Читать книгу Построить будущее - Марик Лернер - Страница 3

Еще раз прочитал черновик будущего приказа, мысленно радуюсь возможности писать карандашом, не используя чернила. Непременно все бы заляпал, да и неудобно верхом калякать. Это мне типа экзамен устроил Ласси, доверив самостоятельно трудиться. Вот и приходится стараться.

«В марше обозу идти по нижеследующему порядку: 1) дивизионным командирам по их рангам; 2) бригадным командирам; 3) полковым штабам; 4) обер-офицерам; 5) артельным; б) лазаретам; 7) маркитантам; 8) провиантским. Наблюдать, чтобы всегда по порядку в бригадах и полках своих шли и один другого не опережал, а особливо на плотинах и мостах, через что большее помешательство и медленность делаются.

И таких своевольных, несмотря на то чьи бы люди ни были, наказывать палками или батогами, не исключая и военных чинов от рядового до извозчика, а выше тех, хотя бы и офицер случился, взяв за караул, представлять ко мне, дабы сему по степени и штраф чувствительной сделан был.

Повозки, которые бы в марше поломались, немедленно с дороги сносить, чтобы тем других не останавливать, и их немедленно чинить, а ежели опасность от неприятеля есть, то, на них наложенное разложив по другим повозкам, бросить».

Надо потом втихую с Геной посоветоваться. Наверняка чего-то упустил. Конечно, еще добавить насчет запрета отлучения во время движения и уж тем более мародерства. Но это общие положения. Или все-таки лишний раз не помешает?

– Турки, турки! – недовольно вскричал рядом Александр Загряжский, продолжая разговор о качествах разных солдат и преимуществах той или иной системы обучения.

Странно, но идея тренировок штыкового боя была встречена с недоумением. Ничего такого до сих пор не существует нигде. Я как бы в курсе, затем и говорил. По капле пытаюсь вливать в мозги. И начал отнюдь не с генералов. Их не переубедить, как с рогатками и построениями. Миних разве открытым текстом не послал за умствования, представленные в виде доклада. Шаблоны в мозгах от возраста. И сделать ничего нельзя. Кто я такой реально, чтобы учить боевых офицеров и тем более просвещенных европейцев.

Моему знакомому по Петербургу Александру, тому самому, с польскими рукописями, не исполнилось и двадцати, но впереди ожидали недурственные перспективы. Назначенный к собственному отцу генерал-лейтенанту Артемию Григорьевичу Загряжскому адъютантом, он успел побывать в Польше и при осаде Данцига. Даже какую-то награду отхватил. Думаю, будь у меня папа большой начальник, тоже бы орден за боевые заслуги урвал. Сейчас подобных вещей никто не стесняется. Родственные связи дело святое, и по крайней мере не в столичном салоне в карты играет, рассуждая о необходимости героически сражаться с врагами.

– Чем они так ужасны? Их персы бьют, а мы не так давно тех персов колотили.

– Надир-шах удачливый полководец и сумел многое сделать для своей страны, – лениво отвечаю, наблюдая, как суетятся люди, разбивая лагерь.

Мне в этом смысле раздолье. Вещей, помимо самых необходимых, нет. Не то чтобы большой аскет, но обхожусь реально одним денщиком в виде Гены. За лошадьми он ухаживает, палатку ставим совместно, питаемся с той же полевой кухни, первыми снимая пробу. Я вроде как ее начальник и ответственный. На три десятка людей она натуральное излишество, но Ласси то ли испытания проводит, то ли действительно решил использовать по полной программе. Всучил под начало, но реально я только за расходом продуктов слежу. Все остальное делает парочка из повара и возчика. Тем и хорош самовар-переросток, что особого ума не требует, а при большом объеме экономия выходит. И по дровам, и по запасам. Всегда удобнее варить в одном общем котле, чем на нескольких кострах, и с водой проще. Кипяченая имеется. Пить из здешних грязных речушек вряд ли особо полезно.

– Народ тоже изменился? – смотрит хитро. – Вчера воевать не умел, сегодня научился?

– Откуда мне знать? Может, действительно никчемных повыгоняли.

Суннитов, судя по всему, резали массово. В этом смысле ничего за столетия не изменилось. Разве вместо «тойот» с пулеметами рассекают по тамошним горам на лошадях и ослах.

– А может, сам Надир велик и умеет правильно ставить войска в сражении. Напасть внезапно с удачной позиции – половина победы.

