Читать книгу Не говорите мне о жизни - Марина Ермакова - Страница 3

O тот язык! что пращуром рождённый!

Не оскудей, а упоеньем стань.

Величием времён обожествлённый,

Не покидай наследную гортань.

Она готова бережно лелеять

Те звуки слов в хранилищах своих.

Душе и ближе, и стократ милее

Родную молвь являть, слагая стих.

И, как рыбарь[2], выуживать из глуби

Ушедших, незапамятных веков

Ту сокровенность дум… Уста иль губы?..

Не всё ль одно? Но резонанс каков!

И то, что обновленье отрицало,

Взамен неологизмы принеся,

Хранило в глубине души зерцало[3].

Исконность речи в нём таится вся.

Как явно и доверчиво проворно,

Ломая все опоры на пути,

Идёт нововведенье животворно,

Пытаясь право мысли обрести.

Да будет так! Со временем не спорю.

Но как порой бывает мне милей

Молвь старины и в милости, и в горе,

Хранимая в ларцах души моей.

Паверечье[4]. Темь – слепой похитник[5],

Бродит меж зародами[6] в лугах.

Близ опочивать приник ракитник,

Грезится жалейка ивам в снах.

В горнице качает мамка зыбку.

Лунный свет в оконце заглянул.

На лице кормилицы улыбку

Осиял и в тучках утонул.

Есень[7] в рвани, словно побируха,

Милостыню просит по дворам.

Настоялись сбитень, медовуха…

Божий мир – величественный храм.

Ниспаденьем[8] разноцветье листьев

Льнёт к земле – тепло там отдышать.

В раздорожье[9] персть[10] и клочья мыслей

Гонит ветр, уставший их держать.

И горит свеча в слепом окошке.

Чахнет в чистополье травостой.

Держит есень губари[11] в лукошке,

Просится на роздых, на постой.

Свиделись на росстани

Изборной[12] стези.

Стлалось благо роздыми[13],

Виделось вблизи.

Любый мой, бажёный[14] мой,

Свет моих очей.

Ты приворожён был мной

Ворожбой ночей.

А на зорьке утрешней

Протянул мне длань[15].

Молвил мне: «Будь тутошней,

Ладой моей стань».

Был с небес водицами

Чуян Божий глас.

Вещими криницами

Омывало нас.

Любый мой, бажёный мой,

Сокол – горний свет,

Ежели нарёк женой,

«Да» – тебе ответ.

Что с тобой обрящем[16] мы?

Будем что сулить?

Россказнями нашими

Белый свет живить[17]?

На жалейке поровну

Песнь благу играть.

Сладкогласу вологу[18]

На распевки звать.

Не блажить, а связывать

Дней текущих нить.

Былями да сказами

Детушек дивить.

Родь[19] моя! Земь[20] праотцов!

Русь святая! Дщерь[21] твоя

Молит царствие венцов

O блаженстве бытия.

Мне тебе и песнь слагать,

Жаловати[22] мне тебя.

Мати[23] – любо называть,

Брезеть[24] в лета бедствия.

Ни остуду[25], ни охуд[26],

Ни похлебство[27] не прими.

Алчет[28] твой работный люд

Блага в мире. То ими́[29].

Дабы[30] дружество твоё

Воссияло, аки[31] свет.

Дабы голое жнивьё

Тучной нивой встало вслед.

Идущему надежда на свободу,

Как оберег дорожный, в путь дана.

О! сколько всевозможного народа

Прошло через лихие времена!

А путников стегали град и ливни,

Косили голод, моры и война.

И молний сногсшибательные бивни

Валили наземь. Выла тишина!

И ветер обнимал могучей хваткой,

И пыль вздымалась клубом под стопой…

Дорога колебалась зыбко, шатко,

Раскачанная горькою судьбой.

Метель стелила снежные постели,

И гнуло солнце зноем до земли.

Стирались в хлам подошвы, и зудели

Кровавые мозоли-волдыри.

Болели спины, ныли нестерпимо.

Колени подгибались, ослабев.

И пролетали годы мимо, мимо…

И разрушался сотворённый блеф.

И травы сохли, и взрастали снова

На выцветших обочинах дорог.

И ожидал молитвенного слова

От человека вездесущий Бог.

Дорога. По ухабам да по кочкам…

То там, то тут – нужда и нищета.

