Читать книгу Стихи разных лет - Марина Глебова - Страница 6
Стихи и душа Марины Глебовой
I. Темы стихов марины глебовой
2. О поэзии
ОглавлениеМарина Глебова не только любила и любит людей, но ещё любит поэзию и искусство. И понимает она поэзию не только как искусство или ремесло, но и как жизнь духа. Сама её поэзия и есть её истинная жизнь, как это было у Марины Цветаевой, у Анны Ахматовой и у других поэтов. В этом можно увидеть отличие отношения к поэзии поэтов, обычных людей и поэтически воспринимающих мир людей. Поэт через сотворение своих стихов созидает и свою душу. Поэтически воспринимающий мир человек чувствует красоту поэзии и приобщается к её гармонии как к проявлению жизни. Обычный человек зачастую не воспринимает поэзию как красоту и смысл духовного начала, полного истин, чувств, красок и откровений души. В этом случае поэзия остаётся для него “іегга іпсодпііо”, или землёй неизведанной.
Марина Глебова искала своё понимание поэзии с самого начала своего творчества. Это был процесс эволюции от очевидного, хотя в чём-то и оригинального, образа к неочевидному, а затем и к полноценному, обогащённому полнотой самой жизни. В стихотворении «Волчица» она создаёт образ поэзии как волчицы, неотступно следующей за человеком, пугающей и изнуряющей его своими преследованиями. Изнурённого и сдавшегося на её милость человека она может и напоить своим молоком в тёмном лесу, которое может хлынуть кровью из его горла. Тогда и произойдёт рождение поэта. В этой образной картине по мысли Марины говорится о том, что поэт пишет стихи своей кровью, своей идущей от природы и часто необъяснимой энергией духа:
У поэта звериная сущность
С человеческой сутью в ладу…
Он – морока для здешних учёных.
Сколько Родине дал он примет.
Впрочем, если и умер Поэт,
Он опять-таки с Маугли сходен:
Он свободен, безроден, без родин.
(На кромке, с. 6–7.)
Такой взгляд на поэзию нетрадиционен. Обычно её понимают как искусство слова, зовущего нас к красоте, к Богу и духовной гармонии. Иногда понимают её как приведение в систему важных слов, звучащих музыкально. Иногда в ней люди видят рассказ в образно-символической форме о скрытых смыслах бытия, или рассказ об их жизни, наполненной переживаниями и откровениями. Но чтобы видеть в поэте Маугли – это вообще-то грубовато и непонятно. Ведь поэт есть выдающийся человек, одухотворённо поющий о мире.
Скорее всего, Марина в этом образе хотела подчеркнуть связь поэзии и природы. Но не ту связь, которая описана в стихотворении «Последняя гавань пиратских утех.» – через растворение поэтической любви в природе, а связь как рождение поэзии из природного начала. В этом втором случае в поэзии есть и свобода, и отрешённость её от обычного человеческого мира, её, если так можно выразиться, «автономная божественность», её универсальное и всемирное предназначение – объединять людей через их духовность. Хотя в этом и есть доля правды, всё же здесь видится и неполнота такого подхода к поэзии.
Поэзию с природой связывает то, что можно понимать как законы и принципы их устроения. Под ними можно понимать: временные ритмы; системное начало мира; единое и множественное как принципы бытия; игру природных сил и её отражение в поэзии; гармонию – и природную, и поэтическую; предмет, знак и значение, присутствующие в поэзии; идею Бога, придающую смысл всему человеческому бытию, в том числе и поэзии как его важной духовной составляющей. (Подробнее об этом можно прочитать в статье: Рачин Е.И. Природа и поэзия. – В сборнике: Зиновьевские чтения в Московском университете. Материалы Международной научной конференции (6–7 ноября 2008 г.) – М.: Современные тетради, 2009. – С. 135–142). Подобное универсальное понимание единства природного и поэтического начал может чувствовать начинающий поэт, каким была в то время Марина Глебова. Но обосновать это научно и соответственно выразить вряд ли и сейчас сможет даже маститый поэтический мастер.
Другое понимание поэтического творчества есть в стихотворении Марины «Была игла. В иглу я вдела нить.» Это понимание её как кропотливой и изобретательной работы. Такой труд есть уже не непонятное и смутно объяснимое рождение из природного начала. Это переход от чувственно-инстинктивного рождения поэтических строк к цивилизованному и разумному. Здесь поэзия предстаёт уже в образе цивилизованного ремесла.
Была игла. В иглу я вдела нить.
Слагать стихи – что по живому шить.
Не пыльная, но адская работа.
Игла терялась, обрывалась нить,
А в двадцать лет кому корпеть охота?
