Читать книгу Люцифер - Маргарита Николаевна Шиловская - Страница 4

Со смерти тети прошло ровно полгода. Дея шла на ее могилу, а из большого пакета, который она несла в руках, торчала зеленая верхушка деревца. Это был саженец вишни, Анна Андреевна очень любила ее. Они часто с Деей гуляли в лесу, где у них было свое секретное место. Чтобы попасть туда, надо было идти не по протоптанной дорожке, а свернуть на маленькую, прикрытую лапой ели, тропинку и пройти по ней до березового бревна, перекинутого через ручеек, за которым росло прекрасное старое дерево.

Дикая вишня, случайно ли занесенная или намеренно кем-то посаженная, была для них местом совместных мечтаний. Весной, когда она распускалась маленькими белыми цветами, в ее ветвях пели птицы, которых Дея, как ни старалась, не могла разглядеть в пышной кроне, но всегда чувствовала взгляд маленьких, любопытных глазок. В начале прошлой осени, за несколько месяцев до смерти Анны Андреевны, кто-то срубил бедную вишню, вместо великолепного дерева остался кривой пенек. Тетя больше не приходила в этот лес, чтобы не видеть напоминания о бессмысленно загубленном прекрасном дереве.

Теперь она всегда сможет любоваться подрастающим деревцем, которое когда-нибудь станет таким же могучим и прекрасным как ее любимая вишня. Скоро прилетят и птички, чтобы полакомиться вкусными ягодами и составят ей компанию.

Когда Дея закончила, был уже вечер. Солнце, пытавшееся пробиться весь день сквозь тучи, устало падало за горизонт, заметно похолодало. Деревья над могилами зашебуршали длинными листьями, напоминая, что пора уходить.

– Прощай, я приду к тебе завтра, – пообещала Дея, но еще долго смотрела на темный крест с черно-белой фотографией. – Прощай, – наконец сказала она, когда охранник кладбища недовольно загремел ключами.

Дея прошла вдоль парка, которым кончалось кладбище, и очутилась в лабиринте узких улиц. Люди торопились домой, подняв воротники пальто и придерживая капюшоны, которые сдувал ветер. Она одна никуда не спешила. Ей было не к кому идти. Дея брела по улице, заглядывая в пыльные витрины закрытых магазинов. Из темноты одной из них на нее взирали старые вещи. Она знала эту лавочку. Ее держал неприятного вида старик. Почти все вещи здесь принадлежали умершим или разорившимся людям и продавались за бесценок.

Ей почему-то всегда было больно видеть, как за гроши продают чужие вещи, не зная их истинной цены. Эти вещи хранят следы своего хозяина, они помнят ласковые руки, они единственные знали его настоящего. А теперь хозяин мертв, и вещи, оживавшие в его руках, тоже мертвы. Новым хозяевам они не нужны, оттого они и пылятся в этой старой лавчонке. Людей теперь интересуют деньги, машины, но не музыка, не книги. Они, по-видимому, были целым миром для человека, а теперь стали ничем. Казалось, если бы они умели плакать, то древесина скрипки давно бы сочилась кристальными слезами, падающими на бесприютно сжавшиеся книги. Память приносит столько боли, но именно она делает человека человеком.

Дея провела ладонью по стеклу грязной витрины. На лакированной деке скрипки виднелись потертости и трещины, она была старой, но обращались с ней бережно. Старинные часы висели посередине композиции – сломанные, остановившиеся, никому не нужные, как и их прежний владелец. Кукушка испуганно выглядывала из-за успевшей приоткрыться только наполовину и заклинившей дверцы. Круглый маятник внизу украшало небольшое расписанное зеркальце, которое в погожий день при движении, должно быть, пускало бы резвых солнечных зайчиков по всей улице.

Дея замерла, когда в глубине зеркала загорелись две маленькие синие точки. Они приближались, и в каждой по центру появилась темная пустота. На секунду они скрылись и появились вновь. Дея спиной уловила чье-то присутствие. Она обернулась, но никого не увидела. Огоньки пропали, однако пробужденные в памяти воспоминания заиграли с прежней силой. Только что она поняла, что до боли хочет снова увидеть эти глаза. Это было какое-то странное ощущение, подобное тому, когда ты просыпаешься и помнишь только один образ из сна, который вызывает у тебя невероятно сильные эмоции, ты стремишься вспомнить, что же было там такого, что так глубоко запало в душу, но не можешь. Приятное чувство разливается по всему телу, но что стало его источником, остается загадкой, закрытой в тайных глубинах подсознания.

Занятая собственными мыслями, Дея не заметила, как ноги вынесли ее на набережную. Река, освободившись от оков, гнала серые льдины в сторону моря. Она остановилась на том месте, где он упал без сознания. Именно здесь она видела его в последний раз свободного, не скалящего зубы, а просто израненного и уставшего. Она смотрела туда, куда смотрел он: на темную, бурлящую под ногами воду. Что он увидел в ее глубине? И взгляд у нее был в точности как у него: он не выражал определенной эмоции, чтобы понять этот взгляд надо прожить жизнь за человека. Дее казалось, что она поняла какую-то часть его души. Поняла, что причина, сделавшая его таким, была более чем жестокой.

