Читать книгу Леди Клементина Черчилль - Мари Бенедикт - Страница 9

II
Глава седьмая

Оглавление

22 июня 1911 года

Лондон, Англия

Одинокий листок бумаги летит по ветру и тихо опускается мне на колени. Я отрываюсь от текущей мимо толпы и смотрю на окаймленный красным листок в моей руке, затянутой в белую перчатку. Глянув на буквы, как печатные, так и прописные, я понимаю, что ветер украл у кого-то с трудом добытый пропуск в Министерство внутренних дел, что дает владельцу доступ к одной из пятидесяти вожделенных зрительских трибун, той, которая ближе к Арке Адмиралтейства. «Бедняга», – думаю я. Вместо того, чтобы посмотреть на парад сверху, ему придется толкаться в толпе лондонцев, собравшихся посмотреть на коронационную процессию.

Я поднимаю взгляд от билета и снова смотрю на толпу, сдерживаемую полицейским ограждением в круглых шляпах и со штыками. За этим барьером стоят лондонцы всех сословий в надежде краем глаза глянуть на короля Георга V и королеву Марию в золотой королевской карете, изысканной игрушке, в которой отправлялись на коронацию все британские короли с 1760-х годов. Люди терпеливо смотрели на прохождение двух отдельных длинных процессий – четырнадцати карет для иностранных царственных семей и пяти парадных ландо для британской королевской семьи, разделенных конными взводами, лейб-гвардейцами и королевской конной гвардией – прежде чем успела появиться третья процессия государственных чиновников, наша процессия. Этим непоколебимым патриотичным лондонцам придется еще потерпеть и смотреть на нас, пока не появится двадцать пятая, последняя карета.

В этой карете с открытым верхом едет новый министр внутренних дел, самый молодой из тех, кто занимал этот важнейший государственный за последние сто лет, Уинстон, и рядом с ним я. Мы едем по широким улицам Лондона, каретой правят два роскошно одетых кучера и тянут ее две безупречно ухоженные каурые лошади. Мы приближаемся к высоким башням западных ворот Вестминстерского аббатства, где пройдет коронация. Открытый верх позволяет увидеть тысячи воодушевленных британцев, а им – нас.

Хотя мы ехали по этому маршруту почти час, я внезапно ощутила на себе взгляды людей. От одной мысли, что я еду в коронационной процессии у меня кружится голова, и я слегка ошеломлена и сжимаю руку мужа. Он улыбается, польщенный тем, что подарил мне такой опыт. Когда я согласилась выйти за Уинстона, я знала, что даю обещание амбициозному человеку на подъеме, но не осознавала, к каким вершинам он стремится – и каких достигнет. Меня охватывает гордость, когда я смотрю на людей, многие из которых пострадали от быстрого промышленного подъема государства в прошлом веке, и думаю о великом деле, которое Уинстон делает для них. При моей поддержке он закрепил стандарты безопасности и надлежащих условий труда для рабочих и предложил закон о страховании здоровья и пособии по безработице. Мне нравится думать, что я настояла посмотреть пьесу Джона Голсуорси[28] «Справедливость», и это побудило его добиваться больших социальных реформ, чем раньше. Если бы только вопрос суфражисток мог решиться так же легко, мы были бы в полной гармонии.

Ветер поднимается снова, шелестит перьями моей большой шляпы. Когда я хватаюсь за поля, Уинстон тоже придерживает свою громоздкую треуголку. Когда ветер утихает, я разглаживаю юбку моего бледно-голубого шелкового платья, вышитого серебряной нитью, и оцениваю состояние редко носимой Уинстоном формы Королевского флота, в которой он выглядит одновременно и красиво, и неуютно. Мы не можем позволить, чтобы хоть одна складочка или помятость испортила наш внешний вид в такой значимый день.

