Читать книгу Анна Лоуренс - Марина Андреевна Рябченкова - Страница 2

Я очнулась в доме, обставленном в стиле ретро. Думаю, 50– х или 60– х. В этом доме бежевые стены, темный ковер, квадратные кресла и диван на тонких ножках. Над головой круглая тканевая люстра.

Я не знаю этот дом.

На моих руках хозяйственные перчатки, а под ногами таз с грязной водой.

«Я мыла пол!?» – подумала я и в сознании, словно, что-то надломилось.

Из рук падает тряпка. Пульс набирает темп.

«Где я? Кто я?».

Я искала людей, но напрасно. В доме я совсем одна и, судя по расставленным повсюду картонным коробкам с надписями: «гостиная», «прихожая», «хрупкое», не так давно был переезд.

Сбросив с рук перчатки, увидела на пальце обручальное кольцо и едва не снесла в гостиной телевизор. Небольшой ящик на ножках с выпуклым экраном чудом остался стоять на месте.

Отлепила глаза от кольца уже в кухне. Взгляд торопливо метнулся от большого холодильника с округлыми краями к квадратной белой плите старого образца – такие давно не выпускают. Над столешницей полка с расставленными на ней железными банками – выстроены в ряд в порядке уменьшения с дотошной точностью в промежутках между ними. Над раковиной широкое окно с белыми занавесками.

Заглянула в кладовую при кухне, а там от пола до потолка расставлены консервы, стеклянные банки и крупы. Все чисто и аккуратно, как с картинки.

Шарахаюсь по дому, как безумная.

Во всем доме может и не быть зеркал, но в ванной будет обязательно! В догадке не ошиблась и когда увидела свое отражение, челюсть рухнула вниз.

Я – это по-прежнему я, вот только блондинка. Распустив пучок волос, потрясенно уставилась на короткие волосы – сейчас они чуть ниже плеча, а были ниже лопаток! А когда взгляд остановился на лице, сразу скривилась: мои тонкие губы не позволяют носить яркую красную помаду, иначе создается впечатление, будто они поджаты; стрелки на веках – что ж, не дурно; ну а брови… У меня глубоко посажены глаза и брови с приподнятыми вверх уголками придавали моему лицу выражение строгости, а здесь, прямо избегая такого эффекта им попытались придать форму полукруга. В целом, на мне образ не самой привлекательной глупышки. Так я еще никогда не выглядела.

Смыла макияж и брови стали прежними, но будто тоньше. Теперь мое привычное серьезное лицо обрело злое выражение и обещает уничтожить шутника, что устроил это со мной.

Сбежала вниз по лестнице, вышла за порог дома – замерла. Злость испарилась мгновенно, а взамен пришло искреннее недоумение. На улице тепло и солнечно, поскрипывают качели, на соседских лужайках играют дети, две женщины в красивых платьях большими садовыми ножницами стригут зеленый куст. На их лице тот же макияж, что был на мне минутами ранее…

На улице тихо и спокойно. Безопасно. Но я, как статуя с живыми глазами, с недоверием оцениваю то, что вижу. Все дома стоят в ряд, как по линейке и ничем не отличаются друг от друга. Все они белые, двухэтажные, одинаковой высоты и ширины. В каждом из таких домов есть гараж и большое, во всю ширину дома – крыльцо. Даже зеленые кусты вдоль безупречно белого забора высажены как по шаблону. Признаком хоть какой– нибудь индивидуальности служат садовые украшения на лужайках: фламинго, гномы, котята и щенки.

Я подняла пальцы к глазам чтобы убедиться, точно ли на моем лице нет очков, потому что четкость, с которой я вижу все вокруг – потрясает. Еще раз оглядевшись, принимаю истину: каким– то чудом я стала обладателем превосходного зрения!

