Читать книгу Нас просто не было 2 - Маргарита Дюжева - Страница 3

Я со стоном перевернулась на спину и прижала руки к ушам. Хватит, выключите этот чудовищный шум! Больше не хочу! Не надо! Во рту горечь смешалась с отвратительной сухостью, горло будто сковало тисками, а голова попала под ритмично работающий отбойный молоток.

…Перед глазами красивая напольная ваза.

Через силу сглотнув, открыла глаза, пытаясь сообразить, где я, и с трудом опознала в сумеречной обстановке свою комнату. Я дома. Попыталась собрать воедино расползавшееся во все стороны сознание. Начала считать.

Один… Два… Три…

Мысль потерялась, не дойдя и до десяти. Горло драло колючей проволокой, щипало обветренные потрескавшиеся губы.

…Ваза красивая, с розами, вензелями, позолотой.

Хуже всего боль под ребрами. Колола иглой в сердце, и я никак не могла понять почему. Собравшись с силами, я села и зажмурилась, пытаясь хоть как-то прийти в себя. В ушах гудело. Спустя целую вечность, звон колоколов в голове начал стихать, а сознание оживать. Я дома, сижу на своей кровати, а шум, изначально разрывающий мой мозг – это всего лишь мартовская капель, задорно постукивающая по козырьку балкона.

Черт, да что ж так в груди больно?!

В темноте медленно, словно лунатик, побрела на кухню, налила кружку воды. Дрожащими руками поднесла ее к губам, при этом пролив больше половины. Мне все равно, главное – сделать несколько быстрых жадных глотков.

Вместо свежести воды во рту ощущение непередаваемой мерзости.

…По поверхности вазы разбегается узор из трещин.

Пила и морщилась, пока не наступило мнимое ощущение удовлетворения. Потом с грохотом поставив кружку на стол, некоторое время стояла, прикрыв глаза, мечтая снова лечь спать.

А что мне мешает? Кроме кошек, настойчиво скребущих на душе? Ничего.

Провела рукой по сырой одежде, прилипшей к телу, непроизвольно сжала плотную, чуть колючую ткань. Так… Это что? Явно не пижама.

…Снова ваза перед глазами.

Что за ерунда?

В потемках ничего не разобрать. С трудом нашарила на стене выключатель и щелкнула кнопкой, тут же зажмурившись, потому что яркий свет со всей дури ударил по глазам.

– Черт… – в тишине квартиры голос прозвучал хрипло, измученно.

Спустя пару минут приоткрыла один глаз, потом второй и посмотрела на свою одежду, чувствуя, как накатывает ступор. На мне платье. Сырое, помятое. Наполовину расстегнутое. Снова укол под ребра, и ледяной узел в животе затянулся еще туже. Руки задрожали сильнее.

…Ваза разлетается на осколки, играющие разноцветными бликами на ярком свету.

Тяжело дышать. Ощущение – будто я в западне, стены которой двигаются друг навстречу другу. Выключила свет, без рези в глазах стало чуточку легче, но накатило предчувствие скорой гибели, конца.

Чтобы хоть как-то очнуться, я побрела в ванную, но увидев свое отражение в зеркале, замерла с открытым ртом. Всклокоченные волосы. Тушь черными подтеками покрывала щеки, будто я ревела, не жалея слез.

Я ревела? Странно. Я не люблю реветь.

Ощущение близкой погибели стало еще сильнее. Уже не в силах справиться с подкатывающей паникой, я начала исступлено тереть лицо, пытаясь смыть черные разводы.

…Осколки вазы сияют все ярче, становясь все больше и больше перед внутренним взором, пока не занимают все вокруг. На гранях играет свет, они переливаются, идут волнами, превращаясь в свинцовую поверхность зеркала, из глубины которого стремительно приближается образ человека.

Это Зорин. Он все ближе, и вот уже будто стоим лицом к лицу. У него закрыты глаза, сжаты кулаки.

