Читать книгу Тайное становится явным - Марин Монтгомери - Страница 4

Шарлотта

Ранний вечер. Последние лучи солнца над Канзасом исчезают вместе с последним глотком Пино-нуар. Я наклоняю бутылку, чтобы налить себе еще, но в бокал стекает всего лишь несколько капель. Я горестно качаю головой, раздумывая над своей способностью поглощать обильное количество вина в рекордно короткие сроки. Затем недолго оплакиваю потерю еще одной бутылки. Дзынь! И она отправляется в мусорное ведро.

Телефон разражается пронзительной трелью, отвлекая меня от дел. Мои руки сжимают тесто куда сильнее, чем надо, и я перевожу взгляд на телефон. Любой миллениал мгновенно возненавидел бы это старомодное чудовище. Он бы отлично вписался в музейную коллекцию, но вместо этого все еще гордо красуется на стене в моем доме. Мои студенты – а преподаю я английскую литературу в общественном колледже – поверить не могут, что я пользуюсь стационарным телефоном. Когда же я говорю, что отказалась от электронной почты в пользу настоящих бумажных писем, они и вовсе стонут в протесте.

Рискну ли я снять трубку? Мой пульс подскакивает, сердце в груди начинает стучать просто бешено – я приближаюсь к панике. С телефоном у меня сложные отношения, постоянно сменяющиеся от любви до ненависти. Я неизбежно в нем нуждаюсь и ужасно боюсь того голоса, который могу услышать в трубке.

Глубокий вдох. Нужно сделать глубокий вдох. «Но только никакой гипервентиляции легких», – напоминаю я себе. Психотерапевт советовала мне найти что-нибудь, на чем можно сфокусировать внимание. Я решаю сосредоточиться на ощущении липковатого теста в ладонях. И замираю на месте, не решаясь посмотреть на автоопределитель номера. Телефон трезвонит еще пару раз и затихает. Сейчас включится автоответчик.

Я выдыхаю скопившийся в легких воздух в тот же момент, когда ее певучий голос заполняет кухню.

– Шарлотта, это я. Знаю, прошло много времени, но мне нужно с тобой поговорить. Это срочно. Я собираюсь тебя навестить, раз уж ты ни разу не удосужилась мне перезвонить, но никак не могу определиться, стоит ли мне прийти к тебе домой или лучше на работу. Сообщи, как тебе больше нравится.

В кухне повисает молчание. Я крепко зажмуриваюсь, из последних сил хватаюсь за гладкую поверхность столешницы.

Просто сотри это сообщение.

Я поднимаю глаза к потолку. Она никогда не придет. Ее не существует и она не может тебе навредить. Я повторяю это шепотом, снова и снова, словно мантру. Каждое слово стараюсь произносить особенно четко, все они мерно скатываются с моего языка.

Мои занятия сценарной речи прерывает громкий писк. От неожиданности я подпрыгиваю на месте. Духовка. Духовка разогрелась, а печенье еще даже и близко не готово. Я возвращаюсь к тесту – разделяю его на меньшие порции, мну и скручиваю. С тестом я могу делать что угодно – а вот с ней, к сожалению, нет.

На ум приходит слово «манипулировать», и я с яростью впечатываю кружок теста в поверхность разделочного стола. Тесто оседает неуклюжей кучкой, и я вздыхаю. Мне следует начать сначала, и в этот раз стоит быть аккуратнее.

Когда я уже выкладываю печенье на противень, вдруг начинает дребезжать стеклянная дверь. Этот угрожающий звук мгновенно выводит меня из равновесия. Гроза надвигается, как и обещал сегодняшний прогноз погоды, и первые раскаты грома наполняют меня тяжелым чувством тревоги. Я тяну в сторону легкие кремовые шторы и выглядываю из кухни на задний вход.

Задний двор засажен елями. Еще там есть одна огромная сосна. Все вместе похоже на маленький лес, и обычно я только рада и тени, и тому, как хвойные ветви поглощают звук, отрезая от меня шум дорожного трафика. Теперь же мне кажется, что зловещие тени так и тянут свои узловатые конечности, стремясь схватить любого встречного. Я трясу головой и, словно гиена, захожусь хохотом над тем, что мне вообще пришла в голову мысль о злобных деревьях, жаждущих куда-нибудь меня утащить.

Затем я возвращаюсь к противню с печеньем. Проворно открываю духовку и ставлю в нее противень, стараясь подражать тому, как это делала моя мать. Но сколько я ни бьюсь, мне все равно никогда не воссоздать тот уют, по которому я так тоскую. Вот бы она была тут, со мной, на кухне, чтобы разделить стакан холодного молока и приятную беседу.