Это я не из пальца высосал. Прошлым летом под Карсом семидесятитысячная армия Надира разбила восьмидесятитысячное турецкое войско. Персы укрепились на вершине горы. Абдулла-паша Кепрюлю, не подозревая о близости противника, вышел к позиции и попал под обстрел вражеской артиллерии. Турки превосходили армию Надира по численности, но находились в теснине и не имели возможности развернуться и должным образом отвечать на огонь персидских пушек.

Капитан Полозов, находящийся при союзных персах в качестве наблюдателя, не поленился и отправил подробный отчет не токмо по своему ведомству в Военную коллегию, но еще и сообщение в «Ведомости». Подобные письма из первых рук становятся не просто модными, еще и замечательным дополнением от свидетелей. Я практически не правил стиль, напечатав целиком в отдельном разделе.

Надир, несмотря на упорное сопротивление турок, перешел в наступление по всему фронту и, разгромив османскую армию, захватил всю ее артиллерию (до тридцати двух орудий и много пороха), а также обоз, после чего турки стали отступать. Османские войска потеряли около пятнадцати тысяч человек убитыми и несколько сотен пленными. После этого соперников на Кавказе персы не имели. В июле 1735 года Али-паша сдал Гянджу, в августе турецкий гарнизон оставил Тифлис, в октябре открыл ворота победителям Ереван.

Для нас происходящее на Кавказе огромный и жирный плюс. Мало того что восемьдесят тысяч турок не заявятся воевать с Россией, так османам еще придется прикрывать собственные границы от обнаглевших персидских шиитов. Они ведь не успокоятся. Не то воспитание. Коли есть возможность, будут хватать плохо лежащее, пока не подавятся. Наверное, не так уж не правы были, посчитав стравливание наших соседей невысокой ценой за не приносящие доходы провинции, оккупированные Петром.

– Черт! – вскочил Загряжский, с недоумением глядя. – Откуда они взялись. Где караул?

С диким криком из оврага выскочила свора всадников. На первый взгляд много, очень много. И направлялись они во весь мах в нашу сторону явно не с целью вручить подарки. Много ли времени требуется, чтобы проскочить сотню метром на скорости? Считаные мгновения. Вот уже они почти рядом, и солдат у повозок, судорожно заталкивающий пулю в ствол, свалился зарубленный. Первые уже перемахивали через препятствия, влетая в расположение. В нашу сторону неслось сразу трое абреков. Или джигитов. Без разницы. Главное, рожи откровенно бандитские, и машут клинками.

– Мой правый! – грянул за спиной крик. Когда Гена возник, я не заметил. Чутье у бывшего казака на неприятности. Затем ударил выстрел прямо возле уха. Я наполовину оглох, зато перестал стоять столбом.

Всадника в драных одежках, крутящего на ходу шашку, буквально вынесло из седла. Зато второй подлетел, скалясь изумительно белыми зубами на смуглом грязном лице. Совсем молодой, однако явно прыткий. Я так крутить восьмерки саблей и завывать не умею. Очень-очень обидно.

Он замахнулся, готовый ударить. Не соображая, чисто автоматически я поднял неизвестно откуда взявшийся в руке пистолет и выпалил в его сторону. С двух метров промахнуться мудрено, но я почти сумел. Верткий гад оказался и извернулся, словив пулю в плечо, а не грудь, куда я норовил попасть. Впрочем, к моему счастью, рана, видимо, была не слишком приятной. Он не стал гоняться за мной, а развернул коня, уходя в сторону.

Последний оказался самым противным. Ему противостояли четверо, включая подключившегося денщика Загряжского, однако достать мы его всей толпой не могли. Он крутился, умело управляя конем, который и сам не прочь был лягнуть, укусить и вообще проявлял склочный характер. Один на один всадник без особого труда уделает пехотинца, но четверо все же многовато. Сначала животину огрели по заду прикладом, так что она подскочила, жалобно заржав, и не преминула врезать копытом обидчику, уложив поручика. Затем Гена достал татарина, ткнув его в бедро. Стоит задеть кровеносную жилу, и быстро загнешься, даже не заметив причины в горячке драки.

Налетчик, видимо, понял, что для одного даже трое многовато, и, в очередной раз замахнувшись, вместо удара пнул жеребца. Удалялся он с не меньшей скоростью, чем приближался, и гнаться на своих двоих за ним было совершенно бесполезно. Фактически все это продолжалось три-четыре минуты, но показалось вечностью. Когда, пыхтя и потея, пытаешься пырнуть острой железкой узкоглазого типа, отнюдь не настроенного тебе в столь правильном занятии помогать, а ответно секущим воздух острой саблей, течение времени чувствуется иначе.