«Как чудесно мы смотримся», – думаю я. И все же величие этого дня контрастирует с реальностью моей обыденной жизни. Если подумать, то всего три часа назад я нянчила нашего очередного ребенка в доме на Экклстон-сквер, малыша Рэндольфа, или Жевуна, как мы с Уинстоном любим его называть, с растрепанными волосами и наполовину надетым платьем. Малышка Диана звала няню, но ей пришлось удовлетвориться поглаживанием по головке, поскольку из-за недостатка слуг няне приходится выполнять несколько ролей, и это одна из причин, почему няни у нас долго не задерживаются. Диана привыкла всех их называть Нанни. Я мало думала о деньгах, когда согласилась выйти за Уинстона, зная, что его состояние будет больше, чем то, от которого зависела я в юности, и, конечно, у него были связи с Мальборо и дворцом Блейнхейм. Поэтому я не беспокоилась. Благородная кровь Уинстона дает много связей, но не денег, и как домохозяйка я должна управлять домом высшего класса на средненькое жалованье министра внутренних дел. Только после свадьбы я это поняла. Мы держимся на плаву – но едва-едва – благодаря книгам и статьям, которые пишет Уинстон, чтобы обеспечивать наш доход, поскольку ни у кого из нас нет семейных денег, как у большинства равных по происхождению Уинстону.

Меня начинает трясти от сдерживаемого смеха. Пропасть между моим состоянием утром и величием моего внешнего вида так широка, что никто в такое бы не поверил, особенно те, кто видел меня выступающей с речью рядом с Уинстоном или от его имени во время политических мероприятий. Но я не должна позволить неприличному гоготу вырваться из моей груди и перебираю в голове серьезные темы, чтобы отвлечься.

– Что такое, Клемми? – шепчет Уинстон.

– Ничего, дорогой. Полагаю, нервы сдают не вовремя.

Более громким и суровым голосом он снова напоминает мне:

– Клементина, от сегодняшнего дня многое зависит. Я полагаюсь на тебя.

Этот выговор бесит меня, как и то, что он называет меня моим формальным именем. Я ему не ребенок. Он что, правда считает, что я разочарую его? Он забыл, как усердно я последние три года готовилась работать вместе с ним? Несмотря на две беременности и изолированность я продолжала изучать стопки политических книг и ежедневные газеты, которыми он заполнял мое обрывочное образование до того, как я начала посещать Беркхэмстед. В самые свободные периоды между беременностями я избавлялась от своей природной неразговорчивости – точнее, моей иногда деструктивной нервозности, оттачивая мои навыки разговорной речи, вела первую кампанию для Уинстона и потом встречалась с группами рабочих на мероприятиях Либеральной партии. И все это время я принимала гостей так, как должно принимать в доме президента совета по торговле и позже министра внутренних дел, подавая дорогое шампанское «Поль Роже» которое Уинстон очень любит, как бы это ни было накладно для нашего маленького бюджета, вполовину меньшего, чем нужно для подобных ролей, при сокращающихся гонорарах за книги Уинстона. Я сотни раз сглаживала ситуации за нашим обеденным столом, когда его поведение было оскорбительно, я завязала теплые отношения, которые сослужат ему хорошую службу. Эта Вайолет с длинным лицом и узкими глазами, которой, как я знаю по личному опыту, не хватает утонченности. С ее кусачим характером никогда бы не достигла такого за столь короткое время, если бы вообще достигла. Я делала все, что было в моих силах, чтобы создать домашнюю жизнь его мечты и стать политической напарницей, в то же время родила ему двух детей и быстро оправилась после родов.

Как он смеет меня недооценивать!

Я редко гневаюсь, но уж если меня охватывает гнев, то он вырывается почти бесконтрольно. Хотя я и сознаю, что на нас смотрят тысячи глаз, злые слова готовы сорваться с моих губ.

Глядя на меня, Уинстон осознает свой промах и быстро берет меня за руку.

– Прости, Котик. Я знаю, что ты понимаешь важность нынешнего дня. Важность твоей роли, – его голос, обычно такой твердый, звучит смиренно. Он понимает, что зашел слишком далеко.

