Читать книгу Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи - Страница 7

Валь-Жальбер, суббота, 9 декабря 1939 г.

Мирей сияла, излучая энергию. Ужин, который она готовила, должен был стать первым в длинной череде трапез в этом большом доме, засыпанном снегом и обдуваемом зимними ветрами. Прекрасное жилище, приютившее суперинтенданта[15] Жозефа-Адольфа Лапуанта[16] и его семью в золотое для Валь-Жальбера время, вступало в новый период жизни, подписав договор с пышущими печками, тяжелыми гардинами на окнах и радостным детским смехом. Ничто другое на свете не могло бы так согревать душу жизнерадостной экономки, готовой творить кулинарные чудеса, особенно во время рождественских праздников.

Пока никого не было в кухне, она пританцовывала на месте: несколько мелких прыжков, за которыми следовало покачивание бедрами – почтенные дамы Роберваля были бы просто шокированы!

– Наша Миминочка вернулась! – распевала она, помешивая соус. – А у Шарлотточки два выходных дня!

Из гостиной доносился гул голосов. Наверху слышались чьи-то шаги: наверное, Мадлен вступала во владение детской.

– До чего я люблю, когда что-то происходит, когда весело! – снова сообщила Мирей своим кастрюлькам.

Возможно, там, в Европе, шла война, но здесь, в Валь-Жальбере, царил мир.

Эрмин и Шарлотта, держась за руки, вместе вошли в кухню. Обе они, одна – белокурая, изящная, в синем домашнем платье, другая – сияющая от радости, в серой юбке и белой блузке, с темными волосами, затянутыми в узел на затылке и заколотом гребнями, являли собой очаровательное зрелище.

– Ой, у меня гости! – обрадовалась экономка. – Мадам что-то нужно на кухне?

– Нет, Мирей, – ответила Эрмин, – просто мы хотели побыть с тобой. Мне очень нравится смотреть, как ты стряпаешь. Ты по-прежнему слушаешь пластинки Ла Болдюк?[17]

– Ну конечно! – с воодушевлением ответила Мирей. В прошлом году в Шикутими Симон купил мне две новые пластинки, она записала их в 1936 году. Полный восторг! Песню «Канадские переселенцы» я знаю наизусть… «По Онтарио я ехал и куплеты сочинял, чтоб быстрее сердце билось и мотор не отставал…»

Прижав руку к груди, бравая немолодая дама вкладывала всю душу в исполнение песни, а ее акцент ни в чем не уступал знаменитой Болдюк. Каждое словцо звучало весьма пикантно.

Шарлотта разразилась нервным смехом, она не ожидала, что сможет присутствовать на премьере такого представления. Мирей отложила деревянную ложку, которой помешивала соус, и отдышалась.

– Мне очень нравится, как там дальше! «У канадки порох есть – песню публике пропеть».

– Что именно пропеть? – спросила Эрмин.

– «Всем совет хочу я дать! Детям – старших уважать! Дюжину я родила, мной гордится вся страна».

Эрмин силилась улыбнуться, но эти многочисленные детишки из песни снова навеяли на нее грусть. Она подумала о своем ребенке, который лежал в земле по ту сторону озера Сен-Жан.

– Наверное, я никогда не стану доброй канадкой! – вздохнула она. – А я и не знала этой песни.

Шарлотта, чтобы успокоить, погладила ее по спине. Мирей внезапно поняла, что допустила оплошность, и горестно вскрикнула:

– Моя золотая, ну какая же я дура! Господи Боже мой, да мне надо просто язык отрезать, честное слово! Ты и так грустишь, а я тебе еще добавила огорчения! Иди сядь сюда, Эрмин! Выпей стаканчик карибу, я сама его готовлю по вкусу хозяина и с хорошим виски. Карибу – первый класс! Тута все первый класс, но веселее от этого не делается.

Толстушка Мирей подталкивала Эрмин к стулу. Нежно коснулась ее лба.

– Ну как можно быть такой беспамятной! – причитала экономка. – Я столько молилась за маленького Виктора, когда мне сказали о нем…

– Да перестань, это не страшно, – запротестовала Эрмин. – У нас такая жизнь, что из-за расстояний и нерасторопности почты все события теряют свою остроту.

– Это правда, – заметила Шарлотта. – Обычно я провожу зиму с тобой, Мимин. Я тоже, когда узнала об этом, ужасно жалела, что осталась в Валь-Жальбере. Была вдали от тебя и деток и не могла поддержать вас.

Эрмин кивнула. Она ощущала себя совершенно подавленной. Стемнело. Вдруг железные тиски сжали ее сердце – ей стало больно и из-за ребенка, и из-за мужа. В такие минуты на берегу Перибонки она могла бы побежать к Тале, набраться сил в улыбке Кионы. Она уже тосковала по девочке.

«Никто не знает, кто такая Киона на самом деле, кроме моих родителей… – размышляла она. – Даже Шарлотта, которая жила с нами бок-о-бок, думает, что она сиротка, которую пригрела Тала. Мирей этой легенды не знает. Никого также не удивляет поведение Тошана. Он ведь близко не подошел к Валь-Жальберу после рождения Кионы; я одна провожу здесь лето. Однако никто никогда меня об этом не спрашивал. Ни Бетти, ни Мирей, ни даже Симон. Мама, наверное, придумала какое-то объяснение, которое ее устраивает».

Словно прочитав ее мысли, экономка осмелилась задать вопрос:

– А твой муж? Он, говорят, пошел в армию? Он в Квебеке? В Цитадели?

– Увы, да, – ответила Эрмин, осторожно потягивая карибу и с подозрением поглядывая на напиток, поскольку пила его впервые. – Я все устроила так, чтобы нам не расставаться, предвкушала долгие месяцы с семьей, а тут сначала смерть Виктора, а потом эта война! Никогда не знаешь, что готовит нам будущее… Я была слишком доверчива…

Шарлотта и Мирей обменялись взглядами, в которых сквозила жалость. Именно сейчас обе они почувствовали, насколько хрупка молодая женщина, хотя даже не подозревали о том, что больше всего она страдала от запрета говорить правду, навязанного ей Лорой.

– Ужасно обидно, что между твоим мужем и родителями как будто кошка пробежала, – продолжала экономка, – мне мадам об этом сказала между делом. Неужели они собираются месяцами дуться друг на друга? Из месяцев складываются годы… Тошан слишком уж гордый. Должен был о тебе подумать, малышка моя. Хотя самое важное – что он позволил тебе выступать, делать карьеру.

– Мне теперь совсем не хочется выступать! – сказала Эрмин с горечью. – И карибу больше не хочу, слишком крепкий для меня.

– Я совершенно уверена, что ты вернешься на сцену, – сказала Шарлотта убежденно. – Иначе я, твоя гримерша, останусь без работы.

Появление Лоры положило конец дискуссии. Хозяйка дома с удивлением посмотрела на пустой стакан и на бледное лицо дочери.

– Тебе звонили, дорогая! Телефонистка дала мне номер, по которому можно вызвать Тошана.

