Читать книгу Человек и Кайрос. Пьесы - Марина Алиева - Страница 2

О-ох! Ну, наконец-то меня достали из этого пыльного чемодана! Господи, как всё залежалось! Бока совершенно мятые, а спереди… ой, лучше не смотреть. Я так и знало, что этим кончится, и не ждало ничего хорошего от последней владелицы…

Как, однако, тут тесно! Вы, простите, кто? Джинсы?!!! Что, самые обычные джинсы и всё?! Мы, что же, будем висеть с вами рядом? Как это «не будем висеть совсем»? Зачем же нас тогда достали? В мусор? Ха-ха-ха! Ну, уж тут вы ошибаетесь. Во всяком случае, меня это никак не коснётся. Я – Платье от Знаменитого Мастера! От Кутюрье. Вы знаете, что такое Кутюрье?

Ах, не знаете. Вам известно только слово «Портной»… Что ж, в таком случае, раз вы совсем ничего не знаете, не говорите так уверенно, что нас выкинут на помойку. Лучше посмотрите сюда. Видите? Это совершенно особый Знак! У вас тоже должно быть нечто подобное, как и у всех нас. Но имя на моем Знаке делает меня вещью уникальной, единственной в своем роде!

Что значит, «как очутилось здесь»? Меня купили. И за очень большие деньги… Хотя, если быть честной до конца, то я сомневаюсь, что у теперешней моей владелицы они были. Ей просто повезло. Непонятно, впрочем, за что. Она хуже всех тех, которые были до неё…

Что вы спрашиваете? Сколько их было? Что ж, тайны из этого я не делаю – их было трое, эта – четвёртая… Что значит, «они и заносили»? Как вы грубы и невежественны! Меня нельзя заносить. Мою ткань делали вручную, в очень далекой стране, из отборнейших нитей, сплетённых шелкопрядом! Впрочем, вы наверняка и об этом ничего не знаете, так что, поверьте на слово, я сшито из очень, очень, о-очень ценной материи.

Вот вашу ткань, к примеру, как доставили к этому, как вы там сказали? Ах, да, к Портному. Спасибо. Так как? В тюках?!!! О-хо-хо! И вы ещё спорите! А вот мою материю прокладывали тончайшей бумагой, заворачивали в чистейший холст, и под его охраной везли в опечатанных сургучом коробках! А как кроили! Бережно, экономно, высчитывая каждый драгоценный сантиметр!

Вы не представляете, какое удовольствие получаешь, когда ловкие руки Мастера занимаются твоей отделкой. Как тщательно он всё подбирал! Видите, на мне кружево? Его сплела знаменитая кружевница из Брюсселя. А этот бисер? Его делали в…

Что такое?! Где?! О, Боже, действительно несколько нитей оборвалось! И в кружеве тоже дыры?! Нет, нет, это какое-то недоразумение! Я никогда не опускалось до дыр! Ни-ког-да, слышите!

Ну, что вы так смотрите? На это жирное пятно, да? И на подоле тоже грязь… Да, я знаю, знаю… Но вы ведь тоже выглядите не лучшим образом. А у меня, по крайней мере, есть кружева и бисер…

Молчите? А почему вы вдруг замолчали? Грустно на меня смотреть? Ой, вот только пожалуйста не жалейте и не утешайте! Вас тоже впору пожалеть. Боюсь, мы оба товарищи по несчастью. Вас здесь, наверняка, не ценили за простоту, а меня, представьте себе, за изысканность. И это очень и очень грустно…

Что вы говорите? Просите рассказать о своей жизни? О да, она была интересной… Вы уж простите, что заговорило с вами вот так, свысока. Залежалось, знаете ли. Но про своё происхождение я сказало правду, и, представьте, почти не преувеличило. Мастер, который меня создал, был действительно Великим! Для любой одежды честь быть сшитой такими руками. Пускай сейчас я выгляжу замызганно, но всё равно, посмотрите, какой крой! А подбор оттенков! Ведь это всё не просто так. Мастер задумывал каждую вещь, как воспоминание о чем-то приятном. Меня, например, он знаете, как назвал? «Рассвет над Венецией»! Красиво, да? Отсюда этот розовый и этот лиловый… Вы знаете, что такое Венеция? Нет? Жаль…

А? Что? Что было дальше? Да, да, простите, я задумалось…

Так вот, когда вся отделка на мне была закончена, Мастер велел принести серебряные плечики, бережно одел меня на них и подвесил к другим, таким же прелестным своим творениям… Что вы смеётесь? «Серебряные плечики» рассмешили? Ну да, они не были серебряными на самом деле, но выглядели именно так, и это было очень красиво!

Однако, не подумайте, будто нас создавали только для этого красивого висения. Очень скоро меня сняли с вешалки и надели на красивую девушку. От неё хорошо пахло, а тело было таким чистым и свежим, что я с удовольствием облегло тонкую фигурку, чувствуя, как всё наполняюсь жизнью и теплом.

Девушку долго причёсывали, что-то делали с лицом, отчего оно стало ещё красивей, а потом мы вместе легко взбежали по ступенькам и вышли на свет!

О-о! Какое это было великолепие!

Большая толпа прекрасно одетых людей обернулась к нам, замелькали вспышки, кто-то крикнул «браво!», и мы пошли вперёд по узкой дорожке, возвышающей нас надо всеми. Девушка умело покачивала бедрами, ровно настолько, чтобы моя струящаяся юбка не разлеталась вульгарно, а переливалась так, как ей и положено. Поворачивала корпус, чтобы бисерные нити сверкали всеми гранями. И толпа восторженно замерла.

Это был настоящий триумф!

Мгновение мы постояли на самом краю узкой дорожки, а потом пошли обратно. Но этого короткого прохода хватило, чтобы подарить мне предчувствие блистательной судьбы.

И предчувствие очень скоро стало оправдываться.

