Читать книгу Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи - Страница 9

Фредерик Жиро в это время отбывал свою последнюю сыновнюю повинность. Тучное тело умершего покоилось в гробу из массива дуба, с искусно сработанными медными ручками. Пернелль, много лет трудившаяся в доме в качестве кухарки и горничной, молилась по другую сторону домовины. Бертран, который только-только приехал из Бордо, не сводил глаз с бесцветного лица покойника, будто не в силах поверить в происходящее.

Сто с лишним свечей освещали гостиную. Посетители сменяли друг друга на протяжении дня: именитые ангумуазцы[17], богатые фермеры из соседних коммун – Мутье, Дирак, Торсак.

– Как быстро умирает человек… Мы все сидим за столом, отец пьет и ест, как обычно, и вдруг – падает замертво, – заговорил Фредерик, обращаясь к брату. – И все, жизнь покинула тело, некогда такое крепкое! Никто не знает, сколько ему отмерено, – так, кажется, говорят?

– Какое горе! – вздохнул младший брат. – В голове не укладывается. И он даже не приехал на мою свадьбу! Получается, мы с отцом в последний раз виделись и говорили на похоронах мамы.

Пернелль, с согласия нового господина, наняла на работу своих племянника и племянницу, которые были двойняшками. Родители нарекли их Луи и Луиза, что часто вызывало смех. С утра подростки помогали с уборкой, натирали до блеска мебель, выносили ковры и завешивали зеркала и дверные проемы черным. Распоряжалась, естественно, престарелая служанка: все в доме должно соответствовать печальному событию. Сейчас Луи с Луизой также молились у гроба, перебирая четки. Фредерик встал и знаком поманил Бертрана:

– Пройдем ненадолго в кабинет!

Притворив за собой дверь, новый хозяин поместья вздохнул с облегчением. Открыл дверцу буфета, плеснул в бокал коньяка и залпом его выпил.

– Бертран, тебе налить? Мне надо взбодриться. К черту традиции! Не спать всю ночь только потому, что в доме, видите ли, покойник! Дождаться не могу похорон!

Бертран нахмурился и внимательнее присмотрелся к брату.

– Ты по-прежнему злоупотребляешь спиртным, Фредерик, – неодобрительно начал он. – Но почему? Ты унаследовал Понриан со всеми землями и конным заводом. А впечатление такое, будто ты в рюмке ищешь успокоения… Чуть больше серьезности, братец!

– Нет, вы только послушайте его! – иронично отозвался Фредерик. – С каких это пор младшие братья читают мораль старшим? Да, я пью, но за упокой родителей! И за все их секреты, которые они так старательно берегли. Только счастья им это не принесло… Один за другим сошли в могилу.

Фредерик поморщился, словно от нехватки воздуха, стукнул себя в грудь. Бертран устало опустился на стул. Несмотря на хрупкое телосложение, он сильно вспотел.

– Открой окно, Фредерик! Задохнуться же можно! – пожаловался он. – На что ты намекаешь? Какие секреты, бога ради? Говори!

– Пустяки, забудь! Тебя вон в жар бросило! В каждой семье родителям есть что скрывать от детей – так, по мелочи. Я просто пошутил!

Фредерик налил себе еще коньяка, но на этот раз пил его медленно, наслаждаясь и пощелкивая языком.

– Возвращайся лучше в гостиную, Бертран. И если вдруг увидишь, как душа нашего родителя отлетает, проследи, в каком направлении! На вознесение надежды мало. Скорее уж она провалится сквозь землю, чтобы вечно гореть в аду!

Обескураженный Бертран только покачал головой. Он никогда не понимал брата. Но всему есть предел!

– Для тебя нет ничего святого, Фредерик. У отца, конечно, были недостатки, но чем он заслужил такое пренебрежение? Он умер, оставь его в покое! Слава Богу, что я приехал один. Моя молодая супруга была бы в ужасе от того, как ты себя ведешь! Мари-Вирджини очень набожна.

Фредерик ухмыльнулся, копируя тон младшего брата:

– «Моя молодая супруга…» Какие высокие чувства! Но в свою постель тебя эта маленькая ханжа все-таки пускает? То, что в доме покойник, не помешало тебе объявить, что она беременна!

– Все признаки налицо. Думаю, наш первенец родится в начале будущего года, в январе. А что касается «маленькой ханжи», она настоятельно советует тебе жениться. Ты остепенишься, да и Понриану нужна хозяйка. Если ты будешь жить тут один, скоро гостиная зарастет паутиной, а в спальнях поселятся шлюхи!

Какое-то время братья сверлили друг друга взглядом. Наконец Фредерик раскурил сигару и сухо сказал:

– Именно так, дорогой братец, я и сделаю. В сентябре поведу Клер Руа к алтарю, исполняя тем самым последнюю волю нашего родителя… К черту все эти предрассудки насчет траура! Я планировал годик подождать, но это слишком долго. Пастушья мельница будет наша. Я держу бумажных дел мастера за горло. Он обещал мне свою дочурку!

В тоне Фредерика было вожделение, а судя по улыбке, думал он сейчас о чем-то крайне для себя соблазнительном.

– Клер? – ужаснулся Бертран. – Ты говоришь о милой, благовоспитанной Клер? И что же, она согласна? Вот уж не думал, что она соблазнится деньгами или… твоим так называемым шармом!

– Заткнись, Бертран! – буркнул старший брат. – Заткнись, или я тебе врежу! Колен Руа имел глупость на днях занять у отца крупную сумму. С условием, что выдаст за меня дочку. Девицу об этой сделке не осведомили. Вчера утром бумажных дел мастер приезжал и умолял меня разорвать помолвку. Я отказался. Я хочу эту девчонку, и я ее получу! А нет – пусть немедленно возвращает заем. Но этот скупщик рванья таких денег не соберет. Бумага нынче – «скользкий» товар. В окрестных городах появилось немало фабрик, чьи цены намного ниже, нежели у мелких мануфактур. И качество бумаги теперь – не главный критерий для покупателя.

– Ты, я вижу, навел справки, Фредерик. Заинтересовался отраслью или рассчитываешь, что новоприобретенные познания помогут умаслить Клер?

– У меня свои планы, – отвечал Фредерик. – Чем больше сведений, тем лучше.

И он принялся насвистывать. Властные манеры, яркая мужественная красота… Атлетически сложенный, широкоплечий, с правильными чертами лица, новый владелец поместья внушал невольное уважение, а иногда и трепет. Однако в разговоре он часто отводил глаза, будто в необъяснимом страхе или смущении.

Бертран вышел из кабинета, так и не получив ответ на свой вопрос. Он представил Клер Руа царящей в этих прекрасных комнатах и как она приглашает его за стол…

«Ба! Она будет моей невесткой! – сказал он себе. – Можно сказать, повезло!»