– Боже мой! Спасибо! – воскликнула молодая женщина, резко вскочив со стула и бросаясь к кабинету, где стоял телефон.

– Да, у них любовь! – прокомментировала Мирей, смущенная грозным выражением лица хозяйки.

Сложив руки на груди, Шарлотта погрузилась в свои мысли. Она опоздала и не застала Симона, но, вся трепеща от сдерживаемой страсти, на мгновение закрыла глаза. Она считала, что готова к замужеству. Однако молодой человек был готов лишь к братской дружбе. Он часто делал комплименты ее прическе и нарядам, болтал с ней, если представлялся случай, но дальше этого дело не шло. Девушка опасалась только одного: старший сын Маруа мог отказаться от своего целибата ради внезапно вспыхнувшей любви к какой-нибудь прекрасной незнакомке. Суховатый голос Лоры вывел ее из задумчивости:

– Скажи мне, Шарлотта, ты поможешь Эрмин искупать близнецов? Они сегодня просто невозможно до чего расшалились. А ты, Мирей, поторапливайся! Месье проголодался. Он почти ничего не ел на полдник.

С этими словами она вышла из кухни и почти столкнулась в дверях с Эрмин.

– Мама, я не смогла дозвониться до Тошана, попробую чуть позже.

Светло-голубые глаза Лоры потеплели. Она прижала дочь к себе.

– Не волнуйся, скоро ты его увидишь, своего любимого! Господи! И зачем нам все эти потрясения! А ты знаешь, что Ханс Цале тоже пошел в армию? На войне как на войне. Кажется, на севере Европы, особенно в Финляндии, положение очень напряженное.

– Ты с ним встречалась? – шепотом спросила дочь.

– Нет, он мне написал. Очень трогательное письмо, желает мне счастья, очень нежно говорит о тебе. Он следит за твоей карьерой и восхищается тобой.

– Бедный Ганс, – прошептала Эрмин, – не могу представить его в солдатской форме. Это же артист, потрясающий пианист!

Образ музыканта предстал у нее перед глазами. Он сопровождал Эрмин во время ее дебюта в «Château Roberval». Робкий и застенчивый взгляд светлых голубых глаз за стеклами очков. Датчанин по происхождению, он любил свою новую родину – Квебек.

– Я чуть было не вышла за него замуж, – добавила она, – и ты мама, тоже! Надеюсь, Господь будет хранить его. Я так многим ему обязана.

– Главное, ничего не говори отцу, – поторопилась предупредить Лора. – Он такой ревнивый…

«Не говори это, не говори то… Сплошные секреты!» – подумала Эрмин.

Она добавила вслух:

– Все-таки папа способен это понять. Ганс имел основания сообщить тебе о своем отъезде. Есть ситуации, когда ревность необоснованна. Просто какой-то абсурд! Вы квиты, ведь у него самого был роман с Талой.

– Тише, – в гневе прикрикнула на нее мать. – Что на тебя нашло? Говорить об этом здесь, у нас дома! Дорогая моя, не нужно подливать масла в огонь! Я очень счастлива с Жослином и нашим маленьким Луи. Я даже не предполагала, что заслужила такую безмятежную семейную жизнь. Поэтому стараюсь избегать конфликтных ситуаций.

– Вы с папой ошибаетесь! – отрезала выведенная из себя Эрмин. – Откровенность часто вознаграждается. Я тут только что вспоминала, что за последние четыре года никто не спросил меня, почему Тошан перестал бывать в Валь-Жальбере у родителей жены. Можно подумать, что в этом нет ничего необычного. А ведь люди должны были бы удивляться этому.

– Даже речи не может быть, чтобы друзья и соседи узнали о том, что произошло на самом деле, – возмутилась мать.

– А как ты им это все объяснила, мама? Хочу напомнить тебе, что папа является крестным своей незаконной дочери! И надеюсь, что теперь у него будет право видеться с ней, когда ему захочется.

– Замолчи! Я сама это улажу с твоим отцом!

В эту минуту вошел Жослин с газетой в руке, очки на кончике носа.

– Моя обожаемая супруга, моя бесценная дочь! – воскликнул он. – Какие интриги вы тут плетете?

– Мы говорили об ужине, – поторопилась ответить Лора. – Мирей хотела подавать его слишком рано, потому что мы устали. Ну и денек! Уверяю тебя, Эрмин, чтобы организовать этот небольшой праздник в твою честь, от нас потребовалось немало усилий. Самым сложным оказалось транслировать музыку. Мэр с помощью Симона соорудил нечто наподобие громкоговорителя. Но как удачно все получилось!

Молодая женщина пришла в растерянность, видя, как ее родители делают вид, что ничего не происходит. Она представляла себе, как они проводят вечера в этом прекрасном доме, окруженные заботой Мирей, не зная никаких финансовых проблем и к тому же радуясь проделкам сына, появившегося на свет от их возрожденной любви.

«На самом деле, мне не в чем их упрекнуть, – думала она. – Они многое пережили в годы разлуки и дорожат своим счастьем, которое далось им с таким трудом».

Шарлотта поднялась к Мадлен, и оттуда послышались радостные крики. Словно вторя им, раздался резкий телефонный звонок.

– Может быть, это Тошан! – воскликнула Эрмин.

Несколько минут спустя благодаря хитроумию изобретателей телефонной связи ее муж уже шептал ей нежные слова. Эрмин с удивлением заметила, что, слушая любимый голос, прерываемый треском и помехами, она ласково поглаживает аппарат из черного бакелита.

– Моя перламутровая женушка, как мне не терпелось поговорить с тобой! Я в Цитадели, недалеко от театра Капитолий. Встретил здесь одного парня из Альма, мы работали на мельнице в Ривербенде. А еще тут Гамелен, мой соперник в гонке на санях, он в одном со мной полку. Мы радовались как дети, что оказались вместе.

Эрмин только всхлипнула в ответ. Она рыдала, подавленная неизбежной разлукой. Тошан стал солдатом и очень не скоро сможет снова обнять ее.

– Как я по тебе уже соскучилась! – жаловалась она.

– Я тоже скучал, когда ты уезжала выступать на другой конец Канады или в Нью-Йорк, – сказал он. – Я отвлекался, стараясь думать о тебе. Ты должна быть сильной, Эрмин, ради нас, ради наших детей. Как они?

– Очень хорошо. Шалят немного, но просто перевозбудились от переезда. Не волнуйся, я присматриваю за ними. Будь осторожен. Я очень тебя люблю!

– Я тоже, дорогая моя, но должен заканчивать разговор.

Тошан быстро продиктовал ей адрес, куда она могла писать ему, а она второпях нацарапала его на каком-то листке бумаги. Ее пальцы дрожали, а слезы струились по щекам. Громкий щелчок положил конец их диалогу.

«Он даже не спросил о своей матери и о Кионе! – горевала она. – А я не могу рассказать ему о том, что случилось после его отъезда. Он так быстро повесил трубку… Наверное, лучше написать ему письмо. А когда он окажется в Европе, будет еще хуже».