Как-то раз всю нашу вешалку перевезли в большой красивый зал. Никто из нас никогда не видел ничего подобного. Высокие зеркала, тяжелые портьеры, лампы с искрящимся светом. Мы сразу решили, что это будет наш постоянный дом, но вещи с соседней вешалки разубедили. Они сказали, что это всего лишь магазин, и что именно отсюда нас заберут в постоянные дома те, кому мы понравимся и подойдем.

Вы себе представить не можете, как я волновалось! Приосанилось, расправило бисерные нити, кружево, и стало ждать свою Первую Владелицу.

Очень скоро она появилась и была самим совершенством. В точности соответствовала тому образу, который я само себе нарисовало!

Элегантная, стройная, с умопомрачительным ароматом от золотых волос. И здесь вы можете не смеяться – волосы у неё действительно отливали золотом. Эта женщина мне сразу понравилась! Я разгладилось по её фигуре, чтобы выглядеть безупречно. Нельзя было допустить ни сборки, ни морщинки, иначе эта дивная женщина станет Владелицей для кого-то другого, а ведь мы так идеально подходили друг другу! В зеркале, перед которым она стояла, отражалась сама Красота. И Костюм, что был на этой женщине до меня, стыдливо померк, признавая своё поражение.

«Какая прелесть!», – воскликнула женщина. – «Ты будешь моим любимым платьем!».

И мир завертелся вокруг ярким, благоуханным праздником!

Новым домом оказался большой зеркальный шкаф в особняке, больше похожем на дворец. Соседи у меня были чрезвычайно милые. Кремовый Костюм с большим песцовым воротником и бриллиантовой брошью сообщил, что наша Владелица – жена очень богатого человека. Она ездит на огромной машине с шофёром, посещает приёмы и театры, дважды в день принимает ароматную ванну и очень бережно относится к вещам. «Ждите, – сказал Костюм, – скоро она подберёт вам достойную пару туфель и куда-нибудь выведет. Только, смотрите, будьте осторожнее – она не выносит грязи. Постарайтесь нигде не запачкаться».

Господи! Да для этой женщины я сделаю все, что угодно! Расстараюсь так, что на меня пылинка не сядет!

Поэтому, во время нашего первого выхода в театр, я пропустило все комплименты в свой адрес. До них ли было! Приходилось взмывать над каждым подозрительным пятном на полу, уворачиваться ото всех, кто казался мне не совсем чистым, (а такими, с перепугу, казались почти все!), и яростно зажимать поры своей ароматной ткани, когда рядом проходил кто-то курящий. А при этом нужно было следить ещё и за посадкой, за тем, чтобы кружево нигде не завернулось, бисерные нити не цеплялись друг за друга, а висели безупречно ровно и ни в коем случае не сверкали слишком ярко…

Что вы говорите? Ужасная жизнь? О, нет, нет, вы не понимаете! Тот, кто не боится запачкаться, оказывается выброшен раньше других. Вы же знаете, как трудно восстановить чистоту. Поэтому, не помогать тому, кто тебя бережёт, по меньшей мере, глупо…

К тому же, со временем, я хорошо научилось различать, что опасно, а что нет, и вело себя свободнее. Узнало мужа прекрасной Владелицы, всех её подруг и знакомых, и по каким-то, едва уловимым изменениям в теле, безошибочно определяло, кто приятен, а кто – нет.

Однажды, на большом приёме, мы танцевали с одним молодым человеком. Его руки касались моей ткани совсем не так, как руки других мужчин, и не так, как руки мужа. Горячие, почти жаркие, они словно душили. Я чувствовало, как мнусь под его ладонями и прилипаю к такому же жаркому телу своей Владелицы. До сих пор ничего подобного никогда не случалось… Вечером она долго держала меня у лица, вдыхая застрявший в ткани запах этого молодого человека, и что-то тихо напевала. Я надеялось, что меня, как обычно, проветрят, или даже отдадут в чистку – уж очень навязчив был запах. Но нет! Владелица снова повесила меня на плечики и вернула в шкаф. Только отодвинула немного от соседей, словно боялась, что они её собственным дивным ароматом, заглушат этот совсем неприятный мне запах.

А потом началось что-то странное.

Изо всех нарядов в шкафу самыми востребованными вдруг стали дорожные костюмы и неприметные вещи «на каждый день». И всякий раз, по их возвращении, шкаф заполнялся чужим запахом того молодого человека, смесью табака, вина и духов нашей Владелицы. А на краях рукавов и юбок мы – о, ужас! – замечали легкий налет. Не совсем грязь, но…

Потом был период, когда шкаф долго не открывали. Вечерние туалеты терялись в догадках, а «дорожные костюмы» обиженно помалкивали, поджимая так и не отчищенные подолы и обшлага. Что-то происходило. Но, что?!

Мы долго и терпеливо ждали, когда всё наладится, пока однажды в шкаф не был небрежно заброшен шёлковый пеньюар, с которым мы обычно никогда не встречались. Он был в совершенном ужасе и пах немытым телом в сочетании с крепким спиртным.

Я чувствовало, что просто обвисаю!

Хотелось увидеть свою Владелицу, понять, что с ней происходит. И желание моё вдруг исполнилось! Однажды шкаф распахнулся, а на пороге – она! Наша прекрасная Владелица! Но, Боже мой, что же с ней стало!!! Золотые волосы спутались и давно не мыты, ногти обкусаны, глаза потускнели… Она сдёрнула меня с плечиков и прижала к лицу, жадно втягивая остатки противного запаха. Потом как-то зло натянула, (причем, я едва не порвалось, честное слово!), и пошла к туалетному столику. Там валялась пустая упаковка из-под таблеток, и стоял стакан с остатками воды. Моя Владелица взяла бутылку с чем-то крепким, явно мужским, отхлебнула прямо из горлышка (!!!), а потом легла на постель, прямо во мне!

