Читать книгу Понемногу обо всём - Марина Алиева - Страница 2

Во дворе росло дерево, на нём жила сорока.

Собственное имя у неё, конечно, было, но на сорочьем языке звучало оно так заковыристо сложно, что никаких человеческих букв не хватит, чтобы его написать. Но, поскольку назвать героиню как-то надо, то пусть она будет, скажем… мммм.., ну-у, к примеру… Ванька!

Почему? Да просто, похожа. С какого бока ни посмотри – Ванька Ванькой, хоть и барышня. Вид добродушный и постоянно изумлённый, посидит, посидит на ветке, потом громко на весь двор выстрелит скороговоркой длинную, заковыристую фразу и снова сидит в одну точку смотрит, покачиваясь при этом, словно поёт в ней какой-то мотивчик, которому хочешь не хочешь, а поддашься.

Старая ворона, что жила по соседству, у дома с магазином, говорила, что точно так же покачивался один её знакомый попугай, из третьего окна на пятом этаже со стороны улицы, который, между прочим, звался Ванькой… Может, отсюда и пошло? Впрочем, неважно.

Ваньке-сороке не было никакого дела до какого-то там попугая, а покачивалась она потому, что жилось ей хорошо и весело! Чего, кстати, нельзя было сказать о том, другом Ваньке, ибо, по словам вороны, жил он в клетке и мир мог видеть только в границах своего третьего окна на пятом этаже со стороны улицы. Сороке-Ваньке такого счастья было не надо – у неё во владении был целый двор с деревом и четырёхэтажный дом со всеми жильцами!

Да, да, представьте себе! Пусть не самый большой и без магазина внизу, но настоящий старый дом с двумя подъездами, заселённый густо и шумно! И скучно здесь никогда не было.

Без совладельцев, правда, не обошлось, и своей собственностью дом считали ещё и колония воробьёв, и нечистоплотное голубиное семейство, но Ваньку их присутствие не напрягало. Жалко что ли? За воробьиной мелочью, исправно подрастающей к началу каждого лета, было интересно наблюдать, как впрочем, и за взрослыми, особенно когда они вдалбливали молодняку правила жизни их многоптичьего семейства. Голуби же вообще держались особняком и вечно толклись возле мусорных баков, куда Ванька летать брезговала. Охота была ковыряться во всякой дряни, если из второго окна, на первом этаже, что у подъезда с кустом сирени, регулярно выбрасывался отменный корм в виде зёрен пшена, риса, а то и кукурузы! На четвёртом окне второго этажа и на шестом окне от края, на этаже четвёртом, были пристроены чудесные домики-кормушки, где можно было обнаружить булочные крошки, а порой и с изюмом! Семечки, сухарики, кусочки яблок, КОЛБАСЫ! И совсем уж непонятных деликатесов, про которые даже ворона от дома с магазином ничего не могла сказать, потому что у себя там ничего такого не видывала!

У кормушек, правда, нет-нет, а и возникали конфликты. Слов нет, по размеру они больше подходили для воробьёв, и приличной, самостоятельной птице громоздиться на жёрдочку возле того домика было зазорно и не солидно, поэтому Ванька долго летала мимо, высокомерно отворачиваясь. Но однажды показалось, что там что-то блеснуло! Подлетела, цапнула.., оказалось просто капля воды, но зато на такой вкуснятине, что дух захватило!

Ваньку событие потрясло. Она и знать не знала как чудесно кормят эту крикливую мелочь! Прямо в тот же день, после мучительной борьбы с чувством собственного достоинства целенаправленно полетела к кормушке, чтобы ещё раз отыскать ту же вкуснятину и хорошенько распробовать, стараясь не думать при этом о том, что воркуют друг другу на её счёт зловредные голубицы у помойки.

Так с тех пор и летала. Дралась, порой, с представителями воробьиного семейства, но потом договорились полюбовно – воробьи будут в домиках трапезничать единолично, а Ваньке относить, время от времени, деликатесы на её ветку. И всё! И началась не жизнь, а сплошное лето, даже когда зима, потому что имелся у Ваньки под самой крышей закуток настолько тёплый и обустроенный, что в нём даже в лютую стужу не холодно. Сытно, тепло – что ещё нужно? И хранить можно всё, что душа пожелает.