– Доброе утро! – приветливо машет рукой женщина с крыльца дома напротив. Улыбается. Блондинка с аккуратно уложенными волосами вынула из желтого ящика газету и опять мне улыбнулась. Без энтузиазма я махнула ей рукой и сразу направилась к синему ящику с белой надписью: «Стоун».

Ныряю рукой в ящик и достаю газету.

В моих руках номер от 16 августа 1956 года. Понедельник.

Закрыла глаза и открыла снова – дата осталась прежней. Встряхнула газету, как будто это могло помочь. Сделала это еще раз, и опять, затем бросила газету под ноги, сдерживая ярость. А ярость быстро сменилась паникой и когда доводов поверить в невозможное становится больше, задрожали губы.

Я бы поверила в отлично организованную шутку, вот только создать целый ретро-город уже перебор. Задыхаюсь и делаю то, что не догадалась сделать раньше: задираю рукав по самый локоть и… не нахожу шрама – мой вечный спутник с самого детства, когда собака едва не оттяпала мне руку.

– Освоились?

У меня сердце ойкнуло. Передо мной возникло лицо с безумно широкой улыбкой.

– Что?

– Как вам здесь? – женщина в желтом платье бесцеремонно проходит за калитку. – Вы здесь уже две недели, а нам так и не довелось познакомиться поближе. Я – Ани– Мари.

У Ани– Мари большие глаза с длинными ресницами. Ее внешность и голос чем-то напомнили мне лошадь. Добрую лошадь.

«Мое имя – Виктория, – подумала я. – Но девушку с фамилией Стоун, уверена, зовут как-то иначе».

– Давно вы здесь живете? – я выдавила хоть какое– то подобие улыбки.

– Уже год.

– А с мистером Стоуном вы уже успели познакомиться? – вежливо спрашиваю я.

Женщина поменялась в лице.

– Просто подумала, может, вы знаете, где он… – добавила я.

– С вашим супругом я не знакома, – смутилась она и пригладила платье по швам. – Я порядочная замужняя женщина! – Показывает обручальное кольцо на пальце, довольная, что оно у нее вообще есть. – Как я могу завести знакомство с вашим мужем без вашего присутствия!

– Ясно…

Взгляд соседки стал диким.

– Бог ты мой, вы меня в чем-то подозреваете!?

– Что? – нахмурилась я. Скоро опомнилась. – Нет, конечно, нет. Спрашиваю из любопытства.

– Так, он уехал в следующий день после вашего переезда, – женщина прячет взгляд. – Я не следила за вами! Я вообще не имею такой дурной привычки. Я – порядочная женщина. Вышла на крыльцо, как раз в тот момент, когда мистер Стоун сел в машину и уехал, – произнесла она на одном дыхании и сразу же, выпучив глаза добавила:

– Простите, вы не знаете где ваш муж?

– Мари– Эн…

– Ани– Мари. – прохладно поправила она.

Смущенно улыбаюсь женщине.

– Странный у нас получился диалог. Понимаете, мы только переехали и у меня в голове такой бардак. В моем доме бардак, – рукой изящно показываю на «свой» дом. – Вещи, уборка – и так целый день. Вы должны понять.

Глаза ее широко раскрылись:

– Это все объясняет! Я хотела сказать… Вы правы, переезд и все что с ним связано – это ужас. Как вы на ногах держитесь, просто удивительно.

– Я тоже этому удивляюсь, – дружелюбно сказала я и улыбнулась. – Была рада знакомству. – Разворачиваюсь и, едва захлопнула за собой высокую белую дверь, слышу:

– А как ваше имя?

1956 год! Каким ветром меня унесло на полвека назад?

– Не может быть, – лепечу себе под нос, обеими ладонями ухватившись за голову. – Невозможно!

Поднимаюсь на второй этаж.

По образованию и профессии я юрист. Не замужем. Проживаю одна с огромным мохнатым котом по кличке «Важный». Я живу не в этом доме. У меня есть квартира, пусть небольшая, но моя и точно не под ретро.