Никогда ещё не чувствовало я себя с ней таким измятым и.., и запачканным. Жидкость из бутылки пролилась вот сюда, на кружево, бисерные нити натянулись, готовые вот-вот порваться, и стоило больших усилий их удерживать. Но моя Владелица ничего не замечала. Она сложила ладони под щеку, устремила взор куда-то за окно, а потом так и заснула…

К утру стало вдруг очень холодно. Тело её закаменело. Вошли какие-то люди, муж… Они сорвали меня и отбросили в сторону, прямо на пол. Кто-то кричал, кто-то плакал… Чужая нога в ботинке наступила на меня так, что затрещал бисер. А затем все ушли. И унесли её. Спящую…

Чуть позже зашла девушка, которая носила нас в чистку, подобрала меня с пола, вытерла с лица то ли слезы, то ли испарину, и высморкалась в драгоценный подол…

Больше я свою первую Владелицу никогда не увидела…

Что? Вы хотите знать, каково мне было ощущать себя грязным? Не помню. Как было тогда – не помню. Скорее, какое-то ощущение бессилия… Отчаяние… Да, наверное, так… К тому же, и длилось это недолго. В тот же день меня сдали в чистку, а потом я и ещё несколько платьев снова оказались в магазине. Правда, теперь уже в другом. Всё было прекрасно – и лампы, и зеркала, и портьеры, но вещи иные. Не было новорожденных костюмчиков и ещё неношеных платьев. Вещи собрались пожившие, каждая со своей историей. Одни без устали делились воспоминаниями, другие, как мы, удрученно помалкивали. Но все ждали, что же будет дальше.

И вот однажды в магазин вошла очень экстравагантная Дама. На лице – смесь высокомерия и отрешённости, а в глазах странная тоска. Судя по наряду, она очень хотела выделиться, быть яркой, броской, и, на мой взгляд, весьма в этом преуспела. Но, сама не знаю почему, я вдруг пожалело эту Даму. Что-то было в ней нервное, ищущее. Как будто от выбора нового платья зависело нечто важное, что прогонит странную тоску из её глаз…

Меня грустная Дама купила сразу, едва увидела имя Мастера на Знаке. Даже примерять не стала. Это немного удивило, но дома, в огромной, со вкусом и роскошью обставленной квартире, я догадалось, в чём дело. Экстравагантный наряд снимался путано, долго, да и бельё на увядающем теле оставляло желать лучшего. Видимо, вся роскошь была напоказ, а на остальное ничего тратить не хотелось. Бедняжка! Похоже, она совсем одинокая!

Понять не могу, почему я так растрогалось, сделав это открытие? Может быть, почуяло родственную душу? Я ведь тоже ощущало себя осиротевшим. И, обнимая уже совсем не юное тело, слегка подрастянулось на животе, скрывая его, и сжалось под грудью, чтобы хоть немного её приподнять. Конечно, это была не прежняя Владелица, но…

Ах, видели бы вы её лицо, когда мы подошли к зеркалу! Глаза – вот такие огромные – то ли испуганные, то ли растерянные. Она будто бы не верила, что видит саму себя. Потом губы её задрожали, как в преддверии слёз, и привычно стали изгибаться уголками вниз. Но она не дала! Распахнула в ослепительной улыбке. «Вот, что значит классная вещь!», – воскликнула Дама. И нисколько не преувеличила. Я сделало её красавицей, подчеркнув достоинства и скрыв то, что она и сама хотела бы скрыть. Я придало ей лоск и таинственность, обыграв грусть на лице. А немного отпугивающее высокомерие обернуло в то, что называют «знать себе цену».

Дама провела рукой по бедрам, словно поглаживая меня, и твёрдо сказала: «Да, я ещё могу производить впечатление!». Экстравагантный наряд был отвешен в шкаф за ненадобностью, все кричащие украшения сняты и смыта яркая косметика. Дама бережно разложила меня на помпезном диване и, шепнув: «До вечера», куда-то исчезла.

Вернулась она не скоро, с целым ворохом баночек, коробочек, коробок и пакетов. Из последних было извлечено великолепное бельё; из самой большой коробки – очень и очень подходящие ко мне туфли, а из коробки поменьше – флакон с тонким, чуть горьковатым ароматом.

Напевая что-то мелодичное, грустная Дама разобрала покупки, приняла душ и надела новое бельё. Затем она подсела к зеркальному столику, где разложила баночки и крошечные плоские коробочки, и застряла там надолго. Что именно она делала – не знаю, не видело. Но по комнате, нарастая, явственно растекалось ощущение беспечности и хорошего настроения…

Потом она нежно-нежно сняла меня с дивана. Надела. А когда мы снова подошли к зеркалу, настал мой черёд изумиться. Дама заметно помолодела, похорошела, засветилась тем особенным светом, который окружает счастливых женщин, и сразу стало ясно, что мы – пара, великолепно дополняющая друг друга!

«Прекрасно!», – прошептала она, как награду прикрепляя к ушам драгоценные серьги. «Просто прекрасно и замечательно!».

Несколько лёгких пируэтов перед зеркалом, летнее пальто на плечи, в руку – крошечную сумочку, и мы дружно выпархиваем на улицу! Прохожие сворачивают шеи, глядя нам вслед, проезжающие машины притормаживают, а мы, ликующие от собственного великолепия, садимся в автомобильчик Дамы и уезжаем!

Конечно, её авто было гораздо меньше того, в котором ездила первая Владелица, да и водила его грустная Дама сама, но я не такой уж и сноб, каким могло показаться. Ощущение счастья, которым мы полнились, делало весь мир вокруг прекрасным. А что ещё нужно в этой жизни?

…Как ни удивительно, но первый выход с Дамой тоже был в театр. Правда, в другой, поменьше. И пошли мы не в ложу, а почему-то на сцену.

Яркий свет полыхнул прямо на нас! Мои бисеринки радостно засверкали, и сразу вспомнился дивный проход с той самой, первой девушкой, когда я впервые почувствовало себя прекрасным и живым.

Моя Дама остановилась у края сцены, в центре. Её тело мелко подрагивало. По рядам зрителей пробежал изумлённый и восхищенный шёпот, и я решило, что сейчас мы уйдём, как тогда, на той узкой дорожке. Даже немного расстроилось – восторг был гораздо скромнее, чем тогда, хотя с Дамой мы выглядели значительней. Но она вдруг раскинула руки и сильным, глубоким голосом заговорила:

Она читала стихи!

