вылиты ювелиром золотые лапки, усики и даже перепонки крыльев, что казалось, жуки могут пошевелиться и улететь. Я поразилась, что вижу так близко ту самую искусную окантовку по краям с чёрными, синими, зелёными и оранжевыми полудрагоценными камнями, перемежающимися с золотыми пластинами. Три крупных сердолика в виде бутонов по краям, выступали контрастно на синей керамике; распускались чеканные цветы.

– Настоящие?! – ахнула я, замирая.

– Тшш… Разве это возможно? – Холёный палец к губам и улыбка политика в ответ. – Надевайте. И кольца тоже.

«Каирский музей, Египет», – мелькнула в голове надпись. Я сглотнула, вспомнив, что в гробнице Тутанхамона такие браслеты были детскими, хотя я и умные часы купила для подростков – обычные с меня спадали. Я перевела взгляд и только сейчас заметила другие аксессуары из серебра и золота.

Браслеты отяжелили запястья, руки в антикварных кольцах показались не моими. Но как было красиво! А ещё я испытала то знакомое ощущение от древних вещей, какое случалось со мной на раскопках в университете, словно берёшь не просто предмет, а нечто, впитавшее в себя жизнь других людей, эмоции, забытые под землёй на тысячелетия. У меня перехватило дух, и в голове мелькнула шальная мысль, что Роберт Лембит врал не обо всём.

Мадам Беттарид опять не позволила мне войти.

– Не торопитесь, привыкайте к украшениям. Попробуйте почувствовать, что они ваши.

– Ощущение, что мы не к съёмкам готовимся, а к ритуалу, – вырвалось у меня.

– Ну что вы! Просто я люблю точность, – мягко шепнула мадам Беттарид, посмотрела на часы и добавила: – Ещё не всё готово.

Затем погладила пальцем скарабея на моём браслете с ностальгирующей нежностью.

– Скарабеи прекрасны – символ новой жизни, возрождения и упорного труда. А вы любите символизм Египта? – проговорила она так, что пришлось вслушиваться.

– Я бы не назвала это любовью, но, безусловно, вызывает интерес. И скарабей скорее означает утреннее Солнце, он несёт на себе символ Ра, – заметила я.

– … которое восстаёт после ночи, то есть после смерти, – с упоением добавила мадам Беттарид. – Как при реинкарнациях.

– Почему вы выбрали Египет? – не удержалась я от вопроса.

– А вы почему? – хитро прищурилась та.

– Я о клипе…

– А я нет, – улыбнулась мадам Беттарид со всезнающим взглядом. – Почему Египет в дипломе? Ни Греция, ни цивилизация инков, ни новая история, ни революции, будь они не ладны, почему Египет?

– Просто было интересно.

– В самом деле «просто»?

И я задумалась. Наверное, нет; не просто, ведь всему на свете есть причина. Мне снились пески пустыни, пальмы и пирамиды ещё до школы после одной передачи про путешествия. Потом я боялась крокодилов, кстати, но рисовала – украшенных ожерельями и бисером. На полях моих тетрадок то и дело появлялись цветы, похожие на голубые лотосы Нила. Подростком я могла пропадать часами, рассматривая энциклопедию или ролики в Ютубе на тему Древнего Египта, я была им очарована. Чтобы больше понимать, я стала налегать на английский. Наводила стрелки вокруг глаз, которые мама потом долго стирала.

Я поступала на исторический с таким рвением, словно это был билет к новой жизни, к разгадкам тайн, от которых захватывает дух, к мистике, неизбежно связанной с мифами и притчами древних. Я испытывала нечто похожее на алчную лихорадку, когда рассматривала в Интернете лица фараонов – кровь приливала к вискам и стучала, как бешеная, бодрило больше, чем три чашки кофе залпом.

Более того, уже зная историю Эхнатона, этого знаменитого фараона-еретика и прочих действующих лиц, я отгадывала портреты дочерей царевен, юного Тутанхамона, советника Эйе, военачальника Хоремхеба с первого раза, и от этого меня охватывало волнение, ажиотаж, необъяснимая внутренняя суета, словно то, что требовалось разгадать, таилось в этих лицах. Но я не разгадала. Ничего удивительного не произошло.