Хочу отступить на шаг, но не получается. Страшно.

Артем медленно открывает глаза. Они чернее ночи и в них нет ничего кроме ненависти.

С всхлипом отшатываюсь в сторону…

С всхлипом отшатнулась, выныривая из безумного виденья.

Теперь ясно, откуда эта боль… Пока мозг дрейфовал, сердце билось в агонии, умирало, захлебывалось кровью.

Боль в груди превратилась в бушующий пожар, когда события вчерашнего вечера безжалостно обрушились на меня, приминая к земле. Вспомнила, как напилась. Вспомнила Макса, появление мужа, убийственный разговор. Последние воспоминания, как он смотрел на меня, не скрывая презрения, а потом ушел…

Истерично замотала головой, не в силах поверить, что это произошло на самом деле, и выскочила из ванной. Побежала в большую комнату, спотыкаясь, задевая углы. В душе теплилась надежда, что он дома, просто спит на диване, не желая находиться в одной комнате с пьяной, отвратительной женой.

Пусто. Я одна в этой гребаной квартире.

Я сделала робкий шаг и замерла, только сейчас заметив разбитое зеркало в прихожей, мою курку, бесформенной кучей валявшуюся в углу. Одной рукой зажала рот, из которого рвался дикий стон, второй обхватила ребра, надеясь унять агонию.

– Тёма, – жалкий шепот – все, на что я способна.

Подошла к куртке, не обращая внимания на хруст осколков под ногами, и нащупала в кармане телефон. Один взгляд на экран и по коже снова мороз – я проспала в пьяном угаре больше суток. Еще нет и пяти утра. А весь этот кошмар случился позавчера. Неважно… Уже ничего не важно.

Руки дрожали так, что не получалось набрать заветный номер. Сбилась три раза. Проклятье! Глубоко вдохнула, собирая остатки себя в бесформенную гадкую кучу, и все-таки справилась. Секунду-другую меня душила тишина, потом раздались гудки. Один, второй… пятый… десятый. Абонент не отвечал. А мне до ужаса, до тряски хотелось услышать его голос, чтобы знать, что я не одна, что он мне не приснился, что где-то он есть, пусть и не рядом со мной.

Хотелось услышать теплое «привет», но в ответ раздавались лишь равнодушные гудки. Раз за разом. Снова и снова. Он не отвечал.

– Артем, – горько, на разрыв, полустон-полувсхлип. – Тёмочка… Ну, где же ты? Где?

Перед глазами серая пелена. Больно. Страшно. Качнувшись, вскрикнула, чувствуя, как в босую ступню впился осколок разбитого зеркала. Как во сне вытащила его, принесла швабру и начала подметать, с каждой секундой все больше задыхаясь.

Душу выворачивало наизнанку. Осколки ребер впивались в сердце, и не было сил сделать вдох. Грудь сдавливало, зубы сводило, вдоль спины холодными мазками ужас от беспомощности, от мысли, что Тёма не придет. Не выпуская телефон из рук, я вернулась в спальню. Забилась в уголок огромной кровати и раз за разом набирала его номер, пока в один прекрасным момент не раздался отстраненный голос автоответчика.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Зорин отключил мобильник. Чтобы не доставала. Я прямо видела, как он недовольно хмурится, решительно жмет кнопку «отбой» и откладывает телефон в сторону.

Он не хочет со мной говорить. Да, какое там! Он знать меня не хочет. Душит осознание того, что все. Конец.

Обхватив себя руками, завыла волком, отчаянно мотая головой, отрицая очевидное.

– Нет, нет, нет. Тём, пожалуйста.

***

Проснулась, когда за окнами начало темнеть, и первым делом снова схватилась за телефон. Сердце замерло, когда увидела зеленый мигающий огонек, а потом рассыпалось в пепел, когда нашла десяток пропущенных от отца и ни одного от Артема. Снова набрала его номер. В ответ – ледяная тишина, наживую вспарывающая внутренности, острой игрой пронзающая сердце.