А Ванькина душа желала многого. И, желательно, блестящего.

В её дивном, уютно обустроенном тайничке образовалась целая сокровищница из бутылочных стёклышек, пробок, колпачков от ручек, монеток и даже обычных камешков, у которых хватило ума так развернуться к солнцу, чтобы блеснуть своими вкраплениями и тем привлечь Ванькино внимание. Отдельной кучкой «алмазным фондом» сокровищницы громоздился бижутерный лом, который удавалось подобрать во дворе или возле магазина, пока старая ворона не видела, и Ванька жизнь бы за него отдала, потому что чудесные камешки мерцали даже в темноте её тайничка, наполняя его и волшебством, и мечтой, неоформленной, неясной, но от этого совсем не грустной, а напротив, очень даже приятной. На рассвете ли, на закате, когда хоть человеку, хоть птице что-то начинает волновать душу, забивалась Ванька в свою сокровищницу и, распушив перья, как всякая другая птица, начинала тихо и сладостно вздыхать, совсем по-человечьи.

Так прошли два тёплых и два холодных сезона Ванькиной сорочьей жизни, а в самом начале третьего тёплого случилось с ней ещё одно потрясение, из-за которого, собственно, вся эта история и началась.

Тут надо заметить, что Ванька не только ела и вздыхала в своём «алмазном фонде», были у неё и другие развлечения. Одно, понятно, поиск сокровищ, а другое – коты. Не те, дворовые, за которыми глаз да глаз, а домашние ленивые и толстые, что вылезали на подоконники своих окон с первыми теплыми солнечными лучами и плотоядно жмурились на каждую пролетающую птичку. Воробьи и голуби тоже обожали их дразнить, но делали это опасливо и примитивно, всего лишь пролетая мимо то в одну сторону, то в другую. Ванька же понять не могла, чего они боятся? В этом деле ведь главное что? Чтобы окно было ЗАКРЫТО! И тогда делай, что хочешь!

Она и делала. Садилась прямо на подоконник перед какой-нибудь наглой усатой мордой и, глядя в изумлённо-оскорблённые кошачьи глаза начинала чистить перья и постукивать клювом, то у себя под ногами, типа бегают там всякие, проснувшиеся после зимы, а то – почему бы и нет – прямо по стеклу, аккурат в то место, куда уже прилип разрумяненный возмущением кошачий нос!

Ванька особенно любила дразнить жирного котяру с третьего этажа. Этот, не то, что носом – всей тушей по оконному стеклу расползался! Орал так, что было слышно по эту сторону, и потом, (Ванька это уже со своей ветки наблюдала), долго не мог успокоиться, всё бегал по подоконнику, жалобно мяукал и с яростью дёргал оконную ручку, про которую знал – она убирает ненавистное стекло!

В тот день, когда всё началось, Третьеэтажный кот появился в своём окне с раннего утра. Сначала тщательно мылся, потом что-то деловито вынюхивал по углам, а когда на подоконнике обозначился и прогрелся кособокий солнечный прямоугольник, развалился на нём с полным кошачьим удовольствием.

Тут-то Ванька и подлетела.

Села, по старой доброй традиции нос к носу, развернула крыло, чтобы по пёрышкам на боку клювом пройтись, да так и застыла…

Позади кота, в комнате, лежала на столе штуковина, которую люди в прохладное время надевают на голову, а на штуковине этой сияла, переливалась словно радуга и солнце, вместе взятые, неземной красоты брошь!

У Ваньки в глазах всё потемнело. Ни кота, ни комнаты она больше не видела, и открой сейчас кто-нибудь окно, с места бы не сдвинулась, сожрать бы себя дала, но от чудесного видения глаз бы не оторвала! Радужные искры так и рассыпались во все стороны, затмевая солнечные лучи и вялый блеск застёжки на сумке, что стояла рядом. Сумку Ванька знала, видела у хозяйки Третьеэтажного, но никогда, никогда не замечала она на этой тётеньке ничего, даже отдалённо напоминающего то волшебное видение, которое сейчас лежало на столе и дразнило Ваньку всеми своими гранями!

