Читать книгу Построить будущее - Марик Лернер - Страница 7

– Вот, – довольно объявил Геннадий, пинком отправляя к моим ногам оборванного типа. – Поймали доглядчика.

За спиной у него привычно маячили бандитские рожи Федек. Кривого и спросонья не перепутаешь. Молча отмахнулся от часового. Все в порядке. Тот исчез, прикрыв за собой пологом вход в палатку.

– Это надо было обязательно проделать посреди ночи? – душераздирающе зевая, спрашиваю, не пытаясь изображать грозный вид. Раз уж приволок, создал себе труд часового отодвинуть, значит, смысл есть. Только от того не легче. И так со всеми полковыми заботами сплю часа три в сутки. Скоро стоя дремать начну и сам не замечу. Даже в Петербурге столько времени не отнимали заботы. Там за месяц новый завод не строился. – Зачем мне сдался этот армянин?

– Он вполне себе русский, – ощутимо пнув сапогом по заднице распростертого у моих босых ног человека, возразил геройский крестник.

– Афанасий я, Груздин, – поднимая голову, сообщил арестант. – Русский. – И он перекрестился, причем двумя пальцами. Гена бдительно надавил ногой, не давая распрямиться и держа в положении ничком. – И не прознатчик, честный человек.

Не солдат, без мундира. Лицо смуглое и нос с горбинкой. Натуральный кавказец, только без их одежек. Скорее городской. Не зря его принял за армянина. А говорит без явного акцента. Может, из рабов или потомок прежних жителей Азова.

– Из некрасовцев он, – поставил в известность Гена, решив окончательно сомнения. – Поймали, когда из крепости утек.

– Так я за постами и не прятался, открыто шел, – возмутился схваченный.

Про некрасовцев я уже в курсе. После Булавинского восстания несколько тысяч донских казаков во главе с атаманом Игнатом Некрасовым ушли на Кубань и, приняв подданство татарских ханов, получили место для расселения. Анна Иоанновна предлагала «игнат-казакам» вернуться на родину, пообещав забыть их «измену» и дать землю. Пока возвращенцев не особо заметно. Точнее, их не существовало. Неужели первая ласточка? Хотя с таким же успехом может оказаться провокатором или имеющим некие личные причины смыться из Азова.

– Молчи, скот, пока не спрашивают.

– Не лазутчик я! – обиженно вскричал Афанасий. – К вам шел.

– Это к кому? – удивляюсь. Неужели про меня уже и на той стороне мужики ведают?

– К русским, – обламывая в надежде на широкую известность в мире, доложил перебежчик. И то, раскатал губу, ожидая «к тебе». Он к этикету явно не приучен, выкать не умеет. – К армии. Сведения важные имею.

– Садись, – приглашаю, кивая крестнику.

Тот понятливо отступил, но смотрит бдительно. Ежели че, секир-башка в момент сделает. За ним не заржавеет. Ассасины в старые времена тоже норовили прокрасться и войти в доверие. А потом чик, и лезвием по горлу. Правда, не тот у меня уровень, подсылать ко мне наемных убийц. Да и никто не мог заранее знать, когда схватят и куда приволокут.

– Гена?

– Кривой! – подзывает тот. На себя брать допрос не захотел.

Старший Федор подошел и нехорошо хмыкнул. Всем своим видом он красноречиво сообщал о нелюбви к пленному и готовности его порвать. Рука на рукояти сабли, вторая сжимается, будто душит кого. Единственный глаз горит жуткой злобой. Если изображает, большой артист.

– Где живешь? – быстро спрашивает мой знаток здешней жизни.

– У Темрюка. Чирянский городок.

Последовала целая серия вопросов, заставляющая меня с завистью вздохнуть. Натуральный допрос в полиции. Тайной канцелярии стоит взять парочку уроков. Со скоростью пулемета, возвращаясь и переформулируя иначе для проверки, не давая опомниться, выяснялась родословная, занятия, участие в боевых действиях и набегах.

В одном месте заинтересовался всерьез, явно имел общих знакомых и в том бою на разных сторонах присутствовали. Забавное зрелище. Еще немного, и обнимутся, будто не стреляли друг в друга. Потом переключатель сработал, и опять понеслось про современный Азов и с ним связанное. Минут через двадцать казак хмыкнул еще раз.

– Не врет. Только, может, и засланец.

– Рассказывай, Афанасий, – разрешаю, – чего торопился к нам, и в подробностях.