Я не оставляла попыток связаться с ним. Весь вечер звонила, отправляла смс с мольбами ответить, перезвонить. Бесполезно. Зорин игнорировал меня, и хотелось реветь от бессилия, рвать на себе волосы, биться головой о стену.

…Следующий день прошел как в тумане. Я по-прежнему названивала Зорину, игнорируя звонки остальных. Не хотела ни с кем говорить, не могла. Мне было больно, страшно, горько, а единственный человек, способный успокоить, замедлить сумасшедший ритм сердца, не хотел меня видеть, не хотел общаться.

Я как тень бродила по квартире, слонялась из угла в угол, безнадежно прислушиваясь, мечтая о том, что раздастся звук отпираемого замка. В голове раз за разом проигрывала слова, которые скажу ему. Глупо, но только так удавалось сохранить надежду на то, что еще можно хоть что-то исправить.

Он же знает, что я его люблю. Знает! Он должен это чувствовать!

Потом как нож под ребра: ни хрена он мне не должен. Это я ему обязана за то, что стала похожа на нормального человека, на девушку, а не на куклу, манекен для новых шмоток.

Даже после того чудовищного вечера Зорин остался верен себе, не бросил, притащил домой.

Я умирала от тоски. Не могла без него. Не завтракала, не обедала. Аппетита не было, настроения не было, желания жить не было. Желания дышать не было.

Кое-как выпила кофе. Горький, черный, как моя жизнь. Очередная провальная попытка позвонить Артему. Очередное фиаско – словно очередной осколок отрывается от сердца. Не видела его уже три дня. И каждая секунда в одиночестве – маленькая смерть.

Голова болела от роя мыслей, сердце рвалось от сожалений, хотелось надеяться на лучшее, но не могла, понимала, что лучшего просто недостойна. Неживой куклой, мумией сидела на кровати, уставившись стеклянным взглядом в одну точку на стене, с каждым мигом все больше опускаясь на дно. Так и задремала, обхватив ноги руками и уткнувшись носом в колени.

Я проснулась, почувствовав сквозь сон, что не одна в комнате. Почувствовав, как по коже пробежала волна мурашек от чужого взгляда. Разлепив глаза, сонно прищурилась и с трудом разогнулась, уже в следующий миг забыв, как дышать.

В дверном проеме, засунув руки в карманы джинсов, прислонившись плечом к косяку, стоял Артем и смотрел на меня. Во взгляде ни одной эмоции, просто отрешенное спокойствие. А у меня сердце зашлось от того, что снова видела его, что он вернулся.

Закусив до крови губу, взглядом умоляла о прощении, а он в ответ, чуть склонив голову набок, рассматривал меня, рассеяно скользя взглядом по моему лицу. Смотрела на него и умирала, чувствуя, что между нами теперь не просто трещина – огромная пропасть, черная бездна, которую не преодолеть. В груди свело до такой степени, что каждый вздох – ножом по живому. Все мои слова, которые я так тщательно продумывала, готовила к его приходу, внезапно рассыпались, как карточный домик, от осознания того, что не простит.

Я бы не простила. Землю бы жрала, руками ее рыла, срывая ногти. Подыхала бы от тоски, но не простила. Никогда, ни за что. Нельзя такое простить.

Зорин оттолкнулся плечом от косяка и направился в мою сторону, по-прежнему не отводя взгляда. Я вцепилась в подол платья с такой силой, что ткань не выдержала, беззвучно расползаясь на волокна. Не в силах пошевелиться, затаив дыхание, наблюдала, как он подходит ближе и садится на кровать рядом со мной.

Вот он, совсем рядом, но ощущение, будто между нами тысячи миль бесплодной пустыни. В его взгляде ни упрека, ни огня, ни злости. Ничего. Только чуть заметное недоумение, будто он пытался что-то понять, решить для себя.

