Читать книгу Я помню твоё будущее - Марго Никольская - Страница 9

Лаборатория Беньямина, скрытая от посторонних глаз в глубинах подземелья древнего поместья, поразила меня до дрожи. Первые впечатления, которые она во мне спровоцировала были сродни разочарованию от примитивности собственного воображения. Ибо, когда он предложил спуститься в его исследовательскую лабораторию, я надеялась увидеть что-нибудь, вроде коморки с низким потолком и догорающей свечой, на стенах полки с банками и склянками, хранящими подозрительные жидкости, вдоль и поперёк увешаны паутиной и плесенью, а на столе досыхающий трупик препарированной белки. Или это могла бы быть комната со слабо мигающим электрическим освещением и облупившейся краской на стенах.

И почему только место, где Беньямин изучал науку, проводил эксперименты, и чёрт его знает, чем ещё он там занимался, мне представлялось совершенно противоречащим его вкусам, образу жизни и всему его статному облику молодого привлекательного интеллектуала, вероятно, даже спящего в дорогом деловом костюме.

Лифт доставил нас в просторный холл, освещённый длинными лампами дневного света, их было не меньше десятка под самым потолком. Автоматические двери распахнулись перед нами без каких-либо считываний отпечатков пальцев или ввода пароля, словно просто от нашего приближения, как двери в маркетах. Беньямин остановился и жестом пригласил меня пройти вперёд.

По обе стороны широкого коридора располагались исследовательские комнаты за стеклянными стенами, оснащённые самым передовым технологическим оборудованием. Рентген, МРТ, атомно-силовой, оптический и акустический сканирующие микроскопы, не говоря уже о рентгеновском и оптическом микроскопе для анализа образцов, содержащих флуорофоры2. Некоторые аппараты и приборы вызывали у меня недоумение, ведь я даже и представления не имела, для чего они все предназначены.

По мере того, как мы углублялись, а автоматический свет тускнел позади и освещал коридор всё дальше и дальше, мне казалось, будто исследовательский центр Беньямина просто бескрайний.

– А где все? – Стоило мне немного отойти от изумления и восторга, вызванными грандиозностью лаборатории, как я вдруг ощутила её абстрактность: недостающее звено его исследовательской цитадели.

– Никаких посторонних! – невозмутимо отрезал Беньямин, приглашая меня пройти внутрь одного из помещений.

– Вы для себя одного всё это возвели? Да это же целый научный институт! Даже операционная есть. Но ведь у вас в доме есть медики. Во всяком случае, та японка, которая мастерски, даже без предварительных снимков, вправила мне палец, она явно профи! И что, даже она не имеет допуска ко всем этим бесчисленным возможностям современной медицины?

По его взгляду и молчаливому согласию я поняла, что это именно так и есть.

– Но почему я?

И вновь Беньямин не удосужился расходовать энергию на объяснения, умышленно оставляя мне шанс свихнуться в догадках о моём месте при его дворе. Идея о том, что он не сомневается, будто живой отсюда я не выйду, в очередной раз укрепилась во мне.

Вначале практического занятия я всё ещё пыталась выведать у Беньямина волнующую меня информацию о Феликсе, о нём самом, о себе и своём будущем. Но любые мои попытки разбивались о неумолимые его призывы прекратить отвлекаться и сконцентрироваться на теме. И чем дальше, тем меньше ему приходилось делать мне такие замечания: занятия захватывали моё внимание, не оставляя возможности заморачиваться чем-то личным, увлекли так, что спустя шесть часов, без перерывов даже на туалет, у меня мозги опухли и желания, вообще, о чём бы то ни было думать, не осталось.

Я едва нашла силы на ужин и душ и, упав плашмя на кровать, поразилась тому, как работа способна увести внимание от насущного. Даже тогда, когда насущное – вопросы жизни и смерти, свободы, любви и в плоть до возможности перерождения собственной души. Но ещё больше удивляла человеческая способность адаптироваться к любым неблагоприятным условиям: как я могла заглядывать в рот тому, кто, по сути, намеренно лишил меня всего, да что уж там, уничтожал мою личность.

Апофеозом этого абсурда стала последняя мысль, прежде чем я, закрутившись с двух сторон в лежавшее подо мной одеяло, как в кокон, забылась сном: «Интересно, над чем мы будем работать завтра?»

* * *

Феликс не сомневался, что его появление Корней распознает, если не сразу, то очень быстро.

Загадкой казалась лишь активность позиции соплеменника: останется ли Корней в стороне, осознавая решительность Феликса вытрясти немного информации из сосуда, который он оберегает или всё же планы Корнея подвигнут его за неё заступиться?