С тех пор не время – вечность пролетела.
Но память, изрешетившая тело,
Нашла ту нить, что в нём оборвалась,
А вот игла пока что не нашлась.
Но мысль не спит у разума в стогу:
Ищи магнит, что вытащит иглу.
(На кромке, с. 7.)
Ведущим началом в поэзии в этом стихотворении называется даже не столько разум, сколько его продукт, отвечающий за его включение в процесс поэтического ремесла. Образно говоря – это магнит, который найдёт иглу и разбудит уснувшее в разуме начало, которое подвигает нас не просто к шитью, а к художественному вышиванию. Если же говорить не метафорично – это разбуженная воля к поэтическому творчеству, настрой человека на написание стихов, своего рода поэтический зуд. Как говорил Гёте, «поэт – властитель вдохновенья». Он появляющиеся в сознании две-три рифмованные строки способен продолжить до завершения поэтического поиска в целостном произведении.
Марина Глебова погружена в поэзию, живёт её духом, её образами и символами. Образ волчицы, образ шитья по живому с помощью волшебной иглы, образ слияния с природой в чувственном мироощущении, образ разума, руководящего поэтическим поиском, образ музыки, уносящей человека в божественные выси – всё это присутствует в поэзии Марины Глебовой. Разнообразие этих представлений создаёт для поэтессы состояние душевной неуверенности и неудовлетворённости своим творчеством. В стихотворении «Неуверенность» Марина пишет об окружающих её вещах, явлениях, о состояниях своего сознания как о потоке впечатлений, стихии «жизненного мира» (это термин известного философа начала ХХ века Эдмунда Гуссерля), в котором человеческий дух и природная среда взаимодействуют, диалектически влияя друг на друга. Неуверенность зрения, жеста, слуха, фраз отражает поэтическое напряжение духа, который ищет своего выхода в красивом и значащем стихе. Посмотрите и поймите, что такое поэтический поиск, как его понимает Марина в следующих строках:
Неуверенность в выборе. Бредни химер.
Восхожденье по шатким, прогнившим ступеням.
Вечный страх, что ничья не откроется дверь
И никто не простит мне неточность сравнений.
Пробираюсь в причудливом хаосе фраз,
Чтобы мысль добела раскалилась от тренья.
Неуверенность – и исчезает свеченье:
Мысль, как будто струна, натянулась и оборвалась.
Неуверенность – след моего бытия,
В каждой строчке и звуке спешит воплотиться.
«Пахнет воском метель», «вдохновенно цветёт медуница» —
Вот, пожалуй, и всё, в чём сегодня уверена я.
(33 стихотворения, с. 9–10.)
У некоторых поэтов неуверенности в их душах и умах совсем нет. Они уверены в том, что их стихи хороши. И потому иногда они выступают добровольными редакторами и цензорами других поэтов – даже если их об этом никто не просит. Они тем самым, как им кажется, борются за красоту поэзии, за честь поэтического творчества. Они часто дают односторонние оценки и стихам, и поэтическому творчеству поэтов, сами мало что понимая в них. Чтобы понимать поэзию, надо понимать душу её творца, ибо всё возникает из его ума, сердца, чувств, из жизненного опыта поэта. А для этого надо чувствовать культуру души человека вообще, но понимать, что души у всех разные. Если образно сравнить поэтов с птицами, то очевидно, что все птички поют по-разному. Одни чирикают примитивно как воробьи, другие что-то невнятное щебечут как скворцы, кукушки всю жизнь долдонят об одном и том же, поэты-канарейки имитируют пение соловья.
Птички ещё и питаются по-разному: кто-то падалью, кто-то насекомыми, кто-то семенами растений. Они ещё и летают по-разному: кто мощно и стремительно на большой высоте, кто бесшумно и низко над землёй, кто-то выделывая в небе замысловатые и красивые фигуры. Так и в поэзии присутствует разнообразие имён, стилей, способов создания стихов. Как писал в своё время великий поэт Шота Руставели, «кто два-три стишка скропает, тот, конечно не певец. Пусть себя он не считает покорителем сердец. Ведь иной, придумав глупость, свяжет рифмою конец и твердит как мул упрямый: «Вот искусства образец!» Эти мысли поэтического классика касаются не только написавших немного стихов людей, но и тех, кто пишет, не покладая рук и не давая покоя своему уму, по десять-пятнадцать поэтических книг за свою жизнь. Важно помнить не сколько пишет поэт, а как и зачем, важно качество его продукта творчества.