Мы просто молчали. И с каждым мигом в горькой тишине все очевиднее становилось, что это конец. Финал нашей истории. И не было сил ни объяснить, ни оправдаться. Объяснять надо было раньше, когда еще была возможность сделать это самой, а оправдываться нет смысла.

Я смотрела на мужа, умирая от желания подскочить к нему, обнять крепко-крепко, уткнуться носом в шею и никуда не отпускать. Останавливала лишь мысль, что поздно, что он не даст этого сделать.

– Скажи мне… все то, что наговорил Градов, это правда? – наконец, спросил он, и я, как рыба, выброшенная на сушу, начала хватать воздух губами, не в силах сделать глубокий вдох и перебороть внутреннюю дрожь.

Как бы мне хотелось сказать, что все это бред зарвавшегося кретина, специально ломающего наш мир, но не правда…

Во всех этой ситуация была только одна кретинка, ломающая все вокруг. И это я.

Я хотела бы врать, выкручиваться до последнего, отставая свою невиновность и убеждая в этом Зорина, но не могла. Смотрела в спокойные зеленые глаза и понимала, что не могу врать. Я уже столько лгала ему, что ложь опутала нас со всех сторон, как паутина, задушила, закрыла все вокруг, спрятала в сером мрачном коконе. Я, как толстая угрюмая паучиха, плела эту паутину, не понимая, что ради ерунды жертвую действительно важным.

Артем бесстрастно наблюдал за моими муками. Чуть изогнув бровь, смотрел, как кусаю губы, чуть ли не до крови, как сжимаю кулаки до такой степени, что костяшки белеют от напряжения.

– Не играй больше. Не надо, – тихо сказал он, – просто ответь правду.

Словно нож в сердце обрушилось понимание, что он и так всю эту правду знает, просто дает мне шанс признаться во всем самой, произнести вслух то, что я творила.

– Тём, – чуть слышно, на выдохе то ли простонала, то ли прошептала.

– Просто скажи, Градов врал?

– Артем, пожалуйста, – умоляла его, хотя сама не понимала о чем.

– Врал?

Мне не хватало воздуха, не хватало сил, казалось, будто все вокруг покрывается мраком, и темные стены снова сжимаются, давят на меня.

Зорин по-прежнему смотрел, не отрываясь, и я ничего не могла прочитать в его взгляде. Полный блок. От меня. Впервые за все время нашего знакомства. Если он любил – то не скрывал, если смеялся – то искренне, если злился – то искры в стороны летели. И мне стало страшно от того, что и ненавидеть он будет так же – от души, без компромиссов. И равнодушие его будет искренним, без наигранности.

– Я… Мне… Он…

– Кристин, еще раз спрошу, пожалуйста, ответь хоть на этот раз, откинув свои порывы. Градов врал?

Я смотрела на него и шла ко дну. Наконец, чуть слышно, едва шевеля губами, выдавила из себя вымученное:

– Нет.

Артем вместо ответа лишь кивнул, и ни один мускул на его лице не дрогнул, а я почувствовала, как меня скручивает от ужаса. Не удержавшись, прижала руку к губам, вцепившись зубами в кожу. Боялась, что не выдержу этого равнодушного взгляда, что начну скулить, выть от тоски, от невозможности что-то исправить, от запоздалого раскаяния.

Почему? Почему я не рассказала ему все сама, когда была возможность?! Как могла все довести до такого?! Ведь знала, что уже все всерьез, что люблю его больше жизни, что привязалась так, что если отдирать, то только наживую! Почему я не сделала ничего, чтобы предотвратить такой финал, вместо этого трусливо спрятав голову в песок? Три миллиона «почему» и ни одного ответа, а напротив он, спокойный до невозможности.

И только чуть подрагивающие руки выдавали то, что ему нелегко.

Лучше бы орал, закатил скандал, устроил разнос, такой, чтоб сам ад показался мне ласковым курортом. Пусть бы тряс словно тупую куклу, отвесил оплеуху. Что угодно, но только не так.