Голова идет кругом. Может, это все же отлично организованная шутка?

В одной из комнат – большую часть которой занимает кровать – открываю одежный шкаф и на вешалке нахожу мужской деловой костюм, а по соседству два платья. Платья приталены, с юбкой средней пышности до колена. Оранжевое сразу отмела в сторону и взяла платье сдержанного зеленого оттенка.

Переодеваюсь.

В кармане платья есть две бумажные купюры, гладкие и золотистые, внешне напоминаю слиток золота с черной надписью «Баллион». На обратной стороне купюры изображен…

– Стилпоезд, – прочла я.

Стилпоезд в целом и есть поезд, но не такой, каким я привыкла его видеть: округлый, с суженной как у акулы мордой и внушительными стальными колесами по бокам. Черный металл стилпоезда обволакивают нити серебра.

«Такого не было в пятидесятых… – рассеянно понимаю я. – Я точно там, где думаю?».

Спускаюсь вниз по лестнице и выхожу за порог дома. На улице мало что изменилось, разве что, детей стало больше. Выхожу за калитку и не спеша двигаюсь вниз по улице, не имея перед собой четкой цели. Одинаковые дома так и тянутся плотной цепочкой до станции Гринпарк, названной именем самого городка.

Потребовалось всего полчаса чтобы достигнуть окраины города – настолько Гринпарк мал.

На станции, что представляет собой высокий деревянный тент на нескольких опорах – стоит стилпоезд: большой, цвета хаки, с округлой, как каска головой – по центру головы установлен ромбообразный фонарь. Эта машина выглядит существенно проще той, что изображена на денежной купюре.

– Данфорд. Западная станция, – просит женщина, ее трехлетняя златокудрая девочка крепко держится за юбку матери.

– Четыре баллиона, миссис Грэм, – дружелюбно сказал человек в зеленом козырьке за стеклом и через окошко протянул женщине билет.

Достаю из кармана юбки золотую купюру. На ней изображена цифра 20.

– Данфорд. Западная станция.

Кассир шлепнул печать, протянул билет и сдачу.

– Приятной поездки, – так же дружелюбно сказал он мне.

Выхожу на перрон и нерешительно подхожу к огромному зеленому монстру. «Технология будущего» выгравировано на его брюхе.

Мой взгляд упал на рельсы – к моему удивлению, эта дорога рассчитана на три колеса…

Ступаю на лесенку– подножку и погружаюсь вглубь стилпоезда. Полумрак. Под ногами однотонные зеленые ковры, а справа, вдоль стены тянется цепочка из маленьких круглых ламп.

Я нашла свое купе: в нем синие тканевые сидения, стол и настольная желтая лампа. В купе, рассчитанном на шесть персон, пока что я одна.

Расположившись у окна, сложила перед собой руки, рассматривая обручальное кольцо на безымянном пальце: тонкое, классическое с маленьким камешком по центру. Снимаю его и сразу прячу в карман.

Раздался гудок. Выглядываю из окошка своего купе – люди заторопились вручать свои билеты равнодушному служащему. Через несколько минут последовали второй – стилпоезд слегка качнулся, а когда раздался третий, большая многотонная гусеница очень медленно поползла из тени станции к дневному свету. На короткое мгновение меня ослепил золотой свет солнца.

За городской чертой стилпоезд разогнался до невероятной скорости и я спросила у проводника, протянув ему свой билет:

– С какой скоростью мы движемся?

– 185 миль, мисс.

Для пятидесятых невероятно! Смотрю в окно, а пейзажи так и проносятся перед глазами… Это объясняет, что из провинциального городка до большого города я добралась за какие– то два часа.

Уже в Данфорде машина медленно поползла по темному туннелю к станции и почти бесшумно остановилась.