Он сглотнул и принялся излагать. Настоящая осада, по его словам, началась от первых апрошей. То есть более ранее сидение в Азове вообще в расчет не принимали, имея достаточно свободное сношение с татарами и турками. Фактически чуть свыше месяца прошло. Ни одной бреши наши ядра в стенах не сделали, несмотря на тысячи выстрелов осадных батарей и речных прамов – плоскодонных артиллерийских судов. Однако весь город превращен в развалины, от недавнего попадания бомбы в Азове взорвался пороховой погреб. Взрывом было разрушено пять мечетей, сто домов, и погибло около трехсот человек.

Ага, вот так ровно три сотни убитых и сто домов. А до того момента ни один из них не пострадал. Восток. Чем побольше скажут, тем уважения заметно добавится. А сейчас он мне, то есть русским, льстит. Разве про мечети не врет.

Самое важное – уничтожены продовольственные склады. Люди устали и пали духом. Гарнизон до осады составлял добрых шесть тысяч человек…

В этот момент я вспомнил о своих прежних пессимистических мыслях. В начале осады русская армия имела не более десяти тысяч человек, сегодня примерно двадцать пять. По науке, если я правильно помню, численность штурмующих должна превышать в три раза численность осажденных. При уцелевших стенах приказ о взятии Азова приведет к серьезнейшим потерям. Нет уж, желательно и дальше долбить артиллерией, а не рваться на приступ.

– Полторы тысячи из гарнизона убиты, девятьсот умерло от болезней, и еще тысяча двести погибло жителей города, – гладко излагал перебежчик.

– Надо думать, лично пересчитывал, – прерываю с сарказмом. – Откуда ему такие вещи знать?

– По расходу продовольствия, – несколько удивленно отвечает он. – С едой плохо, и пайки старательно фиксируются. А имея хороших знакомых… В общем, настроение в городе тяжелое, – получив одобрительный кивок, продолжает. – Турки готовы на определенных условиях уйти. Ну, как почетно делают, с оружием, знаменами, и чтобы никаких препятствий всем желающим оставить Азов из жителей. Только им нужен хороший предлог. Штурм, позволяющий оправдаться перед высоким начальством. Никому неохота в качестве оценки заслуг получить отрубленную голову. Форштад практически разрушен.

Это да. Который день по нему осадная артиллерия бьет.

Взять его русским труда не составит, а сопротивляться особо не станут. Помощи из города к находящемуся там отряду не поступит. Вот тогда можно и вступить в переговоры. То есть турки так замышляют.

– И откуда тебе все это известно?

– Брат двоюродный при паше состоит, – доложил он с готовностью.

– То есть вам, некрасовцам, не зазорно служить нехристю?

– Будто нас спрашивают, – глядя в пол, отвечает. – Многие не прочь вернуться, да боятся. Здесь неизвестно что сделают за прежние вины, там внимательно следят. Старшины переходить не хотят и всякие о том разговоры пресекают. Иногда прямо туркам отдают сильно горячих. Пятнадцать запорожцев, хотевших уйти на море и затем на Дон, повязали и выдали. Случись чего, по старшинам первым ударят. Пошто не уследили. Страх их мучает. И зорко следят за настроениями. А я не верю, что российская государыня никак в вине не простит и, по приходе их на Дон, повелит всех перевешать. Мы-то в чем виноваты? Уже под турками выросли.

Это в смысле молодые. Интересно стрелки переводит.

– И ты сам утек.

– Да.

– Никто не послал?

– Нет.

– Приказ не выполняешь. Ни своих атаманов, ни турецких али татарских воинских начальников.

– Нет, нет, нет!

Я бы поверил, хотя искренность под вопросом. Сусанин из таких и должен быть. Не ногаец какой, а вроде бы мечтающий на Русь-матушку удрать. А чего на самом деле в котелке варится, не разобрать. Может, царские солдаты его матушку прикончили, и мечтает отомстить. Жизни не пожалеет, чтобы сгубить меня грешного.

В целом обстановка достаточно близка к сказанному. Не он первый бежит из Азова, да и пленных во время вылазок брали. Но вот готовность к сдаче сомнительна, как и возможность слушать чужие речи о подобном на высоком уровне. К счастью, не мне решать. Пусть Ласси думает и отдает приказы. Надо доставить в штаб, и все. Дальше не мое дело. Не прыгай, Миша, через уровни, соблюдай субординацию с дистанцией. А глупости типа «наведешь на засаду – прикончу на месте» произносить нет ни малейшего смысла. Не в кино находимся. Это и так подразумевается.

