Читать книгу Становление и развитие экономической теории. Том 1 - Марина Александровна Шестеренко - Страница 13

Политический, или процессуальный, взгляд на меркантилизм – это попытка объяснить, почему и как возник в своё время меркантилизм, и почему он, в конце концов, уступил дорогу решительно отличающейся от него экономической системе. Доктринальный подход подразумевает представление о том, что только меркантилистские цели были приемлемы для политики меркантилистов. В рамках процессуального подхода рассматриваются экономические мотивации отдельных людей или групп людей внутри национальной экономики. Он сосредоточен на выгодах экономических агентов от использования государства для получения прибылей. Такие прибыли, на жаргоне современных экономистов, называют рентами (например, доходы от монополий). Таким образом, в рамках процессуального подхода меркантилизм представлен как форма поиска ренты. Этот процессуальный взгляд на историю полнее доктринального с точки зрения способности объяснить эту историческую перемену.

Несколько фундаментальных концепций современной теории законодательного регулирования

Краткий обзор некоторых современных идей из теории экономического регулирования и политики будет полезным для изучения политического взгляда на меркантилизм. Термин «охотники за рентой» – это одна из простых концепций, подразумевающая своекорыстное поведение кого-либо или всех участвующих в распределении дохода. Если соотнести её с современным анализом законодательного экономического регулирования, идея будет состоять в том, что, преследуя свои собственные интересы, политики (члены парламента, конгресса, представители любой другой законодательной власти в государстве, члены муниципалитета и проч.) будут обеспечивать предложение привилегий и законных статусов государственных монополий для отдельных бизнесменов и торговцев или для любой из групп, чей эгоистический интерес приводит к возникновению спроса на государственное законодательное регулирование экономики. Эта направленная на самообогащение деятельность не означает (с необходимостью), что политики будут принимать прямые денежные выплаты, хотя мы увидим, что последнее было совсем не редким явлением в меркантильный период. В современном мире всё гораздо изощрённей. Поскольку большая часть политиков является членами юридических фирм, покровительство в форме предварительных гонораров является лёгким способом получения «побочных заработков» равно как и обещание высокооплачиваемого места после того, как политик покинет свой кабинет. Предпринимается попытка объяснить, используя современный анализ, с точки зрения издержек и выгод для вовлечённых лиц, наличие или отсутствие монопольных привилегий в некоторых производствах и видах экономической деятельности.

Здесь нам нет нужды заниматься формальной спецификацией издержек и выгод, но пара примеров помогла бы нам понять то, как работает процессуальный подход в качестве объяснения. Рассмотрим «представителей промышленности», или лоббистов, как потенциальных покупателей законодательства. Их спрос на монопольные привилегии от правительства (как то входной контроль и субсидии), очевидно, будут иметь отношение к тому, сколько прибыли они могут ожидать от этих привилегий. Например, всё, что увеличивает неопределённость в том, что касается длительности монопольной привилегии, будет уменьшать ценность определённой монопольной привилегии для определённой промышленности. Так же будет обстоять дело с любыми расходами, налагаемыми на такую регулируемую фирму (как то налоги и периодические проверки) в качестве quid pro quo за привилегию. Теперь рассмотрим регулирование со стороны обеспечения предложения. Современная экономическая перспектива говорит о том, что политики будут максимизировать свой интерес (повторные выборы и побочные заработки), предлагая регулирующее законодательство в обмен на деньги и голоса. В основном, проблемой этих групп является преодоление затрат на организацию эффективной лоббирующей силы. Большие группы, такие как группа розничных торговцев, зачастую бывают неспособными преодолеть высокие затраты на объединение для организации эффективного лобби, в то время, как менее многочисленные группы могут находиться в более выгодной позиции для организации лоббистской деятельности. Сколько законодательного регулирования будут стремиться предложить политики зависит от издержек и выгод от такого рода деятельности вместе с коалиционными и организационными затратами, необходимыми, чтобы действительно предлагать законодательное регулирование. Как правило, чем больше группа, требующаяся, чтобы был принят обслуживающий отдельные интересы закон, тем выше коалиционные издержки.