Я спустилась по лесенке– подножке, высоко задрав подбородок вверх. Вокзал грандиозен! Здесь высоченные потолки, тяжелые толстые стены и все покрыто гранитом и розовым мрамором; это огромная территория с десятками железнодорожных путей. Повсюду сотни, а может, даже тысячи людей! Вокзал заполнен звуками их голосов и рокотом десятка двигателей.

Я прохожу вдоль длинной цепочки невероятных, обтекаемой формы машин, что зовутся стилпоездами – черные, бордовые, цвета хаки и цвета золотой меди. В голове всякого стилпоезда – машинный вагон, оборудован по паре внушительных колес по обе его стороны. Стальные колеса не установлены где– то снаружи или в глубине машины, они идут вровень с формами кузова. Вдоль пассажирских вагонов тянется сплошная и широкая полоса, вместо привычных мне раздельных окошек на каждое купе. Невероятно…

Вокзал пятидесятых и стилпоезда в нем – в этом месте столкнулись и переплелись прошлое и будущее!

– Куда вы направляетесь, мисс? – вежливо спросил мужчина в темно-зеленой форме, с золотыми полосками на плечах и манжетах. Выражение лица спокойно– заинтересованное.

– В город, – прикрыла некогда открытый от потрясения рот и напряглась.

– Если вам нужен центр – то вам следует пройти к главному выходу, – показывает прямо передо мной. – Если вы хотите попасть в центральный парк – выход два, – показывает направо. – К жилым районам выход три, – показывает налево.

– Мне нужен главный выход, спасибо! – поблагодарила я служащего.

– Всего хорошего мисс, – сказал он и с тем же вопросом обратился к женщине с маленьким ребенком.

Солнечный Данфорд! Небоскребы этого города тянутся к небу и их заостренные пики сверкают на солнце. Солнце повсюду. Оно светит в глаза и опаляет щеки.

На широкой и многолюдной улице километры витрин: бутики, парикмахерские, кофейни. Повсюду море позитивной рекламы – результат работы талантливых художников. Здесь всего так много… Верчу головой, желая увидеть все сразу.

Перед витриной бутика с женскими платьями на манекенах останавливаются две девушки. Очень непривычно видеть на руках девушек тонкие белые перчатки. На них платья в форме песочных часов и туфли со странной формой каблука: невысокий и выпуклый, резко сужается на кончике. Такие туфли у многих… Даже у меня!

Тоненькая девушка показывает на витрину, другая задирает нос.

Слишком цветное? Слишком короткое? Слишком открытое? Девушка задает очень много вопросов, а подруга насмешливо кивает головой и, наконец, засмеялась.

– Я же серьезно спрашиваю. – Девушка изобразила обиду, а спустя мгновение, подруги, как ни в чем не бывало, вместе перешли на другую сторону дороги.

Перед витриной «Телевизоры Андерсона» собралась толпа. Девушки и юноши с восторгом уставились в экран большого квадратного ящика на острых ножках, где в черно– белом цвете выступает привлекательный певец. Девочка– подросток едва не прижалась носом к витрине, когда кумира показали крупным планом.

Я уставилась на другую витрину. За стеклом парикмахерской «Лили» на скамейке для ожидания сидят блондинки пепельные, золотые и… белые, как бумага. Мой взгляд сфокусировался на собственном отражении в стекле и я уверенно вошла внутрь.

– Я могу покрасить волосы сейчас?

– Конечно, – улыбается женщина с большими черными стрелками на веках. – Подождите минутку и вами займутся.

Минутка длилась больше получаса. Когда с кресла мастера поднялась крупная женщина с объемной укладкой на голове, меня пригласили.

– В тот же цвет?

– Нужен каштановый.

Брови женщины удивленно взметнулись вверх, а мастер– мужчина по соседству вместе с клиенткой уставились на меня. Быстро вспомнив о вежливости, отвели взгляды и сделали это почти одновременно.

