Читать книгу Добежать до счастья. Исповедь - Маргарита Климова - Страница 9

Вера

Мне необходимо было некоторое время тишины и одиночества, прежде чем вернуться в свою тюрьму пожизненного заключения. Так происходило всегда, стоило окунуться в детский смех и в их честные эмоции. Рядом с ними становилось хорошо и в тот же момент мучительно плохо. Воспоминания о потерянной дочки врезались тупой болью в незащищённое для таких чувств сердце. Оно начинало кровоточить, пропускать в себя ненужные ощущения и выкачивать остатки жизни.

Такие встречи делали меня слабее, восприимчивее и чувствительнее, чего с Борисом допускать было нельзя. Эта тварь питалась моей слабостью, насиловала мозг и прощупывала границы терпения. Когда-то я много думала о том, почему до сих пор муж не избавился от меня. Отказ тормозов, пищевое отравление, передозировка, остановка сердца. Ему так легко было провернуть любой из сценариев, убрать с глаз ненавистную жену и утереть нос отцу, оставив себе все причитающиеся мне активы, но он, с упёртостью маньяка, продолжал играть роль примерного семьянина, а в стенах своего логова издеваться на до мной.

Когда-то мне хотелось узнать причины такой ненависти, но с годами стало просто всё равно. Я не психиатр, чтобы копаться в голове конченного садиста, и не умалишённая, чтобы лезть в его дела. А дела его слишком явно попахивали дерьмецом, как и все деловые контакты моего отца. Белов с Уваровым кипели в одном котле, как и их партнёры, и нам оставалось только мечтать о том, чтобы дров под него накидали побольше.

– Вера Михайловна, нам пора возвращаться, – подошёл водитель, ворвавшись в мою тишину.

Я оккупировала скамейку на заднем дворе детского дома, пыталась найти равновесие в разыгравшейся весне и, почему-то, воспроизводила в памяти маму и последний наш Новый год с ней. К рождеству она скончалась, по словам отца от кровоизлияния в мозг, а перед этим, в новогоднюю ночь, они ругались. Слышались удары, болезненные стоны, треск разваливающейся на щепки мебели, мольбы остановиться и перестать.

К утру её уже отвезли в больницу, а через восемь дней мы хоронили маму в закрытом гробу. Мне было шестнадцать, и я видела, слышала и замечала больше, чем младшие сёстры, но самого главного – сожаления и вины в глазах Михаила Белова я в тот день не увидела, как и лёжа на больничной койке после потери смысла жизни. Всегда расчётливый взгляд, оценивающий прибыли и перспективы.

– Через двадцать минут, – кивнула ему, выверяя время на часах.

– Вы можете не успеть к ужину, и Борис Маркович останется недовольным, – насел мужчина, мягко требуя послушания.

– Двадцать минут, Юра! С мужем я разберусь, – повысила резкость, ставя на место водителя. – Свободен. Жди в машине.

И за этот тон Боря отыграется сегодняшней ночью, и, скорее всего, за опоздание. Всё знала, всегда предупреждала и избегала такое развитие, но в данный момент что-то внутри сломалось, а может не в данный, может надламывалось давно, а сейчас до конца треснуло. Было желание лечь на эту скамейку, закрыть глаза и вздёрнуть кверху лапки, выпустив крупицы жизни и перестав дышать.

Перестала бы, если б не угрозы отца заменить моё место Наденькой, или ещё хуже – Любашей. Надька крепкая, сможет дать отпор, а Люба… Люба больше всех похожа на мать. Такая же нежная, слабая, хрупкая. Сделала вдох посильней, расправила лёгкие, глотнула аромат липовой смолы, сладкой, как само лето.

– Поживу ещё и Бориса с собой заберу, когда придёт срок, – дала обещание самой себе и в обход прошла к выходу, чтобы не касаться в таком раздрае детей, чтобы дать себе возможность собрать в кучу эмоции и спрятать их поглубже, под панцирь, пока не окунулась в привычный ад.

Юрий старался, гнал, нарушал скоростной режим и пробивался объездными путями, минуя пробки. Не верилось, но Уваров не узнал о моём небольшом срыве, видно водитель не доложил, только смотрел всю дорогу в зеркало заднего вида и задерживал взгляд дольше обычного.

Я успела принять душ и переодеться до возвращения Бориса, даже распорядилась о количестве блюд и о марке вина, и меланхолично занялась тупой расстановкой тарелок и ровной укладкой по строгой линии столовых приборов. Приходящие шлюхи не успевали узнать правильное применение всех вилок, что очень бесило садиста и добавляло остроты в его игрищах.

– Уже накрыли. Спущусь через десять минут, – пролетел мимоходом муж, направляясь к лестнице. – Скажи Полине, чтобы спускалась.

Полина. Завтра утром я снова забуду её имя, которое вечером напомнит заботливый Борис. К любовнице, естественно, я не пошла, приказав горничной подняться и предупредить о начале ужина. Уваров не узнал о моей двадцатиминутной слабости, но утреннюю несдержанность не забыл. Мясо с овощами превратились в его тарелке в фарш, бутыль коньяка споро дошла до дна, искры из глаз, разве что, не подпаливали скатерть.

По сложившемуся обыкновению, в произошедшем был виноват он, от его ненависти дымилась я, а проплаченные плюшки на сладкое получала любовница. Вот и сейчас она вздрагивала от каждого резкого движения и бряканья бокала о поверхность стола.

– Готовься и в спальню, – вытер руки, отбросил салфетку и выжег злостью на мне клеймо.

Дальше начинался абсурд, под стать извращённому режиссёру сумасшедшего дома. Полина ушла в свою комнату привести себя в требуемый вид, я выключила в своей спальне верхний свет, оставив настенные бра и торшеры на тумбочках, Борис выбрал нужные ему девайсы и с ноги распахнул дверь, как раз через минуту после того, как впорхнула напуганная шлюха.

Утренняя злость разрослась прямо пропорционально осушенной бутылки, перемноженной на годы брака и несбывшихся надежд. Я пыталась отключиться от демонстрации точных ударов несоразмеренной силы, но меня возвращали хлёсткие оплеухи, оскорбительные окрики и обещание проделать тоже самое со мной.

Боря разошёлся до такой степени, что дотрахивал бессознательное тело и кончал, отвешивая пощёчины по моим щекам. Наутро за столом мы сидели вдвоём, а вещи Полины отправились к ней домой, или на свалку, если эту ночь она не пережила.

Муж, как никогда, был мил и обходителен, только в глазах пылала привычная ненависть. Скорее всего, он решал, кто займёт вакантную должность любовницы, и какая из них зацепит меня посильнее. Позже, стоя перед зеркалом и замазывая следы неудачных ударов, окончательно поняла, что из этого дерьма нужно выбираться.

Именно сейчас, когда я смогла отложить приличную сумму на чёрный день, когда сестрёнки выросли и готовы выслушать и принять ответственное решение, когда связи и возможности отца перестали для меня что-либо значить. Надо только поймать момент.

Телефон по ушам резанул внезапно, тишину разбил нудный рингтон. На него мне звонили редко, так что от непривычного звука я взвилась к потолку. Отлепила от комода гаджет и растерянно приняла звонок от Любаши, которая давала о себе знать только по праздникам.

– Вер, – простонал динамик обездушенным голосом сестры. – Давай встретимся. Я хочу увидеть тебя и поговорить.