Молодая женщина вышла из кабинета, ее пошатывало. Она не стала заходить в гостиную, где сидели ее родители, а незаметно поднялась к себе в комнату. Там она бросилась на кровать и зарыдала, поскольку не могла смириться с реальностью происходящего.

– Только бы эта война поскорее закончилась! – молила она. – Не хочу, чтобы была война, хочу, чтобы Тошан вернулся. Господи! Сжалься! Верни мне его!

Несколько дней назад она даже произнесла такую же молитву, упрашивая небесные силы вернуть ей Виктора. Она прекрасно знала, что это бессмысленно.

– Киона, – просила она, – светлая моя сестричка! Как мне тебя не хватает! Сейчас! Сию минуту!

В полном отчаянии Эрмин зарылась лицом в подушку. Она впилась в нее зубами, чтобы подавить горестные крики. Тьма сгущалась, и за сомкнутыми веками стояла чернота, небытие. Ничего больше не имело значения. Несчастье, которому не было названия, навалилось на нее.

– Киона, иди сюда, помоги мне! – умоляла она.

Внезапно девочка возникла перед ней в ореоле света. Это видение рассеяло окружающий мрак. Киона улыбалась, она была такой же, как обычно: пухлые щечки, удивительные светло-рыжие волосы с отблесками закатного солнца и необыкновенные золотистые глаза.

«Мимин! Не плачь! Я здесь, Мимин!»

Голосок зазвучал в ушах Эрмин, такой близкий, такой нежный, что она села на постели, в полной уверенности, что девочка находится где-то рядом. Но в комнатке никого не было.

– Что это значит? – спрашивала она себя. – Мне показалось, что Киона здесь. Ее голос звучал совсем близко, как будто она шептала мне на ухо. Неужели мне это приснилось? Да нет же, я не спала…

Сердце перестало биться учащенно, и боль утихла. Милое видение оставило ощущение покоя и нежности. Эрмин не стала искать объяснение случившемуся, ей казалось, что на нее снизошла благодать. Почти тотчас же в дверь постучала Мадлен и озабоченно окликнула Эрмин.

– Заходи! – ответила та.

– Ты плакала! – заметила кормилица с глубоким сочувствием. – Мне так хотелось бы помочь тебе выдержать это испытание, дорогая моя Канти.

На сей раз Эрмин не протестовала против прозвища, которое так любила Мадлен.

– А может быть, мне нужно спеть? – предположила она, слегка оторопев от этой мысли. – Кто знает? Я отказываюсь от единственного занятия, которое идет мне на благо.

– Так спой тогда! – ответила молодая индианка. – Вставай, дай руку. И пой, если тебе хочется.

Не переставая дрожать всем телом, Эрмин подчинилась и с помощью Мадлен дошла до окна и раздвинула розовые бархатные шторы. За окном шел снег. Хлопья кружились в свете фонаря, стоящего посреди аллеи. Вдали виднелась приходская школа с белым шпилем колокольни.

– Я вернулась в Валь-Жальбер, – произнесла она, как заклинание. – Ведь правда, Мадлен? Но здесь действует закон умолчания, и я задыхаюсь. Боже, как я хотела бы нарушить это молчание!

– Ну так пой! – настаивала кормилица. – У тебя такой прекрасный, такой чистый голос, он разорвет эту тишину, это молчание, которое убивает тебя. – Спой, Канти!

Эрмин сжала пальцами спинку стула и сделала глубокий вдох. Не отрывая взгляда от какой-то видимой ей одной точки, она запела:

Как будто помимо ее воли зазвучало начало знаменитой арии Чио-Чио-Сан. Сперва это была мольба, произносимая вполголоса, но потом звуки потекли плавно, стали подниматься ввысь, чистые, словно хрустальные.

Мадлен закрыла глаза. Ее тоже била дрожь. От дивного мелодичного голоса Соловья из Валь-Жальбера, поднимавшегося все выше и выше, заполнявшего все пространство, казалось, колыхался теплый воздух. В соседней комнате Шарлотта слушала, затаив дыхание, потрясенные дети молчали. Мадлен у себя в кухне тоже услышала арию, застыла как вкопанная, перестав напевать «Странствующего канадца». Как и ее многочисленные соотечественники, экономка обожала Ла Болдюк, но Эрмин заставила ее полюбить оперу. Лора и Жослин подбежали к лестнице и остановились, сначала в недоумении, потом в полном восторге.

Молодая певица не думала о публике. Она была Чио-Чио-Сан, нежной японкой, и каждое утро ждала корабль, на котором должен был вернуться ее любимый. Он уехал в дальние края, почти как Тошан, и последний куплет арии звучал предельно искренне.

Исполнение требовало подлинного вокального мастерства, на слове «знаю» сопрано достигало головокружительно высоких нот. Эрмин без труда с этим справилась, хотя уже несколько недель не занималась вокалом. Восхищенная Мадлен с трудом удержалась, чтобы не захлопать в ладоши.

– Господи, как это великолепно! – прошептала она. – Какой чудесный дар ты получила! Посмотри-ка, теперь я плачу!

– Мне гораздо лучше! – просто сказала Эрмин. – Хотя не стоит петь, предварительно не распевшись, но не важно, у меня от сердца отлегло. Завтра поеду в Роберваль. Нужно найти хороший дом для Талы и Кионы. Спускаемся вниз, Мадлен.

На площадке она столкнулась с Шарлоттой, окруженной детьми. Мукки бросился к матери и обнял ее изо всех своих силенок. Луи улыбался каким-то своим мыслям, Мари и Лоранс лучились радостью.

– Браво, мама! – воскликнула Мари. – Спой еще, ну пожалуйста!

– Родные мои, – нежно сказала Эрмин, – пойдемте, нужно ужинать. Будете себя хорошо вести – тогда я спою завтра.

Валь-Жальбер, воскресенье, 10 декабря 1939 г.

После раннего обеда Лоре удалось затащить Жослина в их спальню. Они часто позволяли себе отдохнуть днем, но сегодня не тот случай.

– Жослин, – начала она сладким голосом, – со вчерашнего дня ты играешь роль патриарха многочисленного семейства, и мне это очень даже по душе. Но все-таки я полагала, что ты потрудишься сообщить мне нечто важное, по крайней мере важное для меня.

– Ну да, – сказал он, – я собирался, но думал, что Эрмин уже сказала тебе. И мне нечего добавить. Да, Тала и Киона в Робервале. Но ведь это не имеет государственной важности, я полагаю.

– Меня больше волнует, почему им пришлось укрыться в городе! – сообщила Лора, гордая тем, что знает больше мужа. – Вчера из-за этого наша дочь была очень огорчена, и я не стала на нее давить. А потом она запела. Боже, какое счастье слушать ее!

Жослин с недоверчивым видом уселся в кресло, оценивая взглядом своего противника. Она быстро изложила ему все факты, сложив руки на груди.

– Сгоревшая хижина, записка с угрозой, – перечислял Жослин, – Эрмин должна была рассказать мне об этом в пятницу вечером, когда мы встретились на бульваре Сен-Жозеф. Мы могли бы вместе пойти в полицию. Какая дикая история!