Поэзия Марины Глебовой разнообразна. В ней есть и подражание символистам, и устремления к классическим формам стихов, и образно-символические картины, созданные умом и сердцем, и меткие афористичные мысли. Неуверенность и сомнения в качестве написанного порождаются и сложностью и противоречивостью мироздания, и многообразием форм в языке.
Когда-то Пушкин в стихотворении «Осень (отрывок)» описал сомнамбулическое состояние своей души поздней осенью в своём деревенском Болдине. Греясь у огня в печи, после чтения и раздумий внезапно и вдруг он ощущал в себе смутное воображение, волнение и творческий порыв. И тогда рождались у него вдохновенные строки стихов. Например, такие:
Х
И забываю мир – и в сладкой тишине
Я сладко усыплён моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идёт незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
XI
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы лёгкие навстречу им бегут.
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.
(Пушкин А.С. Соч. в трёх томах. – Т. 1.-М.: Худож. лит., 1985.. – С. 522)
И если у классика в поэзии возможно рождение стихов в душе – как её пробуждение, как посещение желанных гостей в виде образов, символов, мыслей, которые в душе свободно общаются, ведут себя непринуждённо, то почему это же невозможно у поэта незнаменитого? И как писал в своё время шотландский поэт Роберт Бёрнс, «знатная леди и Джуди О'Греди пред Богом равны». Марина Глебова свои сомнения и противоречивость своего поэтического поиска прекрасно описала в стихотворении «Каскадом слов – печатью и печалью…» В нём дана аналитика погружения поэта в своё сознание, открытия в нём скрытых сил. Такой процесс и означает доведение поэтического напряжения, или «поэтического зуда», до его результата – сотворения стихов. Он подобен гулу в недрах вулкана, который в конце концов разрешается извержением слов и мыслей в стихах.
Каскадом слов – печатью и печалью —
То очарована, то загнана в тупик.
Давным-давно: в преддверии, в начале
Невнятность мой царапнула язык.
Слова стояли жалкою толпой,
Как нищие у царственного гроба,
И причитали, причиняя боль,
И требовали милости и крова.
Уйти бы прочь, пока сходило с рук
Невежество. Но капелька отравы
Уже сковала мышцы и суставы
И до предела обострила слух.
В какой-то миг я различила звук
И паузу. Нет – брешь. Нет – интервал биенья.
Я слушала до головокруженья,
А голоса сплетались, как растенья,
И всё плотней за мной смыкали круг.
…Условность – приближение зимы.
Но за ночь безмятежной пасторалью
Она вспорхнёт на голые холмы,
Украсив их тончайшею вуалью —
Так звуки собираются в слова:
Нечаянно, негаданно, нежданно,
А там – землетрясение, обвал,
А там – мольба и вскрик последний: – Мама!
И потекло… каскад, Гвадалквивир,
Кровавый след, размытый до виденья.
Разбилась я, но ведь и ты в крови,
Поэзия, мой камень преткновенья.
(33 стихотворения, с. 19–20.)
Состояние душ и Пушкина, и Глебовой в процессе поэтического творчества схоже. Они находятся как бы в полусне, перед ними теснятся слова: у Пушкина они – гости, у Глебовой – «нищие у царственного гроба». Пушкин легко находит «рифмы лёгкие», Глебова слушает в душе рифмы, бреши, «интервал биенья» сердца и ума. У Пушкина рождается отвага ума, у Глебовой – неожиданное превращение звуков в слова. А сам процесс стихосложения у обоих поэтов напоминает поток реки, у Марины Глебовой – даже каскад, течение с препятствиями, оставляющее кровавый след в душе. (Известно, что река Гвадалквивир загрязнена и имеет в некоторых местах своего течения красноватый цвет.) Но это не создание потока слов как болтовни. Это сотворение упорядоченной гармонии из слов, образов, символов и мыслей. Гармонии, которая до поэтического её выражения была разделена на отдельные части, а после их объединения выступает уже как более высокое и богатое образование. Поэт творит из того, что лишь намечено в виде зачатков, творит живую гармонию человеческого духа. Он выступает в творчестве как своего рода «математик духа»: своим воображением из ничего создаёт мир своей души и выражает его в виде целостного мира духа человека вообще.
Известно, что поэзия музыкальна, а музыка поэтична. Они как две сестры похожи и одновременно отличны друг от друга. Не случайно, что у Пушкина «душа трепещет и звучит», а Марина Глебова часто слушает звуки и ритмы, стараясь различить в них сначала слова, а затем и смыслы. Известный советский поэт Эдуардас Межелайтис в своё время торжественно писал: «В моей душе оркестр Бетховена играет!» Это – вещие слова для любого поэта. Действительно, он создаёт созвучие в словах из образов, символов, звуков и мыслей языка и от этого созвучия идёт к созданию поэтической картины мира. Он есть художник не только слова, но и духа человека. Создаёт он эту картину языком сердца, ума и души, который у каждого человека неповторим.