– Вы пошутили! – обрадовалась мастер и рассмеялась, а когда присмотрелась к серьезному выражению моего лица, улыбка ее мгновенно погасла. – Нет, не шутите. Что ж, такого чистого цвета вам больше не добиться, понимаете, да? – почти с сожалением сказала она и сквозь пальцы пропустила несколько прядей моих волос.

Мастер упорхнула готовить краску и я смогла заметить тихое любопытство на лицах посетителей салона. Только сейчас осознала, что за последние несколько часов не видела ни одной ярко выраженной брюнетки.

Когда мои волосы обрели темный цвет, парикмахер осторожно спрашивает:

– Нравится?

– Очень, – уверенно заявила я и с тоской подумала о своих некогда длинных волосах.

Когда женщина приготовила бигуди, я категорически отказалась от всякой укладки. Нырнула под сушуар и глупо хихикая, высушила под ним волосы. По ощущениям, будто просунула голову в турбину самолета.

Сколько– нибудь возвратив свой прежний облик, вышла из парикмахерской и осматриваюсь. В животе урчит от голода, а тележки уличного питания, даже с отменным зрением нигде не вижу. Ресторан или кафе на этой улице мне вряд по карману.

С центра ухожу на переулок и за сомнительным темным углом ступаю на узкую улицу. Совсем рядом кафе с округлыми, деревянными стульями. Посетителей в нем немного.

Присмотрелась к витрине и поняла, что даже здесь моих денег хватит только на чай.

– Добрый день, – обратилась я к единственному прохожему на улице.

Мужчина, хорошо за тридцать, остановился с застывшим выражением удивления на лице. Высокий и строгий, носит деловой костюм, в руке держит черный дипломат.

У него слегка взъерошенные волосы, цвет у них русый – ни темный, ни светлый, что-то среднее.

– Вас не затруднит угостить меня кофе и чем-нибудь съедобным? – вежливо спросила я. Внешне я кажусь спокойной, но на деле кажется, что сердце бьется где– то в горле.

Его губы зашевелились. Он точно что-то хотел сказать.

– Трудно? – смущенно спросила я.

– Что у вас случилось? – у мужчины внушительный сильный голос.

– Я проголодалась, а денег нет. Беда, – призналась я.

Холодные серые глаза скоро просверлят во мне дыру. Его губы снова зашевелились, но говорить что-либо он опять передумал и прошел в кафе.

– Слушаю вас! – улыбается человек за прилавком.

– Выбирайте, – сказал мужчина. Достает кошелек.

– Кофе и булку с маком.

– Два кофе, – резко добавил мой загадочный спонсор.

– 13 баллионов, пожалуйста, – попросил человек за прилавком.

Мы расположились за круглым столиком рядом с кафе. Над головой зонтик.

– Кто вы? – скорее потребовал он, чем спросил.

– Меня зовут Виктория, – не мешкая ответила я. – А вы?

– Джон. Но я спросил не о том, как вас зовут, а о том кто вы.

– Очень голодная девушка, – в моем тоне чувствуется вежливое упрямство.

Некоторое время молча и с любопытством оцениваем друг друга.

– Хорошо, – наконец сказал мужчина. Пьет кофе. – Как получилось, что вы оказались на этой улице одна?

– Я приехала в город одна.

– В том, что вы не местная, в этом нет сомнения, – заметил он.

– Это очевидно, потому что я не блондинка? – мои губы растягиваются в легкой улыбке

– Не только. С вами нет багажа, где вы остановились?

– В багаже нет необходимости. Уже через два часа у меня стилпоезд.

– Куда вы направляетесь? В Илсити? Форклод?

– Возвращаюсь в Гринпарк.

– Откуда едете?

– Откуда и куда – ответ тот же.