Он вернулся к гробу. Пернелль встретила его сочувственным взглядом. По ее мнению, младший господин, невзирая на искреннее горе, держался молодцом. Пожилая служанка много знала о семье Жиро. На службу Пернелль поступила двадцать лет назад, и Фредерик с Бертраном выросли у нее на глазах. В который раз она сказала себе: «Теперь-то, когда мсье умер, я точно уйду! Не хочу служить в этом доме!»

Что до Фредерика, то он еще дважды подливал себе коньяка. Рассудок затуманился, и он ощутил огромное облегчение. Одну за другой прогнал терзавшие его мысли и чувство вины, в котором никогда никому не признавался. Медленно он поднялся на второй этаж, в свою спальню, и растянулся на кровати лицом вниз. Ему хотелось женщину. Обладание Клер стало для него навязчивой идеей. В прошлое воскресенье он видел девушку в местечке. Легкая, с женственной фигуркой и черными бархатными глазами… Сдернув покрывало, он вцепился зубами в подушку.

Если б в этот момент ему сказали, что он влюблен, Фредерик наверняка возразил бы. Для него любовь не имела значения. Он путал ее с желанием, с радостью подчинить себе женщину. Он прошептал имя девушки, прежде чем забыться беспокойным хмельным сном.

* * *

Бертий проснулась внезапно и поняла, что по комнате кто-то ходит. Испуганная, она приподнялась на локте.

– Клер?

Ночной гость остановился возле кровати. Бертий на ощупь нашла коробку спичек и подсвечник.

– Нет, не надо света! – послышался в темноте шепот кузины. – Не бойся, это я, Клер!

– Который теперь час?

Клер скользнула под одеяло. Бертий попыталась потрогать ее лоб.

– Не надо, моя принцесса, я просто очень устала. Завтра расскажу, почему я так задержалась. Базиль приехал.

После недолгого молчания Бертий возбужденно зашептала:

– Клеретт, о том, чтобы вот так, каждый вечер убегать из дома, не может быть и речи! Дядя Колен чуть не вошел к нам в комнату сегодня около девяти вечера. Хотел с тобой поговорить, и я сказала, что ты уже спишь. Дядя удивился, но тут его, слава богу, позвала тетя Ортанс.

– Решено! Завтра я никуда не иду. Жан не уйдет, не повидавшись со мной, он обещал. О, Бертий, я так его люблю! Издевайся сколько хочешь, ведь мы всего лишь трижды виделись. Он – каторжник, я совсем его не знаю, но стоит ему ко мне прикоснуться – и я теряю рассудок! Совсем как кошка, которая бродит сейчас вокруг сушильни. Как она, извиваясь, катается по земле, как припадает на лапы… Но теперь я не стану плескать на нее водой из окошка. Ни за что!

Бертий покраснела до ушей. Прижавшись губами к самому уху кузины, она спросила:

– Скажи, вы с ним уже?.. Ну, сама знаешь что…

– Нет, что ты! Но Жан меня поцеловал…

Клер завела рассказ, не опуская ни единой подробности. До самого рассвета кузины не сомкнули глаз.

* * *

Колен Руа был непреклонен. Он настоял на том, чтобы Клер отправилась с ним на похороны Эдуара Жиро. Девушка, которая этой ночью и часа не спала, пыталась возражать:

– Папа, ну пожалуйста! Дома полно работы, не знаю, за что хвататься! Обед работникам приготовить, ветошь перебрать, убраться в комнатах…

– Этьенетта все сделает. Пусть не так хорошо, как ты, но земля от этого крутиться не перестанет! Ты едешь со мной, и точка. Если это хоть немножко тебя утешит, мы возьмем с собой и Бертий тоже. Собирайтесь, а я пока запрягу Рокетту!

Ортанс в своей спальне стукнула по полу. Звуки глухо отдавались в кухне. С потолка мелким снежком посыпалась побелка, закружилась в лучах утреннего солнца.

– Иду, мамочка!

Бумажных дел мастер, внезапно встревожившись, удержал Клер за рукав и вместо нее побежал наверх к жене.

– Сам спрошу, что ей нужно! А ты иди одевайся, Клеретт! И выбери платье получше!

Клер удивилась, но послушалась. Все утро отец был какой-то взбудораженный, однако доискиваться причин она не стала. Бертий, скорее всего, была еще в кровати.

– Ну-ка, принцесса, просыпайся! – позвала она кузину с порога. – Мы едем в Пюимуайен, в экипаже! На папу что-то нашло, и он настаивает, чтобы мы непременно поехали с ним на похороны мсье Жиро!

Бертий очень обрадовалась. Каждый выезд в люди был для нее нежданным праздником. Она причесала волосы и с поразительной ловкостью уложила их в шиньон. Бертий старалась как можно меньше зависеть от кузины. В ящичке прикроватного столика она держала ручное зеркальце, щетку для волос, гребень, шпильки и ленты. Клер помогла ей надеть выходное, серое с голубым платье.

В соседней комнате Ортанс бестрепетно смотрела на сердитого мужа.

– Зачем ты звала Клер? – тихо спросил бумажных дел мастер. – Она уже принесла тебе завтрак.

– Твоя глупость, милый муженек, тебя погубит! Я считаю, она должна знать, раз уж им с Фредериком придется видеться. Он наверняка станет ходить перед ней гоголем, заговорит о помолвке. Клер вполне может возмутиться, а нам это ни к чему…

Ортанс стиснула кулаки, лицо ее странно перекосилось. Никогда еще жена не казалась Колену такой безобразной.

– Не можешь дождаться, когда Клер уйдет жить к мужу! – едва слышно процедил он. – А ведь более заботливой, любящей дочки и представить невозможно! Но тебя ее присутствие в доме раздражает. Ты думаешь только о ребенке в своем чреве. О сыне! Но готова ли ты к тому, что родится вторая девочка?

Ортанс вперила в него возмущенный взгляд.

– Это точно мальчик, Колен! И он будет бумажных дел мастером, как ты. Будет управлять мельницей, – заявила она, и лицо ее разгладилось, смягчилось. – Мы назовем его Матье. Красивое имя! Я вычитала его в альманахе.

Ортанс вытянулась на кровати, закрыла глаза.

– Совсем свихнулась на этом сыне, – вздохнул Колен. – А теперь послушай меня, Ортанс: Фредерик Жиро согласен повременить с женитьбой до следующего года. Но этой свадьбы не будет! Если только Клер сама не захочет…

– Не ей решать! – буркнула беременная.

– Поживем – увидим, – отвечал Колен, выходя из спальни.

