Читать книгу Танго кузнечиков. Любовное приключение в семейном кругу - Мари Депорси - Страница 6

Как бы тебе это объяснить, Рыж. Вот живешь ты и считаешь себя взрослым и самодостаточным, и детство давно кончилось, потому что взрослые – это уже мы, и надо родителям что-то советовать или даже велеть, а они ловят по углам и просят друг про друга: скажи ему. И будущее туманно и зависит только от тебя, и торчишь ты этаким деревом в воздухе, опираясь на самое себя и придерживая кончиками листьев шатающийся на ветках урожай, наугад вытягивая ветки в небо. И тут появляется ниоткуда старший брат. Такой мудрый, выглядывает из-за облака и снисходительно сообщает, что он там впереди уже прошел. Дорожка так себе, но твердая, за углом колдобина, на повороте скорость сбрось. Через пару километров заправка, ты дотянешь, не парься. И настолько брат, что вы поете первый концерт Чайковского на два голоса на пустом берегу океана, взбивая на ходу босыми пятками пену на песке, и не чувствуете себя дураками. А когда ты хочешь уснуть в садовом кресле – он под скорбным взглядом своей взрослой и правильной жены притаскивает тебе спальник, подмигивая, что и сам так спал. И в это сложно поверить, трудно открыться и принять, потому что не может его быть – ты всегда крайняя и старшая, это выучено годами ожогов и ссадин, нет никаких старших братьев под этим хмурым небом – а он пожимает плечами и говорит: ну и дура, что ж. И ты съедаешь половину своей тарелки, а он молча меняет её на свою, на которой тоже сгрызена половина какой-то любопытной фигни, и в голову не пришло сговариваться, всё само, с полувзгляда. И засыпаешь с тревожным зуммером непонимания, какой волной его к тебе вынесло и можно ли сделать что-то, чтобы он остался. Но он же старший и решает сам, с ним ничего сделать нельзя. Никогда. Только надеяться, что не мерещится. Скрещивать пальцы и гадать, надолго ли.

****

Оба замолкли на месяц. Она продолжала погружаться во вновь обретённую семью, и однажды её возбуждённый голос пропел:

– Абсолютно изумительно было сидеть с твоим сыном в ночи и включать друг другу Гейнца с Даниловым. Потом рассказывать, что я надеялась освоить с дочерью пианино, но уже жутко от неё отстаю, а он замахал рукой, что надо не компостировать мозги и взять педагога самой себе, и тогда все получится. И вот он сам тоже, но только досюда дошёл и упёрся – вскочил, сел за пианино, поиграл – а дальше пока не знает, куда двигаться… А потом в ночном подъезде на два голоса петь Ивасей. Не музыка, конечно, в высоком смысле этого слова – но безумно, невероятно вдохновенно и вкусно!

– Где же вы нашли такой удачный подъезд-то?

– У него, на Пресне. Нас, понимаешь, выгнали из того кафе, где мы с ним встретились на чашечку кофе, чтобы познакомиться. Потерпели наше присутствие несколько часов, до закрытия – и выгнали. Пришлось обременить мной его нору ещё на несколько часов, а выход из норы обычно осуществляется через подъезд. А в нем неплохо поётся, акустика – на горе и зависть соседям.

– Как вы друг другу? Понравились? Я не успел спросить.

– Знаешь, я как-то не нашла в себе храбрости спросить его в лоб, рад ли он, что я есть. У меня-то совершеннейшее счастье. Такое ощущение, что он всегда был, ну или был всегда тот интерфейс, в который именно он включается как очередной сложившийся пазл – легко, спокойно, важно, интересно. Ощущение старшего брата. Со сводным такого никогда не было, нам не о чем было общаться, а он как будто идёт по какой-то параллельной дороге, мелькая за деревьями, можно перекрикиваться, можно протянуть руку и пройти пару метров за руку, когда дорожки сближаются. Когда он уехал – меня колотило двое суток кряду от ужаса, что он исчезнет неведомо на сколько. Только когда он вылез в скайпе и в ответ на моё верещание удивился, чего это я сомневалась в том, что он всегда будет на связи – тогда успокоилась. И то, временами накрывает фирменной отцовской интровертной тревогой – а вдруг на самом деле ему меня не надо, а он из одной вежливости терпит моё существование? Но я в такие моменты стараюсь дать себе по голове и жить дальше, радуясь, как мне с вами повезло с обоими. Но вы таки совершенно не взаимозаменяемы. В твой адрес я могу абсолютно смело дурить, понимаешь? Задавать тебе неудобные вопросы, подкалывать. А ты будешь отшучиваться или честно отвечать. Вестись или подкалывать в ответ. И почему-то совершенно уверена в том, что мы с тобой друг другу ничего не сломаем. A его почему-то хочется беречь. A ему, наоборот, хочется беречь тебя. Я на его фоне просто невозможно бесцеремонная девица. Жаль, что мне не стыдно. А он от моей резкости в твой и папин адрес приходит в ужас и боится, что я тебя поломаю ненароком, или сделаю тебе неудобно. Или вторгнусь в твоё личное пространство. И изумляется моей уверенности в том, что ты увернёшься, или выпихнешь меня оттуда, где мне не следует быть, но от меня тебе в любом случае будет веселее, и это ценно само по себе, и стоит трудозатрат на то, чтобы ко мне приспособиться. Мы все странные человечки, да?

– Да не старайся ты быть со мной слишком осторожной и почтительной – выживу как-нибудь.

– Вот уж спасибо за разрешение быть самой собой:)

Помянул между делом, что дела гонят его в Москву в начале июня – и удивился бурной реакции.

– Нечеловечески соскучилась, и совершенно некуда тебе про это заорать. Меня в начале июня не будет в городе – командировка в Питер. А ты когда прилетаешь?

– В конце мая.

– Дьявол!! На сколько дней?

– Примерно на месяц.

– Уфф. Тогда просто отменю все остальные командировки, и с пятого я твоя в любое время, ура! Кстати у дочки в субботу день рождения, присоединишься?

– Конечно. Контора-то выдержит твой внезапный саботаж?

– Вынуждена будет – форс-мажорное обстоятельство такого масштаба, как твой приезд, трактуется как цунами. Прости, переговоры. Не убежишь за полчаса?

– Убегу.