Мы всей командой не сговариваясь рванули в сторону повозок. Там продолжалась свалка, часть нашего отряда засела в окружении телег и энергично отбивалась от налетчиков. Наверняка требовалось подкрепление. Да и странно было бы устроиться отдыхать в разгар общей драки. Избавятся от остальных, за нас примутся. Конечно, такими категориями никто не думал и речи не произносил. Сработал стадный инстинкт. Быстрее к своим. Ударить в спину чужим.

Торопиться вряд ли стоило, сначала имело смысл зарядить пистолеты, но я мало что соображал в те секунды. Просто несся со шпагой в руке, рыча нечто невразумительное. Даже не ругался, слова сбивают дыхание. И дело не в сорванной крыше, как случалось раньше. Пощады от врага ожидать не имеет смысла, так не прятаться же!

Очередной тип, в красных шароварах и черкеске, у нас на глазах приколовший длинным копьем офицера, перехватил поудобнее свое оружие и атаковал нас с диким воплем. На одно ухо я слышал по-прежнему плохо, но тут не пропустишь. Чего они так кричат, раздражает.

Всадник налетел ураганом, прямо на Геннадия, неподвижно стоящего на дороге, не имеющего ничего помимо своей сабли. В последний момент тот метнулся влево, пропуская и, что-то сделав, сбивая наконечник в сторону. Все произошло так быстро, я и разобрать никаких подробностей не успел. Зато очень хорошо заметил, как разбойник завалился вперед и рухнул нам под ноги, зацепившись носком сапога за стремя.

Лошадь испуганно рванула подальше от злых русских, волоча за собой тело, и моя попытка добавить пропала без смысла. Зато торжествующую ухмылку на физиономии Геннадия ни с чем не спутаешь. Достал все-таки, отправив разбойника на встречу с гуриями. В два прыжка он догнал поверженного и ухватил скакуна за узду, останавливая. Трофейщик чертов, подумал я без особого осуждения.

Рядом затрещали выстрелы, и налетчики, дружно плюнув на продолжение грабежа, стали уходить, перестав обращать внимание на разбросанное вокруг добро и раненых с убитыми. Теперь я ясно видел – их хорошо если десятка полтора. Считая убитых, раза в два меньше нашего отряда. И ведь чуть не разделали. Внезапность!

С чего это они удирают? Беглый взгляд вокруг принес заметное облегчение. Не так далеко обнаружились всадники, но эти, похоже, были не из их компании, хотя не менее цветасто одеты. Как выяснилось достаточно скоро – казаки.

До единой формы здесь еще не додумались и напяливают на себя кто во что горазд. Потому на расстоянии особо не разберешь, какого рода-племени, но, раз гонятся за нашими врагами, стало быть, свои. Дон не так далеко, выходит, территорию прикрывают. Часа на два раньше появились бы, может, и не тронули бы нас.

Не пройдя и трех шагов, обнаружил своего мертвого повара, двух убитых офицеров, очередного татарина с пулевой дыркой в районе челюсти, отчего сохранилось хорошо если полголовы. Отвратное зрелище. Имелся и привалившейся к телеге бледный от потери крови солдат с разрубленным плечом. Присел, осматривая. Достаточно быстро понял: не только с моими знаниями не поможешь. Ему и грудь посекли, причем, судя по малоприятным всхлипам и шевелению в ране, как бы легкое не задето. В наших условиях безнадежен. Да он уже и не видит ничего. Глаза смотрят куда-то в запредельное, нос заострился.

– Пропустите, – сказал сердитый голос, и меня почти отпихнули.

– Отходит, – объясняю уже спине. – Ему уже не поможешь.

– Тогда следуйте за мной, – потребовал Павел Захарович Кондоиди, поднимаясь и направляясь широким шагом к очередному раненому.

Что мне нравится в данном человеке, так это отсутствие фанаберии и притом наличие собственного достоинства. Перед начальством не стелится и в отличие от девяноста девяти процентов остальных врачей не пытается меня поставить на место, козыряя дипломом медицинского факультета Лейпцигского университета. Дядя его по происхождению грек, неведомыми путями угодивший в вологодские епископы, дал родственнику не только образование и достаточно широкий взгляд на мир. Кондоиди говорил и писал на греческом, латинском, русском, итальянском, французском и немецком языках, знал также английский и голландский. Короче, переплюнул всех моих знакомых и меня соответственно по этой части с далеким запасом.

– Почему с эфиром не рекомендуете делать операции? – спросил у меня доктор, уверенной рукой вкатывая очередному пострадавшему укол морфия.