Но я вижу, что раскаяние не заставило его утратить контроль над языком. Он знает, что мое домашнее имя смягчит меня. Я хочу зацепиться за свое негодование, но сегодня у нас куда более высокая цель. И все же я не отвечу на его грубость нежностью; не будет ему Мопсика.

– Я рада это слышать, Уинстон. Прошу больше не сомневаться во мне.

Он морщится от моих слов и своего формального имени. Хотя на людях Уинстон держится чересчур уверенно, в личном общении он жаждет умиления и бескорыстного тепла. В юности ему недоставало родительской любви, и внутри у него образовалась пустота, которую постоянно надо заполнять. Но я не могу винить его в этом, поскольку я такая же и требую того же от него.

Я отворачиваюсь от его умоляющего взгляда и смотрю, как наша карета приближается к Вестминстерскому аббатству, где пройдет коронация. Мы подъезжаем к пристройке, возведенной специально для этого события и в том же архитектурном стиле, что и аббатство. Вместе с членами королевской фамилии и прочими высокопоставленными гостями мы выходим из кареты под арку пристройки и скрываемся от глаз толпы.

Перед нами стоят пары знаменитых гостей, ожидая своей очереди войти в аббатство. Мое внимание привлекает знакомый профиль, и я пользуюсь случаем незаметно рассмотреть Вайолет, которая присутствует на коронации как гостья своего отца. Она в платье, соответствующем по оттенку ее имени[29], ее волнистые каштановые волосы забраны назад в неожиданно идущем ей стиле, более подходящем, чем ее обычный строгий шиньон. Словно ощутив мой взгляд, она оборачивается и обжигает меня злым взглядом. Я подавляю свой гнев по поводу ее непрекращающихся попыток навязаться моему мужу и вместо этого мило ей киваю. Я никогда не позволю себе показать прилюдно, что ее присутствие меня раздражает.

Я перевожу взгляд на гостей, пытаясь понять, кто из них те высокие французские почетные гости, с которыми Уинстон хочет, чтобы я поговорила. Недавно, несмотря на то, что он занимается внутренними делами, фокус его интересов сместился с внутреннего фронта, на котором Британия пребывала в долгом периоде спокойного изобилия, на международную сцену. Этой весной возникла напряженность между Францией и Германией, когда Франция, у которой было соглашение с Германией по поводу господствующих интересов Франции в Марокко, развернула войска в Агадире, где вспыхнул мятеж, а в ответ Германия стала грозить военными действиями, если не получит территориальных компенсаций. Уинстона давно беспокоили усиление Германии и ее имперские устремления, и эта недавняя агрессия встревожила его. Он тревожился, что Тройственная Антанта, трехсторонний союз между Францией, Британией и Россией, может оказаться недостаточно сильной перед лицом германского экспансионизма. Уинстон был уверен, что любые связи, которые мы могли бы установить с ведущими французскими игроками, могут оказаться неоценимыми в укреплении этих отношений, и он хотел, чтобы сегодня я использовала свой превосходный французский с пользой.

Неожиданное появление вдалеке леди Сент-Хелиер отвлекает меня от моей задачи. «Как же давно я не виделась с моей старинной благодетельницей, – думаю я, – и сколько же изменилось с тех дней, когда она ввела меня в общество». Словно подслушав мои мысли, она оборачивается ко мне и одаряет меня удовлетворенной улыбкой, словно довольна своей работой, и мы обмениваемся любезностями и новостями.

Возвращая меня к настоящему, Уинстон сжимает мою руку, кивает в сторону элегантно одетой пары, входящей в аббатство где-то за шесть пар до нас. Моя задача стоит передо мной, и я не провалю ее. Я не допущу поражения.

28

Джон Голсуорси (14 августа 1867–31 января 1933) – английский прозаик и драматург, автор знаменитого цикла «Сага о Форсайтах», лауреат Нобелевской премии по литературе (1932).

29

Violet – фиалка (англ.).

Леди Клементина Черчилль

Подняться наверх