Читать книгу Раз, два, три, четыре, пять. Будем мы тебя… - Маргарита Климова - Страница 7

Алёна

– Макс, ну что ты сидишь?! Аптечку неси! Господи! Врача нужно вызвать, а лучше скорую! – включает наседку мама, суетится и беспомощно размахивает руками.

– Милая, не нервничай. Ничего страшного не случилось. Подумаешь, развлеклись детишки немного, – осаживает её батя, подхватывая за талию и приподняв, относит в сторону.

– Развлеклись? Немного? Да у них лица, как после катка! У Ника губы, словно гиалуронкой перекачаны, Ярик глаза может лишиться, а Аля… у Альки возможно сотрясение или трещины какие-нибудь!

– Мамуль, всё у нас нормально, – топчется на месте Яр, стесняясь собственной нежности к матери. – Глаз цел, просто заплыл чуть-чуть, чебуреки Нику очень идут, на бабу… то есть девушку похож, Алю не тошнило, голова не кружилась. Отёчность через пару дней сойдёт, синяки рассосутся, не переживай.

И чего она так дёргается? Пара ушибов, небольшая головная боль. Видела бы она мой бок после падения с мотоцикла, живого места не было, кожа чулком сошла, а сейчас…Челюстью, правда, двигать больно, но парням досталось больше.

– Бать, надо мальчишкам раны обработать, – с надеждой смотрю на него и в конце выразительно добавлю одними губами. – И маму забери.

Макс всегда отличался умом и сообразительностью, как та птичка Говорун из «Тайна третьей планеты», поэтому понимает всё с одного взгляда. Принеся аптечку, забрасывает жену на плечо и, хохоча по разбойничьи, несёт в сторону лестницы. По его потемневшим глазам догадываюсь, что выпустит он её не скоро.

– А помочь, – доносится до меня её удаляющийся голос.

– Сами справятся, – смачный хлопок по филейной части. – Не дети.

Не дети, это точно. Такими детьми только малышей пугать. Достаю перекись и марлевые салфетки, вытрясываю нервно половину лекарственных припасов и не понимаю, чего психую. Почему потеют ладони? Что за раздражающая вибрация в животе? Есть, наверное, хочу, или здесь жарко, или посттравматический синдром, или боюсь крови. Да. Точно. Стала бояться крови, до головокружения, до опаляющего жара, до трясучести в ногах.

Не с первого раза получается открыть пузырёк, но, когда со сложной задачей удаётся справиться, поворачиваюсь и чуть не роняю склянку на пол. Эти два детины оголились по пояс, сели на барные стулья в ряд и пожирают меня, как бочонок с мёдом, или как большой кусок мяса. Эй. Я всего лишь маленькая девочка, как та Маша из сказки, а они…

Начинаю с Яра, так как лечить брата должно быть проще. Подрагивающими руками обрабатываю кулаки, боясь дышать и делать резкие движения. Промакиваю запёкшуюся кровь и чувствую горячее дыхание, выжигающее кислород вокруг. Воздуха не хватает, зрение размывается и, кажется, ненужные ему чувства возвращаются. Поспешно заканчиваю с оставшимися повреждениями, смазываю детрагелем гематомы на груди и лице, стараясь не смотреть в уцелевший глаз.

С Ником выходит всё сложнее. Рассечённая бровь требует больше внимания, поэтому приходиться встать вплотную между его раздвинутых ног. Случайно, или нарочно, он всё время сжимает их в момент прикосновения к ране, шипит, дёргается и впечатывается в меня своим пахом. От таких манипуляций слабеют ноги, соприкосновения прожигают через несколько слоёв ткани, сердце в панике бьётся в районе глотки.

Господи. Что со мной. Ладно с Яром впадать в обморочное состояние, потеть и трястись. В него я была влюблена не один год, страдала, когда он уехал, давила в себе чувства, выдирала их с корнем. Хреново, видно, выдирала. Оставила какой-нибудь придаточный или боковой, маленький корешок. Ну это с Ярославом, а что за реакция на Ника? Что за тахикардия, раздирающая грудную клетку? Что за рябь в глазах, размывающая пространство? Что за трепетные порхания крыльями в животе?