При бюджете моей семьи ни поехать в Эрмитаж, когда привозили коллекцию артефактов, ни попасть в Каирский музей в период студенчества не вышло. Да и толку? Хотелось раскопать что-то особенное, своё! Самой!

Я выросла и стала реалисткой. Разочаровалась в науке – романтики не случилось, а от бесконечного цитирования и пересказа других ученых накатывала апатия. Поэтому в магистратуру при Центре египтологии в Москве, откуда единицы лучших за собственные средства получают шанс попасть в настоящую археологическую экспедицию в Гизе, даже не подумала поступать. Жизнь наступала по-своему и требовала иного: умерла мама, старенькому дедушке и папе нужна была хозяйка в доме. Они без женского внимания были, как дети, – лекарства, еда, постирать-погладить, навести порядок, сказать, что купить. Мужчины без женщин неприкаянные, даже если не жалуются.

Но папа говорил: «Не надо желать слишком сильно; желание сбудется, когда ты про него забудешь». И вот я во Франции, окруженная тайнами по уши, живая копия бюста Нефертити, обвешанная копиями (ли) артефактов, от которых не по себе… Скажете, шутка? Просто интерес к Египту? Хм…

Я взглянула на тяжёлые браслеты на своих руках и не знала, что ответить.

– Может быть, ты скучала по этому? – тихо и вкрадчиво проговорила мадам Беттарид.

Меня стала раздражать эта игра в кошки-мышки, и я ответила:

– Может быть.

Она взглянула на часы, что-то настрочила в мессенджере, и вдруг подмигнула мне:

– Ты скоро поймешь. Главное, помни, что ты Нефертити! А Эхнатон не так уж хорош, ты ведь знаешь это. Но ты почувствуешь, что правильно…

– Что почувствую? Вы имеете в виду Финна?

– Много вопросов. Надевай капюшон и опусти его на глаза. И чувствуй!

Она толкнула дверь в полутьму. В тот же момент храмовую тишину нарушил громкий вибрирующий аккорд на басах, словно мы вошли в триллер. Я сглотнула от неожиданности. Мадам Беттарид поманила меня пальцем к себе из света в густую тень. Сердце гулко стукнуло.

Узкое помещение церкви под высокими готическими сводами было погружено в полутьму. Отсутствие традиционных длинных скамей открывало больше пространства; вытоптанный веками кафель был запорошен у стен чем-то, похожим на труху. Видимо, от неё пахло гнилью. Панели из тёмного дерева с замысловатой резьбой, которую дорисовывало воображение, покрывали стены, переходя в более светлый камень; просматривались по бокам двухъярусные пюпитры или маленькие вырезанные в дереве скамейки. Колонны и резные ворота контурами прорисовывались в глубине. В редких лучах света, будто незаконно проникших сюда, поблескивала позолота на ажурной ковке, отделяющей углубления в боковые крылья зала. Угадывались статуи ангелов и святых на постаментах, одна – привязана верёвкой к колонне, как пленница к пиратской мачте.

Низкий текущий гул из невидимых динамиков продолжал распространяться по залу объёмно и жутковато. Но почему так темно, ведь есть же окна?!

И вдруг красивый, густой мужской голос запел протяжно, как молитву, всего лишь одну строку – Kyrie eleison. Пучок света упал туда, где угадывался алтарь. Я увидела мужскую фигуру, которая стояла лицом к нему, раскинув широко руки. Тоже в чёрном шёлковом плаще. Как я.

Сердце дрогнуло.

Выпевая каждую гласную, мужчина медленно повернулся к залу. Это был Финн! Но его голос! Он же совсем другой! Ни капли слащавости, потрясающая глубина и объём! Неожиданно!

Подняв одухотворённое лицо к куполу, Финн пел эти два слова, повторяя их снова и снова. Пространство церкви наполнялось каждым слогом, как предгрозовым воздухом, словно тот имел особенный смысл.

Мурашки пробежали по моей коже. Захотелось увидеть Финна поближе, я подалась вперёд. На плечо опустилась тяжёлая рука.

– Не сейчас. Семь минут.

Я вздрогнула – я успела забыть о своей спутнице.