* * *

Два парня с мельницы, временно освобожденные Коленом от работы, помогли Бертий снова занять место в экипаже. Похоронная церемония закончилась. Эдуар Жиро упокоился рядом с Марианной в склепе семейства де Риан. Кюре во время прощания с покойным был не очень многословен. Невзирая на обширную аудиторию, состоявшую из буржуа и богатых землевладельцев, явившихся на церемонию в сопровождении жен и детей, отец Жак был явно не в настроении, держался холодно и отстраненно. Церковь едва вместила эту принаряженную толпу. Однако Клер отметила про себя, что жители местечка и крестьяне, которых ее мать именовала «простолюдинами», на похороны не пришли. Хозяина поместья Понриан местные недолюбливали, а некоторые так и вовсе яростно ненавидели. Тем удивительнее было увидеть в церкви на последнем ряду скамеек Базиля. Клер приметила его, когда уже шла к выходу.

– Ты что тут делаешь? Ты ведь признанный безбожник! – шепнула она ему на ухо.

– Радуюсь, – сквозь зубы процедил бывший школьный учитель. – Наконец этот мерзавец Эдуар дал дуба! Такое нельзя пропустить!

– Только не забудь, что это наша первая встреча после твоего возвращения, – продолжала девушка. – Папа не знает, что я вчера вечером отлучалась.

Базиль только недовольно хмыкнул. Он не узнавал малышку Клер, чья серьезность и здравомыслие так его восхищали.

«Уезжая, я попрощался с девушкой серьезной и рассудительной, а встретила меня девица с испуганными глазами, которая родителям врет как сивый мерин! И мне это не нравится», – подумал он.

Люди начали расходиться. Бертий, радуясь такому количеству новых лиц, с восторгом рассматривала платья горожанок. В толпе мужчин в темных костюмах она невольно поискала глазами высокую фигуру Фредерика. Никогда еще он не казался ей таким красивым, как сегодня, несмотря на траур. И когда Клер уселась на сиденье рядом, Бертий шепнула:

– Ты только посмотри на Фредерика! Какие красивые глаза! Зеленые, как первые весенние листочки! А плечи!

– Можешь не расхваливать, он меня больше не интересует, – оборвала ее кузина. – Смотри-ка, Базиль идет к нам! Держу пари, будет совестить меня за дурное поведение!

Бывший учитель улыбнулся девушкам, приветственно приподнял шляпу. Сидя рядышком в экипаже, обе были красивы как картинка. Вот только в черных глазах Клер читался вызов, и Базилю это не понравилось.

– Не смотри на меня так, – негромко произнес он. – Клер, я тебе не враг. И так спокойно говорю при Бертий, потому что уверен: она в курсе всех твоих секретов. Девочка моя, будь осторожна! Нет ничего хорошего в том, чтобы убегать из дома по ночам, особенно когда отец тебе доверяет.

Клер знаком попросила его говорить тише. Базиль покачал головой и спросил:

– Ты виделась еще с этим Жаном, в которого так влюблена?

– Нет! – огрызнулась девушка, злясь на себя за то, что краснеет. – А если бы и виделась? В мои годы уже можно иметь ухажера!

– Смотря кто этот ухажер! Я скажу так: приходи, и мы об этом поговорим. Крошка моя, если он парень серьезный, я непременно хочу с ним познакомиться. Посмотрю на него, послушаю и составлю свое мнение. Если он мне понравится, я ничего не скажу твоему отцу. Если же нет…

Бертий до боли сжала Клер руку: к ним направился Бертран Жиро. Погребальную церемонию он отстоял, понурившись, и был очень бледен. Базиль поздоровался с ним и поспешил прочь. Молодой человек погладил кобылу, потом повернулся к Клер и, пристально глядя ей в глаза, спросил:

– Могу я просить вас уделить мне немного времени? Нам нужно поговорить.

– Конечно, мсье! Мы вас внимательно слушаем! – ответила Клер.

– Вы неправильно меня поняли, мадемуазель. Я хотел бы побеседовать с вами лично! Надеюсь, мадемуазель Бертий меня извинит.

Юная калека изобразила на лице приветливейшую из улыбок. Да, ноги ее не слушались, однако она всегда старалась подчеркнуть правильным покроем платья свою тонкую талию и грациозную шею.

– Не стоит извиняться, мсье Жиро! – кокетливо отвечала она. – Беседуйте, сколько вам будет угодно! А я пока полюбуюсь прекрасными нарядами приезжих дам.

Бертран улыбнулся ей в ответ, заглянул в ее глаза, прозрачные, как ключевая вода. Ей невозможно было не посочувствовать: он взял ее затянутые в шелк пальчики и поднес к губам, как того требовали правила хорошего тона.

– Благодарю! Вы – само очарование, Бертий! Я не задержу вашу кузину надолго.

Бертий зарделась от удовольствия: столько внимания и комплиментов! Обойдя коляску, Клер медленно пошла вверх по проселочной дороге. Бертран поспешил следом. Он готовился к разговору, но теперь все слова в голове перемешались.

– Не знаю, помните ли вы, Клер, что я два года ходил с вами в одну школу? Разумеется, учились и гуляли мы раздельно, но я часто наблюдал за вами через ограду. Для меня вы были воплощением энергии, прямолинейности и красоты!

Девушка нахмурилась. Такого вступления она точно не ожидала. Одно было ясно: Бертран не пытается за ней ухаживать, потому что недавно женился. Она отвечала так:

– Очень мило с вашей стороны, Бертран! Но почему вы вспоминаете школу? И, при всем уважении, я вас совершенно не знаю.

– Знаете достаточно, чтобы выслушать меня! И чтобы понять, что я не желаю вам зла!

Бертран не сводил с нее глаз. Какой прекрасной женой и матерью она могла бы стать! Черты лица мягкие, говорящие о добром сердце, и в то же время эта женщина, бесспорно, умна, что придает ей еще больше очарования… Клер – красавица, но на свой, особый лад. Черные глаза, алые выразительные губы и аккуратный носик можно было бы назвать заурядными, если бы не жажда жизни, которой дышало все ее существо… А потом Бертран вспомнил, каким вчера увидел брата в кабинете: Фредерик был настолько пьян, что страшно было смотреть. И смелость сразу к нему вернулась. Нет, Фредерик такого сокровища не заслужил!

– Клер, я узнал о постыдной сделке, которую на днях заключили наши отцы.

– Мне не известно ни о какой сделке, мсье, – удивилась девушка.

– Не знаю, как и сказать… Ваш отец испытывает серьезные финансовые затруднения и занял денег у моего.

Клер замерла. Откуда ни возьмись накатила тревога, ей стало трудно дышать.

– И что? – с трудом выговорила она. – Теперь мы должны вам с братом. Вас это по какой-то причине не устраивает?

– Не в этом дело! – оборвал ее Бертран. – Мне плевать на эти деньги, Клер! Но единственным залогом этой сделки были вы! Мсье Руа поклялся своей честью, что брак состоится.

Бледная как полотно, Клер непонимающе смотрела на Бертрана. Он заметил, что губы ее уже не похожи на яркую спелую ягоду.