Взгляд на смуглом умном лице стал подозрительным. Я добавила:

– Мне нужно было увидеть что-то кроме дома, например, Данфорд. Не подвиг, конечно, но надеюсь, в скором времени я смогу забрести намного дальше. Вам хватает? – спрашиваю я и на лице мужчины отразилось некоторое недоумение. – Я о кофе. Его так мало, – переворачиваю вверх тормашками собственную пустую кружку, кофе в которой было, ей богу, два глотка. – Мне, к примеру, нет.

Мужчина внимательно смотрит на меня, силясь понять что-то. На квадратном лице с мощной челюстью появилась тень улыбки, и взгляд его метнулся к прилавку кафе.

– Кофе, – жестом показывает, что нужно два.

– Сию минуту! – из кафе раздался голос услужливого хозяина заведения.

– Давайте. Задайте свой вопрос, – говорю я.

Джон глубоко вздохнул. Даже с сожалением, если мне не показалось.

– Боюсь, это будет неприлично.

– Обещаю, моя кружка не покинет пределы этого блюдца, – с дерзкой ухмылкой, заверила я. – Ну же…

– Невероятно, – задумчиво проговорил он.

Когда молчание затянулось, сказала я:

– Очень легкомысленная девушка. Так вы подумали обо мне?

Джон нисколько не смущен. Мужчина с интересом рассматривает меня и во взгляде его что-то изменилось.

– Вы не похожи на порядочную девушку с хорошим воспитанием, – из его уст прозвучал не упрек, а констатация факта.

– Допускаю.

– Допускаете?

Другая эпоха. Свои правила. Своя мораль. К этому придется привыкнуть.

– Я не та, за кого вы меня приняли, – спокойно и уверенно говорю я. – Да и вообще, почему женщине гулять по городу кажется странным явлением? – вдруг спрашиваю я. – Желание не быть блондинкой равняется катастрофе, а угостить чашкой кофе… Эм… простите, не нахожу сравнения. Джон, вы знаете ответ?

Джон усмехнулся.

– Так диктует общество, – просто ответил он.

– Что будет, если, скажем, послать его к черту?

Непроницаемое лицо медленно– медленно расплылось в улыбке. Только что я подтвердила впечатление девушки с плохим воспитанием.

– Ничего серьезного. Разве что мелкие неприятности, где вас не приглашают на званый ужин или на модные вечера. Но что-то мне подсказывает, вас такими последствиями едва ли можно огорчить.

– Это правда.

– Вы с движения феминисток? – вдруг спросил он. Теперь моя очередь удивленно приподнять бровь.

– Господи нет, – выдохнула я.

Джон молча и выразительно смотрит на меня, и я продолжила:

– Однажды проснулась и твердо решила чего я не хочу.

– И чего вы не хотите?

– Улыбаться, когда я не хочу улыбаться. Не хочу вычищать дом до потери пульса. Не хочу готовить, потому что я ненавижу готовить… Не вижу ничего дурного в том, чтобы попросить для себя кофе у случайного прохожего, потому что я хочу кофе… – Задумалась и отчеканила:

– Я не хочу делать массу вещей, выполнение которых предполагает хорошее воспитание.

– Ваш протест, это серьезно? – мужчина смотрит насмешливо.

А я серьезно:

– У меня только одна жизнь и я не хочу прожить ее вот так!

– Ваш кофе! – торжественно произнес хозяин заведения. Оставил чашки на столе и незаметно удалился.

Джон мельком взглянул на наручные часы.

– На чем собираетесь возвращаться к стилстанции?

– Я пойду пешком.

– Вам потребуется час, не меньше, – уверенно заявил Джон.

– Значит, минут через сорок мне нужно возвращаться.

– Будет достаточно поздно. Я провожу вас, – сказал он тоном, не терпящим возражений.

С Джоном интересно говорить. Он много задал вопросов и внимательно слушал ответы, а скоро начал высказывать свое мнение на многие вещи, на которые у меня прямо противоположная позиция. Последние минут десять наш диалог напоминал дебаты по вопросам философии жизни и социального равенства.