Свет от алтаря, превращенного в сцену, распространялся по залу, будто туман, которому ничего не стоило переползти через низкую кованую ограду и направиться дальше, завоевывая метры. В нишах обнаружилась аппаратура и операторы. Ещё двое с камерами стояли почти рядом с нами, они прицелились из темноты на Финна, как снайперы. А он пел молитвенно и чисто.

Настоящий!

Моё сердце зашлось. Финн меня не видел. Голос, усиленный динамиками и эхом пустого храма, окутывал и проникал под кожу, поднимая из глубины затаённую скорбь. Словно мы поссорились не сегодня, а века назад.

Я невольно закрыла глаза, чувствуя, как от вибраций плывущих аккордов и голоса того, кого люблю, моё тело начало невольно покачиваться и загудело, как электрический ток по проводам.

Молитва, как мантра, – Kyrie eleison, – струилась, завораживала, переливалась, что-то меняя во мне. Показалось, что слова должны быть иными, а переполненному чувствами сердцу в груди стало тесно. Ревность, сомнения, дрожь, страх, нежность, любовь вспыхивали во мне поочередно, с перегрузкой. До боли в висках.

Но любви было больше. И сложно было выдержать! Ощущение света из груди вырвалось наружу, как круги по воде. Я открыла глаза.

– Иди к нему! – скомандовали слева. – Прямо по центру. Не быстро. Через десять шагов сними капюшон, ещё через три расстегни пуговицу плаща.

– А дальше? – спросила будто бы не я, а мои губы на автомате.

– Как почувствуешь.

Мне было всё равно. Хотелось к нему – источнику моей вибрации, мурашек и энергии! Кем бы он ни был и как бы его ни звали! Только к нему, и будь что будет!

Я пошла к алтарю, как было велено, точнее, тело пошло, а я… парила. Какая-то часть меня считала: один шаг, два, три…

Кажется, он увидел меня! Да, сегодня он был обижен и, на мой взгляд, чересчур. Но почему-то сейчас это было неважно.

Десятый шаг.

Браслеты на запястьях жали, как кандалы. Я скинула капюшон. Свет упал на меня. Им словно играл кто-то, хотя мы же не в сказке, тут светооператоры…

Финн широко раскрыл глаза. Ошеломлённо, словно не видел вечность. И ринулся ко мне, прекратив петь. С его плеч упал чёрный плащ, Финн оказался в футболке и джинсах. Откуда-то вступил невидимый мужской хор, повторяющий ту же строку под ту же вибрацию на нескольких аккордах оргáна.

От ощущения мистерии по моей коже пробегал холодок. От того, что Финн бросился ко мне – тепло. Холод и жар смешались во мне, закрутились жгутами, как две змеи на кадуцее. Мраморные лики святых безразлично смотрели на нас.

Три шага. Я расстегнула плащ. Он упал к моим ногам в тот момент, когда Финн с лицом, узнавшим в толпе ту, кого потерял сто тысяч лет назад, обхватил мои плечи.

– Ты! – горели его глаза. – Ты! Ты! Моя Нефертити! Ты! Я люблю тебя!

Во все окна разом, как взрывом, ворвался свет, солнечный, разноцветный слоистыми пятнышками от внезапно прозревших витражей. Красные, жёлтые, синие лучи мешались в его волосах, запутывались в гофрированных складках моего платья. А на затянувшихся паутиной паникадилах, свисающих с потолка на металлических цепях в одно мгновение зажглись свечи. Магия! Он любит?!

От волнения дышать стало невозможно, но зелёные глаза в пушистых ресницах, слегка безумные, искрились любовью и нежностью.

Финн повторил как-то особенно, даже гордо:

– Я люблю тебя! Ты – моя Нефертити!

– И я тоже, – выдохнула, наконец, я. – Я люблю тебя!

Его лицо стало светлее. Финн подхватил меня на руки, закружил радостно. Только б не слетел этот парик с головы!

Счастливый, Финн опустил меня на древний кафель. И поцеловал. Я обхватила руками его стриженный затылок, шею, плечи. Мы не виделись с ночи, мы не виделись тысячелетия.

Кажется, нас снимали… Кажется музыка изменилась… Кажется, это был просто клип… Кажется…

Новая жизнь Нефертити

Подняться наверх