Таким образом, законодательное регулирование можно рассматривать как товар, на который существует спрос и предложение, как на прочие товары. Подобным образом, увеличение затрат на подлежащее продаже законодательство – как в ситуации, когда способность предлагать государственное регулирование переходит от одного лица (монарха или диктатора) к группе лиц (Парламенту или городскому совету) – означает, что нужно ожидать снижения предложения государственного регулирования и того, что станет меньше равновесный спрос на него. В меркантилистскую эру мотивация меркантилиста искать государственного экономического регулирования обеспечивалась перспективой получения монопольной привилегии, т. е., защиты со стороны государства. В этом случае, экономическая логика меркантилизма та же, что лежит в основе большей части современной политико-экономической деятельности. Некоторые группы (скажем, бывшие ремесленники, нынешние менялы) обладают изначально в них заложенным организационным преимуществом в лоббировании государственной законодательно регулируемой защиты от конкуренции (например, в прошлом Статут Ремесленников, ныне Комиссия по Межгосударственной Коммерции) по сравнению с другими группами, такими как группа потребителей в целом. Обычно в таких случаях прибыли успешных заинтересованных групп представляют собой трансферты материальных ценностей от потребителей, приобретающих подлежащую законодательному регулированию продукцию.

Термин «картель» также часто используется в теории законодательного регулирования и в её приложении к меркантилизму. Картель – самым известным из них является картель ОПЕК – это всего лишь формальное объединение фирм, действующих как единый монополист, обладающее неким подобием централизованного контроля. Цены и/или доли готовой продукции, как правило, находятся в ведении членов картеля, поведение которых некоторым образом отслеживается и держится в струне. Условия входа ограничены. Картели могут быть организованы в частном порядке и публично. Существует сильная мотивация обмануть соглашения по ценам или по выпуску продукции, если нет законных санкций за предрасположенность к этому, потому что каждая фирма может много выиграть от снижения своих цен или от продажи своей продукции вне закреплённого за нею рынка. Большая часть негласно организованных картелей нестабильны по этой причине; они имеют тенденцию со временем распадаться. Покупка законодательного регулирования является, поэтому, обычным (и недорогим) средством для какой-либо из отраслей промышленности превратиться в картель, поскольку законодательное регулирование гарантирует последовательное принуждение к соблюдению правил. С помощью законодательного регулирования поддерживаемого законными санкциями против «обманщиков», государство может попытаться установить контроль над условиями входа на определённые рынки, ценами или прибылями.

В таком случае, как в старом, так и в новом меркантилизме, экономическое регулирование можно рассматривать как итог конкурентного процесса, при котором заинтересованные группы ищут государственной защиты от конкуренции. В том положении, которое занимал меркантилизм во времени и пространстве, значимыми организованными группами в нём были отчасти группы местных администраторов, торговцев и городских рабочих и отчасти монопольные организованные группы, совлечённые в национальные и международные производство и торговлю.

Внутриэкономическое законодательное регулирование английского меркантилизма

Экономическое регулирование на местном, национальном и международном уровнях приняло, в основном, ту же самую форму в английском меркантилизме, что и в современных ему обществах. Деятельность фирм подлежала лицензированию и, таким образом, конкуренция между поставщиками ограничивалась. Тем не менее, важно понять некоторые главные различия между поведением институтов, охватывающим местное, в противовес национальному, законодательное регулирование и монополию. Местное законодательное регулирование предприятий, цен и уровней заработных плат берёт своё начало в средневековой системе гильдий. Усиление этого исходящего из гильдий регулирования в период правления Тюдоров, вплоть до Елизаветы I, было ответственностью бюрократии гильдии, сотрудничавшей с административной машиной города или графства. Елизавета попыталась кодифицировать и усилить эти детальные правила в Статуте Ремесленников. В этом законе были прописаны особые обязанности по наблюдению за исполнением закона местных правоохранительных органов, знати и местных администраторов. Представителям правоохранительных органов и других административных надзорных инстанций по исполнению местных законов платили очень мало или вообще ничего не платили за их службу, это обстоятельство обусловило специфику расстановки экономических интересов на местном уровне. Именно эти интересы, в конечном итоге, сделали предоставление монопольных прав на местном уровне не эффективным.