– Ну, прости меня, пожалуйста, – не удержавшись, бросилась к нему, лбом уткнулась в плечо, руками обвила шею, прижимая к себе так крепко, как могла, чувствуя, что еще немного и сойду с ума от боли.

Артем так и продолжал сидеть, не шевелясь, не делая попыток ни оттолкнуть меня, ни обнять. Никакой реакции, застыл, словно каменное изваяние. Лишь сердце бешено гудело в груди.

– Тём, пожалуйста. Не молчи, я не могу так, задыхаюсь. Господи, пожалуйста, Артем!

– Крис, не надо, – сдавленно попросил он, – давай обойдемся без этого. Просто поговорим.

Крис? Он никогда меня так не называл. Никогда! Я была Крис, там, в волчьей стае, но не здесь, не для Артема. Для него я всегда – Кристина, Тина, Тинка, Тинито, Зараза Упрямая, но только не Крис.

Отстранившись, заглянула в его глаза, но по-прежнему ничего в них не увидела. Он не здесь, не со мной, и никогда уже не будет. Потому что… Зорин пришел прощаться. Он сейчас уйдет, и мне его не остановить, не удержать, не отговорить. Мне останется только подыхать, захлебываясь собственной кровью, осознавая, что в это лишь моя вина. Что это я своими собственными руками сломала все, что у нас было, перечеркнув прошлое, сделав невозможным будущее, растоптав настоящее.

– Поговорим? – рассеяно повторила за ним.

– Да. Без утайки, без игр, без вранья. Просто поговорим как два взрослых и не совсем чужих друг другу человека.

«Не совсем чужих»… От этой фразы защипало глаза. Чужие, но не совсем…

Я кивнула и, отстранившись от него, села на свое прежнее место, обхватив себя руками за плечи. Разговор не клеился, мы просто продолжали молча смотреть друг на друга, не в силах ничего изменить. Артем заговорил первым:

– Расскажи мне, как… Зачем… пфф, – слова давались ему с трудом, шумно выдохнул, поднял взгляд к потолку, потом тряхнув головой, снова посмотрел на меня, – просто расскажи мне все.

Как я этого боялась, но обманывать или отмалчиваться у меня не было права, слишком сильно виновата перед ним, и оскорблять еще больше очередным враньем не могла. Я начала говорить, чуть слышно, уставившись стеклянным взглядом на свои руки, потому что смотреть на него было невыносимо. Я говорила то, что должна была рассказать давным-давно, не доводя ситуацию до крайности, не дожидаясь, когда внешние обстоятельства безжалостно сомнут нас, не давая шанса на исправление. Говорила без утайки, рваными предложениями, потому что на длинные фразы не хватало кислорода. Каждое слово, словно ржавый гвоздь, который я заколачивала в крышку своего собственного гроба.

Артем слушал, не перебивая, и я чувствовала, как обжигал его неотрывный взгляд.

Не знала, сколько продолжалась моя исповедь, но мне она показалась нескончаемой. Под конец говорила, едва шевеля дрожащими губами.

– Тём, – из горла вырвался сдавленный сип, непохожий на мой голос, – я дура! Прости меня, пожалуйста. Да, вначале была игра, но сейчас все по-другому. Ты же знаешь…

Невольно замолкла, когда он удивленно выгнул брови:

– Знаю? – невесело хмыкнул он, и в глубине глаз проскочило что-то новое, чего никогда прежде не было, и что заставляло дрожать, вибрировать от стремительно разливавшегося по венам отчаяния, – нет, Кристин. Я не знаю. Я ни черта не знаю. И, если честно, уже не хочу знать. Мне больше не интересно.

Грудь сдавило. Он уйдет. Прямо сейчас.

– Артем! – получилось громко, жалобно, с упреком. – Не надо, не говори так.