Две роты, вооруженные ружьями с холостыми патронами, выстроились и замерли в полной готовности. Напротив готовилась к атаке полусотня казаков. Я бы с удовольствием отправил туда гораздо больше народу, но заставить иррегуляров участвовать в тренировках не в моей власти. Да и драгуны совсем не рвутся поучаствовать. Удовольствие ниже среднего, когда тебе в упор залпами стреляют в лицо, пусть и впустую. Ожоги вполне случаются, как и сброшенные испуганными и плохо выезженными конями всадники.

Зато кое-кто достаточно быстро сообразил, что от подобных методов изрядная полезность приключается. Лошади приучаются к выстрелам прямо в морды, меньше нервничают в бою и лучше управляются. Польза взаимная, не только для пехоты, уверенно стоящей перед атакой и знающей правильное поведение, еще и для казаков. Для тех еще одна возможность продемонстрировать лихость и выездку. Стрелки находились один от другого на таком расстоянии, которое было нужно одной лошади для проскока между ними. Стоило потерять контроль, и без того достаточно опасная игра могла превратиться в трагедию с погибшими и искалеченными. Каждый участвующий прекрасно о том знал и не хотел угодить в опозоренные.

После многократного повторения этого сложного маневра взводами сегодня перешли к ротному построению. Лучшей пообещал лично от себя дополнительную чарку. Вторая займется хозяйственными работами. Соревнование великое дело, на глазах приносит плоды. Казакам тоже положено выдать овса и самих угостить.

Хорошо еще есть откуда. Как каждый нормальный человек, покрутившийся некоторое время на казенном снабжении, достаточно быстро усвоил необходимость налаживать личные взаимоотношения с ответственными лицами. Мой полк питается по нормам и никак иначе. И запасец неучтенный держу. Метод древний до безобразия. Указывать потери после получения продуктов и разницу пускать на поощрение отличившихся.

Поднял руку, по соседству, обнаружив оговоренный жест, солдатик махнул флажком, и понеслось. Всадники поскакали, пехотинцы принялись палить. Очень скоро стало плохо видно из-за клубов дыма и повисшей в воздухе пыли. Большая современная проблема. Порох при интенсивной стрельбе целые облака образует и обстановку мешает рассмотреть.

Подзорную трубу, изготовленную по специальному заказу и за немалые деньги, даже и не подумал доставать. Слишком много собралось генералов. Сам Ласси, генерал-лейтенант Дуглас, генерал-квартирмейстер Дебриньи, генерал-лейтенант Загряжский. Увидят, непременно попытаются захапать, пользуясь высоким чином. Саблю, добытую в бою, пришлось Ласси подарить. Иногда лучше не дожидаться прямых приказов или намеков. Хорошие отношения с вышестоящими дорого стоят. Прямо ведь не сказал, однако так посмотрел…

– Это может закончиться плохо, – озабоченно произнес генерал-фельдмаршал.

Его присутствие всерьез напрягало. Не потому что собирается пялиться на мои потуги воинских учений и делать некие, возможно, далеко идущие выводы. Есть серьезное ощущение: не зря заявился. Особенно после отправленного к нему на допрос перебежчика. Не к себе вызвал – сам пришел. А это дурно пахнет. Как бы из меня в очередной раз крайнего не сотворили.

– Три-четыре человека каждый раз серьезно страдают, – тут же доложил очередной всезнайка.

– В начале и до десяти приходилось отправлять в госпиталь, – отвечаю вроде бы не генерал-лейтенанту Артемию Григорьевичу Загряжскому, а прямо обращаясь к Ласси. Еще не хватает оправдываться перед ябедниками. Чего на него нашло, обычно нормально общаемся. – Даже несколько погибших случилось. Что важнее, несколько затоптанных случайно на учении или тысячи стойко держащихся под кавалерийской атакой?

Вопрос, конечно, риторический, и не зря вся штабная компания пожаловала. За моими очередными чудачествами чуть не вся армия наблюдала. Плевать. Если бы принялся уговаривать выдать разрешение или апеллировать к патриотизму, толку бы не вышло. Командир полка у себя в подразделении фактический хозяин. Хочет жалует, потребуется – наказывает. Я проверял, не было за последние четверть века такого происшествия, чтобы за жесткое обращение с нижними чинами офицера наказали всерьез. Поэтому, пока прямого запрета нет, буду проводить собственную, совместным соображением с Геннадием выработанную политику.