– И в самом деле! – добавила Лора. – Однако теперь Тала и ее девочка в безопасности. Хочу напомнить тебе о нашем уговоре. Отныне я запрещаю тебе приближаться к Робервалю даже на пушечный выстрел. Если ты будешь часто общаться с ребенком, ты к нему привяжешься. А я этого не выдержу, слышишь? У нас есть Луи, вот его и будем любить! Ничего не могу с собой поделать, я ужасно ревную тебя к Тале и Кионе!

Она не могла сдерживаться и была готова вот-вот разрыдаться. Жослин встал и обнял ее.

– Лора, моя любимая, мне очень жаль, но на этот раз я не пойду на уступки. На улице в Робервале я чувствовал себя полным ничтожеством. Киона разглядывала меня, не девочка, а настоящий ангелок! Так радовалась, что гуляет с Эрмин, а я сначала даже отказывался ее поцеловать! И при этом все время тискаю Ламбера, сына Онезима. Я достаточно часто шел на попятную в своей жизни! Оставил нашу дочь на крыльце приходской школы, много лет скрывался, думая, что виновен в твоей смерти. Официально я считаюсь крестным Кионы и должен следовать своим обязательствам.

В полном изумлении Лора отрицательно покачала головой.

– Жослин, об этом не может быть и речи! – выкрикнула она.

– А тебя устраивает, что твой муж – трус? – процедил он сквозь зубы. – Киона не просила, чтобы ее рожали. Почему это невинное дитя должно страдать из-за чьих-то капризов? Она не обязана расплачиваться за мои ошибки.

Его просто трясло от возмущения, и это озадачило Лору. Она никогда не видела его в таком состоянии. Но она тут же вспылила, не желая ни в чем с ним соглашаться.

– Значит, ты объявляешь мне войну? Отлично! В этом случае ты до меня больше не дотронешься. Даже в постели! Если будешь встречаться с Кионой или Талой, обо мне забудь! Ты понял? И будь любезен, не пересказывай никому наш разговор, это никого, кроме нас, не касается. Постарайся держать язык за зубами. Я не шучу. Люди любят сплетничать даже по пустякам и здесь, и в Робервале. И пусть всю оставшуюся жизнь они думают, что эта девочка – твоя крестница!

С этими словами Лора вышла, даже не хлопнув дверью.

«Бедный я, бедный!» – подумал Жослин. Но в глубине души он был очень доволен собой.

* * *

Большую часть дня Эрмин отдыхала, но перед ужином, верная своему слову, ко всеобщему ликованию, исполнила две арии из опер. Мирей не спускала с нее восхищенных глаз.

– Спасибо тебе, моя дорогая Эрмин, – произнесла она взволнованно. – Твое пение – настоящий подарок! Ты тоже должна записать пластинки, как Болдюк. Буду слушать их, перед тем как заснуть.

– Вот мысль, достойная воплощения, – засмеялся Жослин, – дорогая, к тебе не обращались с аналогичными просьбами?

– Нет, – ответила она без всякого энтузиазма.

Правда, Октав Дюплесси собирался представить ее в начале лета директору граммофонной компании, но Эрмин отклонила это предложение, поскольку была беременна.

«Мне следовало бы отказаться и от многих других! – подумала она. – Я пожертвовала ребенком, которого носила. Он родился очень слабеньким».

Экономка подала аппетитный фасолевый суп, потом невероятных размеров омлет с картофелем. А на десерт – превосходный ореховый торт в кленовом сиропе.

– Мне в школе больше всего удавались пироги, – стала вспоминать Эрмин, которая до этого молчала. – Сестра Викторианна делилась со мной рецептами. Однажды он сгорел у меня дотла, потому что я замечталась.

– И о чем же ты мечтала? – спросила Лора наигранно весело.

– Перед этим я увидела Тошана на катке за универмагом. Он катался и насвистывал песенку «У светлого ручья», а я глаз не могла отвести от этого силуэта – такого подвижного и пластичного одновременно. Я просто застыла в восхищении, и он наконец заметил меня. Подошел ко мне, и я увидела, что он очень красивый. Я не могла сдвинуться с места. Потом мы поспорили. Я была смущена тем, что разговариваю с незнакомцем. Я не послушалась матушку-настоятельницу и Бетти, но это было так потрясающе! Прошло почти десять лет, и вот теперь я – мать его детей, а он далеко от нас. Тошан редко находился рядом, я должна была к этому привыкнуть.

После этих слов повисло тяжелое молчание. Жослин взял руку дочери и легонько пожал.

– Мужайся, дорогая! – сказал он. – Тошан вернется. Я читаю газеты. Война долго не продлится.

– Первая мировая шла больше четырех лет! – возразила молодая женщина. – А с тех пор многое изменилось: оружие, средства связи, техника боя…

– Никогда нельзя отчаиваться! – отрезала Лора. – Мадлен, отведи детей в кровать. Мирей, мы будем пить чай в гостиной. Эрмин, ты выглядишь очень усталой, приляг на диван. Мы поболтаем.

– Я лучше пойду к себе, мама, – ответила та. – Я загляну поцеловать вас перед сном.

Как только родители вышли из столовой, Эрмин отвела Шарлотту в сторону.

– Можешь оказать мне услугу? – спросила она.

– Конечно!

– Зайди к Маруа. Завтра утром мне понадобится Шинук и сани. Мне нужно поехать в Роберваль. Шинук по-прежнему у них? Надеюсь, эта лошадь доживет до того времени, когда Мукки сможет ездить на ней верхом.

– Конечно! Он в отличной форме, месье Маруа регулярно его запрягает. Бегу, Мимин! Но твой отец может отвезти тебя на машине… или Симон, а ты взяла бы меня с собой!

Очаровательное личико Шарлотты осветилось надеждой. Растрогавшись, Эрмин потрепала ее по щеке.

– Увы, на этот раз ты не сможешь поехать со мной. У меня много дел.

Девушка не стала спорить. Она надела пальто, меховые сапожки, а на голову натянула белую шерстяную шапочку. Она наверняка увидит сейчас Симона Маруа, а это самое главное. Ей улыбалась удача. Подойдя к дому соседей, она увидела, что в конюшне горит свет. Кто-то внутри насвистывал. Шарлотта подошла ближе.

– Добрый вечер, Симон, – мягко сказала она.

– Мисс Шарлотта, – весело ответил молодой человек. – Да ты вся в снегу! Метет без остановки. Завтра утром тоже будет сильный снегопад. Что ты делаешь на улице так поздно?

– Я с поручением, – пошутила она. – Эрмин хочет одолжить у вас завтра утром лошадь и сани.

– Соловей не успел прилететь и уже жаждет упорхнуть из золотой клетки? – сострил он. – Нужно спросить у отца, тута хозяин не я.

– Тогда я подожду.

Шарлотта села на какой-то ящик и стала наблюдать за каждым движением молодого человека. Он накладывал сено в кормушки лошадям и коровам.