Стихи великолепные!

Да и читала она прекрасно!

В первый момент, ещё не до конца понимая, я замерло, прислушиваясь. Но потом… Потом распустилось, словно цветок!

Слова, идущие из сердца моей Дамы, завораживали. Зал затих, боясь лишний раз вздохнуть. И тогда я осознало, что наша встреча с Дамой совсем не случайна! Что непонятная симпатия, потянувшая меня к ней, вызвана моим предназначением! Я больше не вещь, которая служит только украшением. Я – помощник! И должно начать помогать своей Даме прямо сейчас, в эту самую минуту. Должно доказать, что я действительно создано руками Мастера, а не просто ношу его имя на Знаке!

И я сделало всё, что могло!

Изящно, не слишком сильно, но так, чтобы это было уместно и красиво, отворачивало кружево на рукавах, когда Дама поднимала руки. Удерживало бисерные нити от чрезмерного раскачивания, когда она, волнуясь в особенно эмоциональных моментах, начинала часто и глубоко дышать; и при каждом удобном случае, живописно перекладывало складки на юбке, чтобы они, почти незаметно, перетекали одна в другую.

Это было прекрасное ощущение своей нужности! Когда Дама замолчала, на мгновение повисла тишина, а потом зал просто взревел! С перепугу я даже пошло морщинками на боках, но быстро расправилось. Нельзя! Теперь нужно было следить за собой особенно внимательно.

Впрочем, моя Дама вряд ли что-то могла заметить. Счастье переполняло её настолько, что совсем ослепило. В результате, мы едва не налетели на жуткий гвоздь, торчащий из разрисованной стенки на краю сцены. Хорошо, что торчал он не слишком высоко, и я смогло подкинуть подол. Чуть выше и – всё! Я получило бы смертельную рану, которую вряд ли бы залатали…

А потом был приём в том же самом театре. Мою Даму все поздравляли, говорили ей комплименты. И чаще всего слышалось: «Ах, как вы преобразились! Что за чудесное платье? Откуда? Оно вам так идёт… Что вы говорите? Неужели от Мастера? Великолепно! И читать вы стали совсем, совсем по-другому! Значительней, глубже. От вас невозможно отвести глаз!». А я снисходительно посверкивало бисером и думало о Мастере. Кто знает, вдруг его талант немного передался и мне?

Потом были танцы. Мы беззаботно кружились. Привычно и ловко я уворачивалось ото всего опасного, но вдруг… Вы не представляете, как зловеще почернел зал, когда я почувствовало на себе знакомые удушливые руки и страшный запах, от которого так леденяще-холодно заснула моя первая Владелица! Тот самый молодой человек, что-то шептал на ухо моей Даме, а она счастливо смеялась в ответ…

Я изо всех сил пыталось не впустить в себя гадкий запах, но он всё же проник. И дома, как в страшном сне, всё повторилось! Дама, раздевшись, прижала меня к лицу, жадно вдыхая и приговаривая: «Неужели, неужели… Ты – моё самое счастливое платье!

Знаете, мне стало страшно!

Мы выступали вместе ещё несколько раз, и всегда этот молодой человек оказывался рядом. Моя Дама пылала таким знакомым жаром, а я ничего не могло поделать. Всякий раз становилось холодно, как той ночью, когда заснула первая Владелица… Нужно было что-то делать. И, вы представляете, случай-то представился!

Однажды моя Дама поехала выступать куда-то за город. В дорогу она меня, естественно, не одела и везла в коробке, чтобы переодеться уже на месте. Там, в заставленной цветами комнате, (где уже дожидался ужасный молодой человек), я было бережно повешено на узорную ширму.

Молодой человек сидел прямо подо мной, болтал и рассматривал какой-то старый журнал. Вдруг он замер. На большой, в полстраницы, фотографии был запечатлен он сам и моя первая Владелица – в тёмных очках и косынке, скрывающей её золотые волосы. Их засняли в тот момент, когда оба садились в такси, и подпись под фотографией гласила: «Миллиардерша убила себя из-за жиголо». Я не знало, что такое «жиголо», но молодой человек явно испугался. Он нервно захлопнул журнал и отбросил его в сторону, на низенький столик. При этом страница с опасной фотографией, как по заказу, загнулась. И нужно было всего лишь смахнуть журнал на пол, чтобы он снова на ней раскрылся.

Я дождалось, когда молодой человек уйдёт, чтобы дать Даме возможность переодеться, и, вытягиваясь изо всех сил, стало подбираться подолом к журналу. Это оказалось совсем непросто, да и времени мне не хватило. Даму быстро причесали, напудрили, и она уже шла ко мне, чтобы снять с плечиков…

И тут я решилось на самоуправство! В конце концов, другого такого шанса не представится. И, как думаете, что я сделало? В тот самый миг, когда плечики больше уже не удерживали, я вырвалось из рук Дамы и упало на журнал, зацепив нужную страницу несколькими бисерными нитями.

Моя Дама охнула, подхватила меня. Журнал грохнулся на пол и раскрылся там, где нужно…

В тот вечер она впервые читала без вдохновения. Настоящие слезы текли из глаз, и я было бессильно чем-либо помочь. Но лучше так, чем засыпать одетой, каменея к утру…

Дома, скомканное на диване и не чувствуя обид на это, я настороженно смотрело на свою Даму, на то, как она пьет что-то терпкое, но, слава Богу, не мужское, и вдруг услышало: «А ведь ты меня спасло, моё любимое платье. Не упади ты на тот журнал… Завтра же отдам тебя в чистку, чтобы даже духа.., даже духа его не осталось!

Вы представляете, какое это было счастье для меня!