– Какой брак? – пробормотала она.

– Между вами и моим братом! Фредерик планирует жениться на вас в сентябре. Все это глупая затея, не так ли? Вы должны ему отказать!

Клер с ужасом посмотрела на церковную колокольню, выбеленную полуденным солнцем. Она переживала кошмар наяву.

– Да, глупая, – наконец заговорила она. – Сейчас не те времена, когда отцы женили детей против их воли. Мсье, отец меня любит, он не мог заключить такого рода сделку. Нет, это совершенно исключено!

Бертран снял белые перчатки, сунул их в жилетный кармашек. На лбу у него блестели крошечные капельки пота.

– Простите, Клер, но я считаю своим долгом вас уведомить. Нужно было сделать это помягче… Но дело серьезное. Если мсье Руа не вернет долг немедленно, полагаю, вы лишитесь мельницы и всех принадлежащих вам земель. Я попытался переубедить Фредерика. Сегодня утром мы снова об этом говорили. Я даже предложил отдать ему эти деньги. Он рассмеялся мне в лицо. Правда в том, что мой братец в вас влюблен и желает этой свадьбы.

Клер не чувствовала под собой ног. Возможно, она не отреагировала бы так остро, не будь в ее жизни Жана. Первая, нежданная любовь все изменила, сделала ее уязвимой. Год назад, предложи ей Фредерик пожениться, она бы скакала от счастья. Теперь это представлялось невозможным. Клер волевым усилием взяла себя в руки. Только бы не разрыдаться!

– Спасибо, Бертран, что вы мне все это рассказали. Спасибо огромное! Теперь мне нужно поговорить с отцом. Он в ужасном положении, раз решился обменять меня на деньги, как какую-нибудь вещь! До свидания и еще раз благодарю!

Клер со всех ног побежала обратно.

Бертий, которая от скуки вертела в руках зонтик, с удивлением воззрилась на нее. На Клер лица не было. Бледная, она едва переводила дух. Запрыгнув в коляску, она упала на сиденье и согнулась пополам.

– Что с тобой? – спросила Бертий. – Живот болит?

– Где папа? – вопросом на вопрос отвечала Клер.

– Вон там, разговаривает с мэром и нашим местным полицейским. Помаши ему!

– Нет, не сейчас. Пусть возвращается пешком, будет ему наука!

На глазах у изумленной Бертий кузина щелкнула кобылу поводьями по крупу. Поддавшись внезапной ярости, Клер пустила лошадь галопом и едва вписалась в поворот, подняв облако серой пыли. Рокетта, не привыкшая к такому обращению, закусила удила. Столь стремительный отъезд девушек удивил многих.

– Колен, ваша лошадь понесла! – обратился к своему собеседнику мэр.

Стоящий тут же Фредерик тронул бумажных дел мастера за плечо.

– Мсье, ваша дочь в опасности, а вы и бровью не ведете! Мне нужна хоть какая-нибудь лошадь!

Но на церковном дворе стоял только принадлежавший кузнецу мул, да и тот был впряжен в катафалк. Фредерик от злости топнул ногой. Колен Руа поспешил его успокоить:

– Клер прекрасно справляется с нашей лошадью, мсье! Она с десяти лет правит экипажем и в ничьей помощи не нуждается. Интересно только, какая муха ее укусила?

Окружающим оставалось лишь догадываться, дочку он имел в виду или все-таки кобылу.

* * *

Бертий чуть не умерла со страху. Всю дорогу она судорожно цеплялась обеими руками за поручень и вздохнула с огромным облегчением, когда лошадь остановилась перед родной конюшней. Клер вся дрожала, крепко сцепив зубы.

– Да что с тобой такое? – вскричала Бертий. – Я чуть не вывалилась на дорогу! Это все из-за Бертрана, да?

– Я узнала что-то ужасное, моя милая Бертий! И если это правда, предупреждаю сразу: я сбегу! Тем более что Жан предлагал, вчера вечером… Сказал, что с моими сбережениями мы доберемся до Америки и купим там участок. Там он будет свободным человеком!

– Тише ты! – прошептала Бертий. – Смотри, окно у тети Ортанс открыто настежь. Не дай бог, она услышит… Объясни наконец, что случилось! Пожалуйста, Клер!

Но кузина только помотала головой. Знаком она предложила Бертий вскарабкаться ей на спину. В гневе ее силы словно удесятерились. Увечная обвила руками ее шею и позволила перенести себя в плетеное кресло, заблаговременно оставленное во дворе, под яблоней.

В это время из перетирочного цеха вышел Фолле. Он уже начал скручивать сигаретку, когда Клер его окликнула:

– Ты не мог бы распрячь Рокетту и отвести ее на луг? Пожалуйста! А я занялась бы обедом, он уже запаздывает!

– Все, что пожелаете, мамзель Клер! – отвечал работник, пряча кисет в карман.

Озадаченной Бертий осталось только сидеть и смотреть, как кузина бежит к дому. Сидевший на привязи Соважон вскочил, чтобы последовать за хозяйкой.

– Сидеть, мой хороший! Сейчас вернусь и тебя отвяжу!

Клер казалось, что все это ей только снится. Вместе с тем она понимала, что любое повседневное действо – накрыть на стол, принести из погреба вино или нарезать хлеб – моментально остудит ее решимость, сделает ее слабой. Поэтому, подхватив юбки, Клер взбежала по лестнице – к матери. Ортанс вязала сидя, опершись о спинку кровати. Она даже не подняла глаз от своего рукоделия.

– Это ты, дочка? Расскажи, как прошли похороны бедного мсье Эдуара. Ты тяжело дышишь… Бежала?

– Мама, Бертран Жиро все мне рассказал. Ну, что я должна выйти замуж за Фредерика, потому что папа должен семье Жиро деньги. Это ведь неправда, скажи? Я же не вещь, которую можно дать в залог! Мама, ответь мне!

Ортанс пересчитала петли, прежде чем отложить белую распашонку, которую она уже представляла на миниатюрном тельце новорожденного сына.

– Тебе ли жаловаться, Клер? – заговорила она. – Лучшего жениха, чем Фредерик, еще поискать! В прошлом году он тебе нравился, и что ты только не делала, чтобы он тебя заметил! У Жиро – свой конный завод, а ты лошадей любишь. И прекрасный господский дом в Понриане. Ты будешь там хозяйкой. Только представь, сколько красивых платьев муж тебе накупит, чтобы ты выглядела достойно! Так что, доченька, даже если бы отец не занял у них денег, тебе сам Бог велит выйти за Фредерика замуж. А Бертран мог бы и не вмешиваться не в свое дело!

Клер слушала биение собственного сердца, отдававшееся, казалось, во всем теле. Растерянная, она присела на кровать. С тех пор как мать заперлась в четырех стенах, они почти не общались.