Армейские врачи быстро оценили пользу моего препарата и обучились орудовать шприцем и стерилизатором. Они сколько угодно могут не уважать выскочку Ломоносова, но чудо-результат многие видели и на себе проверили. Теперь офицеры требуют, а не просят укола. И я, паршивый шантажист, очень скоро стану крайне востребованным для производства новых порций. Запасы не бесконечны, и никто не продолжит в части отправлять снова и снова. Ни по низкой цене, ни вообще по какой. Честное слово, не имел на то расчета, просто не подумал. Теперь вот мучайся, разрешить Санхецу залезть в мой сейф за описанием процесса или лишний раз доказать незаменимость господина Ломоносова.

А вопрос не зря всплыл, Кондоиди тоже о том размышляет. Чем не замена морфию эфир? Вырубает ничуть не хуже, и способ создания не тайна. Не зря зашебуршились врачи. Труд Санхеца, напечатанный в приложении к «Ведомостям», многих впечатлил, даже ссылку на мои заслуги простили. Он все такой же чересчур честный. В данном случае их не существует. Все организовал сам португалец. Я просто предложил очередной поворот в хирургии, отталкиваясь от смутно известного. Эфир, хлороформ. Хорошо первое уже изобрели, пусть оно не особо распространено и называется именно этим словом. Удача, и не больше.

– Прежде чем допустить кого-либо к проведению «эфирования», важно получить опыт возле уже поднаторевшего врача. К сожалению, были случаи проблемные, и чаще всего у сердечников.

Это я так мягко про трех покойников. Правда, из сотни с лишком проведенных Санхецом и под его наблюдением операций. Хвала всем богам, ставили эксперименты на бедняках, а не стали сразу резать любого обратившегося. Помри какой граф, и неприятности были бы обеспечены по полной программе.

– Вопрос о действии эфира, безусловно, решен положительно, и дальнейшее распространение не остановить. Но все это только после сбора определенной статистики. Доза, при каких заболеваниях противопоказано, сколько времени человек находится под влияние наркоза, и позволительно ли затягивать. Да что там, – говорю с досадой, – само вещество нестойкое, и использовать позволительно очень краткий срок после вскрытия закупоренного сосуда. Кто желает сэкономить, употребив остатки через какое-то время, может получить пренеприятнейший сюрприз. Пациент за такое спасибо не скажет. Без хорошо обученных помощников и специалистов не обойтись. Местная анестезия по моему методу прекрасно подходит для четверти-трети случаев. Она экономит время и помогает обслужить большее количество пострадавших. А тяжелые ранения…

Какой смысл объяснять и так известное. Большинство умирает. В нашей ситуации лучше вообще не пытаться им помочь. Пока возишься с безнадежным, у остальных ухудшение и потеря крови.

Доктор уверенными стежками зашил глубокий разрез на боку раненого. Устало поднялся и перешел к следующему. Не первый сегодня пациент. Кондоиди успел побывать на лекарской должности во время Польского похода и состоял еще недавно при армии Миниха. Самое приятное для меня, что практически самостоятельно озаботился состоянием гигиены и снабжения войск, а также, основываясь на моих рекомендациях, издал инструкцию по части лечения и профилактики оспы и ввел в подчиненных ему госпиталях историю болезни в обязательном порядке, с упором на заполнение на русском языке. То есть привел в порядок наши общие с Санхецом рекомендации, дополнив и улучшив многие положения.

Может, из-за возраста и не закосневшего сознания, а может, по причине отсутствия профессионального гонора он и меня принял нормально. С легкой долей настороженности, зато без желания смотреть свысока. И идею создания первого в России передвижного госпиталя, со всем необходимым, принял на «ура». Наверное, потом крупно пожалел. Инициатива в армии наказуема. Подставился – получай. Миних выправил разрешение баловаться экспериментами вволю, однако в корпусе Ласси и без малейшей финансовой помощи. Как хотите, так и выкручивайтесь.

С одной стороны – повышение, назначен генерал-штаб-доктором Донской армии, с другой – все придется начинать сначала и налаживать на пустом месте. В общем, как на это посмотреть: то ли повышение, то ли тонкий намек, чтобы не лез в будущем без приглашения. Вроде обиды не держит.

– Попробуем, – пробурчал доктор, щупая под богатую ругань бледного поручика Загряжского. Когда он сюда добрался, я и не заметил. – Да перестаньте, – поморщился Кондоиди. – Считайте, легко отделались…

Офицер под его пальцами взвыл от боли.

– …Три ребра сломано. К счастью, внутренних повреждений, похоже, нет. Тугая повязка, и через пару месяцев будет в лучшем виде.

– Так долго? – изумился Загряжский.