Я чего добиваюсь? Сработанности при маневрах и отсутствия боязни кавалерии. И для выработки уверенности в себе и привычки к перестроениям, маневрам и точному огню гораздо надежней обращаться к личным интересам солдата. Первый же и главный у всех – избежать опасности. Создавая ее намеренно, я всегда добиваюсь определенного желаемого результата.

А отдельно еще и дополнительный пряник. Из лучших формировались гренадерские роты. Туда, естественно, попадали наиболее подготовленные и физически крепкие солдаты. Их использовали в самых опасных переделках, зато и содержали лучше остальной мушкетерской пехотной массы. А реально за счет последних дополнительные привилегии и снабжение.

– Я буду в дальнейшем продолжать повышать размеры каре до батальонных и приучать их к совместным действиям. Причем строй будет смыкаться и размыкаться в самый последний момент, пропуская всадников.

Затоптанных жаль, однако не выученный столь жестоким, но единственно реальным способом, на поле боя полк понес бы гораздо большие потери.

– Тяжело в учении – легко в бою, – выложил очередную мудрость не то из младенца Суворова, не то из давно помершего Цезаря.

Иные афоризмы впечатываются намертво, а кем сказано не сохраняется.

– Требовать нужно сразу и много. Пусть сначала будет трудно, тем скорее рекруты станут профессиональными солдатами. Их надо беречь, но не баловать. А нагружать работой так, чтобы настоящий бой показался ерундово легким и простым. Только труд тот не должен оказаться бесцельным, вроде церемониальной шагистики. Исключительно направленный на военное обучение, причем в двойном размере по сравнению с обычным. Только так!

– Не будут вас любить с такими взглядами, – сказал генерал-фельдмаршал со странной интонацией. Жалеет, что ли?

Ну учили же пехотинцев не пугаться танка, пропуская его над собой. В первый раз недолго и обделаться. А потом привыкают. Вот и мне нужна такая привычка для каждого в полку. Если понадобится, палкой вобью. Чтобы боялись больше премьер-майора Ломоносова, а не визжащего и махающего саблей татарина. А если вспомнить, как про свежих рекрутов говаривали: «Десять забей, одного выучи», то я не самый худший из возможных вариантов. Это ведь твердили во имя целей, не имевших с боем ничего общего.

– Мне не нужна их любовь. Мне важно превратить стадо в знающих свой маневр бойцов.

И поставить между собой и врагом стену из штыков. А что, полководец и не должен идти в первом ряду. Командиру не следует много делать своими руками, он должен пользоваться чужим трудом. Его задача управлять подразделениями и вовремя реагировать на угрозы. Это еще в древнем советском фильме про Чапаева было. Я собираюсь вести за собой или толкать вперед, а не бегать, пытаясь удержать паникующих и не смотреть, как их убивают без счета. Нам всем это на пользу.

Еще со временем постараюсь выучить пехотному бою. Почему-то никто не проводит занятий ни по штыковым упражнениям, ни по совместному удару. Элементарно же… Помимо мешка на столбе для занятий, пущенного в оборот моими казаками (да-да, использовали римляне гладиаторов для тренировок, почему не позволить умельцам показать наиболее простые и удачные приемы), поставить два подразделения друг против друга – и, не задерживаясь ни на секунду, выпад в сторону противника. Только в последний момент в сближении поднять ружья вверх.

Между прочим, штыки трехгранные, и раны от таких жуткие, рваные выходят. Сшивать проблематично. Скорее всего для того и задумана такая форма. Миролюбивые конвенции пока не подписаны, и по поводу пленных тоже.

– Трудно быть у власти добрым, – говорю убежденно. – Народ любит страшных, а мягких обычно убивают.

На самом деле все, безусловно, гораздо сложнее. И помимо советов более опытных, вроде того же Геннадия, надо соблюдать определенный баланс. Полк оказался в еще худшем состоянии, чем ожидалось. Треть состава отсутствует, половина офицерского состава тоже. Кто болен, кто ранен, кто просто не прибыл вовремя и штаты с самого начала не заполнены. Боевой дух ниже низкого. И вот из всего этого от меня, самого настоящего гражданского, требовалось слепить нечто приемлемое и пустить в реальное дело. Не в компьютерной игрушке, где можно легко пожертвовать нарисованным персом. Каждый хочет жить, и кровь у всех одинаково красная.

– Все, – всматриваясь, решаю. – Флаг!

Сигнальщик замахал, одновременно забили отбой барабаны.

– Пора спуститься, поздравить победителей.