Не было повторений такой вспышки взаимной нежности, как в тот памятный день, когда между ними случилось нечто вроде примирения. Ничего – ни взаимопонимания, ни любви.

– Мама! – взмолилась она. – Никто не может заставить меня выйти за того, кто мне не нравится! Я свободна, у меня есть права…

– Какие еще права? – сердито вскинулась Ортанс. – Женщина рождается, чтобы служить мужу, содержать дом в порядке и чистоте и рожать детей. И уж поверь, лучше, когда все это происходит в богатстве, а не в нищете!

Клер стиснула кулаки.

– Тебе особенно не на что жаловаться! Ты ни в чем не нуждалась. И любила папу!

Ортанс выпрямилась на постели. Ее взгляд был уже не отсутствующим, а грозным. Пристально глядя на дочь, она тихо проговорила:

– Ты ничего не знаешь про мою жизнь, моя любопытная Клеретт! Но раз уж об этом зашла речь, слушай! Да, я любила твоего отца, но он… Колен испытывал ко мне лишь дружеские чувства. Он женился на мне только ради мельницы, которую мне давали в приданое. Видишь ли, я была уродина, и парни меня сторонились. Ты – другое дело! Ради тебя они на головах ходить будут, только свистни! Колен всегда относился ко мне хорошо. Был ко мне добр и внимателен. Только представь: в придачу ко мне шли все эти земли, река, переоборудованный на голландский манер перетирочный цех, водопроводящий желоб в хорошем состоянии, сушильни… Пастушья мельница! Странное название, не так ли? Но я знаю историю этого пастуха. Вот уж кому не повезло в жизни!

Клер, затаив дыхание, слушала мать, которая, казалось, заново переживала события далекого прошлого. Она забыла и о помолвке, заключенной без ее ведома, и о том, что работникам нужно подать обед, и о сидевшей в одиночестве кузине. А Ортанс продолжала своим низким, глубоким голосом:

– Давным-давно здесь жил один пастух. Свои земли он сдавал в аренду, а мельница в то время стояла заброшенная. У него было два десятка овец да старый слепой пес – и больше никого на всем белом свете. Ночевал он вместе со своей маленькой отарой в сарае. Жители Пюимуайена шарахались от него, как от чумы, когда он приходил в местечко. Все думали, что этот пастух старик, таким он был уродливым и нескладным, а на самом деле это был парень, который в детстве чудом выжил после страшного пожара. И вот однажды на дороге, что тянется вдоль скал, он встретил девушку. Она была такая красивая, что пастух поспешил убежать, чтобы ее не испугать. Она не успела рассмотреть его лица, обезображенного огнем, и решила непременно встретиться с ним еще. И вот однажды ночью он снова ее увидел. Девушка эта была грешница – купалась в речке! Нагишом! И как только луна спряталась за тучи, он подошел и…

– И что же было дальше?

Ортанс вздрогнула, спрашивая себя, почему рассказывает такие непотребные вещи своему ребенку. А Клер со светящимися от любопытства глазами ждала продолжения.

– Они согрешили! Говорят даже, что они крепко полюбили друг друга, и она вовсе не замечала, какое страшное у него лицо. Но только жители долины, особенно родители той девушки, вбили себе в голову, что пастух – чудовище. И устроили на него настоящую облаву. Собаку убили, а перепуганные овцы попрыгали в реку и потонули. Пастуха загнали в угол, избили и оскопили, отчего он и умер. Это был мой прадед… Та девушка носила от него дитя, мальчика. Она вырастила его тут, и он довел мельницу до ума. Сначала продавал муку и растительное масло, а потом в один прекрасный день изготовил бумагу. Женился он на славной девушке из Торсака, и у них родился мой отец. Свое уродливое лицо я унаследовала от прадеда-пастуха. Бабушка считала, что это наказание за то, что союз моих предков не был благословлен церковью.

После недолгого раздумья Клер воскликнула:

– Какими жестокими бывают люди! А ты, ты вовсе не уродливая, мамочка! Если б ты была повеселей и хоть иногда смеялась…

Ортанс в ужасе посмотрела на дочь:

– Смеялась? Но мне никогда не хотелось смеяться! Часы пробили полдень, Клер, тебе пора на кухню. Где отец?

Этот вопрос вернул девушку к мучительной реальности. В этот момент в комнату вошел Колен Руа. Он даже не успел снять шляпу.

– Клер, я требую объяснений! Ты поставила меня в глупое положение перед видными жителями Ангулема, среди которых были и наши клиенты, и мэр! И что за блажь – пускать кобылу галопом по проселочной дороге! Ты могла кого-то сбить!

Тон у Колена был сердитый, глаза смотрели строго. Клер подумалось, что за последние несколько месяцев ее отец, такой добрый и ласковый, такой снисходительный по отношению к ней, переменился.

– Папочка, я вспылила! Прости меня! – сказала она. – Бертран Жиро рассказал мне что-то очень неприятное. Что ты пообещал отдать меня за Фредерика в обмен на заем, ничего мне не сказав! Можешь представить, как я на тебя разозлилась! И до сих пор не могу поверить. Ради бога, скажи, что это ложь!

Бумажных дел мастер подошел к окну и выглянул в сад. Бертий подняла к нему свое бледное, встревоженное личико.

– Я поступил очень дурно, моя Клеретт! – Слова давались ему нелегко. – Эдуар Жиро предложил невероятную сумму, которая могла всех нас спасти. Мне не пришлось бы ни увольнять половину рабочих, ни продавать мельницу. В этом моя жизнь! Я должен слышать стук толкушек, наблюдать за сушкой бумажных листов, варить клей… Ничего другого я делать не умею!

Клер встала с кровати, подошла к отцу. Невыносимо было видеть его таким печальным.

– Папа, я не ослышалась? Ты собирался продать мельницу? Но почему?

– Я потерял двух крупных покупателей, англичанина Фисбурга и голландца Манссена. Их не устраивали сроки поставки и цена, и они предпочли заключить контракт с современной бумажной фабрикой, расположенной на одном из притоков Шаранты, ближе к Ла-Рошели. Еще у меня были долги. И я решил, что поступаю правильно. Тем более что Фредерик тебе как будто даже нравился. Еще я подумал, что моя Клер будет богата, да и мы будем жить рядом. Но ты не бойся, я не стану принуждать тебя к этому замужеству. Я люблю тебя, дочка, и лучше уж лишусь мельницы, чем тебя. При том что на кону моя честь! Я обещал мсье Жиро, что… Ну и пусть! Буду клятвопреступником!

Ортанс крикнула гневно:

– Колен! Не смей так говорить! Ты не пожертвуешь моим благополучием ради капризов взбалмошной девчонки! И ты забыл сказать главное: если она выйдет за Фредерика, ты не будешь должен Жиро ни единого су!