В чистке, правда, я ужасно переживало – какой найду свою Даму, когда вернусь? А вдруг она опять станет грустной и достанет из шкафа свои яркие экстравагантные наряды? Но всё обошлось. Пусть горько, пусть с болью, но моя Дама сумела отойти от опасной пропасти, которой не избежала первая Владелица. Да, она стала грустной, но не так… По-другому… Вызывающие яркие наряды, своей пестротой больше напоминающие оперение крикливых глупых птиц, больше не висели в шкафу. Отныне рядом со мной были вещи исключительно благородные, достойные, с которыми мы прекрасно ладили. Показная роскошь сменилась сдержанной элегантностью, и пусть мы реже стали посещать приёмы, довольствуясь только выступлениями, в нашей жизни воцарились гармония и чистая изысканность.

Вы спрашиваете, почему я её оставило? Ах, это какая-то глупость! Недоразумение! Какая-то страшная нелепость..!

Как-то раз, после выступления, моей Даме позвонили. Она что-то радостно закричала в трубку, а потом стала лихорадочно собираться. По дрожи в теле я догадалось, что случилось что-то очень хорошее и очень значимое для неё, и тоже обрадовалось. Не переодевшись, Дама накинула на меня пальто, побежала к машине, а по дороге всё время нетерпеливо постукивала рукой по рулю и бормотала: «Свершилось, свершилось! Наконец-то всё сбывается! Лучше поздно, чем никогда…».

Что сбывается, я так и не узнало. Мы вдруг как-то страшно, дергано, с грохотом и звоном, остановились. Руль безжалостно вдавился в бисер, ломая его. И, вместе с этим стеклянным хрустом, я услышало другой, более страшный хруст… А потом – холод. Тот самый, уже знакомый холод, будто висишь на незнакомой вешалке, неизвестно где… Снова бегали какие-то люди, но меня не сняли. Положили на землю вместе с Дамой, ставшей вдруг абсолютно незнакомой. Потом куда-то перенесли, долго везли в странной машине без окон и, наконец, сняли, но в жутком, безобразном месте!

Вы знаете, я так долго старалось это забыть. Не хотело ничего помнить. Но остались шок, какое-то мелькание, все вокруг почему-то голые… А потом я уже лежу на облезлой лавке, рядом с пальто, бельём и туфлями моей Дамы, и грубые мужские руки ворошат нас, говоря: «Посмотри, тряпки вроде неплохие – может чего и пригодится. Ей-то больше уже не нужно…».

Тряпки!!! Вы представляете! Впервые в жизни меня назвали тряпкой! Большего оскорбления я себе представить не могло. От ужаса даже не разобралось толком, кто меня забрал. Только услышало, что «пальто сильно испачкано кровью – не отчистишь. А вот это платьице ещё можно постирать…».

«Это платьице»! Господи, неужели, про меня?! Простите, до сих пор волнуюсь. Думало, что никогда не стану вспоминать, но вот, вспомнило, и словно заново всё пережило…

В тот день со мной впервые действительно случилось что-то очень плохое. Притом, сразу так много… И, представьте, после всех потрясений, меня везли к новому месту жизни в простой сумке! Да, меня свернули, а не бросили комком, как на той лавке, но в СУМКЕ! Вот просто так, без коробок, без прокладывания бумагой, неудобно заломив один из рукавов. И ехали мы не в машине, а в огромном вагоне, битком набитом людьми и ужасными запахами. Знаете, как было страшно! Но самым ужасным во всём этом было, сидящее, как забытая булавка, сознание, что больше уже не будет в моей жизни ни Владелицы, ни Дамы, ни бережной заботы – их обо мне, а моей – о них…

Впрочем, относительно последнего я, кажется, горевало зря. Новая Хозяйка к вещам относилась бережно, как могла. Комната, в которую она меня принесла, была совсем крошечной, но довольно уютной. На столике – скатерть, на окнах – кружевные занавески, и даже цветы в вазе. Правда, уже подвядающие.

Хозяйка разложила меня на выцветшем покрывале, осмотрела и, заметив имя Мастера, тихо ахнула… Что ж, по крайней мере оно было ей знакомо. Но на свету, распрямившись, я вдруг осознало, как страшно испачкалось. Впрочем, это и понятно – нас с Дамой так бесцеремонно положили на землю. И, вполне естественно было предположить, что очень скоро я окажусь в чистке. Но, вместо этого, моя новая Хозяйка набрала в таз воды, и я оказалось погруженным в мыльную пену.

О-о, как она щипалась и разъедала! Как стягивала мою бесценную ткань! Я совершенно задыхалось, чувствуя, что впервые в жизни могу потерять форму. Затем, мыльную пену вылили, а меня сунули под струю воды…

Скажите, вас стирали когда-нибудь? Да? И, что? Вам нравилось?! Странно… Но моя ткань совершенно не была приспособлена ни к этой, как там её.., тёрке, ни к мылу! Сколько усилий пришлось приложить, чтобы не раскиснуть. И, хотя Хозяйка постаралась на славу – выполоскала всю эту гадкую, едучую пену без остатка – всё же, второго такого надругательства я бы не вынесло.

Помню, как долго и мучительно я приходило в себя. С гладкой поверхности вода скатилась быстро, но из швов и низа рукавов испарялось очень и очень медленно. Моё кружево бессильно поникло, бисер, потускневший и осыпавшийся там, где его раскрошил руль, провис на растянувшихся нитях. Жалкое и беспомощное я на самом деле чувствовало себя тряпкой.

Но мутная действительность вокруг постепенно прояснилась. Нужно было осмотреться в новом месте получше. И, представьте мой ужас – первое, что я увидело, был изготовившийся к работе утюг! «Это смерть», – подумало я обреченно.

Однако, Хозяйка собиралась гладить совсем не меня.

Недалеко от столика, где стоял утюг, на слегка продавленном диванчике, лежали весьма странные наряды. Они показались мне ужасно вульгарными – с блёстками, с отделкой из очень дешёвой тесьмы. А венчала эту груду совершенно непонятная шапочка с огромным пучком когда-то пышных перьев. Дальше – крашенное, перекрашенное боа из кусочков легкой ткани, и на полу – совершенно больные, разношенные туфли со стеклянными стразами.

Это было моё новое общество.