С другой стороны, на национальном уровне промышленное законодательное регулирование создавалось тремя способами: (1) парламентскими статутами, (2) декларациями и патентными письмами королевской особы, (3) декретами Тайного Совета королевского двора. Следует отметить, что торговцы, как и монархи, живо откликались на возможности получения ренты. Слияние частных интересов монарха и монополиста прочно вошли в английскую практику уже в четырнадцатом веке, а возможно ещё раньше.

Стало быть, мотивы экономической деятельности, как правило, узнаваемы и не изменились по прошествии столетий. Но, хотя, в основе своей, меркантилизм тогда и сейчас одинаков, есть важные отличия двух сред для поиска ренты. Самое важное для целей настоящего обсуждения различие касается рынка со стороны предложения регулирующего законодательства. Национальный меркантилизм обеспечивался монархией, а монархия представляет собою уникально низкозатратную среду для поиска ренты, особенно по сравнению с современными демократическими установлениями, где власть предоставлять регулирующее законодательство распределена между различными ветвями государственной власти. Концентрация меркантильной власти в руках меркантильного монарха является логичным объяснением широкомасштабной погони за рентой и экономического регулирования в течение этого периода истории Англии. В ходе нашей дискуссии мы увидим, как рост и, в конечном счёте, перевес власти Парламента обеспечивать законодательное регулирование драматическим образом изменили затраты и выгоды для покупателей и продавцов монопольных прав так, что это привело к упадку меркантилистского регулирования. Но сначала мы должны рассмотреть структуру и судьбу местного регулирования.

Исполнение местного законодательного регулирования

Законные рамки для претворения в жизнь меркантилистского экономического регулирования на местном уровне были установлены елизаветинским Статутом Ремесленников. Этот статут был попыткой кодификации более старых правил для регулирования промышленности трудовых ресурсов и благосостояния, с той важной разницей, что эти правила должны были быть национального, а не местного масштаба. Некоторые писатели указывали на колоссальное увеличение уровня заработных плат после Чёрной Смерти как на импульс для экономического регулирования на национальном уровне. Непосредственной экономической причиной тому, скорее всего была неспособность городов ужесточить меры по пресечению мошенничества, связанного с соглашениями местных картелей. Города пытались купить у короля единообразую национальную систему законодательного регулирования, и эти монопольные права должны были быть защищёнными от посягательств, особенно «иностранцев». Было много попыток, предпринятых преследующими свои корыстные интересы торговцами и городскими администраторами, регулировать экономическую активность и пресекать посягательства «незваных гостей» на местные привилегии. Эти стремления нашли своё отражение в многочисленных документах эпохи Тюдоров. Город Лондон сильнее других желал отгородиться от чужаков и иностранных технологий, которые сдерживали рост городских доходов. Решение, которое предлагалось чаще всего, состояло в том, чтобы выслать из города всех деревенских чужаков или тех рабочих, которые не имели «законных» квалификаций для занятия различными ремёслами.

Единообразная система местных монополий в национальном масштабе должна была претворяться в жизнь мировыми судьями. Первичной чертой данной системы было то, что служба её сотрудников не оплачивалась. Отсутствие оплаты труда мировых судей, по мнению некоторых историков, вела к «непрофессионализму» и «лени» с их стороны в деятельности по надзору за соблюдением законов. Но более вероятным является то, что низкая оплата труда или отсутствие её создавала условия для должностных преступлений и вела к тому, что наблюдение за исполнением закона приобретало своекорыстный характер, предполагавший наличие тайной деятельности и избирательное насаждение картелей в отдельных областях промышленности, как это было выгодно мировым судьям. Есть свидетельства, подразумевающие, что законодательное регулирование претворялось в жизнь таким образом, что чистая стоимость принадлежащих мировым судьям вкладов в подлежащих государственному контролю и надзору предприятиях увеличивалась. Этого, как правило, можно было достичь либо предпочтением кого-либо, – фирме, в которой мировые судьи имели свой интерес, разрешалось обманывать картель, тогда как прочие этого делать не могли, – либо дачей взяток прочему персоналу этого института власти. Королевский Совет постановил, что деятельность самих мировых судей должна была отслеживаться констеблями, которые, обладая по закону меньшими полномочиями, чем мировые судьи, часто выступали в роли получателей взяток. Ко времени правления Джеймса I ни для кого не было секретом, что мировых судей можно легко «купить». Мировые судьи всегда готовы были предоставить лицензию на право владения, например, гостиницей при условии, что они получили взамен услугу или деньги.

