Читать книгу Портрет на камне - Маргарита Владимировна Чижова - Страница 6

Отложив пучок спиц, Андрей потер запястье и взглянул на часы. До обеда оставалось меньше пятнадцати минут.

– Что-то Семеныч в конторе задерживается – не к добру, – с недовольной миной произнес художник. – И вырядился, как на праздник.

– Димон звонил? – устало спросил Юрий, стягивая перемазанные краской перчатки.

– Нет. Покурю и в караулку звякну, узнаю последние новости.

– Хочешь я тебе любопытную сплетню расскажу?

– Давай, побалуй мой слух, – улыбнулся Андрей, вытянув ноги. – Душа чего-то просит: то ли домашней колбасы со сладким чаем, то ли групповухи с мулатками…

– Экая ты – утонченная натура, – хмыкнул шрифтовик. – Будут тебе и колбаса, и мулатки. В конце месяца всем сверх таксы баблишка подкинут.

– Продолжай… – с эротичным придыханием велел художник.

– Вавилон перед выборами нашим конкурентам гайки закрутил. Раньше с чужих машин за въезд по чирику¹⁶ стригли, теперь их пятнаху платить обязали.

– Сурово. Это на сколько у "мемориальщиков" памятники подорожают?

– Косаря на два, не меньше.

Андрей поцокал языком:

– Нам бы тоже по штуцеру¹⁷ накинуть. И ретушь за пятихан¹⁸ – уже не серьезно. Подзадолбался я с ней.

– Охотно верю, – кивнул Юрий. – Предлагаю новый прайс. Ретушь без участия заказчика – пятьсот, ретушь при заказчике – косарь, ретушь по советам заказчика – три косаря, ретушь после слов заказчика "я сам сделаю, как мне нравится" – пять косарей.

– Рацпредложение одобряю и готов озвучить его на следующей планерке.

– Не обидишься, если я пораньше свалю? Хочу к Светке заглянуть, прикупить пирогов или чебуреков…

– На собачатину потянуло? – хмыкнул Андрей.

– Нормальное в них мясо.

– Я не про мясо. Я про с.ку за прилавком. Она Бориса кое-чем наградила, так что поосторожнее с ее чебуреками.

– Епт, вот зачем ты это сказал?! – возмутился Юрий. – Где теперь скоромным разжиться?

– В Жнивах.

– Идти далеко.

– Брось, прогуляться – милое дело. Я бы вовсе с улицы не уходил. Помнишь, раньше до осени возле мастерской торчали. Выносишь лавочку и стучишь в свое удовольствие… Хорошие были времена!

– Угу. То пильщик рядом чихнет – весь загар коту под хвост, то гнида какая, из установщиков, подкрадется и за шиворот дряни напихает…

– Кому-то я за это даже рожу бил… – наморщил лоб Андрей. – Щербатому такому…

Широко распахнув дверь, в граверку вошла приемщица Алла. Ее светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, тонкая блузка безукоризненно подчеркивала аппетитные формы, лакированные туфли бодро стучали по кафельному полу. Скромный макияж придавал лицу девушки свежесть и некую загадочность. Во всем ее облике присутствовала грациозная красота и воздушность.

Как сказочная фея, она подлетела к сально ухмылявшемуся художнику и строго произнесла:

– Андрей Святославович, почему вы до сих пор не зашли к Роберту Семеновичу?

– Не успел, – с недобрым прищуром буркнул гравер. – Работы много.

– Перенесите Елкиных на завтра. У нас срочный заказ, – Алла шлепнула на стол бланк и небольшую фотографию лицом вниз. – Ретушь не требуется. Гравируйте как есть. И побыстрее, пожалуйста.

– Быстро только мухи женятся.

– Очень смешно.

– Смешно, когда под белой блузкой черный лифчик видно, – осклабился Андрей.

Никита и Юрий переглянулись. Надутые от возмущения щеки Аллы окрасились кумачом:

– Вы… Вы!

– Красавчик, да? Внимательный и заботливый!

Приемщица развернулась на сто восемьдесят градусов и выскочила из граверки.

– Мастер пикапа¹⁹! – зааплодировал шрифтовик. – В следующий раз намекни ей про лишний вес и сравни с привокзальной проституткой. После такого Семеныч нас неделю будет еб.ть без перекуров!

– Извини, не сдержался, – смиренно произнес Андрей. – Она такая сексуальная, когда бесится. Зажать бы ее в темном углу и… пару часиков нервировать…

Взяв фото, он тотчас переменился в лице. Художник весь подобрался, глухо процедив сквозь стиснутые зубы:

– Ох, Семеныч, какая же ты все-таки гнилая тварь…

Рывком поднявшись с табурета, Андрей направился к выходу:

– Я курить!

– Давай, – вдогонку крикнул Юрий.

Он протянул руку и взглянул на злополучное фото:

– В натуре, гнилая тварь. Вот на хрена так делать?! Нет бы после обеда… Теперь Андрюхе кусок в горло не полезет, проторчит до вечера голодным.

– Что там? – заинтриговано спросил Никита.