– Скажешь Мимин, что пора ей попрощаться со старушкой Эжени. Папа распорядился продать бедное животное мяснику следующей весной, после двадцати лет безупречной службы.

Симон с печальным видом почесал корову за ушами. Девушка смотрела на него влюбленными глазами. Она не находила в нем никаких недостатков, даже теперь – в резиновых сапогах и видавших виды брюках, в фуражке, надвинутой на самые глаза.

– Какой ты милый! – вырвалось у нее.

– Ишь ты! Милый с коровами и лошадьми, это да! Но стоит увидеть девушку, становлюсь неотесанным деревенщиной, и она тут же спасается бегством… Хотя, по правде сказать, мне бы следовало жениться, на всякий случай, а вдруг правительство введет обязательную воинскую повинность из-за войны.

Симон присел на корточки возле Шарлотты. Свернул себе самокрутку, закурил.

«И тогда ты женишься на мне? – подумала она. – Прошу тебя, раскрой глаза, мне двадцать лет, и я умираю по тебе».

– Не такой уж я завидный жених! – продолжал молодой человек. – Мои так называемые невесты это быстро понимают. У меня нет своего жилья, а жене не очень-то понравится обитать под одной крышей с моими родителями, братьями и сестричкой. К тому же я еще и деньгами сорю. Зарабатываю немного и все спускаю.

– Когда по-настоящему любишь, ко всему приспосабливаешься! – возразила Шарлотта.

Симон был так близко от нее. Она увидела, как у него на виске бьется жилка, и ей захотелось прижаться к ней губами. Сердце у нее колотилось. И она бросилась как в омут с головой, покраснев от смущения.

– Если тебе так хочется жениться, женись на мне, – предложила она еле слышно.

Это предложение звучало необычно в устах столь серьезной девушки. Симон резко поднялся в полной растерянности.

– Ишь ты! – воскликнул он снова. – Слушай, Шарлотта, а может, ты выпила слишком много карибу?

Он рассматривал ее в упор. Она выдержала экзамен, повернувшись к нему лицом. И он прочел во взгляде ее карих глаз, горящих от эмоций, то, что она скрывала долгие годы. Он отступил в смятении.

– Ну, мисс, в какие игры мы играем?

– Я вовсе не играю, Симон! Когда я была еще маленькой, я влюбилась в тебя, и с тех пор ничего не изменилось.

– Нет, нет и нет! – отрезал он. – Это невозможно, Шарлотта! Не хочу делать тебе больно, но я никогда не смогу жениться на тебе. Я знал тебя, когда ты была совсем крошечной, почти слепой. Ты выросла у нас в доме. Я отношусь к тебе как к сестре. Очень к тебе привязан, и это все. Знаешь, любовь ведь не приходит по заказу. Ты красивая, это так, и ученая, работящая к тому же, но….

Все мечты девушки разбились вдребезги. Кроме того, ей было ужасно стыдно, что она выдала свои чувства. Нужно было спасать положение. На глаза ей наворачивались слезы, но она расхохоталась.

– Здорово я тебя провела, Симон? – сказала она. – А ты и вправду поверил? Хотела показать тебе, что из меня выйдет неплохая актриса. Это естественно. Когда присутствуешь на всех выступлениях Эрмин, то можно и самой научиться. Смотрел бы ты побольше фильмов! Я в Квебеке часто хожу в кино. В Капитолии бывает дневной сеанс. Больше шутить над тобой не буду. До скорого! Поговорю с твоим отцом насчет лошади.

Теперь она, в свою очередь, быстро поднялась и повернулась к нему спиной. Она уходила – униженная в своих чувствах, задетая в своей гордости. Но Симон бегом догнал ее и остановил, тронув за плечо.

– Я запрягу Шинука завтра утром, на заре. Передай Эрмин! – произнес он. – Папа не будет возражать, пусть только она немного заплатит. А я хочу дать тебе совет. Присмотрись-ка внимательнее к Арману. Мой брат неравнодушен к тебе, но потерял всякую надежду, ведь ты даже не глядишь в его сторону. Он твой ровесник и парень хоть куда!

Девушка не удостоила его ответом. Она быстро поднялась по ступенькам крыльца, заваленным снегом, и уже стучала в дверь Маруа. Элизабет крикнула, чтобы она входила. Она сидела в кресле-качалке и вязала, укрыв ноги шерстяным пледом.

– Добрый вечер, Шарлотта! У Лоры ничего не случилось?

– Нет, меня послала Эрмин. Жозеф дома?

– Уже спит. Все легли, кроме Симона, он в конюшне.

Шарлотта с рассеянным видом повторила свою просьбу. Когда-то она время от времени жила в этом доме и теперь мечтательно разглядывала знакомые ей стены.

– Жо не станет возражать, – ответила Бетти. – Даю гарантию. Конечно, он будет рассчитывать, что получит купюру-другую. Покрыть расходы. Мой муж с годами не меняется. Деньги счет любят. Выпьешь со мной какао, Шарлотта?

– Нет, спасибо, Бетти. Лучше пойду. Мимин, наверное, ждет ответа. Я забегу завтра, я выходная.

Едва девушка вышла, Симон вошел в дом через заднюю дверь, которая вела во двор к служебным постройкам. Мать окинула его нежным взглядом.

– Ты разминулся с Шарлоттой, – сказала она ему. – Я предложила ей какао, но она убежала.

– Сейчас приготовлю для нас. Люблю, когда мы сидим вдвоем, мама.

Бетти внимательно посмотрела на старшего сына, ей показалось, что он чем-то озабочен. Она отложила вязание.

– Что с тобой? – спросила она.

– Ничего серьезного, мама. Я беспокоюсь из-за войны. Не хочу становиться солдатом. Папа считает меня трусом, но я имею право на собственное мнение. Когда я вижу, что все земли в округе заброшены, я дико злюсь. Мне хотелось бы обосноваться окончательно, перестать искать случайные заработки.

– Главное тебе поскорее жениться! – перебила его мать. – Почему бы не на Шарлотте? Я же вижу, она по уши в тебя влюблена, Симон. Я давно это заметила. Она пользуется любым предлогом, чтобы увидеться и поговорить с тобой.

Молодой человек пожал плечами. Он не сказал Бетти, что Шарлотта заходила в конюшню. Это он решил оставить при себе.

– Мама, это не то, что мне нужно! – резко ответил он. – Если я женюсь, то это будет красивая девушка, крепко стоящая на ногах, она должна что-то внести в семью. Землю или дом. Я живу с вами и даже не представляю себе, что смогу завести семью в таких условиях.

Бетти покачала головой. Она не могла понять, почему Симон, красивый парень, крепкий и работящий, до сих пор ходит в женихах.

– Шарлотта серьезная девушка, образованная и умная, – добавила она. – Будет заботиться о тебе. И потом, разве ты не в курсе? Ее брат Онезим должен оставить ей дом Лапуантов, на обочине региональной дороги. Иветта ждет ребенка, они переезжают в дом старого каретника, который умер год назад. Кажется, там просторнее. Но к их старому дому примыкают два луга и большая лесная делянка.