Вспышка молнии застает меня врасплох. Электрические лампочки мигают – все разом. Поддавшись тревоге, я поднимаю глаза к бронзовой подвеске и некоторое время рассматриваю ее блестящую, отполированную поверхность. Затем спешу к заднему входу и задерживаю дыхание, прежде чем подергать за ручку двери и проверить, хорошо ли она закрыта. Аварийный набор со всем необходимым на случай непогоды рядом, в кладовке, и я быстро нахожу желтый фонарик. Его твердая пластиковая ручка успокаивающе ложится в мою ладонь. Интересно, батарейки еще работают? Нажимаю на кнопку, чтобы проверить, и свет заливает комнату. Можно вздохнуть с облегчением. На всякий случай еще перекладываю предметы на кухонном столе, проверяя, чтобы все было под рукой.

Вроде бы я оставляла включенным телевизор в гостиной, но из нее не доносится ни звука. Может, выключила? А переднюю входную дверь я закрыла? Не могу вспомнить ни того, ни другого. Мысленно воспроизвожу все свои действия, отбивая пальцами по столешнице в беспокойном темпе. Я готова поклясться, что телевизор был включен, – мне нравится, когда кто-то говорит на заднем плане.

Перевожу взгляд на разделочный стол и осторожно беру с него самый длинный и острый нож, который только тут есть. Медленно, на цыпочках, сдерживая рвущееся из груди дыхание, крадусь через весь дом к входной двери. Как только я убеждаюсь, что тяжелая входная дверь прочно заперта, с моих губ срывается вздох облегчения. Для верности проверяю задвижку и замок – все закрыто на совесть.

Осторожность никогда не повредит. Нож на всякий случай оставляю при себе.

Телевизор у меня висит над камином. На его экране мигает надпись «Без звука». Я включаю звук как раз в тот момент, когда в программу вещания втискивается экстренное сообщение.

– Национальная метеорологическая служба предупреждает о сильной грозе в округе Седжвик. Вероятен ущерб, вызванный градом, сильными порывами ветра и внезапным паводком. Мы настоятельно рекомендуем пользоваться автомобилем только в случае крайней необходимости. Метеорологи также предупреждают о возможном торнадо. Не выключайте телевизор и ждите дальнейших объявлений.

Я начинаю дрожать и поплотнее обхватываю себя руками, стараясь успокоиться. На коже выступают мурашки. Буря – это еще один страх, вдобавок в бездонную копилку ко всем остальным. Подхожу к окнам и раздвигаю жалюзи, чтобы взглянуть на потемневшее небо. Тяжелые, словно поглощающие свет дождевые облака появились из ниоткуда, как будто их просто пририсовали прямо поверх солнечного неба. Они смотрятся чужеродно и зловеще. Еще минуту назад надо мной была только бесконечная лазурь, а теперь на город опустилась темнота и клубящиеся низкие тучи – отсюда и до самого горизонта.

Я зажигаю спичкой несколько свечей – вдруг откажет электричество.

Вспыхивает небо, и я как зачарованная смотрю на то, как легко бежит среди облаков ветвящаяся молния, словно в каком-то танце, где каждый изо всех сил старается впечатлить своего партнера. Тишину разрывает очередной низкий грохот, и окна дрожат в унисон.

Погода совсем как жизнь – меняется за считанные секунды, и ты ничего с этим не поделаешь. Вдыхаю полной грудью, пытаясь не поддаться переполняющей меня давящей тоске. Затем с силой выдыхаю и закрываю глаза – как меня учила психотерапевт.

– Не пытайся игнорировать то, что тебя беспокоит, Шарлотта, – вспоминаю я ее слова. – Воспринимай неблагоприятное как возможность чему-то научиться. Попытайся отследить источник плохих эмоций, а не обесценивай их.

Как будто от воспоминаний так легко отмахнуться! Как будто вдохни-выдохни, и они исчезнут… Неужели так бывает? Особенно с теми, самыми неприятными воспоминаниями, которые разрушают тебя и тех, кто тебе дорог.

Когда я снова открываю глаза, то чувствую, как твердая деревянная рукоять давит мне куда-то под ребра. Морщась, я возвращаюсь на кухню и, прежде чем положить нож на место, некоторое время смотрю на свое отражение в его отполированной до блеска стали.

Если что и может помочь мне успокоиться, так это витающий на кухне аромат. Я глубоко вдыхаю запах свежего печенья. И каким-то образом чувствую, что сейчас мама совсем рядом. Мерцающий свет свечей и запах корицы с ванилью – это полная противоположность бушующей за окном буре, ассоциирующаяся только с теплом и уютом.