И у Марины Глебовой это звуковое восприятие мира присутствует в полной мере. Саму музыку она слушает поэтически и понимает язык её образов. Она воспринимает её как субъекта, ведущего диалог со слушателем, погружая его в мир образов и чувств. В стихотворении «Под пальцами музыка хлещет…» этот субъект представляется Марине то «горячим и чистым ключом», бьющим из-под земли, то метущейся по залу «исступленной страстью», то «наваждением и чудом». В конце выступления артиста музыка становится уже могучей силой стихии:
Волною обрушила, сбила,
Дыхание перехватив.
Не дрогнула, не пощадила,
На нас отыграться решив.
Ей не было равных по силе
Величия и простоты.
И вдруг с укоризной спросила:
– Я помню. А помнишь ли ты?
Спросила и тут же пропала,
Метнувшись в пустынную высь.
Тогда, поклонившись устало,
Со сцены ушёл пианист.
(На кромке, с. 35.)
Завершая разбор особенностей отношения Марины Глебовой к поэзии как к творческому процессу, надо отметить, что у неё этот процесс есть результат взаимодействия поэта с миром природы и общества и взаимодействия поэта с собст-венной душой. Погружение в собственный мир для неё важнее, потому что этот мир ей ближе и понятнее. По крайней мере поэт может анализировать свои чувства и мысли, может описать и объяснить свой мир. Через это объяснение он может перейти и к пониманию своей души как к творцу стихов. И пусть «слова как нищие у царственного гроба» и стоят перед нею, создавая проблемы для поэтического творчества, всё-таки царём для них остаётся поэт, который может проснуться и определить им каждому своё место в строке и строфе. Стихия звуков, красок, интервалов и брешей – это лишь начало и условие поэтического процесса. Сам процесс подобен возникновению порядка из хаоса, он встречается и в физических явлениях, и в явлениях живой природы. В них он выступает в принципе самоорганизации материи, иное бытие которого есть и в искусстве, и в религии, и в науке. Поэтому поэзия есть процесс системного упорядочения вещей, звуков, красок, знаков природы и состояний человеческой души в гармонию звучащего и написанного слова. Если поэт способен руководить сотворением гармонии хорошо, то он – настоящий мастер в поэзии.
Судить о мастерстве поэта могут все, но судить правильно могут лишь некоторые. Кому это суждение удаётся? Такому же поэту, который способен анализировать системно и структурно стихотворные произведения. Марина Глебова судит о поэзии на примере собственного творчества. Она создаёт для себя образ поэзии, который поначалу не был системным. И возникновение поэзии из природного начала (в образе волчицы), и понимание её как искусства шитья из слов, звуков, образов, символов какой-то поэтической картины, и пробирание «в причудливом хаосе фраз» к непонятной цели через неуверенные колебания духа, и понимание поэзии как музыки, звучащей в словах, – всё это смутные и нечёткие представления о поэтическом процессе. В конце концов Марина Глебова приходит к укрощению стихии слов в направленном потоке духа. И если она и утверждает о кровавом следе в этом потоке, и говорит о ранах самой поэзии, то это она делает из своей любви к противоречиям.
В стихотворении «Каскадом слов.» есть и меткие отдельные метафоры: «каскад слов», «невнятный мой царапнула язык», «слова стояли жалкою толпой», «я слушала до головокруженья» паузы, бреши, интервалы в звуках – и целостная картина всего процесса как землетрясения, в котором могут погибнуть и слова, и пытающийся направить их в поток сознания поэт. Поток приносит свои воды, то есть слова и образы, в океан духа, в котором гармония манит поэта как цель и результат творения стихов. В поэзии Марины Глебовой эта гармония присутствует, несмотря на сомнения и духовные искания автора. Если сравнить поэтическое творчество с искусством живописи, то очень заметно, что у Марины Глебовой её манера письма универсальна. Она способна находить отдельные метафоры и помещать их в строках и строфах, и может всё стихотворение создавать с помощью больших, крупных поэтических мазков. В результате у неё возникают в процессе письма настоящие картины явлений природы, состояний духа, переживаний сердца, в которых одинаково красивы и символические образы, и правда самой жизни. Некоторые стихотворения у неё получились как маленькие шедевры: например «Последняя гавань пиратских утех.» или «Каскадом слов – печатью и печалью.». Они сделаны с большим мастерством и творческой изобретательностью.