Может оно и выглядело жалко, но старалось держаться с достоинством. И я почувствовало, что не имею права распускаться перед ними. Провисшие нити удалось кое-как подтянуть, оставшийся на них бисер рассредоточить так, чтобы прорехи в нём не бросались в глаза. Уставшее кружево постаралось вспомнить прежнюю форму и снова в ней закрепиться, а ткань, на сколько это было возможно, вернула себе прежний глянец.

«Да-а, вот это вещь, так вещь!», – восхищенно сказала Хозяйка, снимая меня с неудобной верёвки и вешая на некое подобие плечиков. «В такой передряге побывало, а всё, как новое».

Она бережно повесила меня, даже не в шкаф, а на его дверцу, и занялась своими делами.

Господи! Я и не предполагало, чтобы у Женщины могло быть столько дел! И первая Владелица, и грустная несчастная Дама никогда не готовили себе еду, не стирали, и, уж конечно, не штопали дыры на своих вещах. Особенно на белье. Их там просто не было! Дорогая ткань ни за что бы себе такого не позволила… А сама новая Хозяйка? Я сразу заметило, какие красные и распухшие у неё руки. Пожалуй, в моих рукавах они будут смотреться, м-м, немного неуместно… Но делать нечего. Я всё-таки не какое-нибудь платье, я – творение Мастера и должно сливаться с той, которая меня наденет, в единое целое.

Весь день я присматривалось к новой Хозяйке, пытаясь понять, чего же всё-таки она может захотеть от меня? Но потом решило, что лучше всего обратиться к её вещам. Странные наряды, разглаженные и аккуратно разложенные, всё ещё были на диване и смотрели на меня, стыдливо поджимая свои оборки.

Мне почему-то стало очень неловко. Оказывается, это крайне неприятно, чувствовать себя лучше других. До сих пор мне приходилось жить в шкафах, где соседями были очень достойные вещи. Кого-то шили на заказ, кого-то, как и меня, купили в дорогом магазине, но всех нас объединяло одно: мы были индивидуальны. Каждый наряд – Личность. Здесь же, у моей новой Хозяйки, все вещи выглядели так, словно их шили по образу и подобию других вещей, но из дешёвых, ненадежных тканей, и не слишком заботясь о стиле.

Наверное надо всем этим можно было бы посмеяться. Но забота, с которой Хозяйка относилась к своим вещам, делала их скорее трогательными. Может быть, она сама и шила? Старалась сделать ярче, красивее, просто не хватило – где-то вкуса, где-то мастерства, а, вернее всего, средств…

Интересно, чем она занимается?

Туфли со стразами стояли ко мне ближе всех. К ним я и обратилось с этим вопросом.

«Мы выступаем в варьете, – устало вздохнули туфли. – Бьём чечётку. Когда нужно, исполняем канкан. Но чаще всего поём куплеты. Вас, наверное, для этого и принесли. Считайте, что повезло. Во время танцев всегда столько пыли! Вон та Пышная Юбка совершенно истрепалась – у неё на пыль повышенная чувствительность. Хозяйка вынуждена её постоянно стирать и гладить, но, вы же понимаете, вечно так продолжаться не может. Думаем, ей уже недолго осталось…».

«Ах, вот оно что! – подумало я. – Певица! Выступления! Значит, я снова могу быть полезно!» Что ж, с несчастной грустной Дамой удалось кое-чему научиться. Да и гениальная искра Мастера во мне тоже ещё не угасла. Все вместе мы постараемся пробудить в новой Хозяйке и вкус, и мастерство, и чувство достоинства. Она начнёт лучше следить за собой, смажет руки ароматным, целебным кремом, сошьёт новые вещи, а этим даст, наконец, покой…

Но действительность оказалась не такой простой, как я думало.

Варьете, где выступала Хозяйка, было самым убогим заведением изо всех виденных мной. Тёмный, прокуренный зальчик и маленькая тесная сценка. Ну, как тут можно выступать? В этакой обстановке трудно выглядеть достойно. Но я не могло терять надежду. Ничего. Посмотрим. Вдруг, что-нибудь получится…

Хозяйка надевала меня впопыхах. Она опаздывала к выступлению, и какой-то сердитый человек гнал её на сцену, не давая бросить даже мимолетный взгляд в зеркало. Поэтому я представления не имело о том, как же мы всё-таки выглядим вместе. Но в зальчике, по обеим сторонам сцены, были большие мутные зеркала, так что общий силуэт рассмотреть всё же удалось.

Что ж, фигурка, кажется, неплохая. Немного узковата в бедрах, но это легко поправимо – нужно лишь немного перегруппировать сборки. Грудь, пожалуй, великовата, зато длинная шея – есть, что оттенить кружевам. Эх, жаль, что больше ничего не рассмотреть! Может быть стоило немного сползти с плеч? Или, наоборот, немного приподнять ворот? Но, ничего, всё ещё впереди. Главное сейчас – отвлечь внимание от её красных рук…

Но я ничего не успело сделать! Заиграла визгливая пошлая музыка, и моя Хозяйка вдруг самым неподобающим образом скакнула, подкинув ногами юбку, уперла руки в бока и, странным манером подпрыгивая, запела то, что, видимо, и называлось «куплетами». От их текста мне стало плохо! А от телодвижений Хозяйки так стыдно, что вся моя ткань одеревенела, а бисер потух.

Не знаю, сколько продолжалось это мучение. Должно быть, долго, потому что, когда музыка затихла, запыхавшаяся Хозяйка отошла к кулисе попить воды, и тут, наконец-то, увидела своё отражение.

Она замерла, подобно изваянию!

Такого ошеломления на лице я никогда и ни у кого больше не видело. Мы действительно смотрелись вместе очень хорошо. И я, хоть и было немного обижено, всё-таки не удержалось – приосанилось, слегка сползло с плеч, (потому, что так было лучше), и, максимально подчеркнув тонкую талию, собралось на узковатых бедрах, зрительно их увеличивая. Я словно говорило: «Смотри, смотри, какая ты красавица! Выпрями спину, расправь плечи и подумай – пристало ли тебе ТАКОЙ прыгать здесь, как ты прыгала и петь то, что ты пела?».