Клер в слезах выскочила из комнаты. Вихрем слетела по лестнице, вышла на улицу. Соважон подался к ней и так натянул привязь, что, казалось, вот-вот задохнется.

– Мой хороший, сейчас я тебя отвяжу!

Она встала на колени и обняла любимца. Бертий помахала ей рукой.

– Иду, моя принцесса! – отвечала Клер, едва сдерживая слезы.

Она подняла глаза к небу – чистому, ярко-голубому. Из всего, что только что было сказано, если б была на то ее воля, Клер запомнила бы только одно: «Я не стану принуждать тебя к этому замужеству…» То было обещание свободы, оберег от превратностей судьбы. Стоило ей подойти к Бертий, как та схватила ее за запястье:

– Клер, бога ради, что происходит? Только что дядя Колен стоял у окна с таким горестным лицом, а твоя мать вопила от злости… А ты, по-моему, вот-вот разрыдаешься!

– Я все тебе расскажу после обеда, Бертий! Притворишься, что очень устала, и я отнесу тебя в спальню.

– Нет, я не могу так долго ждать! – возразила кузина.

– Сейчас нет на это времени!

Клер подняла кузину и перенесла ее в общую залу. Работники мельницы уже расселись вокруг стола. Колен сидел на своем месте. Фолле нарезал хлеб. Переговаривались и шутили громко, заглушая привычную песню реки и стук толкушек. Девушка поспешила подать запеканку, паштет и холодную кровяную колбасу. Еще она принесла четверть сырного круга и горшочек сливочного масла.

– Сегодня, господа, вы обедаете без меня. Мне что-то нехорошо.

Послышались дружеские возгласы: Клер все любили, относились к ней с уважением. И всем хотелось сказать ей что-то приятное.

– Какая жалость, мадемуазель! Вы – наш лучик солнца, и вот уходите!

– Кусок в горло не идет, когда вас нет за столом!

– Хотя бы тартинку съешьте, мамзель Клер!

Растроганная, девушка только качала головой. Как будто большая дружная семья просила ее остаться… Возмущение ее понемногу угасало. Что с ними всеми станет, если мануфактура закроется? У добряка Эжена шестеро детей, которых нужно кормить, старик Морис, один из лучших черпальщиков, содержит семью дочки, которая вышла замуж за бездельника… И все они полагаются на своего хозяина и гордятся тем, что работают на мельнице семьи Руа. Разорение отца – беда для всех. И достаточно одного ее слова, одного-единственного «да», чтобы их спасти. У Клер закружилась голова.

– Простите, мне все же нужно уйти!

Опасливо взглянув на отца, Клер вышла во двор, оттуда – на дорогу и побежала к Базилю. За ней тенью следовал Соважон.

* * *

Клер барабанила кулачком в дверь дома Базиля до тех пор, пока не услышала шаги, а потом и лязг защелки.

– Что, егоза, пришла исповедаться? – сказал он, впуская ее в дом. – Вся взъерошенная, глаза на мокром месте…

На душе у Клер и правда было тяжело. Столько сомнений, вопросов, страхов…

– Базиль, не издевайся, прошу!

Она все не могла отдышаться. Соважон принялся обнюхивать пол, но ни один жест Базиля не укрылся от его золотых хищных глаз.

– Ну и ну! – воскликнул хозяин дома. – Твой Соважон – вылитый волк! Куда только смотрят твои родители… И белое пятно на морде не спасает. Думаю, скоро наши местные охотники – да тот же Фредерик Жиро! – усомнятся в его родословной!

Прижавшись спиной к стене, Клер ответила жалобно:

– Базиль, пожалуйста, не напоминай мне про Фредерика! Если б ты только знал!

Базиль подошел, пытливо заглянул ей в глаза. Клер хотела объяснить, но разрыдалась.

– Что еще стряслось? Этот хлыщ тебя обидел?

Базиль неловко погладил девушку по щеке. Клер укрылась в его объятиях, и слезы полились уже потоком. Жизнь вдруг показалась ей невыносимой. Материнские жестокость и эгоизм, предательство отца, жалобы Бертий, и Жан, «мой Жан», как она уже называла его в своих тайных мечтах… Жан – отщепенец, каторжник!

– В последнее время ты прибегаешь, только чтобы поплакаться, – заговорил Базиль. – Ну да ничего, хоть кому-то я могу быть полезен… Клер, не плачь! Я не умею утешать женщин.

– Еще как умеешь! – всхлипывая, отвечала девушка.

Она все никак не могла оторваться от плеча своего старого приятеля – худого, но упоительно надежного. Очень тихо, в немногих словах Клер рассказала, что ее гложет.

– Бедная моя девочка! – вскричал Базиль, когда она умолкла. – Не думал, что Колен Руа на такое способен. Твой отец – слабак, Клер. Он дал этому негодяю Жиро заманить себя в ловушку. Вот уж кому в аду обрадовались!

Базиль провел Клер к креслу, заставил сесть.

– Сейчас налью тебе что-нибудь, чтобы взбодриться. И прикажи псу лечь: у меня от его беготни голова кругом!

По свистку хозяйки Соважон прибежал и улегся у ее ног. Клер почесала ему лоб и прошептала:

– Лежи смирно!

– Красавица и чудовище! – прокомментировал бывший учитель, удивляясь взаимопониманию между девушкой и ее любимцем.

– В детстве я обожала эту сказку, – сказала Клер. – Странное дело… Утром мама рассказала мне жуткую историю про пастуха, того самого, в чью честь названа наша мельница.

Базиль налил ей немного виноградной водки и печально улыбнулся.

– Эту историю я слышал, но не от твоей матери. Клер, кроме этой мерзкой эпопеи с помолвкой есть еще кое-что… Может, расскажешь мне про парня, которого ты пригласила в мой дом и у которого такие плохие манеры? И это еще мягко сказано… Ты можешь мне доверять. Я умею молчать, когда надо!

Клер подняла голову. Непослушная прядь волос упала ей на лицо. Она вдруг преисполнилась уверенности, что Базиль может помочь Жану, хотя бы из чувства справедливости.

– Ты был прав, это Жан Дюмон, и он сбежал из колонии в Ла-Куронн. Он, голодный, прятался в твоем сарае, пока по округе рыскали жандармы. Сперва я испугалась, а потом поняла, что он не причинит мне вреда.

Рассказывая, Клер все больше воодушевлялась, и столько сопереживания, столько страсти было в ее речах! Базиль, который следил за этой метаморфозой, все понял. Так красноречиво и пылко защищать беглого преступника может только женщина, которая любит.

– Он убил надсмотрщика, обезумев от гнева и горя! Его младший брат умер после стольких ужасных мучений! Базиль, неужели и ты ставишь это ему в вину? Если его схватят и отправят в Кайенну, он там умрет. А ведь истинный преступник – это надсмотрщик Дорле, и еще нужда!