Мне посчастливилось получить в наследство приличную сумму, на которую я купила большой участок земли в милом районе – Плезантон-Лейк, Озеро Плезантон. Жить тут – словно жить в маленькой деревушке под боком у стремительно развивающегося мегаполиса. Дорожки, огибающие красивое искусственное озеро. Жильцы местных домов рыбачат с маленьких лодочек или катаются на катамаранах. Словно свой собственный городок, только без города, если так можно выразиться. Место, где не происходит ничего плохого. Настоящий рай на земле, и мне здесь очень нравится.

Но только не когда я боюсь. А боюсь я множества вещей. Сказать, что я заволновалась, когда Ной решил, что его новая работа стоит того, чтобы перебраться поближе к аэропорту, – это ничего не сказать. Особенно потому, что теперь он все больше живет в гостиничных номерах. Работа его преимущественно состоит из командировок, а аэропорт всего в получасе езды – существенное преимущество, учитывая, как сейчас разрастаются пригороды и как много времени обычно занимает дорога.

Обратная сторона всего этого – Ноя практически не бывает дома. Сложно не чувствовать свою обиду и, ну, одиночество. Я постоянно напоминаю себе, что мне просто тяжело дается быть самой по себе, да еще и следить за домом.

Одиночество – это для меня что-то другое, непохожее на то, как бывает у других. Ты можешь быть окружен людьми и все еще чувствовать себя абсолютно одиноким.

Когда такое происходит, я бесчисленные часы провожу у своего роскошного камина, читая пылкие любовные романы – полную противоположность того, чему я обычно учу. Обычно я читаю лекции по Толстому, а также рассказываю студентам о других классиках и их произведениях, например о романе «Как закалялась сталь». Персонажи книг становятся моими друзьями и врагами, а их обреченные на провал романы и запретная любовь, для обретения которой необходимо пройти всевозможные препятствия, – частью событий, где я в своем воображении принимаю самое живое участие.

Для меня это способ сбежать. Просто грандиозный побег из своей собственной жизни, которую я так отчаянно пытаюсь воссоздать – и здесь, в этой фантазии, меня никто не может остановить.

Он скоро вернется домой, так что заканчивай себя жалеть, командую я себе.

Я обхожу кухню кругом, чтобы выключить духовку и поставить противень с печеньем на стол – чтобы немного остыло. Еще один оглушающий рокот грома сотрясает дом, и белая вспышка раскалывает небеса надвое, ярко осветив водоворот облаков. И все затихает, кроме громкого стука дождевых капель по крыше.

Сначала я даже не слышу стук в дверь, но последовавшие за ним громкие удары точно привлекают мое внимание. И вот я медленно закрываю кран под непрекращающийся стук, разносящийся буквально по всему дому.

– Что еще за… – бормочу я, вытирая мокрые руки кухонным полотенцем. Это, наверное, тент на заднем дворе хлопает на ветру, стуча в стену дома. Ну или буря подобралась неожиданно близко. Решив, что это всего лишь буря, я принимаюсь перекладывать печенье на тарелку, а затем отправляю силиконовый лист для выпечки в раковину – немного отмокнуть. И тут по дому разносится звук дверного звонка.

Я выглядываю в окно, напевая под нос детскую колыбельную – обычно меня это успокаивает. Затем в смешанных чувствах оглядываюсь через плечо, прикусив губу. Пытаюсь как-то уложить все это в голове и не начать выдумывать ужасы о том, почему кто-то вообще объявился на моем пороге в такой поздний час. Может, это почтальон? Или, испугавшись грозы, собака сорвалась с привязи, а хозяин теперь отчаянно пытается найти своего питомца…Но чувство беспокойства уже прочно поселилось во мне и оказывает на меня сильное влияние, словно удар под дых. Прошлое никогда не даст мне забыть, что за мной действительно могут следить… Или попытаться ослабить мою бдительность, когда я наиболее уязвима. Я снова хватаюсь за мясницкий нож и оборачиваю его полотенцем.

Перед тем, как войти в гостиную, я медлю. Машинально смотрю на дверь в подвал – нужно убедиться, что она прочно заперта. Это моя старая привычка, которую вряд ли можно изжить. Так что, гулко сглотнув, я внимательно осматриваю свою самую нелюбимую часть дома – ту, которой я всеми силами избегаю. Считаю до десяти и снова крадусь на цыпочках по старому дубовому паркету – тон-в-тон подобранному к каминной полке. Беззвучно приближаюсь к двери – и к тому неизвестному, что ждет меня за ней. Яростные раскаты грома звучат в унисон с моим бешено стучащим сердцем.