За строчкой непременно будет строчка…

И до поры в молчании уста.

Как сорняки, взрастают вдоль дороги

Тщеславье, доносительство, корысть…

Цепляются репьями в дни тревоги,

Чтоб твой серёдыш[32] под сурдинку грызть.

Гони, гони нас в бездорожье, время!

В безвыходность, в бесправие, туда,

Где дерзостному обрываешь стремя,

Где прошлого бурливая вода!

Где загнанная немощная кляча

Вперяет взгляд пугливый в борозду,

И где дитя, воинствуя и плача,

Ручонками схватилось за узду.

Где жница налитой срезает колос…

Где составляют вновь мартиролог[33].

Где кривда в правоту перемололась.

Где непреклонен вездесущий Бог.

В дожди, в метели, в липкие туманы

Идёт по тем дорогам пилигрим.

Бездельник ждёт всю жизнь небесной манны…

А делатель[34] возводит «Новый Рим»[35].

И только неприступная природа,

В своей первоначальной красоте

Не изменяя сути год от года,

Блаженствует в кристальной чистоте.

Первый в космос полёт – тот сигнальный полёт!

Разрывая пространство воздушное неба,

Пульсом сердца ведя исторический счёт,

Он взлетел! До него там никто ещё не был.

И взорвался весь мир от нежданных вестей,

Во Вселенной оставил Гагарин свой почерк!

И весна набрала мощь больших скоростей.

И листва пробивалась из вспученных почек…

Ликовала страна, удивлялся весь мир!

Даже звёзды навстречу ему улыбались!

А он небо и Родину чтил и любил.

И ему небеса в свой черёд покорялись.

Улыбался Гагарин расцвету весны,

Над Землёй пролетая свои километры.

И светилась заря на востоке страны!

И шумели берёзы, акации, кедры!..

Те сто восемь минут рвали нервы людей!

Лился сок из берёз, реки гулко шумели…

И качали мамаши кричащих детей,

И луч солнца лежал в золотой колыбели!

Сущий маятник дорожный,

Независимый талант…

Путь избрал он непреложный,

Позабытый диамант[36].

До самозабвенья книжный.

В строфы замкнутые взяв

Ритм сложенья, он лиризмом

Души чуткие пленял.

Обручённый, обречённый,

Вёл с собой он разговор.

В каждом образе точёном

Сердце бьётся до сих пор.

Миг блаженства, тайны, пытки…

Величавый мысли строй…

Он свои оставил слитки

На дороге столбовой.

Мне представилась картина,

И заметны в ней штрихи:

Вечерами у камина

Гумилёв читал стихи.

В длинных пальцах, в кисти узкой

Томик он стихов держал.

И из уст его французский

Романтически звучал.

Мужественный его профиль

Благородство отражал.

Ел на ужин он картофель

И несбыточно мечтал:

Времена придут иные,

Купит он аэроплан…

Но за окнами другие

Наступали времена.

Войдёт в наш голограммный мир как данность,

Сухой щепой воспламеняясь, жизнь

И растворится в правде и во лжи.

Сгорит во времени и гений, и бездарность.

И только дым струится и струится,

Покуда имя в памяти живёт.

Но с дарованьем это не случится,

Его творенье с телом не умрёт.

Тому пример – феноменальный Моцарт,

Чей совершенен истинный талант.

Не меркнет красота, а остаётся,

Которой одарён был музыкант.

Мечтаний и скитаний, и страданий…

Изведал всё он, предпочтя гореть.

О! сколько дал ему Бог испытаний!

Но не убила труд бесценный смерть.

Пристанища последнего не сыщешь,

Где поклониться праху б довелось.

Но бьёт и бьёт во временное днище

Мелодий моцартовских звуко-ось.

К возвышенному ощущенью жизни

Имея тягу, мог он выражать

Прекрасным слогом чувственные мысли.

Что говорить! Его бы взять-читать!

Так окунись же, друг мой, с наслажденьем

В тончайший горний блоковский лиризм!

В своих стихах он с редкостным уменьем

Вёл размышленье «Что такое жизнь».

И, проявляя мысль свою, с любовью

Стихами говорил о том с листа.

Всё, что ценил и что унёс с собою,

Другим поэтам ляжет на уста.

А жизнь его не баловала вовсе,

Даря ему огромнейший талант.

Что у судьбы порой мы чаще просим,

И есть всей жизни истинный гарант.