Взвесив всевозможные варианты развития событий, Феликс принял решение явиться ночью, когда есть крошечный шанс, что Беньямин станет предаваться снам, а у него в этом случае появится фора: несколько мгновений наедине с интересующим субъектом.

«Она не заточена в башне – выходит, не пленница. Хотя! Кто сейчас держит пленниц в башне? Когда разнообразие вариантов…» – её молочный аромат, не дав закончить эту мысль привлёк внимание Феликса к себе.

Бесшумно приближаясь к ней, он уже не думал о занимательной головоломке, привлёкшей его сюда. Объятый желанием, он следовал на зов её крови. И какого же было его поражение, когда он увидел укутанную, словно будущая бабочка, девочку, мирно спящую в своей постели.

Замерев у кровати с юным созданием, теперь растерянный, но отрезвлённый Феликс пытался понять: как так вышло, что он впутался в историю с этим ребёнком, что было, чего не было, и чем всё закончилось. Или это только начало?

Феликс потянулся к конверту, таящему в себе столько вопросов. И решительно развернул этот кокон. И надо же! Не такая уж она маленькая! Юная дева, достаточно зрелая особь и вполне себе спелая ягодка – суховатая, но от этого не менее аппетитная. Он убрал тяжёлую прядь волос с её шеи. От его прикосновения спящая столь мило сморщилась. Светлые ресницы девушки затрепыхались, словно крылья колибри.

Ни с того, ни с сего Феликс умилился. Одно мгновение, и умиление сменилось любопытством. Решившись потревожить её крепкий сон, он приблизился и завис над ней. Её энергия создавала богатый вкусовой букет, дурманила разум вновь. Подобного с ним не могло происходить, но происходило.

Его раздирали едва сдерживаемая тяга осушить сосуд, кипящий столь лакомой энергией, и желание разобраться, с чего вдруг он не находит сил себя контролировать, почему жажда преследует его – неутолимая… Как жажда восстановить память! Ответы, неведомым пока образом, крутятся вокруг именно этой человеческой особи. Он непременно выяснит, кто она!

Феликс силился справиться, понимая, что примечательная с самого первого взгляда история, волнует его теперь только сильней. Он не готов финишировать на старте, уничтожить столь заманчивую подсказку и, что самое важное, утратить восхитительный вкус от процесса игры.

Его борьбу с собой прерывает попытка сосуда перевернуться. Запутавшись под ним, она приоткрывает глаза, молча смотрит на похитителя своего сна. Её губы расходятся в… улыбке. Феликс недоумевает… Дева нежно касается его головы рукой и опускает отяжелённые сном веки. Нет сомнений, девушка наслаждается. Не без усилий она вытягивает и вторую руку из-под его тела, проводит по щеке. Её улыбка сияет счастьем. Неосознанно Феликс тоже улыбается, не скрывая сверкающие в лунном свете зубы. Девушка дотрагивается до них кончиком пальца. Замирает. Выдыхает и притягивает ночного гостя к себе, впиваясь в его губы своими.

Если свою ненасытную жажду Феликс, прилагая усилия, унял, то с пылким аппетитом девы, он уже точно не справится. Природа ему не позволит.

Феликс прижал к себе девушку, вдохнул её аромат, наполнил им лёгкие. Её желание он исполнит с удовольствием. Потому что он знает, по какой-то причине Повелевающая желает не только ощутить необузданный жар его тела в себе, но желает и, чтобы он испытал от этого удовольствие. Похоже, всем будет сейчас хорошо.

Дева под ним вдруг вздрогнула и притихла, словно до неё, наконец, дошло: всё происходит не во сне, а наяву.

Её сонные глаза в ужасе округлились. Бесследно растворились последние попытки Феликса себя контролировать. Напрасно она его испугалась.

Подумать только! Она горячо желает и лихорадочно боится. Ни его, ни её поведение не способно предотвратить неизбежное – это их замкнутый круг. Вместе с тем, Феликсом движет не только сила желания и страха девушки. Совершенно абсурдное её поведение пламенно заводит его: дева была счастлива от одной мысли о близости с ним, воспринимая эту близость как сон. А, приняв действительность происходящего, так яростно пыталась теперь этой вожделенной близости избежать.

Он прижал её сильнее. Попытки вырваться наивны. Нигде не скрыться от него. Такого поразительно сумбурного букета чувств в одном сосуде Феликс не припомнит. Обожание и страх. Он втягивает запах её волос. Сострадание и отчаяние, страсть и обида, тоска и вина. Хотя на память полагаться ему явно не приходится. Однако с этой особью определённо что-то не так. Одним стремительным движением Феликс освободил её тело от тонкой рубашки, другим снова прижал к себе. Дева сопротивлялась теперь уже изо всех сил.