Еще пара отдельных ударов в дверь, затем более продолжительный стук.

Обычно я полностью довольна тем, что тяжелые шторы закрывают окна по обеим сторонам двери, – это бережет меня от любопытных взглядов с улицы. Но сегодня эти же самые шторы не дают мне понять, кто притаился за порогом. Я трогаю задвижку, как будто ее металлическая поверхность хоть как-то поможет мне развеять мои сомнения. Упираясь лбом в дверной косяк, я молюсь всем богам, чтобы из-за двери мне сейчас ответил Ной. Единственное, что у меня получается из себя выдавить, это неуверенное «Кто там?» Мой голос так тих, что даже не заглушает репортера, вещающего с экрана телевизора о торнадо.

– Мне нужна помощь! – раздается пронзительный женский голос из-за двери. – Ну пожалуйста!

– Кто это? – выговариваю я. Я все еще по эту сторону тяжелой двери, и нож, пусть и скрытый полотенцем, со мной.

– Погода все хуже и хуже, – продолжает умолять женщина. – Пожалуйста, можете меня впустить?

Я закрываю глаза. Может быть, кто-то ехал на машине и попал в передрягу? Моя рука тянется к груди, между ключицами, туда, где висит дорогой мне крестик. Я быстро бормочу молитву, сжимая его в руке, и снова спрашиваю, кто это.

Я знаю, что внешняя дверь с антимоскитной сеткой закрыта, и это немного меня успокаивает. Я отпираю задвижку и медленно открываю дверь, готовая лицом к лицу встретиться с внешним миром. Ливень на улице такой, что мое лицо мгновенно становится мокрым даже несмотря на сетку. Я нажимаю на выключатель, чтобы зажечь свет на крыльце, и вглядываюсь в фигуру моего незваного гостя.

Незнакомая мне женщина в низко надвинутом капюшоне стоит, склонив голову, ее рука сжата в кулак – она явно собиралась снова постучать.

– Я гуляла тут неподалеку.

– Вы вооружены?

– В смысле, нет ли у меня пистолета?

– Да.

– Нету.

– Откуда вы тут взялись?

– Я шла от озера, – отвечает она несчастным голосом. – И увидела свет в вашем доме.

Слабое мерцание фонаря едва позволяет разглядеть ее бордовую толстовку и сгорбленные плечи. Затем она выпрямляется и смотрит прямо на меня, и я делаю шаг назад. Ее глаза ярко-синие, будто выточены из лазурита. Она младше, чем мне казалось, скорее подросток, чем взрослая женщина – кожа гладкая, без единого следа морщин, женственное лицо. Волос, правда, под капюшоном не видно.

– Мне не хочется вам мешать, но я тут застряла. – Она обезоруживающе поднимает руки, желая показать, что в ней нет ничего угрожающего. – И буря все усиливается.

– Ладно… – Мой голос неуверенно обрывается. Я не хочу быть грубой, но я ведь не знаю эту девочку. И я не из тех людей, которые с радостью впускают в свой дом незнакомцев. Что, если это все спланировано? Но она явно промокла насквозь. Крупные капли воды стекают по лицу, следы туши прочертили линии на щеках.

– Я хожу в старшую школу Плезантона, – продолжает девочка и указывает куда-то в сторону начала улицы. – И когда я шла домой, разыгралась буря.

Еще раз всматриваюсь в бушующую на улице непогоду. Порыв ветра тут же швыряет стену дождя мне в лицо и заставляет дверь мелко задрожать.

Я медленно открываю замок и делаю большой шаг назад.

– Заходи.

Я делаю приглашающий жест рукой. Другая моя рука крепко вцепляется в дверь, а ногти глубоко впиваются в древесину. Я пытаюсь совладать с дыханием, пока думаю, что совсем не удивлюсь, если позже найду на этом месте глубокие царапины.

Когда я пыталась помочь кому-то в прошлый раз, ничего хорошего не вышло. Я просто надеюсь, что в этот раз мне не придется об этом пожалеть. В конце концов, тогда – это тогда, а сейчас – это сейчас. И я не злой человек, просто осторожная.

Я ощущаю легкую вину за то, что так долго оставила девочку мокнуть на улице под ледяным дождем, а потому слабо улыбаюсь, но все же стараюсь при этом держаться подальше. Я смотрю ей в глаза.

– Просто на всякий случай. У меня в доме есть тревожная кнопка.

Она выглядит озадаченной, словно не вполне понимает, кто именно должен будет воспользоваться этой кнопкой – я или она.

Я покрепче оборачиваю нож полотенцем, скрывая его от чужих глаз, и прижимаю его к себе – просто на всякий случай.