Это сообщение заставило Симона задуматься. Он принес матери какао и налил себе.

– Шарлотта мне как младшая сестренка, – произнес он. – И к тому же Арман от нее без ума. Он мне этого не простит!

Красотка Элизабет, вышедшая замуж шестнадцатилетней, нежно посмотрела на сына.

– Самое главное в семейной жизни – это когда муж с женой друзья. Уважают друг друга. Из Шарлотты выйдет хорошая жена – преданная, разумная и любящая. Великой любви в жизни не бывает, разве что в романах.

Симон растерялся и, чтобы скрыть это, стал внимательно разглядывать настенные часы. Он знал, что его мать не всегда была счастлива в семейной жизни, потому что Жозеф Маруа отличался вспыльчивостью и прижимистостью, а когда выпивал лишнее, мог даже распустить руки. Потом он представил себе, как в постели приобщает Шарлотту к плотским радостям, и ему стало не по себе. Наконец парень произнес:

– Посмотрим, что сулит нам будущее. В общем-то ты права, а почему бы и не Шарлотта? Ты и вправду думаешь, что она меня любит?

– Убеждена! Она ждет именно тебя, иначе уже давно вышла бы за другого.

Продолжая размышлять, Симон закурил. Он начал свыкаться с мыслью, что можно жениться на Шарлотте – ему льстила ее любовь, а дом и луга делали этот брак заманчивым. В этом не было ничего злонамеренного с его стороны, просто ему хотелось жить только в Валь-Жальбере и он искал способ остаться там на долгие годы.

Валь-Жальбер, понедельник, 11 декабря 1939 г.

Эрмин встала на рассвете. Она надеялась, что сможет уехать, не привлекая внимания матери. Мирей подала ей кофе и сдобную булочку.

– Куда ты спешишь в такую рань? Мадам будет недовольна, ты приехать-то еще толком не успела… – сказала экономка.

– Мне нужно кое-что уладить в Робервале. В субботу я не смогла этим заняться, было уже поздно.

– Ты что, собираешься идти туда пешком? Боже праведный, одиннадцать километров по свежему снегу, да это займет не меньше трех часов!

– Мирей, я же не полная дура! Я одолжу лошадь и сани у Маруа. Шарлотта договорилась с ними вечером. Такая прогулка в одиночестве поднимет мне настроение. Объяснишь все маме.

Стоя у плиты, экономка недовольно пробурчала:

– Всегда втягиваешь меня в свои глупые затеи, Эрмин! Вот, например, в Рождество 1934 года, когда ты решила одна ехать к мужу в хижину в глухом лесу. Мне пришлось готовить тебе еду, термос, а потом мадам сорвала свою злость на мне, потому что я тебя не остановила. И теперь все упреки посыплются на мою голову. А почему ты не попросишь отца, чтобы он отвез тебя на автомобиле?

– Нет, я предпочитаю прокатиться на славном Шинуке, как раньше. А в санях Маруа я буду немного похожа на Санта-Клауса.

– А, поняла! Ты хочешь купить подарки детям.

Эрмин услышала какой-то шум наверху. Она испугалась, что отец или мать сейчас спустятся сюда, поспешила допить свой кофе и побежала в переднюю надевать сапоги и куртку. Но Лора в домашних тапочках все-таки настигла ее в тот момент, когда она открывала дверь.

– Дорогая моя! Куда это ты? А я так хотела, чтобы мы вместе позавтракали. Отец еще спит, мы могли бы поболтать!

– Очень обидно, мама, я еще с субботы планировала поехать сегодня в Роберваль. Мне нужно зайти в банк. Прошу тебя, не задерживай меня. Я договорилась с Жозефом, беру у них лошадь. Я все объяснила Мирей. Мне нужно побыть одной. Посмотри, на небе ни облачка. Будет отличная прогулка! Солнце и снег, синее небо, все великолепно! Я могу порепетировать по дороге и устрою вам вечером небольшой концерт.

– Тогда возьми меня с собой, – запротестовала Лора, – я через минуту буду готова. Пообедаем в ресторане, будет здорово!

– Увы, не получится… Шарлотта тоже хотела поехать со мной, но я ей отказала. Мне нужна тишина.

Молодая женщина поцеловала мать и вышла.

Пораженная Лора никак не смогла ее удержать.

«Думаю, она едет навещать Киону, – размышляла она. – По крайней мере, хорошо хоть, что Жослин туда не мчится…»

Пейзаж был удивительной красоты. Дорога, на которой еще не отпечаталось никаких следов, проходила через заросли кустарника, запорошенного свежим снегом, легким и пушистым. Все сверкало в лучах яркого утреннего солнца. Эрмин испытывала детскую радость, держа в руках длинные вожжи. По обеим сторонам саней, переделанных Жозефом Маруа из кузова старой кареты, висели медные колокольчики, которые позвякивали в морозном воздухе.

Закутанный в попону Шинук бодро гарцевал по дороге.

Когда Эрмин зашла в конюшню, он приветствовал ее тихим ржанием.

– Он тебя не забыл! – уверил ее Симон.

Молодая женщина испытывала огромное облегчение, когда гладила прекрасного коня рыжей масти и чувствовала, что он доверяет ей.

– Вперед, мой Шинук, – подгоняла его она, – быстрее! Как нам с тобой хорошо!

Она наслаждалась этими минутами полной свободы и предвкушала встречу с Кионой.

– Живее, живее, Шинук! Я тороплюсь!

Было на редкость тихо. Ни одной живой души в этот утренний час. Ум Эрмин заполонили разные мысли. Она решила не грустить больше, раз Тошан дал о себе знать, и стараться уделять больше времени детям и Шарлотте. Но тут же подумала о Кионе, и это напомнило ей о том, что произошло субботним вечером.

«Мне было так плохо, и я ясно увидела ее. Она казалась настоящей, я наяву слышала ее голос. Это странно, необъяснимо! Кто оно, это дитя? Фея? Ангел, спустившийся на землю, чтобы утешить нас?»

В двух километрах от Роберваля дорогу быстро перебежал олень. На его большой голове красовались тяжелые рога. Удивленный Шинук зафыркал и отпрыгнул в сторону. Он не был пугливым, но инстинктивно соблюдал осторожность.

– Не бойся, Шинук, он уже далеко, – успокаивала его Эрмин. – Давай, давай! Быстрее, моя лошадка!

Чуть позже она въехала в Роберваль. Лошадь привыкла находиться на привязи и спокойно наблюдала за тем, как Эрмин скрылась в величественно-элегантном здании мэрии из красного кирпича.

Обменявшись репликами с секретаршей и закончив бесконечно долгий разговор по телефону с сыном покойной Мелани Дунэ, Эрмин вышла оттуда с ключом от дома, расположенного на улице Сент-Анжель, куда собиралась перевезти свекровь и Киону. Тала встретила ее с нескрываемым облегчением. Она выглядела подавленной и не находила себе места.