– Не знаю, как мне поступить… – прозвучал спокойный, вполне ожидаемый голос за спиной Феликса.

– Не трать слова, не говори, что ты специально за дверями момента, столь не подходящего, не дожидался?

– Картина разворачивается весьма занимательная. И к чему бы мне в её создании препятствовать творцу? Уж точно не о тебе заботы ради, друг мой. Но ты вошёл в мой дом без приглашения и пренебрегаешь моим гостеприимством. Вот этого терпеть, пожалуй, я не стану.

– Тебе ли упрекать меня, Корнелий? Сдаётся мне, что я здесь пострадавший, и одному мне́ не известно, что знает всяк и каждый. Помимо прочего, что можешь ты? Осмелишься ответить мне? – сквозь зубы прорычал заведённый Феликс, продолжая прижимать дрожащую обнажённую деву к себе, словно голодный зверь, не подпуская к свежей добыче соперника. – Твои возможности обузданы. Тогда как, вот он я, жажду приключений и не имею ровным счётом ничего, чем мог бы дорожить. Тебе же, братец, очевидно, есть, чем рисковать! – демонстративно бросив взгляд на испуганную девушку, с угрозой ухмыльнулся незваный гость.

– И в этом случае ты её не тронешь… – загадочно, но не менее угрожающе вздохнул Корнелий.

– Я хочу… чтобы ты… вернул мне мой рюкзак, и не появлялся передо мной до тех пор, пока я не буду готова! Или, вообще, никогда! – вдруг осмелев, прокричала на одном дыхании добыча, напомнив о себе Феликсу.

– Ха! – Движением едва уловимым для человеческого взгляда, поражённый Феликс оказался прямо перед Корнелием. – Посвящённая Повелевающая! Подло, братец! Что такое ты вытворяешь?

* * *

Стоя в плотную друг к другу джинны выглядели весьма устрашающе. Физически ощутимое напряжение повисло в помещении. Казалось, ещё чуть-чуть, и комната бомбанёт, а стены вместе со всем её содержимым развеются песчаной бурей.

С замиранием сердца Иона наблюдала за грозным молчанием соперников. Её пожирало чувство беспомощности. Чувство вины. Не таким представляла она себе свободного Феликса. Ничто в нём не говорило о том, что он стал счастлив, обретя свободу: его действия, его слова, даже его внешний вид – всё говорило ей об обратном.

Да, выглядел Феликс чрезвычайно развязно: привычно спутанные волосы торчали дыбом пуще прежнего и совсем не производили былого впечатления. Когда-то привлекательный льняной костюм висел на нём живописными лохмотьями: петли на рубашке были сорваны, жуткие тёмные пятна повсюду, брюки, вытянутые на коленях, почти полностью закрывали его голые ступни. Это была настоящая дикость, а хуже всего то, что она являлась сознательным выбором Феликса. Ведь он вполне легко мог всё исправить.

– Ты бросаешь вызов своему? Неужто тебе настолько опостылела твоя вечность в заключении. Который век ты уж томишься в этом измерении? Четыре? Пять тысячелетий? – изнурительное молчание нарушил Феликс.

– Игра твоя. Я в ней лишь зритель, – опять спокойно произнёс Корнелий.

– Или грабитель?

– Энтузиаст, ценитель! В твоих интересах, как я уже говорил, сбавить обороты и распознать условия, – говоря загадками, Корнелий Беньямин только больше разжигал в Феликсе азарт. – Вместе с фрагментами памяти ты утратил и трезвость, и гармоничность, только взгляни на себя! Призываешь к конфликту сородича! Угрожаешь расправой! Тебе известно к чему это всё приведёт, но ты забегаешь на эту торную тропу без оглядки, уверенный в том, что ведёшь себя как победитель. Но так ли оно? Ты же знаешь, космогонию не забыл. Так подумай! Вспомни, кто ты, и научись вновь контролировать безграничную мощь, которой щедро одарила нас Вселенная. Вернись к истокам. Возьми силы, которые ты импульсивно расточаешь, во власть разума! Ощути вкус свободы. И, повторюсь, возвращайся тогда, когда будешь готов услышать ответы… Если не передумаешь.

Оставляя без единого комментария речь Беньямина, Феликс вернул грозный взгляд к перепуганной девушке, выглядывавшей из-за кровати. Его прямые брови сомкнулись на переносице. Он хмуро смотрел на неё несколько мгновений. И скрылся, будто вышел в густую темноту, по обыкновению своему – не прощаясь.