Хорошо отдать приказ привести в порядок полк. Только одними расстрелами тут не отделаешься. Об этом приятно говорить сидя в мягком кресле у экрана компьютера, а мне надо было переломить настроения. Конечно, право прогнать через шпицрутены у командира имеется, и при случае пущу его в ход, однако начинать пришлось отнюдь не с этого.

Первое, что обнаружил при появлении в расположении отныне моего полка, это справляющих нужду где попало солдат. За три недели бывшие командиры на новом месте так толком и не обеспокоились рытьем отхожих ям и устройством бани. Ну ладно, достаточно тепло, и жить можно и в палатках, но мыться и бегать до ветра не прямо рядом с готовящейся едой? И это после всех приказов и напоминаний! Кошмар! Неудивительно, что и среди офицеров куча больных.

Потому самый первый приказ мой отнюдь не о подготовке личного состава к бою. О нужниках и пище. «Каждый ротный командир, замеченный в небрежном отношении к гигиене и продовольствию нижних чинов и вообще в незаботливости о них в обширном смысле слова, должен… отрешаться от должности».

Пришлось даже указать, какого вида и на каком расстоянии рыть общественные туалеты, а потом лично посещать их с поверками, как и солдат у костров, и инспектировать качество питания, снимая пробу. С моим приходом все стали выдавать по норме. И два фунта хлеба, и фунт мяса в день, и даже овощи.

Естественно, по закону подлости именно в моем полку полевых кухонь не оказалось. Точнее, они были раньше, сам передал в бытность еще снабженцем за счет фонда купеческого. А под Азовом всего одна для начальства и приближенных оказалась. Другие исчезли в неизвестном направлении. Пришлось устроить целое следствие, да толку мизер. Доказать продажу не удалось. Правда, всех имеющих отношение к поставкам и продовольствию, еще не удравших из полка, сменил, загнав на строевые должности.

Документация и хозяйственные суммы полка – это вообще песня. Трудно ожидать полнейшей честности от российского гражданина, особенно когда казна нередко задерживает полагающиеся выплаты. Есть все же существенная разница между вынужденным поиском средств, когда затыкают финансовые дыры, и откровенным воровством. Шумахер из Академии наук относился скорее к первой категории, а бывший командир полка ко второй. Это стало ясно уже при беглом просмотре бумаг и беседах.

Точную сумму вряд ли удастся установить, но по моим прикидкам за последние четыре года и без полевых кухонь он положил в карман около шести тысяч рублей, получая годовое жалованье семьсот восемьдесят. Хотя, безусловно, тут имеется преувеличение. Часть сумм внешняя, то есть закупки проходили не в указанном размере или другого качества. Наверняка приходилось делиться или отстегивать на взятки. С другой стороны, я мог многого и не заметить. Уверен, еще больше исчезло в ему одному известном направлении.

Часть махинаций оказались внутренние. За счет личного состава. Тут он уж и вовсе не стеснялся. Завышение численности личного состава и ремонтных денег выявить задним числом достаточно сложно. Ну, это дело не новое. Все норовят, особенно в военное время. Причем пару раз изображал отца солдатам, выдав в общем размере целых сорок рублей на хозяйственные нужды полка лично своих. Неплохой размен – свистнув тысячи, за их же счет показательно выдать десятки.

Кстати, я так и не понял, почему он все эти интересные документы не спалил, сдавая полк. Или так срочно «заболел», что просто не успел? Уверен, я и десятой части махинаций не выяснил и пользы от аудита все равно не имею. Разве что дополнительные знания о воровстве в армии. Может, когда-нибудь пригодится. Пока сделал выписки и при случае отправлю по инстанции. Пусть возьмут за глотку умника.

В полку два батальона по четыре роты. Вместо тридцати девяти штаб-и обер-офицеров всего двадцать один в наличии. С каждым надо не только познакомиться, но и на ходу составить мнение. Самое простое приглашать постоянно к своему обеденному столу для бесед о том о сем и одновременно сопровождать на позиции, внимательно наблюдая за действиями и определяя умение и компетентность.

А как же! Никто не собирался освобождать полк от общих обязанностей, как то: рытье траншей, охрана работающих, караулы и участие в отражении достаточно частых вылазок противника. Притом продолжать налаживать быт, начиная с ежедневной горячей пищи и хлеба. Чем ждать, пока привезут, проще договориться о выдаче муки и организовать выпечку хлеба в войсковых земляных печах.