А он желал учиться и учиться,

Чтоб «кровь отдать и высушить свой мозг…»

Тем мог бы он России пригодиться.

И пригодиться, несомненно, смог.

Он нам раскрыл страдальческую душу,

Всю потаённость чувственных глубин,

Горячность сердца и рассудка стужу…

Нужды причину из первопричин.

Сам испытав бесхлебье и бесправье,

Он показал бесславный быт низов.

Назвать его писателем мы вправе,

Искусным мастером, отдавшим кровь.

Поэт Евгений Баратынский

Оставил незабвенный след

Своим твореньем исполинским

И этим славен много лет.

Аналитическим мышленьем

Он отличался от других.

Бесспорной горькой правды гений

Являл нам неподкупный стих.

Нет, он не метил в прославленье.

Его стихи не для толпы.

Обетованного виденья

Он слышал тайный глас судьбы.

И, как искатель верной мысли

На все явленья, стать он смог

Певцом реальной правды жизни.

Его великолепен слог.

Он был поэтом дум глубоких

И честной мысли был певец.

Изведанные жизнью строки

Нашли признание сердец.

Судьба сама пути нам выбирает.

Казалось бы, уж всё предрешено,

И вдруг она порталы открывает,

И быть тебе поэтом суждено.

И всё, что сохранится на бумаге,

Останется и будет дальше жить.

Всё это говорю о Пастернаке.

О нём так много можно говорить!

Хоть не были легки его дороги,

Но состоялся в жизни он вполне.

Страдая сам, поддерживал он многих

И жил не ради славы на Земле.

Его стремленья к жизни, без которых

Не смог бы он оставить яркий след,

Прошли сквозь время разных лет тяжёлых,

Больную славу творческих побед.

Всё это он пронёс через творенья,

Создав великолепнейший шедевр.

Но травля и нелепые гоненья

Опустошили жизненный резерв.

Но живы мысли, собранные в строки.

В них красота его большой души.

И слог его, изящный и высокий,

Достоин удивительных вершин.

О, этот многонравный мир людей!

Мудрим порою мы до безрассудства.

Наивность, ухищрение, занудство…

Со стороны покажутся видней.

Пиши об этом целые тома,

Коль общество такое ты увидишь,

Тут тема обозначится сама.

А там посмотрим, что ты миру выдашь.

Изобразил то общество в стихах

Достойный мастер слова Грибоедов.

Читая, восклицаешь только: «Ах!

Какие здесь представлены беседы!»

Явил он свету истинный шедевр,

И показал весьма он ярко нравы

На свой словослагательный манер,

Читателю доверив для забавы.

Представив остро в «Горе от ума»

Характеры возможных персонажей

(отметим остроумные пассажи),

Изобразил их мастерски весьма.

Вот Фамусов, а вот и Скалозуб:

Столь разные два эти господина.

Прелестна разговоров их картина.

А Чацкий – славный малый и не глуп.

Он, несомненно, автором любим.

Но как, однако, речь свою поставил!

Он общество оценивал один

И сам себя сей публике подставил.

Тому виною Софьюшка была,

Влюблённая в Молчалина-притвору.

Увидев из оконного обзора,

Как тот упал, с испугу обмерла.

А тут и Репетилов преуспел.

Ну просто символична эта личность!

Сойти, видать, за умного хотел,

А выглядел ершисто и комично.

Ещё с десяток действующих лиц

Представлены нам автором к сужденью.

И длительное время размышленья

Идут от грибоедовских страниц.

Комедия два века уж живёт,

И день за днём летят неумолимо.

Но в ней читатель снова узнаёт

То, что и с нашим обществом сравнимо.

Стиль Чехова, его язык

Примером служат, несомненно.

Он мастерски умом проник

В детали жизни нашей бренной.

Его писательский талант,

Сужденье, чувство состраданья

В нём сочетались как бриллиант

И подвигали к созиданью.

Он тему «пробовал на зуб»,

Раскалывал её способно.

На осмеянье был не скуп,

Являя пошлость бесподобно.

Обыденность изображал

Он виртуозно и правдиво.

Изобличительный кинжал

Его пера был остр на диво.

«Пересолил», «Хамелеон»,

«Вишнёвый сад», «Каштанка»,

«Нищий»…

Все зеркала представил он,

И нет в них строчки ложной, лишней.