Только устойчивый шлейф волнительно горького аромата напоминал Ионе о бесцеремонном вторжении Феликса в её покой.

* * *

Напрочь переполненная ужасом, я выползла из-за кровати. Кутаясь в одеяло, поднялась на ноги и, не успев сделать и шаг, запнулась то ли о то самое одеяло, то ли о невесть, что. Избежать столкновения моего носа с паркетом в последний миг помог Беньямин. Удерживаемая им, я обернулась назад и разглядела, что причиной несостоявшегося падения оказался мой рюкзак, возникший здесь также стихийно, как и до него Феликс.

Я посмотрела в невозмутимые глаза Беньямина и не найдя в них сочувствия, растеряла ничтожные остатки своего самообладания. Пережитое заставило меня биться в агонии: сдавленный крик прозвучал беспомощно и отчаянно, от слёз защипало щёки. Я стучала лбом о каменную, неприступную грудь лжедоктора, и он, похоже, не возражал.

Устал не он. Устала я. В груди болело от ритмичных всхлипов, лицо опухло, в глазах будто был песок, зато из носа не прекращая выделялась жидкость, увеличивая ещё больше мокрое пятно на рубашке Беньямина. И кто сказал, что слёзы приносят облегчение. По-моему, только дополнительное раздражение, в моём случае, ещё и унижение.

Я молча оттолкнулась от него и пошла в ванную, волоча за собой одеяло по полу. А когда, уже умытая и восстановившая два литра утраченной жидкости прямо из-под крана, вернулась в комнату, Беньямин всё ещё был там.

– Явно вы не для того здесь сидите, чтобы узнать, «как я»! – заключила я хриплым голосом тётки с жутким похмельем. – Колитесь уже, что ещё за «повелевающая»?

Видимо, мой измученный вид произвёл впечатление. Лжедоктор не стал в привычной манере глумиться надо мной и пропел:

– Узнав о моём происхождении, первое, что вы попытались сделать, воспользовались данными нам возможностями в собственных целях. Отсюда можно смело делать вывод, что вас оставили непосвящённой в тонкости столь важного вопроса. Не мудрена и причина.

– Да вы ещё проницательный ко всему прочему… – попыталась язвить я из последних сил и упала в кресло у стены.

– Но задумайтесь, во что бы превратился ваш мир, если бы у каждого случайного человека появлялась безграничная власть над эмоциями, стремлениями или переживаниями, от одного лишь нашего присутствия…

– Вы же делитесь со мной сокровенным знанием, почему я должна опять думать? Я устала гадать.

– Тогда слушайте молча! – сделал мне замечание он, хмуря брови. Подчиняясь, я молча подняла руки ладонями вверх. – Своими заявками вы ничего не добились от меня, потому что подобная власть есть лишь у сосудов, энергетически связанных с нами. Проще говоря, с теми, кто питал нас хоть раз. И связь эта длится до последнего дня жизни человеческого сосуда. Я не принимал вашу кровь! Соответственно, и свободен пред любыми вашими порывами. Теперь ясно?

Всю эту историю об особой связи джинна с сосудом я уже слышала от Феликса. Только признания его, выходит, не были начинены всей правдой. И он скрыл от меня один суперважный момент.

– Ясно. Но и Феликс не кусал меня… – я раздражённо поправила волосы и почесала затылок.

Беньямин не ответил.

Почему он молча смотрел опять на меня. Очередной прикол: заткнуться в самый важный момент и просто дожидаться, пока я не свихнусь сама, измучив себя вопросами.

– Вы ответите? – очередная слеза предательски потекла по моей щеке.

– Вы заглядываете на страницу с подсказками после того, как уже решили задачу? – Он взял с подоконника мой практический журнал и демонстративно стал его листать.

– Хотите сказать, что мне и без вашего подтверждения известен ответ?

Он только на мгновение отвёл взгляд от моих исследовательских записей, посмотрел на меня и снова уткнулся в журнал.

– Может, наша с Феликсом связь обусловлена чувствами? Он испытывал ко мне… к моей душе… Вы понимаете … – я и сама слышала, насколько наивно и глупо звучали мои оправдания. А по скучающей физиономии Беньямина и уж подавно это было ясно. Он объяснил мне всё понятным языком: откуда она, эта связь, возникает. – Окей, я поняла. Феликс укусил меня без предупреждения и не соизволил мне даже об этом потом рассказать. Сейчас, когда он не помнит меня, моё влияние на него… стало для него неожиданностью! – Мне необходимо было время, чтобы эту информацию переварить. И желательно наедине. Поэтому я решила, не переводя разговор на другую тему, отвести немного внимание от подлого поступка возлюбленного на что-то более или менее нейтральное. – Но вы что же, выходит, находитесь во власти любой прислуги, кем когда-то случайно подкреплялись? – усомнилась я в его откровениях.