Лицо Хозяйки стало красным, глаза наполнились слезами, но она вдруг уверенно выпрямилась, дерзко вздернула подбородок, и другой, совсем другой походкой, вернулась на сцену. «Я хочу спеть одну песню, – мягко сказала в зал. – Думаю, вам понравится». И запела. Запела что-то проникновенное, тихое, мелодичное, без вульгарных повизгиваний после каждой строки. Что-то очень знакомое, похожее на ту мелодию, которую любила напевать грустная Дама.

И всё! И больше ничего уже не надо было делать! Я позволило себе лишь едва заметно мерцать, чтобы не отвлекать внимания на себя. Хозяйка пела так хорошо! Единственная помощь, которую можно было ей оказать – это не мешать. Своё дело я уже сделало. И пусть в этом зале моя изысканность выглядела немного инородно, с Хозяйкой мы нашли свою гармонию. А это было главным!

После выступления нас позвали в большую, громоздко заставленную комнату, где некрасивый человек, пыхтя сигарой, сказал, что увеличит моей Хозяйке жалованье, если она каждый вечер будет петь «такие песенки». И никаких танцев – они у неё плохо выходят. Хозяйка была вне себя от счастья. И я, радуясь за неё, засияло всеми переливами своей ткани… «Эй, постой, – задержал нас некрасивый человек, – откуда такое платье? Украла?». «Мне дядя подарил», – тихо ответила Хозяйка и поспешила уйти.

Дома туфли всем рассказали о нашем триумфе. «Не может быть! Так мы больше не будем танцевать канкан? – радостно воскликнула Пышная Юбка. – Господи! Какое счастье! Я ведь совершенно измоталась, а теперь мои оборки смогут отдохнуть». «И мы перестанем осыпаться!» – подхватили перья на странной шапочке. «Хе-хе, – придушенно засмеялось боа, – может быть теперь меня перестанут подкрашивать и уберут, наконец, в чемодан? О-о, чемодан – мечта последних лет… Хотя, не будь я таким старым, вполне могло бы составить вам компанию». «Не лезь, – прошептали туфли, – ты стало слишком вульгарным».

И действительно, очень скоро старые вещи Хозяйка убрала в чемодан и стала обзаводиться новыми. Для начала она купила тонкие кружевные перчатки, которые скрывали красноту её рук. Потом принесла очень милый костюмчик, в который переодевалась после выступлений. Потом – платье…

Она больше не готовила дома, а кушала, судя по рассказам новых туфель, в очень милых кафе. Купила бельё, которое не расползалось после третьей стирки, да и меня больше не стирала, а носила, как и положено, в чистку.

Жизнь налаживалась, и, чем дальше, тем лучше.

Скоро мы начали выступать в другом варьете – крупней и солидней. Это позволило сменить квартиру и обстановку в ней. Я уже не висело на дверце, а очень удобно расположилось в новом просторном шкафу с довольно милыми соседями. На лице Хозяйки появился здоровый румянец, и она мазала руки кремом. А чемодан, где отдыхали её старые вещи, оказался прямо подо мной, в том же самом шкафу. Это не могло не растрогать, и я всем соседям рассказало, что наша Хозяйка бережлива, заботлива, и нам с ней нечего опасаться.

Увы! Опасаться, как выяснилось, было чего!

Однажды я заметило, что с трудом налезаю на её талию, да и другие костюмы жаловались – всё сложнее стало достойно облегать фигуру Хозяйки. Говорили, что она много плачет и плохо себя чувствует. А в один прекрасный день шкаф раскрылся… Хозяйка, со слезами на глазах, сняла меня с плечиков, бережно уложила в коробку и куда-то понесла. Оказалось – в магазин. Только очень и очень странный. Там был и прилавок, и вешалки с вещами, и даже примерочная, но настораживала какая-то странная убогость. И вещи были поношенные, разношерстные… Хозяйка гладила ладонью мою ткань, словно извиняясь, и без конца повторяла: «Пожалуйста, не продавайте его сразу. Я обязательно выкуплю!».

Потом она ушла, а отвратительный потный человек схватил меня руками, перепачканными в какой-то жирной еде и бросил на обувную полку под вешалкой.

Что вы говорите? Ах, пятно! Не там ли получило? Нет, это пятно появилось позже. А тогда у меня ещё было достаточно сил, чтобы уберечься от одного мерзкого прикосновения. Я просто никак не могло понять, где очутилось и поверить, что это навсегда…

На вешалке, куда меня втиснули, растолкав старое пальто и фривольного вида мужскую рубашку, царила атмосфера всеобщей ненависти. Черный трикотажный костюм брезгливо морщился и настырно жаловался всем на лисью шубу, которая воняет псиной. А шуба, в свою очередь, исподтишка, коварно, осыпало костюм колкими шерстинками из своей рассыхающейся основы. Тяжёлые вельветовые штаны нагло подминали лёгкие летние брючки с вышивкой, а старое пальто норовило зацепить своими пуговицами мой бисер и ворчливо повторяло: «Втиснулось тут со своими висюльками. Ну и зачем это? Зачем? Кому оно нужно? И так дышать нечем, а оно всё духами опрыскалось!». Я пробовало отодвинуться, но от мужской рубашки с другой стороны ужасно пахло. К тому же, заметив мои поползновения, она разразилась такой бранью, что лучше не вспоминать. А злобное пальто ухватилось за бисер слишком цепко – отодвинешься чуть дальше, и тонкие нити порвутся.

Казалось, все мы в аду!

В противный магазин почти не заходили покупатели. А, если и заходили, то искали себе вещи дешёвые, простые. Но и я не ждало их внимания. Я надеялось на возвращение Хозяйки, и всякий раз прикрывалось кем-то из соседей по вешалке.

Дни шли за днями, вещи вокруг меня постепенно исчезали. Их сменяли новые, которые, или ввязывались в склоки со свежими силами, или понуро уходили в себя, совершенно теряя вид. А обо мне никто не вспоминал.