Вскочив на колени перед ним, дрожащими ладонями прикоснулась к его щекам. Совсем близко, глаза в глаза, так, что внутри дрожь, ураган, цунами. Умоляла взглядом, просила прощения, пыталась донести, что он – это главное, что есть в моей жизни, самое дорогое. В ответ никакого отклика. Он лишь задумчиво рассматривал меня, спокойно, отрешенно, спрятав все эмоции.

Ужас пробирался под кожу. Его молчание разрушало, топило в безысходности, лишало силы. Любые мои слова нелепы, неуместны, не нужны. Своим молчанием он перекрывал кислород, гасил мельчайшие искры надежды на то, что можно спасти наши отношения.

Зорин медленно обхватил крепкими пальцами мои запястья и развел руки в стороны, убирая их от своего лица. В тех местах, где прикасался к коже, щипало, словно электрическими искрами. Я вздрогнула, вырываясь из его захвата, и снова бросилась на шею. Мое сердце билось, как сумасшедшее, все быстрее с каждой секундой, а ему хоть бы хны. Наоборот, взгляд с каждым мигом становился все холоднее. Артем хмурился, будто ему неприятны мои прикосновения. Хотя, наверное, так и было. Его, должно быть, тошнило от меня.

Боже, это нереально вынести! Когда на глазах умирают отношения, ставшие самой важной частью жизни. Когда хочется все исправить, спасти, но тебя встречает каменная стена спокойного отчуждения. И хуже всего понимать, что здесь только моя вина и больше ничья.

– Кристин, – он немного отстранился, отклонившись назад, – достаточно. Завязывай со всем этим. Хватит.

Не сдержав всхлип, отчаянно затрясла головой, сильнее прижимаясь к нему, будто мое отрицание могло что-то исправить.

– Отпусти.

– Нет, – снова отказалась, прилипая к нему всем телом, – ни за что!

– Кристина, вот эти все обжимания – они бессмысленны. Ты сама это понимаешь, не маленькая, – обхватил за плечи и буквально силой оторвал от себя.

Внутри тут же разлилось ощущение сосущей пустоты, будто в груди пробили дыру и засыпали в нее ледяные шипы.

– Тём, зачем ты так? – Я умирала внутри. – Я оступилась, да… Вначале. Ты не представляешь, как я жалею об этом. Но сейчас, ты ведь знаешь, чувствуешь, что у нас все серьезно, все по-настоящему.

– Тин, – все так же спокойно удерживал меня на расстоянии вытянутой руки, – я ничего не чувствую.

Как будто нож повернулся в ране. Он отказывался от чувств ко мне, отказывался от меня, от нас.

– Все что я тогда делала, говорила… Градов – это все чудовищная ошибка с моей стороны. Я идиотка… Была идиоткой с никчемными целями, убогими ориентирами. Но сейчас все изменилось! Я другая. Что мне сделать, чтобы доказать тебе это, Тём?! Я готова на все.

– Кристина, прекрати! Ничего не надо, – рубил на корню, – я больше не верю ни единому твоему слову. Рад бы, да не могу… и не хочу.

Убейте меня кто-нибудь, сил больше нет терпеть эту боль!

А самое страшное, что ему тоже хреново, гораздо хреновее, чем мне. Что у него внутри кипела обида, боль, разочарование. Все из-за меня. От этого еще хуже, противнее. Но так хотелось надеяться, что это еще не конец. Что нас еще можно спасти. Склеить осколки, залатать сочившиеся кровью раны.

– Тём, пожалуйста, дай мне шанс. Я попробую все исправить… Я… я сделаю все, что угодно… ради нас.

– Знаешь, в чем наша проблема? – чуть наклонился ко мне, протянул руку, медленно провел кончиками пальцев по скуле, по искусанным в кровь губам, отчего я задрожала, словно лист на ветру, а потом тихо, почти шепотом сказал: – Нас просто не было.

Сердце подскочило к горлу, а потом с невообразимой скоростью ухнуло вниз.

– Это не так… – Сумрачный взгляд остановил слова, готовые сорваться с губ.