– Ни один из нас не питается приближёнными случайно. Если такая связь и устанавливается с кем-то из ближайшего окружения, то делается умышленно. И, вероятнее всего, с сосудом души пленителя, если это угодно одной из сторон или обоим. Чаще, а то и всегда выбираются источники, столкновения с которыми впоследствии ничтожно малы. Иначе, как ты и заметила, такая связь усложняла бы жизнь и нам, и людям. Ведь наше присутствие по сути ускоряет физические процессы, и мысли человека материализуются без промедлений. Любые страхи случайно укушенной официантки, а мы не можем знать, что у неё там в голове творится, воплотятся наяву, продолжи мы пиршествовать в её смену. Если не досуга ради, то таких случайностей мы избегаем.

Я упёрлась лбом в ладони и за завесой упавших на лицо волос замолчала. Впервые ощутила обесточивающую меня жалость к себе, обиду на Него. Даже не смотря на всё моё ничтожное положение, последнее событие и эта новость, вероятно, одни из наихудших злоключений, когда-либо со мной случавшихся. И, надеюсь, хуже не будет.

Сложно сказать, что ранило меня сильнее: попытка любимого физически надругаться надо мной (и мне не легче от того, что именно по моей инициативе он не помнит меня, и, похоже, не отдаёт отчёта происходящему… возможно… даже испытывает ещё большие муки, чем я…), боль ощущалась не только от обиды: так крепко он меня сжимал, ныли даже рёбра, по всему телу назревали будущие синяки. Но если нынешнее его на меня нападение с натяжкой можно было оправдать, то что на счёт того, что он, выходит, охотился и напал на меня в какой-то момент. В период, когда был вполне в своём уме! И, хоть и в своей манере, но ухаживал за мной. А потом он, получается, просто решил упустить этот факт, когда рассказывал мне о связи, возникающей между человеком и джинном после обмена «любезностями» или энергией этой их… всемогущей.

– И чего он припёрся сюда? – не уверенная, что Беньямин не покинул мою спальню, я сначала задала вопрос, а потом только подняла голову в его сторону.

– Он пришёл прямиком в ваши покои. Очевидно, к вам! – воскликнул док. Он даже положения не сменил, не то что бы с места сдвинуться.

– Но зачем?

– Хм… Неужели я зря обошёл стороной уроки по половым взаимоотношениям мужчины и женщины? Столь базовые, простейшие знания, мне казалось, не обременительны были бы для человеческого ума ещё в средней школе.

Чёрт, как же он раздражает! Феликс никогда не играл столь примитивно.

– Не обременены здесь, очевидно, только вы! В вас нет ни капли сострадания! Или в этом и заключается ваш кайф, просто по мелочи подло надо мной издеваться? Не утруждайтесь ответом! И что за идею вы пытаетесь мне продать? Вот уж во что, а в такой примитивный мотив представителя вашего рода, я уж точно не поверю.

– В вашем выводе доля правды, несомненно, есть. Но! Вы не должны забывать о нынешней исключительности Феликса. Он первый из нас, кто прошёл чрез бремя любви и вышел свободным! Думаете, только мне одному любопытно? Чтобы вам было легче понять, я сравню его с главным героем самого популярного в вашем мире телешоу: если не каждый из наших, то абсолютное большинство теперь наблюдает за ним. И, кстати, не только я один отметил изменения в его поведении…

– Постойте-ка, вы что же, и Феликса превращаете теперь в подопытного? Следите за ним, заметки делаете! Уф… – я потёрла глаз кулаком. – Знаете, что? Вы меня утомили! Все вы! Я не могу терпеть уже это всё. Дайте мне отгул. Каникулы, в конце-то концов, не зря придумали! Человеку отдых необходим. Так дайте же мне его! Я вас очень прошу, оставьте меня в покое… Хоть на время.

Едва Беньямин чинно скрылся за дверью, я посмотрела на свой дорожный рюкзак. Зацепка из родного мира, который мне уже не казалось, что был. По правде сказать, я не очень-то нуждалась в его содержимом и не особо понимала, почему о нём вспомнила, и уж тем более, зачем потребовала его от Феликса.

Я расстегнула молнию. Звук и ход затвора напомнили былые времена. Ну и, разумеется, он был пуст!