– Эрмин, я очень жалею, что приехала в Роберваль, – почти в дверях заявила она. – Мне неуютно в этом городе. Если бы я могла выходить из дома! Но я боюсь.

– Почему же? Не нужно бояться! Тала, будь смелее! Ты ничем не рискуешь.

Но внимание молодой женщины было приковано только к Кионе, которая играла со своей куклой, сидя на широкой кровати. Девочка улыбалась ей, но обнять не спешила.

– Я просила, чтобы она дала нам поговорить, – пояснила Тала. – У нее вошло в привычку прыгать тебе на шею, а ты уже тогда меня не слушаешь.

Эрмин раздраженно отмахнулась и сама подошла к девочке, поцеловала ее в лобик и пухлые щечки, золотистые, как имбирный пряник.

– Тебе было не очень скучно, моя Киона? – нежно спросила она.

– Нет, мама рассказывала мне легенды нашего народа, – ответила девчушка.

– Ну-ка смотри, это ключ от вашего дома. Мы там пообедаем втроем, а потом я возьму тебя с собой. Пойдем покупать хлеб в булочную Косет и все, что нужно для вышивания, в галантерейный магазин «Времена года». Я знаю, что твоя мама любит шить.

Тала пошла в ванную вымыть лицо и руки. Эрмин тоже зашла вслед за ней.

– Тала, у меня к тебе вопрос, – сказала она шепотом. – Что делала Киона позавчера, в субботу в семь вечера?

– Спала! – ответила свекровь. – Ты же знаешь, я укладываю ее рано.

– Произошло что-то странное, – начала Эрмин, – на меня опять напал приступ отчаяния, я лежала на своей кровати и рыдала. Клянусь тебе, я позвала Киону на помощь, и неожиданно она предстала предо мной, как живая. Она говорила со мной, велела не плакать, потому что она рядом. Это напоминало галлюцинацию, но мне стало легче.

Индианка с серьезным видом покачала головой, не сводя глаз со своего отражения в зеркале, висящем над раковиной.

– В этом нет ничего удивительного, – сказала она вполголоса. – Мой дед был могущественным шаманом, он владел этим даром – являться тем, кто молил его о помощи. Как-то раз, когда я страдала физически и морально, я обратилась к нему мысленно и увидела, как он возник в деревянном сарае возле дома. Он мне сказал: «Тала, ты будешь отомщена!» И это меня утешило.

Потрясенная Эрмин не находила слов. Она не заметила, что свекровь доверила ей часть своей страшной тайны. То, о чем рассказала Тала, она пережила после того, как подверглась насилию.

– Значит, тебя это не удивляет? – пробормотала Эрмин. – Тала, но это же необъяснимо!

– К чему всегда искать разгадки? Наше сознание обладает таинственной силой. И мы, индейцы, с доверием принимаем ее проявления. Должно быть, Киона не понимала, что происходит, но в будущем, Эрмин, не призывай ее больше на помощь. Умоляю тебя! Она всего лишь дитя. Сжалься над ней! Грусть в твоем голосе может ранить ее, нанести ей вред.

Молодая женщина была удручена, испугана мыслью, что могла психологически травмировать ребенка.

– Мне ужасно жаль, Тала! Обещаю тебе, что буду следить за собой и постараюсь взять себя в руки! Киона так дорога мне, я вовсе не хочу выводить ее из равновесия.

– В таком случае будь сильной и обращайся к твоим близким, чтобы они тебя утешали.

Тала посмотрела на нее как-то не по-доброму, даже сурово.

Эрмин попятилась, словно получила пощечину. Индианка сложила свои пожитки в меховые мешки и обвязала их кожаными ремнями. Киона безмятежно наблюдала за обеими женщинами. Девочке было спокойно и радостно на душе. Она вспоминала дивный сон, когда летала по звездному небу, а потом попала в большой красивый дом. Там она смогла утешить плачущую Эрмин. И от этого сна у нее осталось чудесное ощущение.

Плохое настроение Талы улетучилось, как только она переступила порог нового дома. Супруга третьего сына покойной Мелани Дунэ была отменной хозяйкой. Несмотря на то что дом опустел еще летом, он выглядел уютно, там царила чистота. Мебели не было, кроме дровяной плиты, стола и двуспальной кровати в одной из комнат.

– Мы купим все, чего недостает, – сказала Эрмин как можно более приподнятым тоном. – Тут в стенном шкафу на площадке есть постельное белье, от которого пахнет свежестью. Кионе нужна детская кроватка, стулья, в общем, много всего. Сейчас разожгу камин. Ты осмотрела двор, Тала? Там в сарае запасено много дров.

– Это недешево обойдется! – заметила индианка.

– Об этом не беспокойся, – оборвала ее молодая женщина. – Я уже пять лет откладываю деньги. Не думай, я вовсе не собака на сене. Я жертвую разным организациям. Тошан тоже думает, что несправедливо много зарабатывать во время экономического кризиса. Он рассказывал, что в 1935 году в Шикутими многие выжили только благодаря помощи, которую оказывало им правительство. Я часто пела бесплатно в приютах и больницах. Ладно, поговорим о другом! Не беспокойся по поводу моих расходов! Я спать не смогу, если вы не устроитесь как следует.

Киона бегала из кухни в гостиную по коридору, который также вел во двор. Девочка, казалось, очень радовалась тому, что у нее в распоряжении будет целый дом.

– Мимин! Ты привезешь сюда Мукки и близняшек? Мама напечет оладий. Скажи, они сюда приедут? – умоляла она с лучезарной улыбкой. – Интересно, а лампы работают?

Девочка указала на электрические лампочки.

Эрмин нажала один из выключателей из коричневого бакелита, чтобы проверить, все ли действует.

– Да, моя хорошая, но лучше с ними не балуйся, как вчера в пансионе! Лампочки очень капризные.

– Ладно, Мимин!

Тала бросала вокруг одобрительные взгляды. От камина уже шел особый запах, напоминающий о гостеприимном очаге, о блюдах, которым предстоит здесь готовиться…

– В угловом шкафу есть несколько тарелок и приборы, – сообщила она Эрмин.

– Мне понадобится кастрюля.

– Я принесу все необходимое! – пообещала молодая женщина. – Пойдем с нами, Тала. Тогда торговцы в Робервале узнают, что ты моя свекровь, и будут почтительно с тобой обращаться. Я ведь местная знаменитость, и нужно этим пользоваться! Все знают, что я вышла замуж за метиса, многие из них знакомы с Тошаном. Я считаю, что тебе не надо бояться выходить из дома. А я очень часто буду наезжать, обещаю тебе.

У Эрмин было очень решительное выражение лица. Ее красивые голубые глаза сверкали, она невольно улыбалась. Тала испытывала облегчение.

– Если тебе нравится опекать меня и моего ребенка, тогда не прислушивайся к моим жалобам! Я просто дикарка! – сказала она. – Я привыкну к городской жизни.

– Так это даже не город, а всего-навсего городок! – заметила Эрмин. – Если бы ты видела Квебек или Монреаль – трамваи, Шато-Фронтенак[18] и все остальные здания…

– Роберваля мне хватит за глаза! – пошутила Тала.