Он достал из кармана джинсов кольцо и положил его на тумбочку. Не дыша, гипнотизировала взглядом золотую полоску металла, тускло поблескивавшую в свете ламп. Не верила. Не хотела верить. Из другого кармана достал лист бумаги и положил рядом с кольцом…Документы на расторжение брака.

Удар в солнечное сплетение. Зорин все решил.

– Артем, – простонала я, – зачем…

– Нас разведут через месяц. На раньше не получилось договориться, – равнодушно пожал плечами, а меня трясло, колотило крупной дрожью.

Я не могла принять, что это конец, крах. Зажала ладонью рот, чтобы не завизжать на всю квартиру от тоски и отчаяния.

Артем поднялся на ноги, смотрел на меня, наверное, минут пять, сверху вниз, не отрываясь. В его глазах на миг полыхнуло сожаление, но потом исчезло, уступая место обреченной решимости. Он просто кивнул мне, прощаясь без слов, и стремительно покинул спальню, а я смотрела ему вслед, чувствуя, как сердце бьется все медленнее и медленнее, захлебываясь кровью.

Он уходит! Он действительно уходит! Насовсем!

Сорвалась с места и бросилась следом, настигла его в прихожей. Зорин уже обут, в куртке. Застегивал молнию, не глядя в мою сторону. Снаружи спокоен, собран, но резкие, отрывистые движения выдавали его внутреннее состояние.

Внезапно из головы исчезли все слова, оставив за собой горькую тишину. Я не могла его отпустить, но понятия не имела, как удержать, как остановить.

– Тём, пожалуйста! – хотелось упасть на колени, вцепиться ему в ноги и не отпускать. – Не уходи. Зачем ты так?

Он на мгновение замер в дверях, а потом медленно обернулся, одарив мрачным взглядом. Зеленый теплый цвет. Теплый, мягкий, комфортный. И от этого становилось вдвойне жутко, когда я, заглянув ему в глаза, не увидела ничего, кроме льда и арктической стужи. Я не знала, что он умеет так смотреть. От этого взгляда хотелось спрятаться, забиться в угол и жалобно скулить.

– Не уходи, – прошептала с мольбой в голосе.

Зорин сделал несколько шагов в мою сторону и остановился на расстоянии вытянутой руки, глядя на меня с высоты своего роста.

– Кристина, хватит! – голос спокойный, как у человека, который с чем-то смирился, что-то отпустил.

Боже, я не хочу, чтобы он меня отпускал!

– Не надо, пожалуйста!

– Чего не надо? – спросил, чуть склонив голову набок, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Тин, я пытаюсь расстаться по-человечески, без ненужного дерьма, без скандалов и взаимного поливания друг друга грязью. И ты не представляешь, как тяжело держать себя в руках и не сорваться, когда больше всего на свете хочется встряхнуть тебя как безмозглую куклу и орать, какого хера ты наделала!

Ори, тряси, делай, что хочешь! Только не отворачивайся от нас, не уходи! Мысленно кричала, а вслух – только хриплое надрывное дыхание.

Когда Артем снова развернулся к дверям, выдержка закончилась. Я схватила его за руку, пытаясь удержать рядом:

– Куда ты идешь? – с надрывом спросила мужа… почти уже бывшего мужа.

Замерев, он опустил взгляд на мою руку, судорожно вцепившуюся в его куртку. По коже, словно раскаленным ножом провели. Всхлипнув, разжала пальцы и сделала шаг к нему:

– Не уходи, прошу тебя!

Мне страшно до тошноты, что если он сейчас переступит через порог, то я больше никогда его не увижу. А еще страшно от того, что хочет меня забыть и готов сделать это любым способом, и я не смогу его никак остановить.

Зорин безучастно рассматривал мою помятую несчастную физиономию, а потом невесело усмехнулся:

– Ты ведь ждешь от меня игры «кто сделает больнее»? – как всегда читал меня, словно открытую книгу.