– Чем вы занимаетесь? – спрашиваю я, когда мы пошли вниз по улице. Мы идем бок о бок, и я хорошо чувствую запах сигар и аромат одеколона, исходившие от мужчины.

– Вы о работе?

– Вы мне напоминаете полицейского.

– Почему я кажусь вам полицейским?

– Ваша осанка, острый взгляд. Наконец, моя интуиция. Я думаю, вы человек, который привык отдавать приказы.

– Я работаю в компании… Не полицейский.

– Вы устроили мне настоящий допрос. В своем предположении я была уверена… Почти.

– Вас будто огорчает, что я не тот, за кого вы меня приняли.

– Нет, это не так… – мой взгляд быстро метнулся к мужчине. – Может, вы занимаетесь не тем?

– Никогда об этом не думал. А чем занимаетесь вы?

– Судя по всему, домохозяйка, – тоскливо сказала я. – Давайте не будем об этом. Мне вот интересно, как вы забрели в эти переулки? Вы так сокращаете путь?

– Скорее, наоборот.

– Зачем?

– После работы теплыми вечерами люблю пройтись. Это хорошие улицы, никакой суеты и покой. Так было, пока не появились вы.

Мы шли вдоль узких улочек, где навстречу изредка шел случайный прохожий. Когда подошли к стилстанции, удивилась, как может быть многолюдно вечером трудового дня: мужчины в деловых костюмах возвращаются в пригород, к женам и детям. Женщин среди них почти нет.

– Вы еще планируете вернуться в Данфорд?

– Да, – твердо говорю я. – И я бы не отказалась от компании друга, если таковой у меня все же есть.

– А вы в этом еще сомневаетесь? – на лице мужчины скользнула мальчишеская улыбка.

– А вдруг вы из вежливости проводили глупышку до поезда, в надежде, что она больше никогда не вернется.

– В таком случае, я бы не спросил ее о планах вернуться в Данфорд.

– Ваша взяла.

Гудок. Оглушительный. Раздражающий. Напоминает, что отправление поезда вот-вот состоится.

– Когда вы планируете вернуться? – спрашивает Джон.

– Не знаю…

– Вы сможете приехать, скажем, дня через три?

– Могу даже завтра, – вырвалось у меня.

– Боюсь у меня дела, – улыбнулся Джон.

– Тогда в пятницу.

– Мы можем встретиться в том же кафе. В обед.

– Хорошо, – сказала я и ступила на лесенку– подножку поезда. Мужчина смотрит мне вслед.

Поезд мчится в обратный путь, в Гринпарк, а я бесцельно уставилась в окно в размышлениях о мире, в котором оказалась. Здесь все не так, как в прошлой жизни: другие поезда, другие дома, улицы и даже люди; у людей другой способ мышления, иные ценности, совсем не привычный для меня способ жизни. Здесь даже воздух другой.

Люди говорят на чужом мне языке! Я понимаю его, говорю на нем, но он мне не родной. Я знаю это, потому что помню прежнюю речь – русскую речь, я помню ее звучание. Она осталась в памяти, как очень далекое воспоминание, как песня, слов которой мне уже не разобрать. Это очень странное состояние, когда чувствуешь некий конфликт в собственной голове. Когда одни знания давят под собой другие.

Я вернулась в Гринпарк, на Солнечную улицу, дом 68. Переоделась, умылась, сготовила быстрый ужин и с бокалом красного вина отправилась на второй этаж, копаться в вещах женщины, чье место заняла в этой жизни.

Нужно разобраться кто я новая, кто мой муж и как мне с ним себя вести. Кто мои родственники и друзья. А самое главное, нужно узнать, есть ли у меня деньги… вклад, счет, что угодно.

Документы я нашла на верхней полке одежного шкафа. Анна Стоун – так теперь меня зовут. До замужества – Анна Лоуренс. 1933 года рождения.