Они заперли дом и отправились в поход по магазинам. Киона снова надела свои индейские наряды, которые, по мнению молодой женщины, шли ей гораздо больше. Окраска оленьего меха прекрасно гармонировала с ее медовым цветом лица и с рыжеватыми с золотистым отливом волосами. Тала же была в пальто из коричневого драпа поверх туники, расшитой жемчугом. Косы, затянутые узлом на затылке, она повязала платком.

– Еще не очень холодно! – заявила Эрмин, когда они вышли на улицу. Киона подошла к Шинуку. Казалось, она вовсе не боится огромной лошади. Она уже гладила ее возле пансиона, но теперь, продолжая ласкать животное, заливалась смехом. Тала так внимательно разглядывала лошадь, что Эрмин это насторожило. Тогда она заметила, что Шинук прикрыл глаза и, похоже, спит, прижавшись носом к груди девочки.

– Киона, – воскликнула она, – давай, забирайся в сани! Неужели тебе не хочется поехать в магазин?

Девчушка последний раз погладила лошадиную морду и подбежала к саням.

– Мне кажется, Шинук очень полюбил тебя! – отметила молодая женщина.

– Он грустит, – ответила ей Киона.

Эрмин любила животных – собак Тошана, особенно старого Дюка, которого знала много лет, но никогда не думала, что к ним можно применять такие категории.

– Думаю, ты ошибаешься, моя милая! – сказала она. – За Шинуком хорошо ухаживают, у него удобная конюшня, вода и корм. Его хозяева прекрасно с ним обращаются.

– Он грустит, Мимин! – заупрямилась малышка. – А почему – я не понимаю…

Киона пристроилась на заднем сиденье рядом с матерью, которая не проронила ни слова. У Эрмин зародилось сомнение.

«А вдруг она слышала, как мы обсуждаем ее дар, ее необыкновенные способности? – внушала она себе. – И если теперь она пытается утешить лошадь, то это просто игра. Мы сами забили ей голову этой ерундой. И я первая. После смерти Виктора я без конца ласкаю Киону, говорю ей, что ее улыбка и нежность приносят мне облегчение. Но может ли бедняжка в самом деле творить чудеса? Тала права, я должна изменить поведение, относиться к ней как к обычному ребенку. В конце концов, это только моя сестренка, моя прелестная очень красивая сестричка, мое солнышко, но не больше…»

Твердо решив не потакать своему безумному воображению, Эрмин направляла свой экипаж к бульвару Сен-Жозеф, где находились главные торговые заведения. Эрмин про себя перечисляла все, что нужно купить.

«Тряпки, кастрюлю, запас еды, не забыть муку, сахар, соль, консервы тоже, занавески, минимум на восемь окон. Кажется, остаются карнизы».

Ее появление привлекло интерес прохожих. Звенели колокольчики, все взоры устремлялись на девушку, белокурые волосы которой выбивались из-под белой шапочки. Пожилая дама, болтавшая с соседями, узнала ее.

– Смотрите, смотрите, это же певица! Соловей из Валь-Жальбера. У нее муж метис. Держу пари, она прогуливает свою свекровь. Видите, сзади в санях сидит индианка! Ведь правда, я еще кое-что соображаю?

Это была Берта, тетка Гамелена. Эрмин вместе с ней смотрела соревнования собачьих упряжек, в которых шесть лет назад, в январе 1933 года, участвовал Тошан.

– Да, она сделала себе карьеру, Эрмин Дельбо, – продолжала старая Берта, – но по виду не скажешь, что зазналась. Другие вот разъезжают в шикарных автомобилях с шоферами.

Эрмин чувствовала на себе взгляды прохожих. Она остановила сани возле магазина «Времена года». Прежде чем заплатить за многочисленные покупки, она представила Талу хозяйке заведения.

– Это моя свекровь, Роланда Дельбо. Она проведет зиму в Робервале вместе с дочкой.

Хозяйка, которая тоже узнала Эрмин, держалась очень почтительно. То же произошло в булочной Ганьона.

– До чего эти люди становятся любезными, когда ты меня им представляешь! – вздохнула Тала. – Ты, доченька моя, с хитрецой! Спасибо тебе, теперь, думаю, я смогу делать покупки самостоятельно.

– Пора обедать! – заметила молодая женщина. – Вернемся к вам домой, на улицу Сент-Анжель. Я дам Шинуку овса. После обеда схожу в банк и на почту. Ею управляют две сестры. Их прозвали сестры Гарант! В другой раз пойдем вместе, Тала.

Они съели холодные закуски, потом обновили медный чайник, вскипятив в нем воду. В другом сарае Эрмин обнаружила две скамейки, с которых от сырости слезла краска.

– Все-таки лучше, чем ничего. Мы заказали столяру шесть стульев. Будут готовы к концу недели.

Индианка только поддакивала, голова у нее слегка кружилась из-за всех этих хождений туда и обратно, знакомств с чужими людьми, к которым она бы и близко не подошла при других обстоятельствах. Но Киона с аппетитом поела и, казалось, получала удовольствие от этой суеты.

В час дня Эрмин ушла в банк. Странным образом она почувствовала, что освободилась от страшной тоски, в которой пребывала уже несколько недель.

«Мне на пользу двигаться, видеть новые или знакомые лица, – думала она, – я должна быть сильной, все мне это твердят. Когда я об этом думаю, то вспоминаю, что даже Овид Лафлер призывал меня быть мужественной! Честно говоря, мне это больше по душе, чем лицемерное сострадание… Я постараюсь быть полезной людям этой долгой одинокой зимой без Тошана. Каждый вечер будут писать для него отчет о прошедшем дне, мне это поможет. Мне будет казаться, что я рядом с ним».

Управляющий банком, месье Клутье, принял ее предельно радушно. Лора открыла у него счет, и теперь он мог поздравить себя с тем, что приобрел двух клиенток с внушительными доходами. Молодая женщина уладила кое-какие мелочи, продемонстрировав известную легкость в общении, которая и требовалась. Потом сняла деньги со счета. Хотя она беседовала, светски улыбаясь, в памяти у нее то и дело возникал образ маленькой сиротки, пригретой монахинями. Благодаря чудесному, дарованному небесами таланту девочка, подобранная зимней ночью, стала знаменитостью. Сегодня молодая женщина владела пусть скромным, но состоянием.

Углубившись в свои мысли, она вышла из банка, говоря себе, что при желании могла бы теперь остановиться в замке Роберваль и, сидя за огромным столом в ресторане, слушать выступление артистов, которое проходит там в конце сезона.

«Нет, – подумала она, – я бы не смогла! Так странно, сперва я была робким подростком, переодевалась рядом с кухней, а повар предлагал мне кашу и смеялся над моим прозвищем – Снежный Соловей! А теперь оказалась по другую сторону, где грумы и официантки смотрят на меня как на богатую туристку, нет, я так не смогу! Я принадлежу своему поселку-призраку, моему дому, притаившемуся в лесной чаще, на берегу реки Перибонки…»