И знаете, глядя на своё окружение, я вдруг задумалось – а каково это, быть вот такой дешёвой вещью? Наверное, ужасно, если, конечно, осознавать это. А, если не осознавать? Может быть, ещё ужаснее?

Вы, пожалуйста, простите – я не имею в виду вас, и меньше всего хочу обидеть. Ваш теперешний вид вовсе не означает, что вы… Что, что? Вы говорите, что всегда были дешёвкой? Неправда! Я в это не могу поверить. Вы прекрасно скроены, аккуратно сшиты, на вашей ткани нет изъянов. Разве этого мало? Поверьте мне, дешёвкой становится только та вещь, которая позволила себе распуститься. Растянуться, расползтись по всем швам! О вас такого не скажешь. Вы прекрасно держите форму… Ну да, грязь и выдранный кусок на колене. Но это ничего ещё не значит! Мы же прекрасно понимаем, в чьих руках находились последнее время, не так ли? И там, в том магазине, (или, что это было – не знаю), глядя на некоторые костюмы, я тоже не могло поверить, что они достойны своей жалкой участи. Но они её почему-то принимали и покорялись ей. Ещё не такие уж и старые, безвольно обвисали на вешалках, напоминая скорее чехлы от самих себя, но никак не платья или костюмы, которые могут жить и наполнять жизнью своих владельцев.

Сколько раз я слышало горькие исповеди, неизменно сводившиеся к тому, что «мода прошла, и они устарели». Но разве может быть дело только в моде? Особенно для тех вещей, которые носились. Возможно, они просто не захотели и не смогли сделать Личность из своих Владельцев, и тем ничего другого не оставалось, как бездумно следовать за модой? Или, отставленные на время, они позволили себе усохнуть настолько, что с ними без сожаления расстались?

Что? Вы со мной не согласны? Считаете, что некоторые владельцы сами убивают свои вещи? Да, верно. И то, что нет ничего вечного, тоже верно. Но окончательной смертью может стать для нас только помойка. А временная отставка в чемодан или куда-нибудь на антресоли, ещё не смерть! Всегда должна быть надежда на то, что владелец поменяется и новый залатает даже самые смертельные раны. Нужно только, чтобы он захотел их залатать. Захотел, понимаете? А захочет он только в том случае, если вы держите форму…

И я держалось. Держалось из последних сил. Имя Мастера на Знаке ничего не значило для моего окружения, но оно всё ещё слишком много значило для меня. И уже не потому, что делало уникальным в глазах других. Я почувствовало уникальность внутри себя, и жила она в таланте и Душе, которую в меня вложили.

Может быть именно поэтому, как ещё одной вспышке надежды, обрадовалось я той Тетке, которая наконец-то потянула меня с вешалки. Она плохо пахла, потела, была толстой. Но я так страстно желало покинуть свое обиталище, что самонадеянно подумало – справлюсь и с этим.

Сейчас даже стыдно вспоминать, как старалось я налезть на выпяченный живот, как сдерживало себя, чтобы не расползтись на жирной груди, и как отчаянно старалось не морщиться от немытого тела. В один ужасный момент почудилось, что всё пропало, ничего не выйдет! Из зеркала на нас смотрело что-то бесформенное, безобразное. Но Тётка, как ни странно, казалась довольной и небрежно бросила через плечо: «пожалуй, возьму ЭТО…». На имя Мастера она отвратительно ухмыльнулась: «небось, подделка».

А дома, даже не потрудившись достать плечики, просто перекинула меня через деревянную палку в шкафу.

Запашок там был ещё тот! Впрочем, что я вам рассказываю – вы ведь тоже, наверняка, в этом шкафу валялись. Всё было вперемешку – бельё, колготки, носки… Что-то стиранное, что-то – нет. Вещи, носимые несколько дней подряд и заношенные до вони… И всё это месиво встретило меня презрительным: «ишь, чистенькое…».

Увы, Тётка этот «дефект» быстро устранила.

Надежда потускнела сразу, как только она натянула меня для первого выхода. Ни разу не взглянув в зеркало, (только в маленькое, по плечи), прошлепала к выходу, где на пороге стояли одни растоптанные босоножки без задника. До последней минуты я надеялось, что Тётка пододенет чулки и достанет туфли, но этого не случилось. Она влезла в босоножки голыми ногами, и так и пошла…

Вы спрашиваете, что дальше? Да стоит ли об этом? Я всё-таки считаю свою жизнь достаточно светлой, чтобы осквернять её память подобными воспоминаниями. О чём говорить? Об отвратительном пьяном застолье, где мне на колени шмякнулся кусок чего-то жирного? Где скользкие прокуренные пальцы грубо лезли под моё кружево, оставляя дыры на тонком плетении? Рукавом она залезла в чью-то тарелку, а бисерные нити порвала, зацепившись за дверную ручку в туалете…

Итог всему был подведен утром. «Хлипкое платье – раз надела, и всё изорвалось. Так и знала, что подделка…». И я улетело в чемодан.

А, знаете, что? Может так и… Ой!!! Что это?! Почему вдруг стало темно?! Мы в мешке? Что за мешок? Зачем? МУСОРНЫЙ МЕШОК?!!! Так вы не шутили про помойку? Но, Боже мой, так же нельзя! Мы ведь ещё живые! ещё держим форму…

А-а-а!!! Что это? Нет! Я не хочу, не хочу, не хочу!!!

Господи, как страшно!

Где вы? Здесь так воняет… Это что – смерть? Но я не верю… Не могу поверить. Ведь нас можно было починить, почистить… Где же вы?! Умоляю, не заваливайтесь туда, не надо. Постарайтесь подтянуться. Вот рукав – давайте… Будем достойными до конца. Вы – крепкие и надёжные, я – одухотворённое и красивое. Здесь, в темноте, наши раны совсем не видны. И пока мы держим форму, смерти для нас не будет даже на помойке! Надейтесь. Пожалуйста, надейтесь! Ведь нас сшили, вкладывая Душу. Не знаю, как вы, а я уверено, что это для бессмертия…

Конец