Всхлипнув, отступила на шаг назад. В этой игре у него есть все шансы отыграться с разгромным счетом. Я помню, как на него западают девушки, как провожают его жадными глазами. Ему ничего не стоит устроить загул, марафон, с целью сделать мне больно. Он запросто отплатит мне той же монетой, вытрясет всю душу, всадив нож глубоко в сердце.

Я почти не сомневалась, что он именно так и поступит, что постарается причинить мне столько же боли, сколько и я ему. И… я почти хотела этого. Пусть мне будет больно – это справедливая плата за содеянное. Пусть сердце разлетится на куски и истечет кровью. Пусть…

Да, я малодушная! Я хотела этого, потому что так смогла бы избавиться от чувства вины. И надеялась, что Зорин сумеет успокоиться и перестанет смотреть на меня как на врага. Пусть делает, что хочет! Пусть отомстит. Я готова на все, я прощу ему все что угодно, лишь бы в конечном итоге мы снова были вместе.

Артем покачал головой:

– Нет, Кристин. Никаких игр. – Какой чужой отрешенный голос! Он жалил, проникая в каждую клеточку. – Такие игры подразумевают, что придется находиться рядом и наблюдать за результатами своих действий, а я не хочу. Мне не надо этого…

Тём, замолчи, пожалуйста!

Но он не слышал моих мысленный посылов и хладнокровно продолжал:

– …Мы просто ставим точку, переворачиваем этот лист, и каждый идет своей дорогой. Безо всяких дурацких игр.

– Артем, – я выглядела жалко, но опять тянула к нему руки.

– Все, Кристин. Давай. Удачи, – он неумолим.

Развернулся и, не оглядываясь, вышел из квартиры.

Зорин действительно не стал играть в страшную игру «сделай другому больнее». Он поступил жестче. Просто ушел, закрыв за собой дверь. Не оглядываясь, не жалея, не сомневаясь. Как всегда. Он не стал делать мне больно, он просто убил меня, перерубая одним махом все нити, связывавшие нас. Смертельно ранил и, равнодушно пожав плечами, ушел, оставив корчиться в агонии.

Мозг кричал, что это все, конец. Ничего не исправить. А глупое сердце, захлебываясь кровью, не желало верить, надеялось, что он сейчас одумается и вернется. Вот сейчас, еще минуту – и он зайдет обратно. Еще минуту… Еще…

Медленно, не отрыва взгляда от двери, я опустилась на пол, потому что ноги не держали. Обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Мне холодно, мне безумно холодно. Холод шел изнутри, проникал в каждую клеточку, наполняя безысходностью и отчаянием.

Не могла подняться, сил хватило только на то, чтобы онемевшими губами повторять «Не уходи. Пожалуйста, не уходи».

Он не слышал меня. Он выбрал свой путь и следовал ему. Как когда-то раньше Артем хотел достучаться до меня, быть со мной, так теперь он уходил.

Я смотрела на дверь и молилась, чтобы Зорин появился на пороге, но с каждым мигом все яснее понимала, что не появится, не придет. Все кончено.

Перед глазами сплошным потоком пролетали наши счастливые дни. Наши теплые вечера, уютные рассветы. Вот он поет глупую песню в караоке на день одногруппников, и я там мечтаю его задушить, еще не подозревая, как все обернется.

Пляж. Мой развратный, но такой милый купальник, и Тёмкин мрачный взгляд из центра реки.

Наша первая ночь. Наше тайное бракосочетание и веселое путешествие.

Прыжок с парашютом, розочки на мягком месте, безумие в подсобке.

Мое признание на кухне, тихое «и я тебя» в ответ.

Все в прошлом. Все закончилось.

Я задыхалась, ловила воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

Ничего этого больше нет! Осколки воспоминаний – не более того.

Нас больше нет.

Меня нет.

А-а-а-а, как же больно. Наверное, так и должно быть, когда душа умирает.