Внезапно блеск пропал, скрытый чьей-то тенью.

Несчастная Ванька забегала, заметалась вдоль окна не хуже Третьеэтажного, который, видимо, уже давно бесновался и орал со своей стороны, но волшебную брошь окончательно заслонила собой подошедшая хозяйка. Она схватила на руки извивающегося кота, замахала руками и забарабанила по стеклу, сгоняя Ваньку прочь.

Пришлось улететь.

Но так тяжело и грузно Ванька ещё никогда не летала. Безо всякого интереса посидела на ветке, глядя, скорее по привычке, на барахтающихся в пыли молодых воробьят. А когда по листьям застучали первые дождевые капли, перелетела в свою каморку, где мрачно обвела взглядом собранные сокровища и поняла, что отныне без чудесной броши радостной её жизнь больше не будет.

Прошло несколько дней прежде чем Ванька снова увидела сияющее чудо. Всё это время, почти без перерыва лили дожди, но она упрямо вылетала из каморки и подолгу, неподвижно сидела на подоконнике третьего этажа, обводя грустным круглым глазом комнату за стеклом.

Там мало что изменилось. Точнее, не изменилось ничего, вот только штуковины с брошью не было. Вместо неё на столе дремал Третьеэтажный, которого сырость за окном на подоконник не приманивала.

Ванька вздыхала, улетала к себе, но, поскольку умиротворения в душе больше не было, снова и снова возвращалась к равнодушному окну.

Наконец, дожди закончились. Повеселевший двор просыхал под выглянувшим солнцем, и к середине дня закипела обычная многоголосая жизнь со снующими туда-сюда людьми, безоконными, дымящимися испариной котами, собаками на поводках, жадно тянущими носами ещё не пыльный воздух и голубиным семейством у помойки. Не было только Ваньки на дереве, и не надо, видимо, объяснять, где она теперь сидела…

И вдруг – о чудо! Из подъезда под тем самым окном вышла хозяйка Третьеэтажного в той самой штуковине, и брошь на ней переливалась, кажется, ещё ярче! У Ваньки даже секунды на размышления не ушло. Не обращая внимания на, так забавно для былых дней, распластавшегося по окну кота, она спикировала вниз и попыталась ухватить клювом сияющее великолепие! Вроде зацепила, потянула, но кошачья хозяйка вдруг присела, оглушительно заорала и, вцепившись одной рукой в штуковину, другой, где была зажата та самая сумка, яростно замолотила по воздуху. Удар, который пришёлся по Ваньке, был не таким уж сильным, но пришёлся по крылу, и она неловко плюхнулась на землю и побежала прочь, переваливаясь, волоча по земле онемевшее крыло и унося с собой боль, не столько телесную, сколько душевную.

Дворовые коты мгновенно навострили уши, но Третьеэтажная хозяйка всё ещё кричала, ругалась и потрясала сумкой вслед убегающей Ваньке, так что приближаться они не стали. А там и крыло отошло. Кое-как позволило взлететь на дерево, но тут же и сложилось. Больно всё-таки! Везде больно!

Ванька еле дождалась конца этого мутного дня. Если бы не воробьи, притащившие в утешение кусок любимого лакомства, так бы, верно, и сидела на дереве, вздыхая. Однако, не столько еда, сколько соседская душевная забота, притупила слегка Ванькину обиду, и на ночь вздыхать она полетела в свою сокровищницу.

На следующий день брошь снова вышла из подъезда. В первое мгновение Ванька решила не рисковать больше ни собой, ни жизнью, но блеск вожделенной вещицы затмил не только белый свет, но и сознание. Коротко дёрнув крылом и убедившись, что оно больше не болит, выбралась на крышу, вздохнула, оттолкнулась и полетела вниз.

Однако, тётка уже была учёная. Не стала дожидаться, когда Ванька сядет ей на голову и начнёт отрывать брошку от шляпки, а замахала руками и сумкой заранее. Этим она избавила, конечно, Ваньку от ударов, но и попытаться добыть сокровище не дала!