– В нашей работе труднее всего привыкнуть к двум вещам, – Юрий встал, намереваясь пойти за художником. – Первое, рисовать белым по черному. Второе… Вот это…

Оставшись в одиночестве, школьник быстро пересел на место Андрея и воровато схватил фотографию. С карточки глядело морщинистое личико младенца, укутанного в нарядный кружевной конверт. Малыш улыбался и забавно щурил крошечные глазки.

Никита нервно сглотнул, когда внезапно пришло осознание, что этого чудесного карапуза уже нет в живых.

Подросток вылетел из граверки, как ошпаренный.

Высокое летнее солнце плавило асфальт. Над запыленными кустами струилось знойное марево. Андрей курил в тени, облокотившись на кирпичную стену мастерской. Рядом стоял Юрий, теребя в руках какую-то бумажку:

– Брось, не принимай близко к сердцу. Сам знаешь, это просто рисунок. Портрет на камне и только.

Художник молча кивнул.

– Семеныч специально тебя травит, – продолжил молодой гравер. – Ждет, когда сорвешься.

– Не дождется… – пальцы Андрея слегка подрагивали, с кончика сигареты свисал столбик пепла.

Казалось, мужчина силился что-то вспомнить, но не мог, и оттого глядел вдаль с тоской и мучительной тревогой.

Никита подошел к притихшим коллегам. В эту минуту парень действительно ощутил себя частью маленькой, дружной семьи, которой ему так давно не хватало.

– Светлая мысль ко мне пришла, Андрюха, – внезапно оживился Юрий. – Давай сегодня после работы посидим, холодного пивка попьем. Как ты на такое смотришь?

– Езжай лучше домой, – художник кашлянул в кулак. – Мало тебе здесь нервы мотают, еще жена очередной скандал закатит…

Рыжий гравер хлестко выругался и воскликнул в сердцах:

– Да что я – не человек?! Не могу с другом раз в месяц пива попить?! Зае.ало это все! Она со своими курьеголовыми беременяшками целыми днями болтается, вечером от компьютера не отлипает – обсуждают всякую х.йню! А я, бл.ть, в доме – кошелек с ножками, деньги выложил и топай на х.й!

– Не заводись, – мягко сказал Андрей. – Идемте лучше ко мне в гости, макароны поедим. Я их утром с чесноком и оливковым маслом обжарил, должно получиться вкусно…

Заперев мастерскую, граверы ушли на обед в бытовку. Никита помог художнику разогреть и разложить по тарелкам еду. Юрий достал из холодильника кетчуп, майонез и упаковку сосисок.

За столом школьник решил поделиться с друзьями наболевшим:

– Наверное, Семеныч из-за меня так лютует…

– Нет, он – просто дурак, – фыркнул шрифтовик. – Мечтает, чтобы мы сутками без отдыха пахали, спины не разгибая. У нас же зарплата ох.енная! Условия шикарные! Хоть вовсе за ворота не выходи…

– Тогда никаких сил не останется, – горько сказал Андрей, – И без того камню нужно отдаться целиком, с любовью работать, не отвлекаясь и не думая о посторонних вещах. Мы ведь каждый день у последней черты и за нами с двух сторон наблюдают. Если тяп-ляп делать, хорошей судьбы не жди. Или живые проклянут, или мертвые.

– Вот был у меня случай, – Юрий макнул сосиску в смесь майонеза с кетчупом. – Андрюха знает… Я ж как из армии дембельнулся, пошел на стекольный завод, но его быстро прикрыли. Знакомый позвал в граверку работать. Ну, думаю, попробую, чем черт не шутит. Стал учиться у Василича, сперва на ручника-портретиста. И тут вдруг приносят мне фото негра…

– Афроамериканца, – поправил Андрей, вяло ковыряя вилкой в тарелке.

– Чернокожего, короче, – буркнул молодой гравер. – Я, как обычно, картинку перевел, делаю. Выходит редкостная фигня. Лицо с камнем сливается. Плюнул, переполировал, взялся по-новой. Еще хуже! Мужики ржут, наперебой советуют: "Бери мрамор! Черное на белом выигрышно смотрится!" А как я белый мрамор в черный перекрашу?! Весь день мучился. И так, и сяк. Домой уехал злющий. Идей в голове – ноль. А ночью снится мне этот негр. Стоит на морозе, под деревом, в дубленке и шапке-ушанке, снегом любуется… "Лублу зима, – говорит, – сдэлай штоб зима было!" Я проснулся, пот по лицу градом. Утром в граверку прилетел, камень погладил, лоб перекрестил и давай рубить без перекуров. Пять часов корячился, но мужик этот один в один как во сне вышел. Василич увидел и ну орать: "Ты, бл.ть, охренел?! Над покойником издеваться вздумал?! Переделывай быстро!" Я в отказ. "Не приму работу! – вопит, – Камень из зарплаты вычту!" А тут, откуда ни возьмись, заказчица идет, жена того негра. Оказывается, она нам еще фотографий привезла. Глянула на портрет и в слезы. Василич вокруг вьется, рассыпается в извинениях, а она меня взглядом сверлит и спрашивает: "Как вы узнали? Мухамаду зиму обожал, чтобы снег кругом…" И рыдает. Я плечами пожимаю, правду сказать совестно. Короче, заказ приняла сразу, и сверху заплатила. Но у меня на душе такой осадок выпал, с тех пор – только буквы рублю, а портреты пусть станок фигарит…