Дея всматривалась в чернеющие волны. Вода ее всегда пугала: она не умела плавать, поэтому вынуждена была всегда держаться от нее на почтительном расстоянии. Она обрадовалась, словно старому другу, ласточке, которая, сделав виток в вечернем небе, снизилась, чтобы попасть в свой домик, расположенный на противоположном берегу почти над самыми волнами. Дея ее не видела целую зиму. Храбрая птица с невыразимым изяществом коснулась тонким крылом водной глади, но черная лапа волны схватила ее и утащила за собой в реку. Белая грудка еще несколько раз мелькнула на поверхности, уносимая все дальше бурлящим потоком. Дея следила за ней, до последнего момента надеясь, что птица сможет вырваться, но нет, она даже перестала сопротивляться. При виде этого внутри у Деи словно что-то оборвалось. Больше не было ни боли, ни страха, ничего. И это «ничего» было гораздо хуже, чем то и другое вместе взятое.

Вопрос «зачем?» стал для нее неразрешимым и самым больным. Казалось, отыщи она на него ответ, ее жизнь сразу изменится, больше не будет этой тупой безысходности, мучительной апатии и болезненного безразличия ко всему. Но ответа не было. Как не было и того, кто мог бы показать ей выход.

Неужели все так и закончится? Жизнь удерживала ее на последней ниточке угасавшей надежды. Она ничего в своей жизни не успела, все эти годы прошли так жестоко и бестолково, словно ее историю писал кто-то психически больной, но что-то всегда удерживало ее. Теперь же она более не чувствовала этой связующей нити. Никто – страшное слово – никто не держал ее. Это была абсолютная свобода. Она могла делать что угодно. Убийственная свобода. Вдруг она поняла, что теперь может совершить то, о чем раньше никогда бы всерьез не подумала. Она обратила последнюю просьбу к тому, в кого больше не верила. Она просила помощи, просила поддержки, просила чуда. Но ничего не произошло. Никто не пришел.

Дея перекинула ногу через решетку, становясь по ту сторону ограды. В этой жизни у нее осталась только сама жизнь, и та была ей в тягость. У других людей есть хоть что-то, что держит их в этом мире, у нее же нет ничего. Она взялась руками за перила и слегка качнулась в сторону воды, нависая над темнеющими волнами. Холодный ветер обдувал влажные щеки. Никто не пришел. Никто не придет. У ее истории не будет счастливого конца. Сейчас она спрыгнет и от этого ничего не изменится в этом мире. Ни один человек не заплачет по ней, ни один не поинтересуется, что с нею сталось. Осталось только разжать пальцы и долгожданная тишина. Жизнь ей давно не приносила радости, но что-то внутри нее заставляло двигаться дальше, заставляло вставать каждое утро, заставляло поступать правильно.

Вот и теперь это чувство спокойно и адекватно интересовалось, что она, черт возьми, делает, но ее захватили другие ощущения. Она уже ощущала свободу полета и мягкую темноту, без боли и воспоминаний. Она наконец-то уйдет на дно. Так, наверное, и должно было быть, раз жизнь упорно этого добивалась. Там ее место. Дея устала бороться, она всегда знала, что когда-то проиграет. Быть может, сейчас тот самый момент покориться и просто отпустить руки? Она прикрыла глаза, подставляя лицо ночному ветру, вдохнула в себя эту частицу ночи и…

– Долго раскачиваешься.

– Чего? – она опешила, крепче сжав руками поручень.

– Я говорю, долго раскачиваешься, если уж решила прыгать, так прыгай, – будничным тоном ответил ей человек, встречи с которым она ждала полгода. Примерно с таким же недовольным лицом водитель автобуса прикрикивает на недопассажира, рассматривающего его через открытые двери и не решающегося войти.

У Деи даже дар речи пропал от такой наглости. Прыгать резко перехотелось. А вот желание врезать кое-кому по физиономии с каждой секундой становилось все сильнее. Она развернулась, чтобы перелезть обратно, но нога слетела со скользкого мрамора, и, ударившись головой об ограду, Дея полетела вниз, пытаясь зацепиться за ускользавшие перила. Мужчина схватил ее за руку и втащил обратно на набережную. Нестерпимо горячие ладони жгли ее даже через рукава пальто. От удара перед глазами плавали темные пятна. Земля подозрительно танцевала под ногами.

– Пусти, – сказала Дея. Как же она его ненавидела. Заявился, придурок. Ты был нужен полчаса назад, но не сейчас.

– Самоубийц не пускают в Рай, – заметил он, продолжая больно сжимать ее плечи.

– А убийц? – спросила Дея.

– Как ты узнала? – спросил он. Что это? Испуг? Растерянность? Он на мгновение ослабил хватку, и Дея успела вырваться.

– Что узнала? Я вообще-то сидела тем вечером рядом на скамейке, – ответила девушка, отходя на безопасное расстояние. Ей показалось, или он облегченно выдохнул? Земля опять начала вертеться без предупреждения и Дея оказалась лежащей на мостовой. Она прикрыла глаза, стараясь силой воли заставить мир, кружащийся вокруг нее остановиться.

Он поднял ее на руки и куда-то понес. Дея пыталась отпихиваться, но выходило как-то уж совсем беззащитно. Она ненадолго замерла и, собрав силы, попыталась вывернуться из его рук. От неожиданности мужчина чуть ее не выронил, но, прорычав что-то сквозь зубы, сумел удержать. Он ее усадил на переднее сидение машины и с хрустом всадил дверь обратно так, что машина едва не развалилась. Дея попыталась открыть дверь, но та не поддавалась, тем временем мужчина уже сел на водительское сидение и завел машину, а после разогнал ее до дикой скорости, чтобы у Деи даже мысли не возникло попробовать выйти.