Гуманистические воззрения Базиля Дрюжона, во времена Парижской коммуны возводившего на улицах баррикады, моментально взяли верх. Рассказ Клер, простой, но берущий за душу, раскрыл перед ним истинную природу ее души. Слушая девушку, он осознал, насколько она умна и начитана, и способна без ложной стыдливости говорить о пороках и даже извращениях.

– Из тебя получился бы хороший адвокат! Но что мне сразу бросилось в глаза – что ты по уши влюблена в этого парня, – сказал он.

Это был не вопрос, а утверждение. Клер утвердительно кивнула.

– Попали вы в переделку… Если твой Жан не уедет как можно скорее за границу, его точно поймают. По закону такого, как он, юного колониста какой-нибудь порядочный и уважаемый всеми ремесленник может взять в ученики, так сказать, на поруки. И твой отец мог бы… Беда в том, что это касается только осужденных за воровство. Те же, кому вменяется убийство, не имеют ни единого шанса на нормальную жизнь во Франции. Его схватят рано или поздно. Ты уверена, что он говорит правду? Жан мог придумать слезливую историю, чтобы ты ему помогла!

Клер долго смотрела на Базиля, а потом сказала:

– Он плакал, как ребенок, спрятав лицо на моих коленях… И когда рассказывал про Люсьена, брата, его голос дрожал. О нет, Жан не врал!

– Ну ладно, ладно, – оборвал ее внезапно побледневший Базиль. – Думаю, ты интуитивно отличила бы правду от лжи. На своем веку я повидал мерзавцев, которые измываются над детьми, за которых некому заступиться! И кара их настигает редко. Я тоже однажды хотел убить, стереть с лица земли чудовище, злоупотреблявшее своей властью, но не смог. Не хватило духу! Но рано или поздно и они бывают наказаны… Надо только уметь ждать!

Клер могла бы поклясться, что речь идет об Эдуаре Жиро, но ее слишком занимали собственные проблемы и судьба Жана, и она не стала расспрашивать Базиля.

– Что ты посоветуешь? – умоляюще воззрилась она на него.

– Слушай свое сердце, Клеретт! Если ты любишь этого парня, не будет между вами преград… Дверь моего дома для него всегда открыта, если понадобится помощь. А ты держись подальше от Фредерика! Твой отец обязательно найдет способ разорвать помолвку. Со своей стороны – тяни время, проси еще немного подождать.

– Папа говорит, что на кону его честь, Базиль! А если из-за меня он лишится мельницы?

– Чтоб я больше этого не слышал! – громыхнул Базиль. – Клер, ты не должна жертвовать собой ради чьих-то давно устаревших убеждений!

Разговор наверняка на этом бы не кончился, но в дверь постучали. Базиль выглянул в окно.

– Жандармы! Уходи через пристройку, Клер! – тихо сказал он. – Если они застанут тебя тут, могут что-то заподозрить! Беги же!

Пригнувшись, девушка добралась до двери, ведущей в сарай. Пес ни разу не подал голос. Она поблагодарила его лаской.

– Идем, мой славный Соважон! Надо предупредить Жана!

* * *

Клер выбрала тропинку, которая вилась меж ивовых зарослей и которой почти никто из местных не пользовался. В конце мая в долине О-Клер кипела жизнь. Погоды стояли теплые, и покос в этом году начался рано. Не было такой травинки, которая не годилась бы на сено. Тут и там стояли телеги, ожидая погрузки, – как большие игрушки, расставленные вдоль дороги. Дружно взмахивая косами, медленно шли по лугу косари – взрослые мужчины и подростки в соломенных шляпах, с закатанными рукавами. Изогнутые полотна кос, которые время от времени приходилось затачивать, поблескивали на солнце. За косарями шли женщины с деревянными граблями на длинных ручках, которыми они разбивали валки, чтобы сено лучше сохло.

Пахло сочной летней зеленью: каждый цветок и кустик испускал свой особенный, сладкий или кисловатый, аромат. Клер поймала себя на мысли, что со времени знакомства с Жаном она перестала собирать лекарственные травы. Но очарование природы никуда не делось, ведь она с самых ранних лет вдыхала эти запахи, бродила по этим тропам… В который раз она испытала сладкое опьянение весной.

«Как хорошо было бы сейчас прилечь в теньке и помечтать!» – подумала она.

Утомленная всеми треволнениями утра, Клер шла медленно. Еще она решила, что прямиком к скалам не пойдет, чтобы не привлекать к себе внимания. С поля ей помахала рукой одноклассница.

«В долине ничего не меняется, – думала Клер. – Все работают, переговариваются между собой, а вечером разойдутся по домам, довольные тем, как прошел день. Как бы мне хотелось вернуться на год назад, когда мне жилось так хорошо, так беззаботно!»

Она вспомнила прошлое лето, как гуляла в желто-голубом платье, с лентой на волосах… Стук лошадиных копыт вернул девушку к действительности. Ее окликнули:

– Клер!

Голос был знакомый. Еще не оглянувшись, она знала, кто это. Соважон тихонько зарычал.

– Куда это вы направляетесь, Клер? Мельница в другой стороне!

Железной рукой Фредерик Жиро удерживал великолепного белого жеребца. Животное приплясывало и дергало головой, пытаясь освободиться, – так сильно всадник натянул поводья. Девушка повернулась к нему лицом.

– Не мучьте лошадь! – воскликнула она. – У нее рот в крови!

– Если я вас послушаю, эта бестия умчит меня на край света. Я его объезжаю, он должен знать, кто тут хозяин!

Клер передернула плечами и подошла к лошади. Заговорила с нею мягко, подула на ноздри. Потом осмелилась погладить по мощной шее, мокрой от пота.

– Мой красавец! Не бойся, я тебя не обижу!

Фредерик расхохотался, но поводья ни на дюйм не ослабил. Клер вынудила его это сделать, потянув за кожаный ремешок. Конь опустил голову, фыркнул и потянулся к траве.

– Вот он и успокоился!

– Поразительно! Вы и мужчин так же легко усмиряете?

Девушка зло сверкнула глазами в его сторону и… смутилась. Так вот кого родители выбрали ей в мужья! И если она сама ничего не предпримет, навяжут ей этот брак. Клер отметила, какие крепкие у него ляжки, обтянутые бежевыми бриджами, и сильные, узловатые пальцы. Наконец взгляд ее поднялся к худому лицу молодого человека. Глаза у Фредерика были зеленые, усиливая сходство с хищником.

– Куда вы идете? – снова спросил он. – Только что я встретил жандармов. Ищут какого-то висельника. Не уходите далеко от дома, Клер! Мне бы не хотелось, чтобы вы повстречали подобного субъекта!