Отшатываюсь от парней и забрасываю в аптечку вытащенные лекарства. Спешу быстрее всё убрать и скрыться в своей комнате, спрятаться от всех, забиться в угол, подумать, проанализировать.

– Куда спешишь? – дёргает за руку Яр и подсаживает на высокий стул. – Медсестричке тоже надо оказать помощь.

Экзекуция началась, и это значительно хуже, чем то, что происходило пару минут назад. Ник приближается, надавливает коленом, принуждает раздвинуть ноги, вклинивается в мою ауру, слишком явно впаивается в тело, оттягивает за волосы голову назад и осматривает боевую раскраску. Осторожно ведёт пальцами вдоль отбитой скулы, перебирается к виску, обводит пластырь на лбу и резко срывает.

– Охренел?! – взвиваюсь на стуле, но оседаю назад, удерживаемая за косу. – Полегче можно, медвежара?!

– Тихо, колючка. Хочешь, поцелую? – ухмыляется Ник, скалясь, как последний придурок.

– Идиот! Себя поцелуй! – пытаюсь подняться, но Яр сжимает рукой плечо, выбивая болезненный стон.

Они сразу оживляются от увеличившегося фронта работы, в четыре руки стаскивают с меня толстовку и Яр прощупывает приличных размеров синяк, сползающий с плеча на грудь. Когда пропустила такой отвес не помню. Видно, в пылу битвы не заметила ногу, влетевшую в меня, потому что такой объёмный след могла оставить только подошва здорового ботинка. Пока вспоминаю весь процесс схватки, оказываюсь в плену жадных тисков. Картина маслом. Ник орудует над лицом, Яр занимается плечом, а ощущение, что они устроили прелюдию к сексу. Может, для них это не так, но я явственно слышу журчание в своих трусиках и из последних сил сдерживаю стон.

– Вот и всё, а ты боялась, – напевает Яр, убирая со стола.

– Только платьице помялось, – цежу сквозь зубы, спрыгиваю со стула, со злостью хватаю толстовку и взлетаю по лестнице, матерясь под нос.

Никогда не плачу. Последний раз рыдала, когда мама находилась между жизнью и смертью, а сейчас жжёт глаза, огненный ком распирает грудь, кулаки сжимаются до хруста. В мутном бреду добираюсь до комнаты, закрываю дверь и сползаю по гладкому полотну на пол.

Страшно от своей реакции на этих мужчин. Почему они оба вызывают такие чувства? Разве можно так реагировать на двоих? Это неправильно. Это распутно. Это грязно и пошло. Надо бежать, спасаться, минимизировать наше общение, а лучше свести на нет. Я справлюсь. Один раз уже справилась.

Только поздно вечером решаюсь спуститься вниз, прохожу на кухню и наталкиваюсь на Макса, поедающего втихаря здоровый бутерброд.

– Маме не сдавай, – с набитым ртом просит Макс. – Ругаться будет.

С ругаться батя переборщил. Мама редко кричит. Ей достаточно свести брови, посмотреть со всей строгостью, и начинают жимкать все стратегические места.

– Не сдам, – улыбаюсь ему. – С тебя ответная услуга.

– Говори, – откладывает бутерброд на доску и подаётся вперёд.

– Хочу переехать в отдельную квартиру поближе к институту. Совсем не высыпаюсь, да и практика на следующей неделе начнётся, – отщипываю кусок хлеба и забрасываю в рот.

– Не вижу проблем, – соглашается Макс. – Завтра свяжусь с риэлтором.

– Проблемы с мамой. Ей не понравится моё желание, – шепчу ему, оглядываясь назад.

– Маму беру на себя, – загадочно улыбается и мечтательно закатывает глаза. Озабоченный кошак, как мама говорит.

– Спасибо, – быстро делаю себе вредный сэндвич, накидав туда всего и побольше, подмигиваю бате и поднимаюсь к себе. Надеюсь на быстрый и безболезненный отрыв от семьи в полёте к самостоятельному, светлому будущему.