Для любого исторического периода трудно найти точные отчёты о нелегальных сделках, потому что всегда отсутствует мотивация для их регистрации, но в случае с меркантилизмом свидетельства наблюдателей-современников, похоже, подтверждают мнение о том, что те, кто осуществлял надзор за претворением в жизнь меркантильных законов, регулирующих внутреннее экономическое регулирование, были сторонами, преследующими свои эгоистические интересы. Таким образом, утверждение о том, что они были безразличными и беспечными, выглядит наивным. Современная теория показывает нам, что следует ожидать должностных преступлений как предсказуемого ответа на низкую заработную плату за работу, в которой доминирующим является элемент «доверия». Всё потому, что возможные издержки для должностного преступника, заключающиеся в том, что его поймают и уволят, ничтожные. С точки зрения преследования эгоистических интересов, поведение мировых судей в эру меркантилизма было весьма эффективным и предсказуемым в условиях тех ограничений, которые были наложены на него Статутом Ремесленников.

Местное законодательное регулирование и мобильность ресурсов. Другой трудностью в претворении в жизнь елизаветинской системы законодательного регулирования на местах была возможность для той категории населения, деятельность которой подлежала регулированию, избежать юридической ответственности, покинув пределы города. Несмотря на попытки ограничить перемещения, есть свидетельства вопиющего пренебрежения этими законами. Фактически, движение ремесленников в деревню винили в упадке, обнищании и разрушении городов. Со своей стороны, мировые судьи, опять-таки, «наблюдали за претворением в жизнь» статута способом, очень далёким от намерений короны.

В результате, покупатели и продавцы могли мигрировать в нерегулируемый сектор, в городские предместья или в деревню, и существование этого не подлежащего контролю сектора экономики создавало мощные мотивации разрушать местные картельные соглашения в городах. Всё-таки, во Франции внутреннее законодательное регулирование было другим. В Англии множество важных экономических секторов было освобождено от действия статута, тогда как во Франции ничего не осталось неподконтрольным. Не похоже на то, чтобы английская деревня была «освобождена» сознательным, преднамеренным политическим актом. Скорее, экономические ресурсы отвечали на стимулы, создаваемые моделью претворения в жизнь местного законодательного регулирования, что было ответственностью мировых судей. Движение из города было всего лишь способом для некоторых ремесленников и торговцев снизить затраты на выполнение своей работы.

Миграция для ухода от местного картельного регулирования не должна была быть сопряжена с преодолением больших расстояний. Городские окраины были полны ремесленников, которые либо не могли попасть в городские гильдии, либо хотели избежать их контроля. Разнообразные усилия по установлению контроля над этими «жуликами» оказались тщетными, потому что сущность деятельности, которая велась, была сродни широко распространённому блошиному рынку. Адам Смит славно прокомментировал этот факт: «Если вы можете сносно делать свою работу, то тогда её нужно делать в пригороде, где рабочие, не имея эксклюзивных привилегий, не зависят ни от чего, кроме своего характера, и вы, затем, должны переправить её в город контрабандой настолько удачно, насколько можете» («Богатство народов»). Таким образом, обман местных картелей стал экономическим порядком того времени, и неуспех государства в решении этих проблем является достаточным доказательством неэффективной сущности елизаветинского картельного механизма.