Очень ему охота в первые ряды, за подвигами. Я бы только радовался случаю отдохнуть.

– Не только операции, – сказал мне доктор, попуская недовольное восклицание офицера мимо ушей, – но и во многих случаях наложение гипсовых повязок должно производиться при наличии анестезирующих средств.

Он, конечно, прав, но еще несколько лет назад ничего этого не имелось в принципе. Ни морфия с обезболиванием, ни эфира для той же цели, и уж совершенно точно – гипсовых бинтов. Уж в этом отношении я науку и медицину всерьез двинул вперед.

– Внутривенное эфирование еще в стадии разработки и крайне опасно. Собаки умирали при введении в бедренную артерию.

– Эй, – озабоченно осведомился Загряжский, – а мне чего всадили?

– Пока все в стадии проверки, и вдыхать – наиболее удачное решение. Но это не позволяет максимально точно рассчитать потребную дозу.

– Вы слышите меня?

– Помолчите, – потребовал нетерпеливо Кондоиди.

– Как это молчать? Я пока помирать не рвусь.

– Никто больше призрения не заслуживает, как болящий солдат, о покое и выгодах которых обязаны все чины вообще иметь радение, – охотно провозглашаю. – Штаб-медику важно не только часто, но и ежедневно оных посещать. А тем болящим и раненым положено помалкивать, что бы с ними ни творили.

– Издеваетесь! Я тебе припомню, Михаил! – крикнул Загряжский уже в спину.

– Наша профессия…

Это он и меня к ней причислил, или такое обобщение про врачей?

– …требует постоянно искать все, чтобы восстановлению служить могло, без упущения времени делано, а вред, происходящий заблаговременно, предупрежден был.

– Если знание есть, то им надо либо пользоваться, либо передавать другим, – отвечаю честно. – Поступать иначе, значит, обесценивать его и пойти против божеских заповедей. Но существуют очень многие доктора, не утруждающие себя изучением ясных и простых инструкций. Уж не знаю, из каких соображений они считают свои идеи правильнее чужих, пренебрегая проверкой. Образование не всегда добавляет ума в голову.

На нас вынесло генерал-фельдмаршала Ласси, знакомящегося с последствиями нападения. Он выслушал подобающий доклад и отчетливо скривился. Добрая половина нашего отряда погибла или не способна в ближайшее время сражаться.

– Кто отвечал за караул?

– Капитан Фарен, – доложил один из свитских.

– И где он?

– Убит.

– Очень жаль, – желчно провозгласил Петр Петрович. – Я бы его повесил за случившееся. Проморгать у себя под носом противника! А, Ломоносов, – сказал внезапно, будто до того в упор меня не замечал, – это же вы хотели уменьшить количество повозок.

Я промолчал, суждение явно риторического толка.

– А ведь если бы не кинулись грабить, – он обвел широким жестом валяющиеся в грязи вещи, – мы бы все погибли. – И хрипло засмеялся, поддержанный неуверенными смешками стоящих рядом офицеров. – Но если бы ехали быстрее, могли и не встретить! Десять тысяч рублев имущества пропало! – вскричал тоном обиженного ребенка.

Между прочим, генерал-фельдмаршал получает восемь с лишним тысяч рублей в год жалованья. Министры не могут таким размером выплат похвастаться. Хотя, конечно, в высшей степени обидно. Я бы тоже злился.

– И ведь что наделали скоты. – Он пнул валяющуюся под ногами расшитую подушку. – Не столько унесли, сколько испортили добро.

Я так и не понял, какие выводы сделаны. По мне, обычный случай, и хорошо, что так закончилось. Дикое поле рядом, война. Нечего шляться с таким мелким подразделением генералам.

– Ну как? – спросил Гена, когда после быстрой ревизии запасов я дополз до старого места и плюхнулся на задницу.

Сухари и прочие продукты налетчиков не интересовали. Почти ничего не пострадало, за минусом заляпанного кровью повара ящика. Вот шелка, дорогое оружие и прочие табакерки с серебряными чашами они с удовольствием уволокли. Если казаки кого и догнали, возвращать имущество и не подумали. Самим пригодится. Такие здесь правила. Кто взял, тот и владелец.

– Знаешь, я даже не успел испугаться, – не переспрашивая, а прекрасно соображая, о чем он, отвечаю. – Сначала смотрел без понимания, а затем стало некогда. Крутись, пока башку не отрубили.

– Ну и хорошо. В кусты не кинулся, значит, будет из тебя толк. Тот, кто выживает после парочки первых боев и не празднует труса, становится настоящим бойцом, а не подставкой для мундира. С боевым крещением, Михаил!