Выходит, Анне 23 года.

– Мне теперь 23 года! – Потребовалось время свыкнуться с этой мыслью, потому что еще вчера мне было 27.

Мужа Анны зовут Томас Стоун. 28 лет. Судя по фотографии, мужчина приятной наружности.

Школу Анна окончила хорошисткой в Илсити, а затем поступила в колледж искусств.

Что я знаю об искусстве? Ничего не знаю.

Открываю выпускную карточку колледжа и с облегчением выдыхаю. Указанные в ней нормативы никак не связаны с искусством, разве что, один. Норматив так и называется «искусство». В остальном колледж готовит девушку к жизни домохозяйки.

Это грустно.

В одежном шкафу нахожу небрежно сваленные фотоальбомы. Их немного.

Когда открыла первый альбом, удивленно уставилась на порванные в клочья черно– белые фотографии. Те, что уцелели, сильно смяты, но изображенных на них людей рассмотреть можно: Анна и еще одна блондинка.

Фотограф сделал акцент на сервировку большого стола, в конце которого стоят миловидная девушка и суровая дама в темном платье. Сколько всего расставлено на столе и с поразительной точностью! В жизни бы такого не повторила. На обороте фотографии надпись: «Шарлотта. Этикет домохозяйки. Экзамен. Четверка. 1951г.».

Есть такое же фото, но на месте блондинки Анна. На обороте написано: «Этикет домохозяйки. Экзамен. Четверка +. 1951г.».

– Четверка с плюсом, – с иронией выдохнула я.

Итак, Шарлотта, судя по всему, подруга времен обучения в колледже. Любопытно, что произошло между ними, если Анна уничтожила едва ли не весь альбом их совместных снимков.

В другом альбоме хранятся фотографии семьи. Надписи на оборотной стороне очень помогли. Теперь я знаю, родителей Анны зовут Бенджамин и Джина Лоуренс. Джина Лоуренс миниатюрная женщина, с тонкими чертами лица. Она закончила швейный колледж, а работала какое– то время телефонисткой. Отец, Бенджамин Лоуренс, высокий мужчина, не самого мужественного вида. На фотографии у него аккуратно постриженные усики, с кокетливой завитушкой на кончиках. Брови высоко подняты вверх и будто выщипаны. В общем, образ городского щеголя. Его профессия связана с переработкой древесины.

Переворачиваю толстые страницы альбома, и где– то с середины – фотографий нет. Рамки для них разорваны так, как если бы изображения вынимали быстро и в ярости. И так страница за страницей.

От увиденного стало как-то не по себе…

В другом альбоме нашлось несколько фотографий родителей Тома. Отец кажется сильно старше своей супруги, обладательницы низкого роста и очень жесткого взгляда. На поздних фотографиях отца нет.

«29 июля 1956 год» – написано на обложке последнего альбома, что хранит воспоминания о дне свадьбы Анны и Тома. С некоторым волнением изучаю изображения: рассматриваю каждый их жест и взгляд… Они кажутся счастливыми! У Анны живой взгляд и широкая улыбка. Она определенно была готова к этой жизни.

Фотоальбомы отложены в сторону. Я вернулась к документам и сопоставив некоторые даты, заключила, что замуж Анна вышла сразу после окончания колледжа. Со дня их свадьбы прошло две недели.

В одном из ящиков стола нашла журналы о моде. Ящиком ниже косметика, бигуди, замысловатые тюбики, есть заколки, ободки, резинки и даже вырезанная из журнала фотография певца, того самого, которого видела на экране телевизора в магазине.

Такое чувство, что я роюсь в вещах школьницы, а не взрослой женщины!

Я похоронила всякие надежды на финансовую независимость и крепко задумалась. Мне придется примерить роль Анны Стоун, а девушка представляется мне глупой и покладистой, если она и вправду такая, даже не представляю, как смогу соответствовать этому образу.