Этого Клер стерпеть не могла:

– Вы уже ведете себя как супруг! Предупреждаю, мсье Жиро: я пока свободна и хожу куда хочу! Ваш брат, за что ему огромное спасибо, рассказал мне о планах наших родителей. И все ради денег! Так сколько я, по-вашему, стою? Надеюсь, ваш отец не поскупился?

Клер говорила сбивчиво – так ее возмущал сам факт, что ее сосватали, даже не поставив в известность. Это унизительно!

Фредерик поморщился, мысленно проклиная Бертрана. Ему не хотелось портить их будущие отношения. По своей природе нечуткий и надменный, он надеялся, что свадьба для обоих станет праздником и счастливая невеста хозяйкой войдет в Понриан.

– Черт бы побрал моего братца-простофилю! – воскликнул он сердито. – Вы ничего не должны были об этом знать. Клер, я бы не требовал от вашего отца сдержать слово, если бы не искренние чувства к вам!

Девушка покачала головой, удерживая Соважона, который рычал все громче.

– Слишком поздно, Фредерик. Зло содеяно! – заявила она. – Не нужно было делать меня предметом торга, я не вещь! И брак по расчету меня не прельщает. До свидания! Я тороплюсь.

Она быстро пошла прочь. Провожая ее взглядом, он не смог совладать со своей злостью. Выругался, а потом крикнул:

– У вас все равно не будет выбора! Не отказывайте мне, Клер, иначе я пристрелю вашего волка-полукровку, как того бешеного пса, который чуть на вас не напал…

Девушка резко остановилась, потом круто повернулась к Фредерику:

– Это полная чушь! Может, мой пес и полукровка, но точно не волк! Где вы видели таких послушных волков? И зря вы напомнили мне про бедного Моиза! Убить собаку девушки – плохой способ вызвать у нее симпатию!

Фредерик принужденно рассмеялся и, пришпорив лошадь, галопом пустил ее по дороге. Клер и заподозрить не могла, как разволновался наследник Понриана при одной лишь мысли, что не будет ею любим.

Колокольня в Пюимуайене отзвонила три пополудни. Девушка решила не ходить к Жану. Лучше дождаться ночи либо сходить завтра.

«Я оставила Бертий за столом, и папа наверняка беспокоится! Нужно возвращаться…»

Она повернула к дому. Ей было о чем подумать: возвращение Базиля и то, что временами он говорит загадками, его обещание помочь, приезд жандармов, пылкие признания Фредерика…

«А я? Что в итоге будет со мной?» – спрашивала она себя.

Клер на мгновение остановилась, чтобы полюбоваться солидными постройками мельницы, чьи белые каменные стены вырисовывались на сером фоне скалы. Даже на таком расстоянии слышался стук толкушек и вопли белого павлина, сидевшего на садовой ограде. Покатую крышу жилища семьи Руа золотило солнце.

– Это мои владения! – пробормотала она. – Мой дом…

Порыв нежности, желание как можно скорее оказаться в кругу родных, с которыми ничего не страшно, заставили девушку пуститься бегом по нераспаханному полю, поросшему дикой ежевикой и чертополохом. Во двор она вошла одновременно со скупщиком кроличьих шкурок, у которого в тележке был их целый ворох – вывернутых, зловонных. Он поздоровался, приподняв засаленную шляпу. Из дома выскочила Этьенетта с двумя сухими шкурками в руке. С ведома Клер она забирала вырученные за них гроши.

Навстречу Клер выбежал отец в своем неизменном, испачканном клеем и бумажной массой, переднике.

– Клеретт! Я места себе не нахожу! Жандармы перевернули мельницу вверх дном – искали беглого, он опасный преступник, убийца. Милая, не убегай вот так больше из дома!

Дрожа от волнения, Колен обнял дочь. Клер позволила себя приласкать, наслаждаясь теплом отцовских объятий.

– Прости, папочка! – прошептала она.

– Это я должен просить прощения, – отвечал бумажных дел мастер. – Я очень дурно обошелся с тобой, дочка. А теперь будто гора с плеч! Я боялся, ты сделаешь какую-нибудь глупость.

– Какую, например? – воскликнула девушка. – Я очень рассердилась и устала, поэтому пошла прогуляться. Вот и все!

– Прогуляться, когда в окрестностях бродит беглый каторжник!

Колен крепче сжал ее в объятиях. Клер закрыла глаза. Она решила больше не искать встречи с Жаном и даже стать снова послушной дочкой, которая больше всего на свете боится не угодить отцу и матери. Стать собой прежней – «мадемуазель с мельницы», как многие называли ее за глаза.

«Забуду его! – пообещала себе Клер. – У меня хватит сил. Я забуду его!»

Колен очень обрадовался, увидев, что дочь жива-здорова. Обняв Клер за плечи, он повел ее в перетирочный цех. В детстве ее зачаровывало монотонное движение больших, оснащенных ножами цилиндров, которые приводила в движение вода. Вот и сейчас она привычно заглянула в чан с бумажной массой. В смежной комнате трое рабочих, сидя на табуретах, на специальных станочках измельчали ветошь. Клер вспомнила, что два года назад эту работу делали женщины.

– Папа, а почему ты перестал брать работниц?

– Твоей матери это не нравилось. Ортанс по натуре ревнива, думаю, ты и сама уже это поняла. В свое время я нанял Катрин с кузиной, но девушки работали медленно, больше перешучивались с парнями. Тогда-то Фолле и попал в ловушку: они с Катрин стали встречаться. А моя бедная Ортанс решила, что я волочусь за кузиной! Словом, пока на мельнице нет чужих женщин, я хотя бы живу спокойно!

Так перед Клер открылась еще одна грань супружеской жизни ее родителей. Ревность была ей несвойственна, равно как и зависть. Впервые в жизни ее осенило, что собственная мать, возможно, недолюбливала ее из-за того взаимопонимания, которое было между отцом и дочкой. Впечатление было такое, будто под ногами вдруг открылась бездна под названием «мир взрослых».

– Как тут жарко! – сказала она, просто чтобы не молчать. – Какую надо иметь выдержку, чтобы работать в такой парилке!

– Зимой или осенью, конечно, поприятнее, – кивнул отец. – Но ведь главное – это результат! Вот, взгляни-ка!

И, озабоченно хмурясь, отец увлек ее в соседнее помещение, служившее складом. Там на деревянных паллетах стояли стопки готовой бумаги – множество, сразу не сосчитать. Здесь пахло клеем и сыростью.

– Знаменитый ангумуазский «vélin royal»! – сказал бумажных дел мастер. – Остается подыскать покупателя. Вот эту партию мы сделали под заказ, но англичанин отказался ее брать. Есть еще нераспроданный товар… Не понимаю, Клер, как сегодня работает рынок! В приоритете то, что производится быстро и что легко доставлять. А вот на качество плюют! Хоть переходи на упаковочный картон!