Но все это меры обычные. Каждый нормальный командир обязан был если не своим умом дойти до важности подобных мер, так хоть уставы и приказы изучать. Гораздо важнее подъем боеспособности, укрепление в личном составе веры в свои силы и доверия к командованию. А это много сложнее. После той вылазки, когда воронежцы, бросив позиции, драпали, были обнаружены два тела с отрезанными ушами и явными следами пыток. Специально прогнал весь полк мимо выложенных трупов. Пусть знают, что их ожидает в плену, и не надеются вывернуться.

Бегство тоже не поможет – тыкая в трупы с разрубленными головами и следами на спине, провозглашал неоднократно. Пусть будет злоба и готовность кусаться загнанной в угол крысы, а не страх. Однажды, обнаружив солдат в замешательстве, выстроил их прямо под огнем, благо расстояние до стен немалое и шансов получить пулю минимум. Но все равно неприятно и нервирует.

Заставил строй проделывать ружейные приемы, как на обычном учении. Торчал при этом рядом, показывая бесстрашие, которого отнюдь не испытывал, и намеренно передвигался, стараясь не дать прицелиться, еще и рваным шагом. В эту сторону, в ту. Пять шагов и три. Каждый раз вроде по делу обращаясь к очередному солдату.

Да, я такой. Осторожный и не стремящийся на тот свет. Есть насчет него у меня нехорошие догадки по прошлому опыту. Да и не в характере бессмысленно красоваться под пулями. Глаза бы мои не видели Азова и не слышали бесконечной канонады осадной артиллерии. Даже в Москве в голодные учебные месяцы было заметно лучше. Правда, я ведь не на прогулке, а некоторым образом в ссылке. Вот и приходится соответствовать роли.

Случалось не просто отправлять в траншеи, нередко и самому участвовать в работах. Как говорится, исправно и добросовестно принимать трудности службы наравне с личным составом. Демонстративно мелькать всюду, где находились мои солдаты, не гнушаться простым обращением и расспрашиванием о нуждах. И жалобы выслушивать регулярно. Командир полка должен быть постоянно в курсе происходящего.

– Сегодня, – говорю достаточно громко, спасибо здоровой глотке, все слышат, – я не могу выделить одну роту.

Доклады получены, смотрел насколько мог внимательно. Прогресс заметный.

– Пострадавших не имеется, маневр проделан безукоризненно.

Они принимаются коситься друг на друга с заметным неудовольствием. Наград не будет?

– А посему помимо чарки с вином каждому, лично от меня по полтиннику.

Заявление было встречено радостным шумом. Для получающих три копейки в день в заграничном походе ощутимая добавка. По моему карману тоже бьет, но пока могу себе позволить. Не бедствую. Честно сказать, не от милостей военного ведомства. С момента перехода в штаб к Ласси никаких поступлений не происходило. Если и есть бумаги, то где-то медленно ползут по инстанциям. Это еще из сейфа суммы. Тратить в здешней голой степи особо не на что, разве вот такие широкие жесты совершать. Две с лишним сотни человек за мое здоровье выпьют.

– Я тоже впечатлен, – произносит неожиданно генерал-фельдмаршал Ласси, – слаженными и уверенными действиями подразделений. Надеюсь, и в дальнейшем не подведете.

– Рады стараться! – под мое дирижирование грянул строй.

– От меня дополнительная чарка участвовавшим в учениях! – провозгласил командующий, под повторное, уже много более дружное «старание».

Ему хорошо, а как это положено оформлять? С общего склада брать или за его счет списать? Очередные неуместные трудности и отсутствие реального опыта армейского воровства. Самому стыдно за неумелость.

– Всем отдыхать, – широким жестом распускаю роты.

– Сегодня ночью, – негромко сообщает Ласси, – идем на штурм фарштада.

Совещания по данному поводу не предвидится. Все решено, и высказывать отличное от озвученного мнение не стоит.

– Сведения, полученные от вашего перебежчика, подтверждаются и из других источников.

В смысле ничего нового я не открыл, однако сделал все правильно. Данные переданы по инстанции, ответственность лежит на начальстве. Сейчас оно, судя по всему, меня и отблагодарит на полную катушку.

– Семьсот мушкетеров, триста гренадер полковника Ломана из Апшеронского полка и для усиления ваш батальон. Выберите сами.

– У меня неполный состав в любом!

– Возьмете дополнительно вновь сформированную за счет остальных подразделений роту гренадеров, – с легкой насмешкой в голосе, я, мол, в курсе происходящего в армии от и до, отвечает. – Посмотрим, чего стоят в настоящем кровавом деле воронежцы.