Покружив немного над тёткиной головой, Ванька села на свою ветку, нахохлилась и, проводив взглядом уходящую со двора мечту, громкой трескотнёй высказала всё, что было у неё в тот момент на душе! Третьеэтажный кот смотрел на это из своего окна и, кажется, улыбался, но Ваньке это было безразлично. Выстрелив ещё одной тирадой, которую можно, наверное, было бы перевести, как «Плевать я на тебя хотела», гордо пролетела мимо и забилась под крышу.

Дня три после этого она предпринимала безуспешные попытки добыть свою мечту, а потом вдруг сдалась. Один только раз подлетела к окну на третьем этаже, когда кота на подоконнике не было и заглянула внутрь, и увидела! Но в комнате была кошачья хозяйка, которая тут же кинулась Ваньку прогонять. А та, прекрасно понимая, что через стекло её не достать, потопталась немного, клацая коготками, в надежде ещё раз глянуть на брошь из-за размашистой хозяйкиной фигуры, но тётка схватилась рукой за ручку на раме и снова пришлось улететь. Только в самый последний миг померещилось, будто толстый Третьеэтажный, запрыгнув на стол, где лежала штуковина со сверкающей брошью, подобрался к ней и вцепился зубами и пухлыми лапами…

Больше Ванька во дворе не появлялась. Сидела у себя нахохлившаяся, ко всему безучастная, вздыхала, и наблюдала, как уходит и возвращается тётка со сверкающим чудом на голове, как вертит задранной вверх головой, высматривая, не атакует ли её Ванька… Но нет, ничего такого. Один только раз несколько молоденьких воробьёв попытались было… Ванька видела, как отчаянно они кружили вокруг тёткиной головы и, если бы могла, наверное, заплакала бы. А может и заплакала, кто знает…

Жизнь больше не казалась сплошным летом.

А потом, в один прекрасный день, тётка вышла из подъезда как-то особенно решительно. Штуковина по-прежнему была на её голове, но уже без сияющей броши, и Ванька напряглась. Неужели потеряла?! Неужели валяется сейчас её мечта где-то на дороге?… Но не успела она подумать, что надо бы лететь, искать, как в руке у тётки что-то блеснуло.

Неужели?!

Дошагав до Ванькиного дерева кошачья хозяйка задрала голову, высматривая что-то в листве. Потом подняла руку и потрясла ей, рассыпая по двору алмазные отблески вожделенной броши.

– На, забирай! И отстань от меня уже!

Слов Ванька, конечно, не поняла, но от чувств, нахлынувших при виде этого неземного блеска, застрекотала и высунулась.

Тётка тут же обернулась на звук.

– А, вон ты где…

Нагнулась и положила брошь на землю под деревом.

Дворовые коты, решив, что им вынесли что-то вкусное, тут же кинулись туда, но тётка их отогнала. Да и сама отошла в сторону.

Не веря происходящему, Ванька всё же выбралась из сокровищницы и замерла, не отрывая глаз от броши.

Все звуки во дворе стихли. Или она просто перестала их слышать? Коты догадались, что вкусного под деревом нет, разошлись, а Ванька всё не решалась. Она смотрела на тётку, тётка на неё, и что-то было между ними. Что-то общее…

Наконец, залежавшиеся крылья, словно сами собой, развернулись. Ванька неловко, как будто только училась летать, спустилась на землю в некотором отдалении от мечты. Прыгнула раз, другой. Немного постояла, наклонив голову на бок, потом торжественно и твёрдо подошла, подняла клювом брошь и, взлетев с ней на свою ветку, замерла.

Мир заполнили тишина и сияние. Несколько мгновений существовали только они, а потом постепенно начали возвращаться звуки, восторженное верещание воробьиного клана, одобрительное гурканье голубей и особенный шелест листвы, который бывает только летом!

Кот в окне третьего этажа улыбался.

Ванька сидела на ветке торжественная и благодарная. От клюва, в котором была зажата мечта, до кончика её длинного хвоста растекалось умиротворение.

Больше она Третьеэтажного не дразнила. Только один раз, когда окно было раскрыто настежь, подлетела и, пользуясь тем, что никто на подоконнике не спал, тихо села и подложила лакомство из кормушки с четвёртого этажа.

Кто знает, вдруг понравится…